В железной броне. Облачение

      Спускаясь по лестнице, Шейна думает, что пропустить зеленый форд было просто невозможно. И еще, что Рид ее все же обманула: дюжины сирен не хватит, чтобы заглушить рокот старой машины. Впрочем, уж лучше слушать его, чем противный визгливый звук, которым нынче не отпугнуть даже уличных грабителей.       Вместо Рид за стойкой сидит смуглая девушка, чем-то похожая не то на мексиканку, не то на коренную американку. Она кивает в сторону открытой двери за своей спиной, и Шейна удивленно хмурится, но следует указаниям и проходит на кухню, достает чек и список покупок из бумажного пакета с логотипом Волмарта. Аккуратные, пожалуй, слишком округлые буквы, как у маленьких детей, которые только учатся писать. У Риты был как раз такой. Наверное, со временем она научилась бы писать мельче, а в старших классах наверняка стала бы делать это не так аккуратно — на лекциях вообще не до аккуратности.       Жаль, что она уже не сможет этому научиться.       Шейна шмыгает носом, дергает головой, отгоняя и совершенно ненужные сейчас мысли, и подступившие к глазам слезы. Лучше заняться делом, а разреветься можно будет в какой-нибудь другой раз. Например, когда она останется одна.       Курица. Пакет поленты. Лимон. Дюжина яиц. Мука. Несколько грамм сухой смеси трав. Луковица и морковка. Двадцать баксов не такая уж и большая плата за то, чтобы нормально поесть и немного успокоиться за готовкой.       — Спасибо.       Шейна кладет две купюры на стойку. Сменщица Рид только пожимает плечами, достает из кармана несколько монет, вкладывает их в ее ладонь.       — Сдача, — девушка говорит с мягким, почти певучим акцентом и пожимает плечами. — Я посчитала, сколько ты мне должна.       Шейна слабо улыбается в ответ. Ну да, двадцатка была немного с запасом. С оплатой доставки на дом, можно было бы сказать, если бы у нее был этот дом, куда можно что-то доставлять. Впрочем, эту мысль она отгоняет так же быстро, как и рассуждения о почерке Риты. Не сейчас. И не здесь.       На то, чтобы приготовить бульон с домашней пастой уходит час. К тому моменту курица в духовке уже почти готова. За все эти шестьдесят минут сменщица Рид ни разу не зашла на кухню, не проверила, как она тут, и, что удивительнее всего, не сказала ни слова против, когда Шейна прикрыла дверь, чтобы весь небольшой холл не пропах едой.       Она дважды поймала себя на мысли, что ей хочется спросить, откуда такое доверие. Еще раза три замирала на месте, стараясь даже не дышать, и прислушивалась: не воет ли рядом сирена, не вломилась ли полиция в здание, не случилось ли еще что-то такое, чему лучше бы не случаться? Но все было тихо, разве что за закрытой дверью тихо работал телевизор. Новостной выпуск.       Шейна открывает духовку, протыкает куриную грудку ножом, проверяя готовность мяса.       — Ты в курсе, что спать, когда на кухне так пахнет, просто невозможно?       Рид смеется у нее за спиной, и Шейна едва не выпускает противень с курицей из рук.       — Сначала я подумала, что возьму с тебя двойную плату за причиненные неудобства, — Рид подходит ближе, легко подхватывает противень, помогая удержать его. — А потом решила, что это будет уже перебором. Считай, что если ты поделишься едой, то получишь бонусные сутки в подарок, а завтра утром я лично куплю тебе кофе.       Шейна улыбается, кивает. Что же, бартерные отношения всегда были самыми надежными, особенно, когда это услуга на услугу, а не покупка чего-то за бумажки или монеты.       — По новостям орут, что на улицах сейчас все будет синим. Кажется, после этих автобусов они решили, что пришло время показать, сколько копов защищают этот город.       — Автобусов? — тихо переспрашивает Шейна, вопросительно кивает в сторону жестянки с растворимым кофе.       — Бери, а я возьму кусочек курицы, ты же не против? — Рид машет рукой, не дожидаясь ответа, отламывает куриное крылышко. И тут же дует на пальцы. — Черт, можно наесться одним только запахом. И как вы это делаете?       Рид морщится, обжигая губы и пальцы, но все равно кусает куриное крыло, жмурится не то от удовольствия, не то от того, что мясо еще слишком горячее.       — Да, автобусы. В новостях говорят, что их было больше пяти и еще десятка два машин. Четверо погибших.       Шейна медленно кивает, едва успевает остановиться, чтобы не перелить кипяток в чашку с кофе.       — Имен не называют, но можно позвонить в полицию или больницу и узнать. Думаю, если ты подозреваешь, что там мог быть кто-то из знакомых, то они не откажут.       Шейна качает головой, осторожно, стараясь не пролить горячий кофе, поднимает чашку со стола. Рид лишь кивает, принимая молчание за ответ.       — Черт. Так, я немного перехватила, но попрошу оставить мне еще кусок курицы. И я скажу Мие, чтобы она отдала тебе деньги за одну ночь.       — Спасибо. — Шейна заставляет себя улыбнуться. — Скажешь ей, чтобы она тоже брала еду? А то я не понимаю, слышит ли она меня.       — Я не люблю лишнюю болтовню, а Мия не любит ее вообще. Но слух у нее даже лучше, чем у меня. И чутье.       — Вы поэтому не спросили, кто я такая? — Шейна качает головой и все же задает вопрос, который за последний час несколько раз мелькнул в ее голове. — Вдруг я малолетняя убийца? Может, я ночью спущусь и прикончу вас? Или устрою поджог?       — А ты не боишься, что и мы с ней можем быть не рождественскими подарками? — Рид смеется, качает головой. — Может, мы сотрудничаем с притоном и мой босс сейчас наблюдает за тобой? И если он позвонит и скажет, что ты ему понравилась, то ты окажешься в рабстве?       Шейна поджимает губы, крепче сжимает кружку с кофе.       — Расслабься, а то, по глазам вижу, ты уже в голове просчитываешь, сколько у тебя будет секунд, если плеснешь мне кипятком в лицо, — Рид равнодушно машет рукой. — Нет, я таким не промышляю, но все же не забывай думать. И не только крайностями. Может, я просто умею постоять за себя и разбираюсь в людях, раз это место существует уже не первый год.       Шейна медленно выдыхает, почти заставляет себя хоть немного расслабиться, только сейчас ощущая, как горячая чашка обжигает ладони. Рид смотрит на нее совершенно спокойно, будто она далеко не первый подросток, который вот так стоял напротив и ждал удара.       — Поешь лучше. И если интересно про автобусы, то посмотри новости. Это сейчас по всем каналам.       Шейна кивает, подносит кружку к губам, но не делает ни глотка. Лишь провожает Рид взглядом, а затем опускается на стул и закрывает глаза.       Значит, автобусов было несколько, но погибших — всего четверо. Лучше бы их не было вообще! Или лучше бы погибли хотя бы только те двое, которые не-Смиты, проклятые ублюдки!       Чтобы стать Доу, нам придется умереть. Не хотелось бы…       Недавние слова бьют в голову острой болью, прошивают ее от виска до виска, будто длинная, раскаленная игла. Обязательно тупая, потому что от острой боль не была бы такой сильной.       — Лучше бы сдохли только вы, — Шейна шепчет эти слова, раскачиваясь на стуле, то касаясь стены спиной, то почти прижимаясь грудью к коленям. — Лучше бы сдохли только вы! Лучше бы!..       Чашка с кофе падает из рук, не разбивается, но откатывается на несколько шагов, заливая пол горячей темной жидкостью, отчего-то похожей на лужу крови.       Но, если погибших только четверо, значит, Мартин жив. Хотя бы он жив. Хватит с него уже дерьма.       Улей гудел.       Город гудит тоже — иначе и быть не может, когда за одно утро сгорело восемь школьных автобусов. Рождественские мелодии тонут в постоянном, навязчивом шепоте, в обсуждениях того, что случилось. Яркие гирлянды и подарочные банты почти не видны за раздраженными взглядами, в каждом из которых читается не меньше дюжины вопросов. Он хотел бы ответить хоть на один из них, — хотя бы самому себе, — но правда больше похожа на яблоко в глазури, которое болтается где-то впереди, но до которого не дотянуться.       Он провел на улице восемь часов, поспал четыре прямо в комнате отдыха в Департаменте и снова вернулся на улицу. Кажется, за это время здесь, снаружи, ничего не изменилось. Разве что за уже прошедшие два часа он не заметил ни одного одинокого ребенка — каждого, даже подростка, ведут за руку родители.       Город гудит. Город боится. Город ждет нового удара.       