Как призрачна она, Бабочка на моей руке, Словно чья-то душа! (Басе)
***
Жизни людей были коротки, немногим дольше, чем у бабочек – неудивительно, что человеческие души после смерти принимали облик этих хрупких созданий. Но даже за столь короткий срок люди создавали множество чудесных вещей. Одним из таких рукотворных чудес были приспособления для измерения времени – самые разнообразные часы. К сожалению, ни одни из них не подходили для подземного мира. Песочные часы нужно было постоянно переворачивать, и забыв сделать это хоть раз, о точности измерения тоже можно было сразу же забыть. Для работы водяных часов реки подземного мира текли слишком медленно, при этом расплавляя или расщепляя в пыль саму конструкцию, ну а пытаться соорудить солнечные и вовсе было бы нелепо. Теперь самыми точными в мире часами для Аид неожиданно стал Цербер. Каждый раз, когда Солнце всходило над землей и своими лучами будило одну маленькую девочку, Цербер, где бы он перед этим ни находился, немедленно прибегал к Аид. Он садился перед ней, радостно виляя хвостом, и одна из его оставшихся голов начинала говорить голосом Персефоны: – С добрым утром, Аид! Знаешь, а ты мне сегодня приснилась! А тебе что снилось? – Мама испекла мне очень вкусное печенье. А ты что кушала? – Вчера на меня напала большущая страшная змея, а Цербер откусил ей голову. Пожалуйста, погладь его и дай ему что-нибудь вкусненькое! – Хронос не сбежала? – А Иола уже расцвела? – Мама сшила мне новое платье, такое красивое! Я покажу его тебе на празднике. Ты ведь придешь, правда? Ну правда же? Когда Аид хотела ответить, голова Цербера, хранившаяся у Персефоны, повторяла слова, сказанные ее хозяйкой в подземном мире. Как и сейчас: – Я… я приду. Домом всех богов была священная гора Олимп, но обычно каждый жил или путешествовал там, где хотел. Два раза в год – летом, в самый длинный день, и зимой, в самую длинную ночь – все боги собирались вместе на праздник. Раз в десять лет к ним присоединялись отшельницы Уран и Посейдон. А раз в сто лет на праздник выбиралась и Аид. Вообще-то последний раз Аид покидала подземный мир всего восемьдесят лет назад и до сих пор не думала о том, чтобы нарушить свой неспешный распорядок. Но… даже малышка Персефона за двадцать лет может вырасти из своего нового платья, верно? Нельзя нарушать клятвы, невзирая на опрометчивость, из-за которой они были принесены. И время тут же ускорило свой ход – его неожиданно оказалось слишком мало. Аид очень быстро обошла свои владения, внимательно осмотрела темницу Хронос – нет ли трещинки или капельки на ледяном кристалле? – задержалась у цветка Иолы – стал ли бутон хоть немного больше? – положила перед улегшимся у врат Цербером несколько гранатов, а затем, когда врата в очередной раз открылись, вышла наружу. Шум волн после безмолвия подземного мира казался оглушающе громким, ползущие по небу тучи – слепяще яркими и головокружительно быстрыми. Скорее назад, вернуться в тишину и неподвижность!.. но врата уже закрылись. Аид прислонилась к ним, восстанавливая дыхание, понемногу привыкая. И вот за пронзительным холодом она уже различала отдельные порывы ветра; с очередным порывом прилетел нежный, свежий аромат – запах цветов, за равномерным гулом моря послышался какой-то другой звук – музыка, звенящая все громче мелодия арфы. Лодкой, которая быстро плыла по Океану, не управляли веслами. Сидевшая на скамейке девушка, волосы и платье которой были того же цвета, что воды Океана – не в этой тьме, а какими они бывают под лучами Солнца – играла на арфе, и, подчиняясь мелодии, лодка держала свой путь. Мелодия оборвалась, когда лодка подошла к берегу. Аид протянула руку, чтобы помочь сестре выйти на берег, но та сама потянула ее к себе – и Аид шагнула в покачнувшуюся лодку. – Давно не виделись, сестрица. Вот уж не думала я, что ты и впрямь изменишь своей привычке. – Тогда почему ты пришла? – удивилась Аид. Посейдон только загадочно улыбнулась. Она тронула струны арфы, лодка отошла от берега – и нараспев в такт мелодии арфы прозвучал ответ: – Все реки мира