О, мой ловец стрекоз! Куда в неведомую даль Ты нынче забежал? (Тиё-ни)
***
Здесь, на самом краю Земли, где сливались воедино небо и океан, никогда не было дня — но и настоящая ночь никогда не приходила сюда. Никогда Солнце не проплывало по этому черному небу, никогда Луна не отражалась в этих черных водах, а клубившиеся над краем Земли низкие тяжелые тучи никогда не расступались, чтобы пропустить свет далеких звезд. Куда вели белеющие посреди этой тьмы врата — в скалу ли, окруженную тучами, или никакой скалы там не было? Россыпь крошечных призрачных огоньков возникла как будто из ниоткуда — но, конечно же, они попросту выбрались наконец из окружающего врата густого тумана. Бабочки, огромная стая бабочек, белых, почти прозрачных — их крылья слабо мерцали, почти не разгоняя окружающий их мрак. Медленно, с низким гулом врата распахнулись; порыв ветра подхватил бабочек, они беспорядочно закружились в воздухе и, одни сбившись в стайки, другие по одиночке, влетели внутрь. Снаружи врат было темно и мрачно — и внутри тоже царила темнота, но не было ни тумана, ни грозного океанского прибоя. Даже легчайший ветерок не колыхал высокую черную траву, которой поросло раскинувшееся за вратами бескрайнее поле, и черные воды пересекавшей его реки струились абсолютно бесшумно. Бабочки разлетелись по полю, затерялись в траве, и огоньки один за другим начали угасать. Девушка в черном одеянии, стоявшая на берегу реки, обернулась, и светящийся шар из темно-алого камня, который она держала в руках, разгорелся чуть ярче. Она хорошо видела, как одна из бабочек села на землю между кустиками травы, сложила крылья и начала закапываться в землю. Много, очень много времени пройдет за вратами, прежде чем здесь из земли пробьется росток. Нескоро росток вытянется и окрепнет, нескоро на нем появится бутон цветка, и еще дольше придется ждать, когда цветок распустится — и тогда спавшая внутри бабочка расправит крылья, яркие, разноцветные, и полетит к вратам, которые выпустят ее наружу. Все поле было покрыто сотнями, тысячами молодых ростков; бутоны уже появились на очень немногих. Ни одного распустившегося цветка на поле еще не было. Девушка прикрыла глаза — алые, как и ее зачарованный камень — и отвернулась. Все происходило именно так, как и должно было происходить, так, как происходило сотни и тысячи раз до этого. В этом ее помощь не требовалась. И все же девушка не сходила с места до тех пор, пока последняя из бабочек не устроилась в своем новом обиталище. В конце концов, эти спящие в холодной земле бабочки были ее подданными. Трава под ногами девушки чуть слышно шелестела, когда та двинулась дальше. Высокие и густые черные заросли сменились глубоким песком, и в нем звук шагов полностью угас. И когда из-под песка выступили камни, шаги по ним оставались беззвучными. Завитая спиралью каменная лестница, покрытая инеем, вела в бесконечную тьму и холод, в которых свет алого камня почти сразу затерялся. И все же, хотя Тартар и называли бездной, у лестницы был конец. Там, где лестница словно прорастала из каменной коры Земли, сливались воедино холодные воды всех пяти рек подземного мира, собравшись в огромный ледяной кристалл. Тверже алмаза, прозрачнее воздуха, этот лед бесчисленное множество пронесшихся за вратами лет хранил в себе узницу. Хрупкое, почти детское тело, насквозь пронзенное длинным копьем, казалось зависшим в воздухе, но когда кристалла коснулись алые лучики, все его грани засверкали, превращаясь в клетку из света. Глаза девочки были широко открыты, но в них свет не отражался, мгновенно растворившись в их черноте. Волосы, обрезанные у самых плеч, тоже были черными, и обрамленное ими бледное лицо казалось белоснежным. Вот все, что осталось от титаниды Хронос, Разрушительницы мира, Матери богов. Ее матери. Аид, владычица подземного мира, остановилась на последней ступеньке лестницы, у самой кромки воды. Бессчетные века прошли с тех пор, как они все заступили на бессменную стражу. Посейдон хранила воды опоясавшего мир океана; Уран, что была когда-то Праматерью — оставшаяся от нее тень, истерзанная