Рамиро почти уверен — когда он случится, то все равно будет неожиданным, даже если сейчас всем и кажется, что они готовы ко всему на свете. “Никто не бывает готов ко всему на свете”, как шутил местный патологоанатом, “это и делает нас людьми”. Может, старик и прав, конечно, но развивать эту мысль дальше Рамиро совсем не хочется.       Равно как не хочется ему и думать о том, каково сейчас тем, кто дежурит возле школ и детских садов. Хорошо, что туда направляют офицеров, все больше семейных, а не зеленых патрульных. Лично ему хватает и страха в глазах тех, кого он встречает рядом с жилым комплексом, у которого дежурит. Если даже здесь каждый третий повторяет “Боже, храни Америку”, то что творится в других местах?       Полицейская рация оживает на груди тихим треском.       — Внимание всем постам. Подземная парковка на Ритон стрит, 807. Возможный код десять-пятьдесят четыре (1).       Рамиро чуть наклоняет голову, чтобы диспетчер лучше слышал его ответ. Щелкает тумблером.       — Патрульный Дорадо диспетчерской, десять-шесть (2). Минута.       — Диспетчерская патрульному Дорадо, десять-ноль (3).       — Патрульный Дорадо диспетчерской, десять-четыре (4).       Что же, он будет осторожным — он всегда осторожен, даже на самом пустяковом вызове. Его уже научили, что любая мелочь может стоить жизни: собственной или чужой.       Рамиро вскидывает руку, перебегает дорогу, сворачивает к жилому комплексу, спускается на парковку. Испуганного парня он замечает сразу же — равно как и тот замечает его.       — Вы же из полиции да? На мой вызов?       Рамиро кивает, показывает значок, быстро оценивает обстановку. Парню на вид лет двадцать, не больше. Испуганный, бледный, и запах… Что же, хочется верить, что стошнило его не прямо на труп, впрочем, такое он уже видел. Улики, конечно, будут “грязными”, но с ними можно работать.       — Я там ничего не трогал. Хотел проверить пульс, а потом подумал, что тогда же на ней останутся мои отпечатки, и вы решите, что это я ее убил. А это не я.       Парень тараторит не останавливаясь, машет в сторону, указывая дорогу.       — Я как только подумал о том, что ее еще и перевернуть надо, чтобы пульс проверить, так сразу блеванул. В сторону, не на нее. Отошел на два шага. Или на три. Я смотрел этот сериал, как его там, про копов, я знаю, что блевать на месте преступления нельзя.       — Вы все сделали правильно, сэр.       Рамиро кивает, быстро натягивает перчатки, бегло осматривает парковку. Совсем ничего необычного, самая обычная картина для подобных жилых комплексов: парковочные места по обе стороны от широкого проезда, два уровня, небольшой балкон — почти как в его доме. Разве что там машин намного больше, но, возможно, это здание сдали не так давно или же большинство жильцов просто разъехались на рождественский шоппинг.       Тело он замечает, как только они сворачивают за ближайший угол. И дело не в том, как мгновенно бледнеет его провожатый — все же видеть тела на экране это совсем не то, что в реальности.       Девушка лежит на широкой разделительной полосе между двумя парковочными местами, по белой краске расползлось уродливое пятно подсыхающей крови.       — Оставайтесь здесь, сэр.       Рамиро выставляет руку перед провожатым, универсальный, понятный всем жест. Парень даже не пробует возразить, останавливается мгновенно.       — Я там, правда, мог наследить. Наверное. Когда отходил, чтобы не заблевать.       Рамиро кивает, наклоняется над жертвой, осторожно просовывает пальцы под ее шею, проверяя пульс.       — Она мертва, да?       Голос свидетеля чуть дрожит, и Рамиро усмехается уголком губ. Еще бы, даже самое кровавое убийство на экране не кажется такой жуткой, какой окажется самая бескровная смерть в жизни. Особенно, когда она случилась в таком месте, где ты бываешь каждый день.       — Оставайтесь на месте, сэр.       Рамиро включает рацию.       — Диспетчерская, это патрульный Дорадо. Код десять-пятьдесят четыре подтверждаю. Нужна бригада криминалистов.       — Патрульный Дорадо, десять-четыре. Ожидайте.       