впадают в мой Океан, даже твои. Раньше в их водах были растворены лишь горькие слезы – но теперь они приносят с собой капли сладкого сока. Аид не поняла, было это всего лишь поэтической метафорой, намеком на то, что Посейдон следит за ней – сестра ей не доверяет? – или же каким-то невероятным образом воды Ахерона действительно не растворяли окончательно выброшенные в них шкурки гранатов. Лодка же плыла все медленнее, а мелодия звучала все глуше. Воздух вокруг стал таким густым, что трудно было дышать; где-то здесь проходила граница, где покрывавший воду лед превращался в облака. В этом месте, где небо и океан слились воедино, их ждала Уран. Ей Посейдон не стала протягивать руку – она выпрыгнула из лодки и бросилась ей навстречу. Две богини обнялись. Вечно юные, они казались ровесницами; хотя Уран и была когда-то Праматерью – теперь же все они, прошедшие через утробу Хронос, по праву считались сестрами. Как помнила Аид, эти двое всегда вот так обнимались при встрече – но только на этот раз она внезапно осознала, что понимает сам смысл объятий. Облако чужих волос, в которых тонет твое лицо, частое биение чужого сердца рядом с твоим собственным, чужие теплые ладони поверх твоих… – О ком же так тоскует сестрица, что даже объятия, – показалось ли ей, или ступившая наконец в лодку Уран специально выделила это слово, – подземного мира не удержали ее? О нет, можешь не отвечать, если не желаешь. – Мы с радостью увидим все своими глазами, – закончила за нее Посейдон. Лодка, в которой теперь сидели трое, поскользила вдоль границы. Черные облака вокруг быстро светлели, вода же, возвращая свой истинный цвет, уходила все ниже. Аид, то и дело жмурящаяся от становившихся все ярче красок, не уловила мгновения, когда лодкой начала править Уран, и та с волн океана окончательно перешла на облака. Они поднимались в небо одновременно с солнечной колесницей, двигавшейся чуть поодаль. Рассвет окрашивал облака в алый, розовый, золотой – Аид один за другим вспоминала эти цвета, загорающиеся вокруг нее. Но на этот раз вспоминать удавалось чуть легче. Быть может, потому что не так давно одно розовое облако уже спускалось в ее владения?.. Вершина горы Олимп поднималась над облаками как остров над водой. Небо над ней было ярко-голубым, идеально чистым – а вот в облаках внизу бушевал ураган. Розовый и золотой переходили в багровый и почти черный, молнии били одна за другой. Лодка почти достигла этого неспокойного места, когда внезапно гроза прекратилась, как будто – вернее, именно так оно и было – молниям приказали остановится. – Вот и сестрица вернулась. Интересно, встретят ли нас сегодня новые племянницы? Раз в несколько десятилетий Зевс оставляла все свои дела на сестер и исчезала. Проходили несколько лет, в течение которых на Земле царила странная погода (Гера так и не научилась правильно пользоваться молниями, она до последнего выдерживала штиль, а затем устраивала, как сейчас, ужасную грозу), а затем Зевс возвращалась на Олимп – и иногда несла или вела за руку маленькую девочку. Не каждый из бесчисленных возлюбленных Зевс дарил ей дочь – и не каждая из них рождалась богиней. Их бабочки, прилетавшие в подземный мир, ничем не отличались от остальных. Лодка коснулась лестницы, уходившей вниз, под облака. Уран вышла последней, и лодка, до этого невесомо парившая в небе, тяжело опустилась на ступени. Первыми встречать их выбежали сестры, и при их виде Аид снова ощутила нереальность прошедшего времени. Гера, Деметра и Гестия были их ровесницами, они вышли из утробы Хронос в тот же день и час – и ни на день не повзрослели, навсегда оставшись маленькими девочками. Богини были вечно юными – но каждая сама определяла для себя понятие «юности». Сейчас Гера была хозяйкой Олимпа, Гестия – домоправительницей, и они прекрасно справлялись со своими обязанностями, но для них все это было всего лишь интересной игрой. – Аид, ты пришла! – ликующая Деметра повисла у нее на шее. Аид подхватила ее на руки, вдохнула сильный цветочный аромат, пропитывающий ее волосы и платье, и неожиданно