и искалеченная Разрушительницей — поднялась к небесному своду; Аид спустилась в подземные глубины, а Зевс, их самая младшая сестра, воцарилась над миром людей. И время, жестокой владычицей которого когда-то была Хронос, теперь текло мирно и безмятежно. Ни трещины, ни царапины на идеальной глади льда. Ни малейшей ряби на окружающих его водах. Глаза Разрушительницы все так же невидяще смотрят в пустоту, и копье в ее теле не сдвинулось. Тюрьма крепка и надежна, как и века, тысячелетия назад. Все так, как и должно быть. Все хорошо. Подниматься вверх по лестнице было куда легче, чем спускаться — как будто сама тьма Тартара выдавливала из себя непрошеного гостя. По сравнению с ней поле черной травы казалось почти светлым, как будто в подземном царстве попыталось наступить утро. Воздух после бездны был теплым и свежим; присев на мягкую, словно бархатную траву и положив на нее светящийся камень, Аид глубоко вздохнула и улыбнулась. В конце концов, это место было тюрьмой лишь для Хронос — для нее же это были ее безраздельные владения. Трава у нее за спиной зашелестела; в руку ткнулся один огромный мокрый нос, затем второй, третий потерся о затылок. Не оборачиваясь, Аид нащупала большое пушистое ухо и старательно за ним почесала, а затем повторила это еще пять раз. Довольно заворчав, Цербер уселся рядом с хозяйкой, одну голову положил ей на колени, вторую — на плечо, третьей уткнулся в затылок. Когда-то — вчера? тысячу лет назад? — он был крошечным пушистым комком и полностью помещался у нее на коленях. Его рост был, пожалуй, единственным признаком того, что время здесь хоть как-то идет. Но больше Цербер уже не рос. …Вдалеке врата снова открылись, впуская очередную стайку бабочек. Из-за них донесся шум океана, прилетел порыв холодного ветра… и это не прекратилось, как бывало обычно. Размеренный ритм, в котором открывался и закрывался вход в подземное царство был нарушен: врата оставались открытыми, потому что через них проходил кто-то, куда больший, чем бабочка — живой человек, во плоти и крови. Врата едва дрогнули, наконец-то начиная закрываться, а Аид уже бежала к ним через огромное поле. Ее длинные одежды растаяли облаком тумана и тут же сгустились обратно — теперь это было короткое платье из зачарованной черной и белой ткани, легче паутинки и прочнее любого доспеха. Светящийся шар закрепился на навершии длинного посоха и теперь сиял грозным багровым светом. Цербер безмолвной тенью несся рядом. Какой смертный осмелился по собственной воле прийти сюда? Злой и безумный чародей, возомнивший себя последователем самой Хронос? Одержимый высокомерием герой решил бросить вызов самой смерти? Или отчаявшийся возлюбленный одной из этих бабочек последовал за ней? Врата наконец-то захлопнулись, но бабочки, которых они впустили, не спешили разлетаться. Они порхали вокруг человека, который прошел через врата — это был не герой, не чародей, в подземное царство пришла всего лишь маленькая девочка. Окруженная бабочками, одетая в пышное розовато-белое платье, она казалась огромным цветущим кустом. Волосы девочки, нежно-розовые, словно лепестки розы или шиповника, были уложены в два остроконечных узелка — неуловимо знакомую прическу. Кажется, у людей не бывает таких волос, с трудом припомнила Аид. Да, верно — у одной из ее сестер, Деметры, волосы были розовыми, у Гестии — ярко-красными. Когда они виделись в последний раз, трое из ее сестер были такими же малютками. Это ее сестра пришла сюда? Или дочь, а может быть, внучка одной из них? Девочка растерянно оглядывалась по сторонам. Казалось, ни темноты, ни холода она вовсе не замечает — в кружащейся вокруг нее стайке она высматривала какую-то одну, особенную бабочку. — Иола! — звонкий дрожащий голосок прозвенел колокольчиком, в царившей вокруг тишине прозвучавший неожиданно громко. — Иола, где ты? От стайки отделилась одна бабочка — светло-сиреневая, еще не выцветшая до полной белизны. Она облетела вокруг головы девочки, на мгновение присела, словно на цветок, на узелок розовых волос, а затем вспорхнула, нырнула в траву и погасла. — Иола, подожди! Девочка