Под сенью сумрачного свода

За всю ночь Эсмеральда так и не сомкнула глаз. Мы не можем передать в точности, о чем думала молодая девушка. В какой последовательности перед ее мысленным взором представали образы безобразной виселицы, красивого капитана, уродливого звонаря, так вовремя спасшего ее от посягательств страшного священника. Мы лишь можем предположить, что все это в ее мозгу воплотилось в ужасающую картину, испугавшую и поразившую ее до глубины души. Даже собор, освященный предстательством Девы Марии, больше не был ее убежищем. Защищая от казни, он предавал ее в руки иного палача, и девушка не могла определить какой же из них страшнее. Поэтому, как только над городом едва забрезжил рассвет, цыганка, оправив одежду и наскоро подкрепившись, осторожно выглянула из своей кельи. Внизу, неподалеку от входа она обнаружила Квазимодо. Тот сидел, обняв свои угловатые колени, всю ночь, охраняя ее покой. Звонарь не столько заметил, сколько почувствовал присутствие девушки. Он повернул свою большую лохматую голову. Его рот искривился в виноватой, смущенной улыбке. Эсмеральда попыталась улыбнуться в ответ. Такого бдительного присутствия горбуна, сейчас, она желала меньше всего. Знаком она позвала его к себе. Квазимодо тут же поспешил к девушке. - Я проголодалась, – как можно убедительнее произнесла она. Звонарь закивал головой, показывая, что понимает ее желание и скрылся в переходах колокольни. Цыганка, не теряя времени даром, вернулась в келью и накинула плащ, принесенный когда-то заботливым горбуном. Натянув капюшон почти до самого подбородка, она поспешила покинуть это место. На ее счастье, Квазимодо не запер дверь башни на ключ, и девушка беспрепятственно стала спускаться вниз. Цепенея от ужаса, воображая за каждым поворотом неведомых врагов и чудовищ, она дошла до огромных украшенных дверей собора. Несмотря на раннее время, храм был уже открыт для благочестивых прихожан, пожелавших посетить мессу, совершавшуюся в одном из его приделов. Воспользовавшись этим, никем не узнанная и не остановленная цыганка выбежала на мостовую. Не помня себя от страха, она убегала прочь от собора, ставшего для нее ловушкой. Она перевела дыхание и остановилась, только теперь заметив мрачный силуэт, заставивший ее вздрогнуть. Отчаяние и страх, поработивший неокрепший ум, привели ее на Гревскую площадь. Оглядевшись и заметив появляющихся то тут, то там одиноких прохожих, Эсмеральда поспешила укрыться в полумраке, сгустившемся у стен домов. Двигаясь спиной к зданиям и с опаской смотря на фигуры, проходившие мимо виселицы, она не заметила, как прислонилась к какой-то решетке. Едва почувствовав спиной железные прутья, цыганка услышала позади себя надсадный скрипучий голос: - Чья окаянная душа загораживает мне божий свет? От звука этого голоса девушка развернулась, пытаясь отпрянуть. В то мгновение, когда от резкого движения капюшон спал с ее головы, открыв прелестное лицо, Эсмеральда увидела перед собой горящие ненавистью глаза затворницы Роландовой башни и почувствовала железную хватку на своей руке. - Ах, это ты, мерзкое цыганское отродье. Дьявольская стрекоза. Наконец-то ты попалась! Задыхаясь от ужаса, Эсмеральда попыталась освободиться от этих ужасных костлявых рук, опутавших ее хуже железных цепей. Намертво и неумолимо. Она извивалась, билась, отчаянно вырывалась, но все было напрасно. Цыганка видела перекошенное торжеством и злобой лицо обезумевшей Гудулы. Она узнала ее. В занимающемся утре, в полумраке страшной кельи глаза ее неестественно сверкали, опасным диким блеском. Холодея всем телом, девушка воскликнула в смертельной тоске: - Пустите меня! Что я вам сделала? Отшельница разразилась ужасным хриплым смехом. - Что ты мне сделала! Ты спрашиваешь, что ты мне сделала, мерзкая цыганка? Один твой вид доставляет мне невыразимые мучения!