чихнула. Сестренка звонко рассмеялась. Точно так же все было и сто… нет, восемьдесят лет назад, и сто восемьдесят, и задолго до этого. Каждый раз они все вместе поднимались по этой лестнице, «взрослая» сестра вела за руку или несла на руках или на плечах «маленькую», одни радостно смеялись, а другие слушали их смех. И лишь когда они достигали дворца, мраморного и золотого здания на вершине Олимпа, иногда картина вокруг них менялась. В самом начале их встречали покой и тишина, и пламя в очаге взметалось с появлением Гестии. Потом Зевс привела с собой золотоволосую девочку, которую назвала своей дочерью; с тех пор очаг при их появлении уже горел, а девочка, Афродита, сидела возле него, и огонь отражался в ее синих глазах. Затем появилась вторая девочка, сердитая черноволосая Арес, а через столетие, когда Аид снова их увидела, обе они были уже взрослыми девушками и смотрели в огонь вместе. Восемьдесят лет назад на Олимп пришла третья дочь Зевс, Гермес, тихая, серьезная, крепко прижимавшая к груди обеими руками подаренную Посейдон арфу. И сейчас, когда все они вошли в зал, Гермес – взрослая – играла на этой арфе с мастерством, не уступавшим игре Посейдон. Афродита и Арес, обнявшись, сидели у очага. Снова смех и приветственные объятия – но на этот раз Аид почувствовала растерянность: теперь время ушло вперед слишком быстро. Ее племянницы предпочли вырасти, они не сидели взаперти на Олимпе, они путешествовали по Земле и Океану; она навещали ее сестер-отшельниц, Гермес училась музыке у Посейдон, Афродита и Арес – бою на мечах и стрельбе из лука у Уран. Вместе с ними их родной Олимп медленно, но неотвратимо изменялся… …переставал быть родным для Аид? За окном ослепительно полыхнуло – это Гелиос, проносясь по небу на своей колеснице, не удержался и направил Пегаса спуститься чуть пониже. Гелиос был гостем на их зимнем собрании, в самую долгую ночь. А на празднике же самого долгого дня, как сегодня, гостьей была Селена. Царица богов Зевс и богиня Луны Селена вошли во дворец вместе. Зал наполнили аромат роз – темно-розовые и белоснежные, они были вплетены в их волосы – свежий запах воздуха после грозы, прохлада далеких лунных полей, и вот это был запах родного дома, вечный, неизменный. Вместе с ними, крепко держа матерей за руки, вошли две маленькие девочки. – Приветствую вас! – голос Зевс раскатился по залу. – Поприветствуйте же мою дочь Афину. – Приветствую вас, и поприветствуйте мою дочь Персефону. Персефона радостно помахала всем рукой – другой она прижимала к груди голову Цербера; малышка с голубыми волосами попыталась спрятаться за длинным зеленым платьем Зевс. Обеих немедленно затискали (Церберу за компанию тоже досталось), затем Афину увлекли в свою компанию Деметра с сестрами, а Персефона подбежала к Аид. – Аид, смотри, вот мое новое платье! Тебе нравится? На взгляд Аид, платье почти не отличалось от старого, и в нем Персефона выглядела точно так же – так же очаровательно, поэтому она с чистой совестью кивнула. Персефона подняла голову Цербера повыше, чтобы она могла лизнуть хозяйку в щеку. Аид почесала за пушистыми ушами и наконец-то почувствовала умиротворение: все-таки все эти дни чесать четыре уха вместе шести было очень неуютно. – Как хорошо, что ты пришла! Здесь так красиво, совсем как у мамы во дворце – только тут светло и так много цветов! Пойдем, Деметра обещала показать нам сад! Она убежала, не оглядываясь. Аид шагнула было за ней, но тут сзади повеяло прохладой и ароматом роз. – Рада видеть тебя, Аид, – Селена улыбнулась, точно такой же улыбкой, какая была у ее дочери. – Я должна поблагодарить тебя: моя малышка рассказала, как ты заботилась о ней. Прохлада как будто стала настоящим холодом, а запах роз словно подернулся увяданием. Как будто время пошло вперед еще быстрее; как будто Аид уже сказала то, что должна была сказать. – Мне она тоже кое-что рассказала. Я знаю, что ты сделала с тем человеком. …Сад Олимпа был безраздельной вотчиной Деметры. Здесь растения со всех уголков мира одновременно зеленели, расцветали, плодоносили и покрывали