упала на колени и начала отчаянно рыть руками черную землю, мгновенно перепачкав подол белого платья. Стайка, вспугнутая резким движением «кустика», разлетелась в разные стороны. Призрачные огоньки один за другим начали угасать — но прежде чем девочка оказалась в полной темноте, ее осветили алые лучи. — Не нарушай сон упокоившейся души, — Аид, уже не бегом, а спокойным шагом подошла к девочке, поднимая светящийся шар повыше. — Сейчас она там, где и должна быть. — Но она не хотела прилетать сюда… — всхлипнула девочка и вытерла лицо грязной рукой. Она огляделась по сторонам и, похоже, только сейчас поняв, где находится, обхватила себя за плечи. — Здесь так холодно… Пожалуйста, тетенька, отпусти ее отсюда! Девочка подняла голову. Нет, это была не ее сестра, не племянница и не внучка. На лбу девочки светился золотой полумесяц, обращенный концами вверх — точно такой же, как у богини Луны, у Селены. …- Мы с Иолой играли у нее в саду… мы с ней всегда играли там… Потом Иола вдруг улеглась спать… я немножко поиграла сама, а Иола так и не проснулась, тетенька! Я ее звала-звала, и у нее на груди распустился цветок, оттуда вылезла бабочка и улетела, а цветок увял, и Иола… Иола не цветок, но она, кажется, тоже увяла… По дороге девочка, всхлипывая и сбиваясь, пыталась пересказать со своей точки зрения то, что в общем-то было уже и так ясно. Ее ладошки и маленькие ножки были в грязи, платье перепачкалось и порвалось, волосы растрепались — один из своих бантиков девочка оставила привязанным к палочке у того места, где укоренился цветок Иолы и только после этого согласилась уйти оттуда вместе с «тетенькой». В первую очередь малышку нужно было искупать, и ледяная вода реки Стикс подходила для этого меньше всего. Только сейчас Аид осознала, как широко раскинулось поле спящих цветов и как долго его пересекать. Девочка, державшаяся за край ее одежды, отставала, спотыкалась, и наконец шлепнулась в траву и по-настоящему расплакалась. Аид вконец растерялась, а Цербер принялся вылизывать заплаканное личико тремя огромными мокрыми языками, пока от слез не осталось ни следа. Что ж, раз уж он нашел с гостьей общий язык, ему и отвечать: когда они двинулись дальше, Аид подхватила девочку и усадила ее на Цербера верхом. Тот оглянулся на хозяйку всеми тремя головами и укоризненно рыкнул. Малышка же пришла в восторг, начала устраиваться поудобнее на пушистой спине и одновременно гладить и чесать все, до чего могла дотянуться. Вторая половина пути закончилась куда быстрее — еще одно свидетельство относительности времени и пространства. — У твоей подруги что-нибудь болело? Может быть, ты нечаянно ударила ее? — Аид знала, что дружба богов с людьми часто заканчивается вот так. Одно неловкое движение, один неосторожный удар — и хрупкое обиталище бабочки не выдерживает. — Или вы поссорились, и ты сказала ей что-нибудь… нехорошее? — проклятия, высказанные сгоряча, убивали еще вернее. Девочка затрясла головой, и розовые хвостики взметнулись в воздух. — Нет-нет-нет, я никогда не била Иолу и не ругала! Ни разу! — Никогда… скажи, а как давно вы познакомились? — Аид уже начинала догадываться, что же все-таки произошло. — Уммм… — девочка начала что-то сосредоточенно высчитывать на пальцах — которых явно не хватало. Когда каждый пальчик был загнут уже по семь раз, все окончательно прояснилось. — Семьдесят лет, да? Ты дружила с этой девочкой целых семьдесят лет? Малышка — вечно юная богиня, которая оставалась ребенком дольше, чем длится человеческая жизнь — закивала, явно обрадованная тем, что «тетенька» все правильно поняла. — Твоя мама не объясняла тебе, что такое «старость»? — Девочка помотала головой. — Это однажды происходит со всеми людьми. Ты ни в чем не виновата и ты ничего не могла поделать. Так должно было случиться рано или поздно. — «Должно» — это значит… все хорошо, да? И теперь мне можно забрать Иолу отсюда? Аид тяжело вздохнула. — Твоя подруга должна остаться здесь. Скажи, а что такое «болезнь», ты знаешь? — Девочка задумалась, а потом уверенно кивнула. — Когда люди болеют, они лечатся у