– крикнула Гудула, сжимая еще сильнее руку несчастной. - Слушай же…У меня был ребенок, понимаешь, ты, прекрасная маленькая девочка. Агнесса! Свет жизни моей. Прехорошенькая розовощекая малышка, так слушай же, слушай. Однажды твое мерзкое племя выкрало мое дитя. Гадкие цыгане отняли у меня мою малютку. Вот, что ты, проклятая, мне сделала! Девушка попыталась возразить: - Но ведь это совершила не я. Меня, может, и вовсе тогда не было на свете. - Лжешь! – крикнула заключенная, - этого не может быть. Дочь моя была бы твоих лет теперь. Пятнадцать лет как я сижу здесь, бьюсь головой о стены, чтобы унять муки истерзанного материнского сердца. Пятнадцать долгих лет молю Господа, но он не слышит меня. Пятнадцать долгих лет как отняли мою Агнесу. Твое племя отняло, слышишь, ты. Цыганки сожрали мою девочку, а теперь я сожру их дитя. При последних словах лицо Гудулы приняло совершенно безумное выражение, послышался скрежет зубов. Эсмеральда вновь отчаянно стала вырываться из цепких рук. Грубая ткань ее плаща трещала и рвалась. Внезапно ворот распахнулся, обнажая шею цыганки с висевшей на ней ладанкой. - Бесовский амулет, - зашипела отшельница, - он не поможет тебе. Девушка схватилась свободной рукой за ладанку и раскрыла ее. - Послушайте, - взмолилась она, - я ведь ничего не сделала вам. Я сирота, выросшая без материнской ласки. Мне было предсказано, что я найду своих родителей, если сохраню вот это. Девушка достала на свет маленький розовый башмачок. - Отпустите меня. Дайте мне спастись. Дайте мне найти мою матушку. По щекам цыганки текли слезы. Как только затворница увидала башмачок, крик вырвался из ее иссохшей груди. Она припала к решетке и воскликнула голосом, выходящим из глубины души: - Дочь моя! Отпустив, опешившую Эсмеральду, Гудула скрылась в темноте своей норы и в мгновение ока оказалась у решетки вновь, неистово целуя предмет, находящийся в ее исхудалых руках. Это был маленький розовый башмачок. - Матушка моя, - воскликнула девушка, не веря своим глазам. Во всем мире не найдется слов, чтобы описать эту встречу. Спустя долгие годы разлуки мать и дочь, наконец, обрели друг друга, но теперь меж ними была каменная стена и железная решетка. - О, эта проклятая стена, - закричала Гудула, - видеть тебя и не иметь возможности обнять! Затворница вцепилась в холодные прутья и стала яростно расшатывать решетку. Чувствуя, что она не поддается, она схватила в углу кельи огромный камень и с нечеловеческой силой ударила им так, что один из прутьев сломался, рассыпая в стороны снопы искр. Второй удар окончательно разбил крестообразную решетку. Вцепившись голыми руками, отшельница отогнула ржавые прутья и выбралась наружу. Крепко схватив девушку, она взяла ее на руки, словно то была прежняя малютка Агнеса. Она стала покрывать мелкими поцелуями ее лицо и руки. Она кричала, пела, плакала, что-то бессвязно рассказывала, заливаясь безумным радостным смехом. Молодая девушка безропотно принимала эти ласки, смущаясь и краснея от волнения, но затем она с беспокойством пугливой птички начала быстро озираться по сторонам. -Матушка, тише. Меня ищут, меня хотят умертвить. Спаси меня. - Умертвить? Тебя? Что же ты наделала? - Не знаю, - отвечала бедняжка, - но я приговорена к смертной казни. Я нашла убежище в соборе, но я сбежала, а на улице меня в любую минуту могут схватить. Затворница остановилась, опуская Эсмеральду на землю, и замерла, словно окаменев, потом с сомнением покачала головой и, наконец, разразилась громким хохотом, своим ужасным хохотом: - Ха-ха – ха! Что же ты мне сказки рассказываешь. Пятнадцать долгих лет я ждала тебя, потом нашла, а теперь ты говоришь, что ты должна умереть. Ну уж нет! Милосердный Господь не допустит этого! Судорожным движением Гудула укутала девушку в плащ, и крепко схватив за руку, потянула за собой, крикнув отчаянно «Бежим!»