своими листьями дорожки. Деметра и Персефона, два прелестных розовых кустика, мгновенно затерялись в его глубине, издалека доносился только их звонкий смех и недовольное ворчание Цербера – наверняка ему предлагали попробовать плоды с каждого встреченного по пути дерева. Гранаты, конечно, здесь тоже росли. Остановившись в тени одного из них, Селена сорвала тяжелый красный плод и разломила пополам. Брызнул красный сок, и Селена, точно так же, как это делала Персефона, облизнула пальцы. – Ты думаешь, что я погрузила Эндимиона в сон, потому что не хотела, чтобы он состарился и умер? – без предисловий начала она. Под ее пронзительно-синим взглядом Аид смешалась и безропотно приняла из ее рук вторую половинку граната. – Это… не так? – Знаешь, Аид, а я ведь думала, что готова к этому. Я насмотрелась на Зевс и всех ее возлюбленных, на ее девочек, тех, что родились смертными, на розы на их могилах – и я думала, что справлюсь. А когда родилась моя Персефона, я почему-то решила, что мое счастье больше никогда не закончится. – Селена улыбалась, но синие глаза медленно наполнялись слезами. – Может быть, в какой-то момент Эндимион перестанет стареть, и окажется, что он давно пропавший сын одной из нас. Может быть, Геката с Артемидой наконец-то сумеют сварить настоящую амброзию, и я успею дать ему кубок. Может быть… может быть, твои поля наконец-то зацветут, – и тут Селена все-таки разрыдалась. Теперь Аид знала, как правильно утешать плачущих. Поскольку Цербера, который слизал бы слезы Селены, рядом не было, она аккуратно вытерла их своими рукам, а потом крепко ее обняла. – Я знаю цену времени – но у нас его не оказалось вовсе. Эндимион ведь не «умер», Аид, – он «погиб». Ты понимаешь, в чем разница? – Насильственная смерть? – уточнила Аид. Картина произошедшего наконец-то начала складываться. – В царстве, где правила его семья, начался мятеж. Я не вмешивалась – я всегда считала, что люди лучше разбираются, кто и как должен ими править. Эндимион знал это, он не просил меня о помощи – он просто пошел защищать свой дом, и там он… там его… Когда слезы Селены закончились, ее голос стал почти спокойным – а трава вокруг того места, где стояли они с Аид, серебрилась совсем как в лунных садах. – Я успела забрать его тело за миг до того, как душа покинула его. Его рана смертельна, но, засыпая, он был еще жив – формально я не нарушила наших законов, Аид. С тех пор я бесчисленное множество раз спускалась к смертным, пыталась карать убийц и исцелять умирающих – больше я не уверена, что лучше будет просто бросить их всех страдать. Меня называют героиней, мне молятся как богине исцеления – но я-то знаю, что я почти ничего по-настоящему не могу. – Тогда почему бы не отпустить его? – не слишком уверенно предложила Аид. – Пускай его душа пройдет через перерождение, а затем он вернется к тебе – снова молодым, и вы сможете прожить с ним еще один срок смертной жизни. – Вернется… После того, как цветы на твоих полях все-таки раскроются и дадут семена, после того, как среди сотен и тысяч я разыщу то самое семечко – останется ли хоть что-то от нашей истории? Мертвая тишина длилась всего несколько мгновений, пускай и бесконечно долгих. – Мама! Мамочка! Ты здесь! Я боялась, что ты куда-то ушла, и я тебя не найду! Персефона с разбегу уткнулась в колени Селены, утонув в ее пышном платье. Селена подхватила девочку на руки и уткнулась лицом в растрепавшиеся розовые волосы. – Я устала их терять, Аид. Моя земная семья – те люди, что приняли меня как родную, когда я скрывалась от Хронос. Моя смертная подруга, пускай она и прожила долгую жизнь. А теперь должен исчезнуть и мой возлюбленный? – Мама, что случилось? Ты плачешь? Цербер в руках Персефоны придушенно тявкнул, вывернулся из двойных объятий и, подлетев к Селене – наконец-то! – лизнул ее в щеку. Селена рассмеялась. – Все хорошо, моя маленькая. Мама здесь, мама с тобой. Мама никогда-никогда тебя не оставит. Половинка граната в руке Аид лопнула, раздавленная судорожно сжавшимися пальцами.***