врача. Когда люди умирают — они лечатся здесь. Пока твоя подруга не вылечится, ей нельзя уйти отсюда. Девочка снова шмыгнула носом, явно изо всех сил стараясь снова не заплакать. Аид положила руку на спину Цербера, и когда тот остановился, присела на корточки, так, чтобы смотреть в глаза малышки — красные, как у нее самой — снизу вверх. — Давным-давно, став правительницей подземного мира, я принесла клятву. Ты знаешь, что такое «клятва»? — Обещание? — неуверенно предположила девочка. — Верно, обещание. Я пообещала, что любой ценой буду защищать и оберегать своих подданных — души людей, что после смерти их тел прилетают сюда. Я поклялась именем реки Стикс, и на меня падет страшное проклятие, если я нарушу эту клятву — но как ты видишь, пока со мной ничего не случилось. — Это потому что ты всегда выполняешь свои обещания? — догадалась девочка. Аид протянула руку и переплела пальцы с нежными пальчиками малышки. — Я обещаю, что буду заботиться о душе твоей подруги, пока она спит в подземном мире — и когда придет срок, я верну ее тебе. Ты принимаешь это обещание? На самом деле это обещание, эта новая клятва ничего не стоила. Аид просто-напросто в очередной раз подтвердила, что будет честно выполнять свою работу. И награда за эту ненужную клятву — широкая радостная улыбка девочки — показалась Аид почти что украденной. …Сад, окружавший дворец Аид, походил на настоящий сад не больше, чем мрачное поле спящих цветов — на зеленые земные поля. Черные, словно высеченные из каменных колонн деревья; черные листья, кажущиеся слишком тяжелыми для хрупких веток; черные самоцветы бутонов, цельные, без единой щелочки. — Ой, бутончики! — встрепенулась девочка. — А когда будут цветочки? — Когда-нибудь… наверное… — пробормотала Аид. Разве каменные бутоны распускаются? Чем эти деревья отличаются от никогда не расцветающих ростков на поле? — А ты хочешь, чтобы они расцвели, тетенька? — Ну… — Аид слегка растерялась. — Наверное, это было бы неплохо… — хотя как должны выглядеть цветы таких деревьев, она представляла весьма смутно. Девочка соскользнула со спины Цербера, на усталых ножках прохромала к ближайшему дереву и, широко раскинув руки, обняла черный ствол. Ладошки нежно поглаживали кору, точно так же, как перед этим пушистый мех Цербера. — Проснись, пожалуйста! — позвала она. — Проснись и поцвети немножко для тетеньки! По дереву как будто прошла дрожь. Один, затем второй бутон вздрогнул, набух еще сильнее, пошел трещинами — а затем лопнул, выпуская наружу оранжево-алое пламя цветка. Цветы распускались один за другим, от их невозможной яркости среди привычной темноты было больно глазам. Листья под ними оказались не черными, а темно-зелеными; этот же цвет приняла и трава под ним, зелень распространялась дальше, перекинулась на следующее дерево — и на нем тоже вспыхнули цветы. В сад, растущий вне течения времени, неожиданно пришла весна. — Какие красивые! Темно-зеленые листочки… красные цветы… совсем как у тебя… тетенька… Ахнув, Аид бросилась к девочке, которая, все еще улыбаясь, медленно опустилась на траву — как будто та была обычной девочкой, как будто здесь с ней могло что-то случиться. Девочка всего лишь уснула, усталость наконец-то разом обрушилась на нее — даже маленькая богиня может устать. Она сладко спала, когда Аид осторожно взяла ее на руки и понесла дальше под полыхающими деревьями, вслед за убежавшим вперед Цербером. Она спала, когда Аид внесла ее в свой дворец, и светящийся шар взлетел под потолок, освещая холодное, негостеприимное жилище поярче, чего никогда раньше не требовалось; спала, когда Аид купала ее, смывая грязь земных дорог и пыль подземного мира. Вода из реки Стикс была ледяной, вода из Леты — ядовитой… в общем, эта задача оказалась не самой простой. Но девочка так и не проснулась, когда Аид завернула ее в свое черное платье (единственное платье — сама она переоделась в доспех) и уложила на свою кровать (еще одной во дворце тоже не было). Здесь никогда раньше не было гостей больших, чем крошечная белая бабочка. Подушкой для маленькой гостьи стала пушистая спина примостившегося в изголовье Цербера. Одеялом — объятия Аид, которая легла рядом. В подземном царстве не было ни дня, ни ночи — а значит, ложиться спать здесь можно было абсолютно когда угодно.***