Рамиро снова оглядывается, достает из кармана полосатую ленту. Конечно, это не его дело, но ему все равно ждать полицейских и криминалистов, не стоять же просто так.       — Сэр, я прошу вас дождаться наряд полиции, чтобы дать первичные показания. Так же им могут потребоваться отпечатки вашей обуви.       — Чтобы исключить мои следы, да, — парень растерянно кивает, приваливается к стене. — Я ее даже не знал. Может, она вообще не отсюда?       Рамиро оглядывается на жертву: невысокая, длинные волосы, пальто нараспашку, раскрытая сумочка, из которой вывалился тюбик помады… Нет, скорее всего она именно из этого дома: только спустилась на парковку, не застегивала одежду, зная, что сейчас сядет в машину и поедет куда-то.       — Сэр, полиция выяснит, что здесь случилось. Возможно, вам пока стоит присесть. Ваша машина далеко от этого места?       Парень машет рукой дальше по проходу, качает головой.       — Там. Черт, — он растерянно трет подбородок, встречается взглядом с Рамиро. — Черт, то есть она правда мертва, да?       — Да, сэр.       Рамиро кивает, медленно и спокойно — сейчас не время для лишних эмоций. С этого несчастного хватит и того, что он вот-вот осознает, что за несколько дней до Рождества он нашел труп на парковке своего дома.       — Вот дерьмо. — Парень медленно опускается по стене на пол, закрывает лицо ладонями. — Вот дерьмо.       Рамиро думает, что он не смог бы описать ситуацию точнее. Вот уж и правда дерьмо.       Криминалистам понадобилось два часа на то, чтобы собрать все улики.       Их оказалось много. В какой-то момент Рамиро даже подумал, что слишком много, но тут же отмахнулся от этой мысли — преступления все же бывают разные. Конечно, сейчас ведущий офицер запросит записи камер наблюдения, просмотрит их, вызовет всех возможных свидетелей на допрос. Если свидетелей не найдут, то команда пойдет брать показания по всему комплексу — хоть кто-то да расскажет пару слов о Мэган Патрисии Тирман.       Пока же все выглядело как совершеннейшая случайность — девушка спустилась на парковку, вероятно, увидела что-то, чего видеть не стоило. Нападавшие убежали или уехали, а она осталась истекать кровью от одного неудачного по своей меткости удара.       — Хорошая работа, патрульный.       Офицер останавливается рядом, наблюдает за тем, как криминалисты убирают последние маркеры.       — Спасибо, сэр.       — Свидетель сказал, что слышал какой-то шум, когда спускался к своей машине. Вы ничего не заметили?       — Нет, сэр, был в двух минутах ходьбы на той стороне дороги.       — Хорошо. Но если вдруг что-то вспомните, сообщите мне. Лейтенант Джорт, убойный. Если не найдете лично, можете оставить записку, мне передадут.       — Да, сэр.       Рамиро кивает, машинально прокручивает в памяти все, что случилось с того момента, как он услышал по рации сообщение о возможном убийстве. Мог ли он и правда что-то видеть? Какую-то мелочь, на которую точно бы обратил внимание тот, кто живет в этом районе, а вот он, пришлый коп, посчитал ее обыденным явлением? Возможно. Но все, чем он может помочь расследованию — составить подробный, поминутный отчет.       Обеденное время в Департаменте всегда самое шумное. Громче бывает разве что в пятничные ночи, да и то не каждую неделю. Но вот сейчас, почти в два часа по полудню, здесь невероятно, неестественно тихо — как будто Рождество наступило на несколько дней раньше и все полицейские разъехались по вызовам.       Впрочем, Рамиро даже рад этой тишине: какой бы пугающей она ни была, в ней писать подробный рапорт куда легче, чем при постоянном шуме кофейных автоматов и болтовне.       Еще раз пробежавшись глазами по документу, Рамиро рассылает копии привычному списку получателей, включив в него еще и офицера Джорта и руководство убойного отдела. Что же, теперь у него восемь часов отдыха перед ночной сменой. Точнее — семь, потому что на девять назначено очередное общее собрание.       Стук каблуков догоняет его уже у торгового автомата рядом с комнатой отдыха.       — Офицер!       В первое мгновение он уверен, что обращаются к кому-то другому: патрульные легко опознаются по форме, а офицеров среди них не так много, как обычно показывают в фильмах. По крайней мере именно в Департаменте.       — Офицер!       Голос и стук каблуков звучат совсем рядом, так что он чувствует легкий запах корицы и имбиря.       — У вас есть несколько минут? Мне нужно поговорить с вами.       Рамиро забирает стаканчик с кофе, оборачивается.       — Да, конечно.       — Я искала детектива Дорадо, мне указали на вас. Все верно?       — Да. Чем могу быть полезен?       — Если у вас сейчас перерыв, то я хотела бы задать вам несколько вопросов. Или чуть позднее, когда у вас будет свободное время.       — Давайте сейчас. Что вас интересует?       — Убийство Мэган Тирман.       Рамиро хмурится, отпивает кофе, затем качает головой.       — Вам лучше обратиться в убойный отдел, они занимаются этим делом. И если они посчитают, что имеют право обсуждать с вами свое расследование…       — Я уже с ними говорила. Мэган Тирман была сотрудником социальной службы, куратором сбежавшего подростка, Шейны Уэйд. Мне сообщили, что вы первым прибыли на место происшествия, поэтому я хочу задать вам несколько вопросов.       Рамиро кивает, отпивает еще несколько глотков кофе.       — Могу предоставить вам выдержку из рапорта, связанную с этим происшествием. Я описал события достаточно подробно.       — Нет, — девушка качает головой, оглядывается. — Ваш рапорт мне и так передадут, но меня интересует кое-что другое. Уверена, вы подробно изложили все детали, но меня интересуют... Ощущения. Подозрения. Догадки. Вот это, а не сухие детали. Понимаете разницу?       — Давайте хотя бы пройдем в кафетерий. Это на этаж ниже, три минуты ходьбы.       — Показывайте дорогу, детектив, я еще не настолько освоилась в вашем Департаменте, чтобы найти ее сама.       — Спасибо, детектив. — Эмилия улыбается, закрывает блокнот. — Надеюсь, когда полиция разберется с поджогами, она займется и убийством моей коллеги.       — Уверен, Департамент будет работать над этими делами одновременно, — Рамиро кивает в ответ, смотрит на часы, досадливо морщится. — Вы думаете, они могут быть связаны?       — Скорее нет, чем да, детектив.       Эмилия качает головой, трет подбородок. Рамиро подмечает: хороший маникюр, почти идеальный — если не считать того, что ноготь на большом пальце чуть сгрызен. Он и сам иногда грешит таким, когда обдумывает что-то серьезное.       — То есть мне больше нравится идея того, что это совпадение, детектив, — после недолгого молчания, продолжает она. — Очень паршивое, но все же совпадение. То, что вы описали, очень похоже на…       Эмилия вздыхает, качает головой, вертит в пальцах уже пустой стаканчик из-под кофе.       — Понимаете, Эмилия была очень… открытой. Это хорошее качество, но каждый второй из нас шутил, что такая доброта до добра не доводит, простите за тавтологию.       — Благими намерениями?..       — Вроде того. — Эмилия пожимает плечами. — Для нее было нормально протянуть бургер бродячей собаке. Не бросить, а именно протянуть. И к детям она относилась точно так же.       — Слишком сближалась?       — Слишком хотела помочь каждому из них. Знаете, я не удивлюсь, если потом мы узнаем, что она как-то помогла этой девочке сбежать, например. И я сказала об этом детективу, который занимается делом. Меня же опросили практически первой, чтобы я не зря слонялась по вашему Департаменту.       Рамиро хмыкает: ну да, а кто станет упускать такую возможность. В конце концов, свидетели и коллеги жертвы не каждый день оказываются настолько рядом.       — Я не думаю, что Шейна, сбежавшая девочка, имеет отношение к смерти Мэган. Я видела ее личное дело и считаю, что она на такое не способна. С другой стороны, я не могу не думать о том, что кто-то решил перед Рождеством ударить по патронажной системе. И мне это не нравится. Я сама вызвалась быть представителем нашей службы и вовсе не потому, что мне вдруг захотелось оказаться среди бравых парней в синей форме.       Рамиро смеется, допивает кофе, трет лоб. Эмилия смотрит на экран телефона, бормочет под нос какое-то ругательство.       — Я вас совсем заболтала, да? Наверное, торопитесь домой?       — Нет, — он качает головой. — Через шесть часов плановое собрание, а потом новое дежурство. Домой сейчас никто не торопится, мисс Свиттон.       — Эмилия, детектив, — она улыбается. — Раз уж я украла у вас почти час относительно здорового сна, то перейти на “ты” это меньшее, что я могу вам предложить. И еще кофе на собрании. Идет?       Он усмехается, качает головой.       — Идет. — И добавляет уже чуть помедлив. — Во внерабочее время я Рамиро.       — Я запомню, детектив Дорадо, что когда мы с вами пьем кофе, вас можно звать по имени.       Чушь какая-то.       Какая-то просто невероятная чушь, даже трехлетний ребенок и тот сочинил бы что-то более приличное и менее сказочное.       Ричард Гордон закрывает глаза — надо дать им хоть пару минут отдыха после шести часов чтения за компьютером — и устало трет виски. Чужие отчеты и заметки кажутся полным бредом, хотя он прекрасно знает тех, кто их составлял — эти люди не станут писать чушь. Зачем бы им это?       Чужие информаторы говорят, что за всем этим стоят Ирландцы. Интересная, конечно, теория, вот только с чего бы ребятам, которые специализируются на наркоте и оружии, вдруг поджигать школьные автобусы?       С чего бы вообще хоть кому-то поджигать школьные автобусы да еще и в рождественскую неделю?       Его информатор пока молчит. Но тут все понятно: он из настолько мелкой банды, что о делах тех же самых Ирландцев будет знать только по слухам. Нет, конечно, они встретятся: он выдаст парню двадцатку и накормит, может, даже возьмет бутылку пива или эля, а тот расскажет ему все, что знает, слышал и думает. Из того мальчишки вышел бы толк даже в нормальной, не в уличной жизни — если бы из банды можно было так просто уйти. И если бы он сам захотел убраться с улицы.       Ричард откидывается на стуле, сцепляет руки в замок на затылке.       И все же что-то в этом всем не сходится. Они что-то упускают, что-то очень важное. Наверняка, это какая-то мелочь, вроде той пуговицы из задачки в Академии. Сущая ерунда, казалось бы, но именно подобное порой помогает отыскать правду.       Это, и еще личная вовлеченность.       Не та, когда преступление затронуло кого-то близкого — в таких случаях и правда лучше отстранять. В такой ситуации даже он сам, при всей его логичности и способности держаться за правила, не смог бы обещать, что не сорвется. А та, когда ты читаешь дело жертвы и хочешь разобраться. Или когда когда ты случайно сталкиваешься на улице с ребенком, которого ищут.       Черт, он мог бы ее задержать, — плевать на пакеты и покупки, — если бы девочку к тому моменту объявили в розыск. Все могло бы решиться еще сутки назад, а теперь кто его знает, на сколько оно растянется. И найдут ли они ее живой.       Конечно, он просмотрел ее личное дело. С трудом, но все же смог вспомнить тот пожар полугодовой давности. Вот только ему совсем не верится, что едва ли эта девочка придет в полицию сама. Дети военных, как показывали и опыт, и статистика, обращаются в полицию или сразу же, или когда уже слишком поздно. Третьего, срединного, варианта просто не дано.       Интересно, почему она решила не приходить? Так не хочет обратно в приют? Или не доверяет полиции из-за недавнего расследования? Или просто находится в шоке после того, что случилось? Впрочем, последний вариант Ричард отбрасывает сразу же — с ним она говорила более чем связно, настолько связно, что он не усомнился ни в едином ее слове.       — Ты как, живой?       Ричард усмехается, открывает глаза.       — Вроде того, Митч, но от лишнего часа сна не откажусь. Тебе тоже, кстати, не помешает.       Митч криво усмехается в ответ, качает головой.       — Давай хотя бы ты не будешь об этом, ладно?       — Тогда договоримся, что когда мы закроем это дело, то выпьем у меня? — Ричард примирительно улыбается и тут же поправляет себя прежде чем его собеседник успеет отказаться. — Когда закроем это дело и найдем ту девочку, идет?       — Собрание через десять минут. Отчет уже отправил?       — Ты не ответил, Митч.       Ричард встает из-за стола, нажимает клавишу спящего режима на клавиатуре. Митч лишь пожимает плечами.       — Я не пью. Ты же знаешь.