«Мама здесь. Мама с вами. Мама больше никогда вас не оставит…» В реальности голос, произносивший эти слова, был беззвучным – потому что тогда у Аид не было ушей, которыми она могла бы услышать его. Он не звучал – он заполнял пустоту, в которой находилась Аид, был ее частью. Но в этом сне Аид услышала голос и узнала его. Это был голос Селены. Выйдя в сад, Аид по привычке, которая появилась у нее в последнее время («Мама говорит, что девочки обязательно должны умываться по утрам!»), плеснула в лицо ледяной водой Коцита из кувшина. Кошмар разбился мелкими ледяными осколками – но воспоминание о нем осталось. По сути, все воспоминания Аид были воспоминаниями о кошмарах. Она не помнила, какой матерью была Хронос, не помнила прикосновения ее рук, не помнила ее настоящего голоса. Она помнила пустоту изнутри, затем бесформенный сгусток тьмы – снаружи, а в самом конце – девочку с пустыми черными глазами и бесконечно длинными черными волосами, которую Селена за руку вытащила из этой тьмы, и та рассеялась без следа. Эти волосы были коротко обрезаны, а тело девочки запечатано в ледяной темнице, которую они создали все вместе: Посейдон приказала всем водам подземного мира собраться воедино, Уран ледяным ветром скрепила их в кристалл, а Зевс нанесла последний удар копьем. Зевс воспринимала это заточение как уже свершившуюся кару, о которой и вспоминать больше не нужно. Аид не считала это карой – как можно покарать тьму и пустоту? – но возможность хоть как-то удержать Хронос ее вполне устраивала. Селена же считала сотворенное ими всего лишь жестоким, но действенным способом выиграть время, чтобы придумать способ получше. Селена, которая спасла их всех. Селена, которая искренне оплакивала даже Хронос, величайшее зло мира. Селена, которая освещает весь мир своим нежным серебряным светом. И эта же Селена, не колеблясь, сделала со своим невинным смертным возлюбленным то, чего так не хотела делать с Хронос. Так ли отличался ее способ спасти любимого человека от того, что Хронос сделала с ними всеми – удержать, поглотить, не отпускать во веки веков? Была ли в конце концов Селена лучшей матерью для Персефоны, чем Хронос была для них? Кровь капала в кувшин с пальцев Аид, сжатых так сильно, что ногти вонзились в ладони. Вода, в которую попадали алые капли, забурлила и налилась радугой. Аид окунула в кувшин руки, смывая кровь, и выплеснула воду под корни ближайшего гранатового дерева. Цветы на нем, как и в прошлый раз, мгновенно свернулись в тяжелые красные шары плодов. Аид сорвала один из них и откусила уже на ходу, смакуя каждую каплю пролившегося сока. Плод закончился, когда Аид подошла к воротам подземного мира, а те как раз открылись в очередной раз, впуская пролетевшую мимо нее стайку бабочек. Подозванный свистом Цербер подхватил на лету и проглотил выброшенный огрызок, лишь на мгновение замешкавшись с выбором, какой пастью это сделать. И Аид нарушила свою первую клятву: она без веской причины покинула свои владения. …Солнечный свет беспощадно резал глаза им обоим, но Церберу вполне хватало нюха. Кроме того, глаза его третьей головы с яркостью и пестрыми красками уже давно освоились. И сейчас, когда расстояние между ними сокращалось с каждым мгновением, Цербер бежал вперед все увереннее. Город смертных лежал в долине у реки – мирная, уютная, плодородная земля. Город окружала стена, а храм Селены был выстроен за ее пределами, его окружала рощица. В просвете между деревьями мелькнул знакомый розовый кустик. Персефона сидела на траве в кольце цветов, которое становилось все шире – новые бутоны распускались прямо на глазах. В волосах девочки красовался пышный венок, а второй она как раз сосредоточенно примеряла лежащей у нее на коленях сопящей лохматой голове. Когда тень Аид упала на нее, Персефона обернулась – и в следующее мгновение уже обнимала ее за талию. – Это ты! – затем она отстранилась и церемонно поклонилась. – Приветствую тебя, Аид! Ты пришла в гости к маме, да! – Приветствую тебя, Персефона, – Аид поклонилась в ответ. – Нет, я пришла к тебе. – Ко мне?! Ух ты… подожди, я сейчас – а, ладно, Цербер, принеси, пожалуйста, чего-нибудь вкусненького! После недолгого замешательства Цербер отправился – отправились вместе, будет вернее сказать – к храму: голова летела вперед, словно показывая дорогу, а за ней вприпрыжку бежал двухголовый зверь. – Тебе у нас нравится? – Персефона закружилась, словно обнимая и город, и храм с рощей. – Мы с мамой всегда живем тут, когда спускаемся с Луны. А там, – она остановилась и ткнула пальцем в сторону возвышавшегося над городом дворца, – раньше жил папа… Персефона не расплакалась, даже не перестала улыбаться – просто новые цветы вокруг перестали появляться. – Иола жила в деревне – вон там, на другом берегу реки. Она бывала в городе только по праздникам и всякий раз обязательно приходила ко мне в гости… Так ведь больше никогда не будет, да? Захваченная врасплох, Аид молча покачала головой. Персефона вздохнула – и цветы вокруг медленно начали закрываться. – Знаешь, Аид, я подумала: если папе нельзя с нами оставаться, а Иола должна быть с тобой – тогда хорошо было бы, если бы мы все вместе пошли к тебе. Ты, я, Цербер, папа с Иолой… «Мы все вместе пошли к тебе». Персефона сказала то, о чем Аид думала все это время, но не решалась сформулировать. Забрать Персефону с собой. Защитить ее от Селены, которая, несомненно, пошла по пути Хронос. – Скажи, а ты хотела бы, – Аид запнулась, выбирая слова, – хотела бы еще раз побывать у меня в гостях? – Ой! Да, конечно! Очень хочу! – Персефона усердно закивала. И Аид перестала сомневаться. Цербер, подбежавший-подлетевший с корзинкой ароматных булочек в зубах, нагнал их уже в пути. Аид шла так быстро, что вскоре ей пришлось взять запыхавшуюся Персефону на руки. День клонился к вечеру, они шли вслед заходящему солнцу, и все чаще их обгоняли мерцающие бабочки. У врат Аид опустила Персефону на землю, и та тут же вцепилась в ее платье. – Все хорошо. Мы пришли. Мерцание подлетевшей стайки бабочек осветило врата. Они медленно распахнулись – и Аид нарушила свою вторую клятву: она добровольно впустила в подземный мир постороннего – одновременно бессмертную богиню и живого человека, каждому из которых здесь не было места. Первым делом Персефона бросилась к отмеченному ленточкой цветку. – Приветствую тебя, Иола! – она поклонилась, а затем плюхнулась на черную траву и осторожно обхватила стебелек ладошками. Бутон вздрогнул и приоткрылся. Аид наблюдала за этим с легкой отстраненностью. Да, конечно, нужно выяснить, почему прикосновение Персефоны так влияет на цветы подземного мира. И, конечно же, нужно продумать стратегию противостояния Селене. Но это все потом. Сейчас им с Персефоной нужно поужинать булочками и гранатами, затем искупаться в перемешавшихся водах подземного мира и лечь спать. Все остальное – завтра. – Скажи, Аид, – поинтересовалась Персефона, устраиваясь поудобнее на подушке-Цербере, – а как мы узнаем, – она зевнула, прикрывая рот ладошкой, – что завтра уже наступило? Аид поправила на малышке одеяло, которым вновь послужило ее черное платье, пригладила взъерошенную розовую челку и устало вытянулась на кровати рядом. – Завтра наступит, когда мы проснемся. …Персефоны не было рядом. Это было первое, что осознала Аид, просыпаясь – не от кошмара, в этот раз ей вовсе ничего не снилось, и от этого она не сразу поняла, что больше не спит. Вокруг не было ничего. Шар, тускло мерцавший под потолком, когда они ложились, погас. Цербер тоже куда-то пропал; кровать там, где он лежал, уже остыла. И, как Аид осознала окончательно, Персефоны тоже все-таки не было рядом. Аид вскочила на ноги, споткнулась в полной темноте и едва не упала. На ней был ее доспех – значит, она действительно отдала платье Персефоне, значит, то, что произошло вчера – не поддающийся измерению промежуток времени назад – ей не приснилось. И Персефона либо все еще где-то здесь, в ее царстве, либо убежала за врата – с ней все будет хорошо, она ведь бессмертная богиня; Аид непременно найдет ее и уведет обратно… «…и больше никогда оставит». Эта мысль прозвучала почти слышимо. Аид замерла, и несколько мгновений слышала только отчаянный