Стрекозы в янтаре

Страх участи быть брошенной и забытой и сегодня глодал сердце мадам де Монтеспан. Она сидела спиной к окну, и в глазах ее мелькали отблески адского пламени, сжигавшего ее душу. Привыкшая играть главные роли, она упала нынче до положения зрителя дворцовой комедии и молча наблюдала за переменчивой говорливой толпой блестящих придворных. Тут ее внимание привлек король с очередной молоденькой фрейлиной. Атенаис чувствовала, что начинает терять ощущение реальности. Понимала, что зашла слишком далеко, но ничего с этим не могла поделать. Она настолько любила короля, что боялась просто открыть глаза утром и не увидеть его. Вот поэтому она шла на такие жестокие меры, как отравление и черная месса. Ради него она была готова на все. Даже продать душу дьяволу. — Вы любите меня? — отчаянно спросила она в очередной раз, нежно держа Людовика за руку, ощущая, как сердце вот-вот выпрыгнет из туго затянутого корсажа. — Разве вы сомневаетесь в моих чувствах? — спокойно ответил король. Но в его голосе Атенаис улавливала какие-то перемены. Ощущала: что-то происходит не так, как это было прежде. Нет-нет, Людовик все так же смотрит на нее, но почему он все меньше проводит с ней времени, все больше и больше находя утешение в обществе других женщин. Атенаис всегда пристально смотрела на этих дам, пытаясь понять, кто из них может стать ей конкуренткой, и каждый раз облегченно выдыхала, когда понимала, что страх ее пустой. Только в этот раз все было иначе. Теперь рядом с королем была прелестная молодая Анжелика де Фонтанж, этот глупый ангел, как многие ее прозвали при дворе. И Атенаис начала бояться. Каждую ночь она просыпалась с криком, когда ей снилось, как король просит ее покинуть двор. Вот почему она связалась с мадам Агатой: чтобы найти помощь. Странно, Анжелика де Фонтанж не отличалась умом, и такие женщины мало нравились королю; ему нравились дамы с "avoir du chien" [1], и именно такой была она, Атенаис, мать его детей, вечная спутница жизни. Теперь это, кажется, совсем не так, поэтому она решила отравить соперницу. Избавиться от нее одним махом. Где-то в глубине души, не отравленной еще ядом ревнивой любви, Атенаис понимала, что король придет в ярость и отлучит ее от двора, но знала, что не уедет из Версаля и еще не один год будет диктовать моду при дворе. Нет, все же Анжелика — не самая страшная угроза ее положению при дворе. Все дело в этой мадам Скаррон. В няньке ее детей, которая все больше и больше времени проводит с королем, затуманивая ему разум и отравляя сердце. Теперь она поняла, что чувствовала королева, когда Людовик, фактически, бросил ее, оставив в одиночестве посреди шумного дворца. Но когда-то было время, когда Атенаис была на стороне Марии-Терезии. — Если бы со мной случилось то, что случилось с ней, то я бы скрылась на всю жизнь в монастырь. Мария-Терезия горячо ее поддержала, и с тех пор маркиза де Монтеспан стала ее подругой и доверенным лицом. Так не могло продолжаться вечно, и в итоге Атенаис стала фавориткой короля. Королеву Версаля, как часто ее называли, все ненавидели и одновременно обожали, и ей это жутко нравилось. И она вовсе не собиралась уходить в монастырь. Нет, теперь она больше не собиралась быть хоть чьей-то помощницей в любовных делах, как это было с Луизой де Лаврьер или герцогиней Орлеанской. Эти дурочки сами не поняли, как расчистили ей путь. Одна за другой устранились конкурентки, и так, Атенаис думала, отныне будет постоянно, но она жестоко ошибалась в этом. Атенаис воспользовалась благоволением короля с размахом. В отличие от всегда угрюмой Марии-Терезии и слезливой простушки Луизы де Лавальер, она была создана для того, чтобы блистать, быть настоящей королевой. Она не собиралась повторять ошибки своих соперниц, ведь она так долго добивалась этого: держала короля на расстоянии, будучи ему всего лишь другом, никак не принимая его изящные ухаживания. В Версале ее апартаменты занимали двадцать комнат, тогда как Марии-Терезии приходилось довольствоваться десятью. Шлейф королевы нес паж, тогда как для фаворитки те же обязанности выполняла супруга маршала. Ей было дозволено все. Большие траты, своя портниха, дорогие ткани, которые