Пустота. Рядом нет ничего и никого… Темно… нет, здесь нет ни темноты, ни света, с которым ее можно сравнить. Тихо… нет ни тишины, ни звука. Голос, который она слышит, беззвучен. «Мама здесь. Мама с вами. Мама больше никогда вас не оставит…» Аид резко села на постели, и беззвучный голос умолк. На протяжении всего неисчислимого времени ее жизни этот кошмар снился ей каждый раз, когда она засыпала. В реальности он однажды закончился. Темноту (оказывается, все это время ее все-таки окружала темнота) разрезал ослепительный свет, и ее за руку (оказывается, у нее все-таки была рука) вытащили наружу (оказывается, внешний мир все-таки существовал). От этого ослепительного света она зажмурила глаза (оказывается, у нее все-таки были глаза) потом открыла их и встретилась взглядом с чужими, ярко-зелеными. У девушки, которая держала ее за руку, были зеленые глаза и рыжевато-каштановые волосы — цвета травы и древесной коры, цвета поросшей травой земли, цвета самой жизни. Вторая девушка, склонившаяся над ней, была золотоволосой и синеглазой — это были цвета небес, раскинувшихся над землей. Ее матерью была Хронос, но именно эти двое в тот миг по-настоящему подарили ей и ее сестрам жизнь. Но во сне этого никогда не происходило, и пустота не исчезала. Когда сон наконец-то таял сам по себе, Аид долго смотрела в темноту и не могла понять, есть ли эта темнота вообще… есть ли у нее глаза, чтобы видеть темноту… а есть ли она сама?.. Сейчас темноты не было — Аид так и не погасила свой волшебный шар, и он парил под потолком, освещая комнату. Под головой мерно дышал Цербер, малышка лежала рядом, крепко вцепившись в ее руку — наверное, это ощущение и разбудило Аид прежде, чем кошмар стал невыносимым. Должно быть, разбуженная ее резким движением, малышка пошевелилась и открыла глаза — и Аид снова удивилась, какими же они казались огромными. — С добрым утром, тетенька! — С добрым утром, — повторила Аид, хотя утра в ее царстве никогда не бывало. — …Пожалуйста, не зови меня «тетенькой», — попросила она чуть позже, помогая девочке поудобнее подоткнуть слишком длинное платье. — Это человеческое слово для обозначения сестры матери или отца, но твоя мать, Селена — не моя сестра. В языке людей слов для именования родственных отношений, на взгляд Аид, было слишком много. Определения «матери», «отца» и «ребенка» было более чем достаточно, понятия «сестер» и «братьев» казались довольно удобными — но, скажем, назвать Уран (Аид припомнила слово, которым седых и сгорбленных человеческих праматерей начинали называть незадолго до того, как они приходили к ней) «бабушкой» было просто невозможно. — Хорошо, я больше не буду, те… ой, эээ, госпожа! — быстро поправилась девочка. — «Госпожи» тоже не нужно. Раз ты уже прожила одну человеческую жизнь, тебя вполне можно считать взрослой. Малышка порозовела от удовольствия. — Мое имя Аид, — Аид церемонно поклонилась. — Как мне называть тебя? — Меня зовут Персе… — громкое урчание живота прервало слова малышки, — …фона… Ой! — Ты голодна? — удивилась Аид, и Персефона, залившись краской под цвет своих алых глаз, кивнула. Сама Аид уже не помнила, когда что-то съела последний раз — бессмертная богиня никак не могла умереть от голода, все остальное было маловажными мелочами. Но ее маленькой гостье еда определенно была нужна. Возможно, потому что у той все еще тело ребенка? В подземном царстве никогда не было ничего, что годилось бы в пищу. Но до недавнего времени там не было и цветов. Когда-то давным-давно Деметра рассказывала, как правильно выращивать растения. Единственное, что Аид запомнила из щебетания сестренки — растениям, как и людям, для жизни и роста нужны солнечный свет и вода. Что ж… может быть, удастся обойтись тем, что есть? Оставив Персефону под присмотром Цербера, Аид вышла в сад. Тот по-прежнему полыхал красными огнями, утонувшими в густой зелени — теперь время деревьев остановилось