«Привычка к отчаянию куда хуже, чем само отчаяние». А. Камю «Чума»
Все тело ломило изнутри. Боль брала начало в костях и оканчивалась на самом верхнем слое кожи, покрывая всю поверхность естества Тимоти Дрейка, как извращенный комбинезон. Болели пальцы – Дэмиан придавил их тяжелым сапогом, разукрасив желтоватыми прорезями отеков; болели глаза – спать Тиму не удавалось, только впадать в состояние полной отключки, а в обмороке, как вы знаете, не отдыхают; болела голова, дополняя цветастое разнообразие боли в организме; болело горло – Красному Робину казалось, что оно стерто до кровавой каши, хотя, утверждать было сложно; болели ребра, исполосованные сине-фиолетовыми лентами синяков, вероятно, некоторые из них были сломаны. Он весь бы изломан. Избит. Изранен. Как любимая игрушка, которую не пощадили детские забавы. Как любимая книга, залистанная до дыр, с оборванными страницами и отклеившейся обложкой. Как любимая обувь, продавленная и изношенная. Тимоти Дрейк был не слишком уверен, что жив. В этой череде дней, похожих друг на друга, он иногда забывал дышать и моргать, набирая в рот не воздух, а лишь пыль, оседающую на губах. К окружающей обстановке мужчина оставался равнодушен. Равнодушен он был и к погоде: и к дождю, который любил когда-то раньше, и к солнцу, которого в глубине души опасался. Звуки тоже пролетали мимо: и пение птиц, и стук града по крыше, и свист ветра, который теперь беспрерывно разносился по поместью – такому же израненному, почти мертвому. Мир с некоторых пор сосредоточился на двух священных позициях – Боли и Дэмиане Уэйне. И ничего больше в этом мире не существовало. Где-то далеко внизу, словно бы из самой преисподней, отворилась дверь. Но Тим знал, что это всего лишь тайная дверь из бэт-пещеры. Он выучил этот скрип, выучил это дребезжание железа. И что тяжелая поступь – это вовсе не шаги дьявола. – Я дома, Дрейк. Это был Его голос. Голос, который был ключом, заводившим Тимоти. Как долго? Он понятия не имел, потеряв счет дням, часам, минутам, потерявшись во времени. Но у него был и оставался голос, заставляющий шестеренки внутри него вертеться, пускай со скрипом, пускай с ржавыми стонами. Пускай. Мужчина медленно поднимался и полз на четвереньках, послушно, отсчитывая про себя «шаги», количество которых он уже выучил наизусть. Он вспоминал, что нужно дышать, вспоминал, что нужно глотать слюну и моргать. Ощущал покалывание в кончиках пальцев, заново принимая на себя обострившуюся волну боли, как шкалу загрузки на экране. Он оживал лишь тогда, когда его включали, как кукла из сказки, так похожая на Суок. – Ты снова провел весь день на коврике? Жесткая рука в перчатке вплелась в его отросшие волосы и сжалась, как капкан. Дрейк уже слышал этот вопрос не единожды. И все же он не был уверен, расстраивает ли Господина или радует эта уже ставшая паталогической аморфность. В вопросе сквозила какая-то страдальческая нота, источник и причину которой он никак не мог установить. Господин все еще оставался загадкой, хоть цель всего существования Тима и заключалась в разгадывании одного единственного шифра. Угождать Дэмиану Уэйну. Хоть так и было не всегда. – Отвечай мне! – Сильная рука тряхнула бывшего Красного Робина до стеклянного хруста где-то в груди. Тело безвольно дернулось и в который раз покрылось трещинами, как старая фарфоровая статуэтка. Тим прикрыл глаза, мазнув тенями ресниц по своим впалым щекам. Воздух был обжигающим и резал горло, но ослушаться было невозможно. И соврать было равносильно самоубийству. – Да, Господин, я был там весь день до вашего прихода. Уэйн усмехнулся, задумчиво подцепив собачий ошейник пальцам, тем самым сдавив горло Дрейка еще сильнее. Тот вновь бездумно повис, покорно задыхаясь. Эта покорность, как сам Тимоти думал, должна бы раздражать, должна была бы наскучить такому азартному человеку. Но она вызывала лишь неприятное, смутное ощущение тоски где-то на задворках понимания нового Бэтмена. И в своей душе Дэмиан бездумно заглушил её криком своего Дрейка, вцепившись зубами в его обнаженное искалеченное плечо. А затем отдал приказ: – Принеси мне поесть. Встань с колен. Жалкое зрелище. Тим похудел, мышцы атрофировались. Он уже много недель не носил одежды. Ведь, животным не нужна одежда. Тим сутулится и боится смотреть в зеркало. Он боится увидеть то, чем стал. Бесполый, призрачный. Не человек, а существо, которое находится в этом мире лишь затем, чтобы