Людовик заказывал специально для нее. Король разрешил ее детям остаться при дворе, а ведь ничего такого никогда не происходило. Ей было разрешено присутствовать на всех придворных церемониях, она решала вопросы этикета, вводила новую моду. Она вершила судьбы придворных, раздавая милости, звания и титулы одним, других — подвергая опале и разоряя. Без нее не обходилась и внешняя политика, Атенаис ничего не выпускала из своих прекрасных ручек. Она хотела быть целой Вселенной для короля, центром мироздания, и ей это удавалось, пока ее красота не начала увядать. Атенаис внушила себе, что магия и зелья мадам Агаты спасают от скорого старения, она верила в это, когда смотрела в дорогое венецианское зеркало на свое отражение. Однако уверенность в своей власти над королем начала таять. — Не оставляйте меня, — прошептала Атенаис, когда Людовик собрался оставить ее постель и отправиться в свои покои. — Утром вы увидите меня, — он провел пальцем по ее щеке. — Хороших снов. — Прошу вас, сир, — она старалась придать своему голосу больше уверенности, чтобы он не звучал так жалостливо, но все равно отчаяние рвалось наружу. — Сир… — Всего хорошего. Король накинул на себя атласный халат и направился к потайной двери, ведущей к его покоям. Когда дверь тихо захлопнулась, Атенаис горько расплакалась: ей было просто невыносимо от того, что завтра король даже не подойдет к ней и будет искать общество в компании молодых фрейлин, чьи папаши потратили баснословную сумму, лишь бы их дорогие крошки показались в Версале и смогли раздвинуть свои ножки перед королем. Ведь это самый быстрый и проверенный способ получить все милости и решить многие финансовые проблемы. Атенаис не могла осуждать их за это, ведь она сама когда-то поступила так же; она же любила своего мужа и хотела ему помочь. Правда, не ожидала, что влюбится сама. — Почему вы избегаете меня? — Атенаис посмотрела в голубые глаза короля. — Почему между нами все не так, как было прежде? — Все так же, как и было, — король легко улыбнулся. — Ничего не изменилось. Но она не верила в это. Не могла поверить в это. Атенаис ощущала, как ревность душит ее, как она перестала спать спокойно от этого. — Мне кажется, что вы стали меньше любить меня, — срывается с ее губ фраза, звучащая как осуждение. — Вы мать моих детей, моя возлюбленная, — король отпил вина, стараясь не смотреть на нее. — Тогда посмотрите на меня, — требовательно попросила она, стараясь придать своему голосу мягкости. — Пожалуйста, посмотрите на меня. Людовик не сразу поднял на нее глаза. Не сразу взглянул на нее. Атенаис замерла, она почти не дышала, ожидая, когда же король поднимет лицо и в его глазах будет безграничная любовь, которую она видела когда-то, ведь если бы он ее не любил, то вряд ли бы столько лет позволил ей быть фавориткой. Страсть быстро гаснет: лишь только схлынет ощущение жара, пройдет чувство новизны, как сразу же наступит некое отвращение. Не могла же страсть гореть столько лет? Король посмотрел на нее, и в его красивых глазах она увидела пустоту. Он ничего не чувствовал по отношению к ней. Атенаис метнула взгляд на графин с вином — так хотелось швырнуть его в короля, чтобы он пришел в себя, увидел, кто она для него на самом деле. «Я придушу эту наглую сучку!», — подумала про себя Атенаис. «Наглой сучкой» была вовсе не глупая Анжелика, а мадам де Ментенон. Это лицемерная дамочка, которая лишь только делала вид, что молится Богу, чтит все его заповеди, а на самом деле засматривалась на чужого мужчину. Атенаис задушила в себе злой порыв, сдержала все свои эмоции, и это стоило ей больших усилий, потому что гнев давно клокотал в ней, а ревность душила ее все больше и больше. — Вот видите — ничего не изменилось, — спокойно проговорил король. — Да, — машинально согласилась она, понимая, что это совсем не так. — Не переживайте, — Людовик взял бокал с вином. — За ваше здоровье, мадам. — Ваше здоровье, — недовольно сказала Атенаис. Ужинали они молча, и Людовику почему-то не понравилось это молчание Атенаис. Если бы он только знал, что она задумала в тот день, то сразу же отправил ее в монастырь, но он как всегда не раскусил ее. Все же яд любви продолжает действовать.