на цветении. Чуть поколебавшись, Аид отправила свой светящийся шар парить над деревьями, а затем плеснула на корни ближайшего дерева кувшин воды — ледяной воды из реки Стикс. Огни цветов мгновенно угасли, лепестки цветов почернели в тон листьям. Прекрасное дерево снова превратилось во все равно прекрасную, но мертвую статую. Второму дереву достался кувшин воды из Леты. С этого дерева разом облетели и лепестки, и листья — как будто оно попросту забыло, что значит быть деревом. Вода из Флегетона практически сожгла третье дерево, оставив лишь черный окаменевший ствол. Вода из Коцита осела на четвертом густым инеем, сделав цветы серебристыми. Впитав воду Ахерона, пятое дерево попросту рассыпалось черными осколками. Лепестки с погибшего дерева разлетелись в воздухе — как будто разноцветные бабочки все-таки прилетели сюда. В шестой раз Аид набрала в кувшин воду поровну из всех пяти рек. Получившаяся смесь выглядела угрожающе, она пузырилась и переливалась всеми цветами радуги — но, по крайней мере, не замерзала и не пыталась расплавить кувшин. Последним Аид бросила в кувшин ледяной кристалл из Коцита — а затем опустила руку в кувшин вслед за льдинкой и крепко ее сжала. Острая грань рассекла ладонь, и несколько капель крови влились в радужные струйки. Вода мгновенно успокоилась и сделалась идеально прозрачной. Не холодная и не обжигающая, она словно впитала тепло крови богини. Аид вылила эту воду под шестое дерево, и то снова неощутимо дрогнуло, когда время для него сделало новый шаг вперед. Алые цветки зашелестели, сжимаясь, как будто снова пытаясь спрятаться в каменные бутоны — но быстро набухающие плотные шарики оставались красными. Аид сорвала один плод, в ее руке он лопнул, и по руке потек красный сок. Плод впитал ее горьковато-соленую кровь и вернул ее — вернул сладкой. Это был первый завтрак Аид в ее владениях — что ж, раз они с гостьей решили считать это время утром, тогда их совместная трапеза была ничем иным, как завтраком. Плоды граната были сытной едой, выжатый из них сок — вкуснейшим напитком; Персефона вся в нем перемазалась, и Цербер всеми тремя языками старательно помог ей умыться. — Сейчас мне нужно уйти, — сказала Аид и добавила: — Ненадолго. — Теперь время и слова, обозначающие его течение, имели смысл. — Не уходи, пожалуйста! — вскинулась Персефона. — Без тебя здесь темно и страшно. — Но я должна. Это часть моей работы — часть моего обещания, помнишь? — Тогда я пойду с тобой! — решительно заявила Персефона. Аид заколебалась. Вообще-то, она не должна была впускать Персефону в подземный мир в целом, не говоря уж о своем дворце — а о том, чтобы взять ей с собой в бездну Тартара, не могло быть и речи. Но малютка-богиня не была ни смертным человеком, ни последователем Хронос. Снова Цербер нес на себе девочку всю долгую дорогу — на сей раз куда охотнее — но спускаться по лестнице, ведущей в Тартар, как всегда отказался наотрез. Персефона же отказалась оставаться. Дрожа от холода, она шла вслед за Аид по покрытым инеем ступеням, спотыкалась, оскальзывалась — и наконец Аид взяла ее на руки. Впервые на этом долгом пути во тьму ей было так тепло. Как и в прошлый раз, как и всегда, ледяная тюрьма Хронос была невредима. Персефона ахнула, соскользнула с рук Аид и рванулась вперед, прижалась обеими ладошками к ледяной стене — и тут же отдернула их, обожженная холодом. — Кто эта девочка? — прошептала она. — Почему она здесь? — Это не девочка. Не дай ее нынешнему облику обмануть тебя. Она старше и тебя, и меня, и даже твоей матери. Разрушительница Хронос — величайшее зло этого мира, поэтому она была заключена в эту темницу — навеки или же до тех пор, когда мы сможем избавиться от нее другим способом. — Значит, мой папа — тоже зло? — прошептала Персефона так тихо, что Аид едва ее расслышала. — Твой папа? Почему ты так решила? — удивилась она неожиданной мысли. В самом деле — а кто же отец этой малышки? Кому наконец-то удалось завоевать сердце Селены? — Мой папа тоже спит в таком же ледяном кристалле, — Персефона шмыгнула носом и поплотнее закуталась в платье. — Мама