служить кому-то другому. В это превратился сильный и умный Тимоти Дрейк. Но был ли он таким, если позволил всему этому произойти, если не вырвался, не сбежал и даже не попытался убить себя? Не думать об этом было легче, однако еще легче было не думать ни о чем. Легче было выполнять указания и выключаться в те моменты, когда в нем не было потребности. Иногда Дэмиан обхватывал широкими ладонями его лицо и подолгу смотрел в глаза, словно пытаясь найти что-то. Может быть, причину поломки? Так или иначе, он ничего не находил. Голубой отлив, голубой свет на дне его глаз исчез в один миг и больше не появлялся. То ли спрятался, то ли попросту источник был безнадежно сломан. Так было не всегда, конечно же нет. Он сопротивлялся и отчаянно боролся за свою свободу. Пока не надломился. Этот момент Тимоти все еще был способен сохранять в своей памяти, хотя углы сглаживались, растворяясь в сумраке его вязкого, как зыбучие пески сознания. Тем не менее, Дрейк почти маниакально заставлял себя вспоминать, вспоминать каждого. Вспоминать то, чего у него не было права забыть ни на коленях, ни в ошейнике, ни даже при смерти. Каждую ночь он шевелил губами, повторяя про себя имена тех, кого он любил, начиная с живых и упрямо начиная список мертвых с Коннора: – Стефани, Барт, Кассандра, Барбара, Коннор, Брюс, Дик, Джейсон, Джейсон, Джейсон, Джейсон…. На Джейсоне у него всегда начинали дрожать губы. Все началось, конечно же, со смерти.***
– Ты вернешь его и уберешься из Готэма. Эти слова, искаженные встроенными динамиками шлема, были больше похожи на рык. Грозный рык, тем не менее, раненного и загнанного в угол животного. Красный Колпак стоял в нарочито небрежной позе, но которую – Дэмиан знал – можно в мгновение ока сменить на устойчивую и нападающую. Алые блики на мелких лужах под ногами делали их похожими на кровь. Но не на настоящую, а ту, которую использовали в фильмах восьмидесятых и девяностых. Как акрил, разведенный водой. – Ты сделаешь это, Дэмиан, или я не погнушаюсь и нашпигую тебя свинцом. Блять. Этого Уэйн, конечно же, не услышал, но не сложно было представить, как Джейсон клацнул зубами, будто зверь. Новый Бэтмен всегда любил животных больше, чем людей. Но он предпочитал послушных животных диким. – Ты всегда казался мне тупым, Тодд. Поэтому я повторю. Хотя, в отличие от тебя, Браун и Гордон поняли все с первого раза. Ненавижу повторять. Шел мелкий, моросящий дождь. Не мешающий, но раздражающий, пускай оба и привыкли к серой погоде этого города. Эта мелкая морось, такая уместная и трагичная в фильмах, сейчас была совсем не к месту. Капли попадали Джейсону за шиворот, а Дэмиану приходилось стирать кислотные городские капли с губ. – Ты зря пришел один, Тодд. Точнее, зря ты вообще пришел. Твое тело успеет разложиться, прежде чем его найдут. В этот раз я не стану давать наводки полиции. Представь, как неприятно им будем отдирать твое тухлое мясо от крыши. И представь, как твоя рыжая подружка расстроится. – Ты этого не сделаешь, Дэмиан, сукин ты сын. Ты ебанный трусливый ублюдок. – Нет, Тодд, это ВЫ здесь ебанные трусливые ублюдки. Вам не хватило смелости создать в Готэме режим, которого этот город заслужил. И вам не хватило ума и смелости устранить меня, когда я переступил границы вашего, я подчеркну, вашего эго. Не моего. Оба замерли, пристально глядя друг на друга под непроницаемыми и мутными с внешней стороны визорами. – Я считаю до трех, и ты либо валишь отсюда, либо остаешься здесь навсегда. Умирать – это неприятно, мы оба это знаем. – Пошел бы ты нахуй, маленький уродец. – Раз. И раздались два выстрела. Дэмиан не собирался считать до трех. И Джейсон прекрасно знал об этом. Два кровавых всплеска осветили Готэм. Две пули протаранили два тела. Вот только удача сегодня улыбалась Уэйну. Или же попросту не захотела улыбнуться Тодду. Бэтмен, зажимая рукой плечо, подошел к телу названного брата и снял шлем. Светлые глаза глядели в пустоту, однако Красный Колпак слабо дышал. Так или иначе, это было неважно. В своем плаще Дэмиан походил сейчас на монаха. Он не сдержал свое обещание и не оставил мужчину разлагаться на крыше. Прозрачная жидкость осела на кожаной куртке. Дэмиан медленно встал. – На этот раз ты не воскреснешь. Люди заметили огонь на крыше слишком поздно. Тело Джейсона сгорело дотла. А Тимоти в этот момент наверняка смотрел на шлем в руках Уэйна. Смотрел и ощущал, как силы покидают его. Наверное, навсегда.