стук собственного сердца. А затем где-то далеко-далеко – как будто глубоко под ее подземным царством – завыл Цербер. Аид все-таки упала, и не раз, когда, сжимая в руках посох, со всех ног бежала по полю среди цветов, по песку и камням, и дальше – по замерзшей лестнице, вниз, к ледяной темнице. Капли крови с ее разбитых коленей и локтей падали на ступени, и в них отражалось алое сияние, поднимавшиеся снизу. Ее шар был там, его свет преломлялся в бесчисленных гранях ледяного кристалла. Цербер тоже был там, весь Цербер, он выл всеми тремя пастями, но его вой звучал все тише – как будто звуки вокруг него начали умирать. Тьма и тишина. Персефона была там. Она стояла по колено в воде, одетая в слишком длинное платье Аид, и черный подол платья словно растворялся в черных водах. Одной рукой она прижимала к груди почти угасший шар, вторую же прижимала к грани ледяного кристалла. Он же холодный, подумала Аид, моей малышке, должно быть, так холодно и больно сейчас… – Я видела очень страшный сон, Аид, – сказала Персефона, и в сгущающейся тишине ее голос был словно одинокий цветок, распустившийся посреди мертвого поля. – Мне было холодно и страшно – а потом я поняла, что холодно и страшно не мне, а ей. Тонкие трещины разбегались по кристаллу от места ее прикосновения, каждая из них сияла алым – словно напоенная кровью. – Эта девочка плачет там, внутри. Я не могу помочь Иоле, и папе я тоже не могу помочь – но я могу помочь ей. Кристалл разваливался на куски, они падали в воду и крошились в искрящуюся пыль, и все было окрашено алым – где заканчивалось сияние гранатового шара, где начинались струи крови Хронос? Тело девочки, лежащее на кусках льда, медленно поднималось, как будто безвольно следуя за рушащимся льдом – но тут лед рухнул в воду, а Хронос выпрямилась и одним движением вырвала из груди копье. Все это происходило лишь мгновение. Мгновение длилось целую вечность, и Аид не успела сделать даже одного шага. – Ты очень хорошая девочка, Персефона. – Аид вздрогнула: так вот каков настоящий голос Хронос! – Теперь мы будем подругами. Одной рукой опираясь на копье, второй Хронос обняла Персефону за плечи – они были почти одного роста, две невинные маленькие девочки, две вечно юные бессмертные богини. Персефона вздрогнула, как будто только сейчас осознав, что произошло, она наклонила голову и робко улыбнулась. Хронос улыбнулась ей в ответ, такой же нежной детской улыбкой. И обе девочки начали расти. Малышка, умещавшаяся на руках Аид, стала стройным хрупким подростком, платье, в котором она путалась, натянулось – а затем идеально обернуло расцветшую фигуру девушки. Длинные розовые пряди плавали в воде, алые глаза сверкнули из-под мокрой челки. – Смотри, Аид, я выросла! Деметра говорила, что быть взрослой тяжело и скучно, но мне нравится! А тебе? Взрослая я тебе нравлюсь? – Ты прекрасна… – прошептала Аид. Звук собственного голоса наконец-то разбил безмолвие вокруг нее. Аид рванулась в сторону, замахнулась посохом – и рухнула как подкошенная, но упасть в ледяную воду ей не дали. Черные пряди волос Хронос, под водой опутавшие ее ноги, теперь оплетали все ее тело, не позволяя шевельнуться. – Все хорошо. – Персефона подошла к ней – Аид рванулась, но не последовало ни удара, ни заклятия. Персефона обняла ее, так крепко, как сама Аид обнимала ее раньше. – Тебе тоже больше не надо. Не надо быть здесь, если ты не хочешь. Не надо давать обещания, которые не хочешь выполнять. Не надо помнить о том, что хочешь забыть. Персефона чуть отстранилась, наклонилась, одной рукой зачерпывая воду. Оглянулась на Хронос – та ободряюще кивнула – и отпила из сложенной лодочкой ладони. А затем ее щеки заалели почти так же ярко, как свет гранатового шара, когда она осторожно прижалась губами к губам Аид. Ее поцелуй был холодным – холодным, как вода Леты, которой он был наполнен. Что происходит? Почему она здесь? Кто она?.. Послушно отвечая на поцелуй, Аид уже не помнила, почему не следует этого делать. О том, что прямо сейчас она нарушает свою последнюю клятву, она тоже уже не помнила.