сказала, что папа заболел и должен спать, пока она не найдет способа избавиться от его болезни. Аид ахнула и прижала руку к губам — ее как будто ударило молнией, разорвавшей окружавшую ее тьму. «Что ты наделала, Селена?!» Теперь она поняла, почему Персефона оказалась здесь — клятва и правда не касалась таких, как она. Врата подземного царства не пропускали ни живых людей, ни богов, кроме самой Аид. Но Персефона была богиней с текущей в ее жилах кровью человека — и тем, и другим одновременно, ни тем, ни другим полностью. Идеальный ключ от Тартара, идеальная героиня или же идеальный враг. Но найти лекарство от смерти невозможно. Сама Зевс не смогла сделать бессмертным своего возлюбленного — ни одного из их бесчисленного множества. Можно исцелить человека от любых болезней, защитить от любых ран и злых чар, можно во много раз растянуть человеческую жизнь — но рано или поздно ей должен прийти конец, и попытки избежать этого каждый раз приводили к чудовищным последствиям. Именно с этим Аид должна бороться. Попытка нарушить естественный ход человеческой жизни, попытка не отпустить белую бабочку, когда пришел ее срок — преступление, за которое она должна покарать. Покарать… покарать спасшую ее из бесконечной пустоты синеглазую и золотоволосую девушку, покарать ту, кто стала для нее самими небесами? — Быть человеком — не зло и не болезнь, — после долгого молчания сказала Аид. — То, как поступила твоя мама — неправильно, плохо. — Если бы она этого не сделала, папа бы… — Персефона запнулась, прежде чем выговорить еще непривычное слово, — умер? Так, как Иола? — Да, — просто сказала Аид. Добавить ей было просто нечего. — И он бы тоже превратился в бабочку и прилетел бы сюда, к тебе? — Да. — И ты бы заботилась о нем, как об Иоле? — Да. — Тогда… — Персефона подняла голову и широко улыбнулась, хотя по ее лицу ручейками текли слезы, — наверное, это было бы не так уж плохо! Вверх они поднимались, крепко держась за руки. Так же, держась за руки, они двинулись по берегу реки, а Цербер мягко ступал следом. Персефона сразу же нашла воткнутую в землю палочку с повязанным на ней бантиком, уселась перед ней на траву и шепотом начала рассказывать уже показавшемуся из-под земли ростку обо всем, что произошло за этот долгий «день». — Привет, Иола! Как ты тут? Сегодня со мной столько всего случилось!.. И прямо на глазах на кончике стебелька начал набухать бутон. …Врата продолжали открываться и закрываться, и за ними царила все та же беззвездная ночь. Отпустить малышку туда одну было просто невозможно. Оставить свой пост, чтобы проводить ее, и тем самым грубо нарушить клятву — тем более. Отпустить с ней Цербера? Но гигантский трехголовый зверь, хотя маленькая гостья и покорила его сердце, все же оставался чудовищем, привыкшим к темноте подземного царства и к своей единственной хозяйке. Если он испугается или впадет в буйство — Персефона просто не удержит его, да и сама может пострадать. А что если… — Закрой глаза, — приказала Аид, занося посох. Персефона послушно закрыла лицо ладошками. Один короткий взмах — и средняя голова Цербера, отделенная от шеи, взлетела в воздух. Подглядывавшая сквозь раздвинутые пальчики Персефона в ужасе ахнула — и изумленно заморгала, когда голова, оставшаяся парить в воздухе, подлетела к ней и лизнула в щеку. Цербер недовольно рыкнул, уселся и принялся по-кошачьи умывать место разреза. Не было ни крови, ни раны — просто трехголовый разом сделался двухголовым. — А… ему не больно? — Ни капельки, — заверила девочку Аид. — Таким образом Цербер сможет пойти с тобой. Я буду видеть все, что видит он, а он услышит меня, где бы вы ни находились. — Я буду о нем заботиться! — пообещала Персефона. — И я сама постираю твое платье! Прощальные объятия длились долго, время как будто снова остановилось — и снова Аид отчаянно желала, чтобы оно никогда больше не двигалось. Но теплые ладошки наконец отпустили ее руки и крепко обхватили пушистую голову Цербера. Когда ворота открылись в очередной раз, Персефона шагнула за них, на берег Океана — и пока они не закрылись, Аид смотрела ей вслед.