Сказки, рассказанные на ночь

Неожиданно проснуться от шума моря среди хоть и аномально теплой, но все-таки зимы в крошечном подмосковном городке – само по себе удивительно, а уж увидеть на подоконнике белоснежную чайку с пушистыми перьями – и вовсе из разряда чудес. Залетающий в форточку ветер играет лохматыми листьями папоротников и отчего-то отчетливо пахнет морем и зеленью. Я лежу, не в силах отвести взгляд от оконной рамы и медленно обвивающей ее цветущей лианы. Расцветающие на мощном темно-зеленом побеге цветы переливаются, меняя оттенки со снежно-белого до густо-фиолетового, насыщенно-голубого и ярко-желтого цветов. На моих глазах лиана начинает крепнуть и уже скоро оплетает не только оконную раму, но и стены, книжные полки, стол и даже кровать. Осторожно спускаю ноги на ковер, сквозь который тоже пробивается нежно-зеленая, чуть колкая трава, и, хватаясь за лианы, пробираюсь к окну. Перешагнув через узкий подоконник, спускаюсь на большом листе какого-то растения, будто на лифте, и оказываюсь по пояс в теплой лазурной полупрозрачной воде. Небольшие волны словно подталкивают меня в спину, и вскоре я уже ложусь на воду и плыву. Длинные водоросли мягко оплетают ноги, так что, опустив глаза, я вижу вместо них подобие переливчатого изумрудно-зеленого хвоста. Сквозь толщу воды видны блестящие спинки кружащих вокруг меня пестрых рыб с развевающимися вуалеобразными хвостами. Понаблюдав за их замысловатым «танцем» вокруг меня, набираю полную грудь воздуха и, нырнув, открываю глаза. В первые минуты их режет от соли, но скоро резь исчезает и я плыву, лавируя хвостом между торчащими из воды стволами деревьев. На моих глазах старые невзрачные скамейки, качели и «лазилки» превращаются в коралловые рифы, а пыль и асфальт – в мелкий и чистый белый песок, тут и там усеянный разноцветной галькой и ракушками. По улице снуют величавые морские коньки и игривые полосатые рыбы-клоуны. На заборах густо растут водоросли и ползают улитки и моллюски с цветными раковинами. Я плыву все дальше и дальше, с любопытством рассматривая знакомые с детства места, изменившиеся до неузнаваемости благодаря появившемуся морю. Погода довольно солнечная, все кругом жизнерадостное и яркое, как на кадре из какого-нибудь фэнтези-фильма, мультика или компьютерной игры. Пестро настолько, что начинает кружиться голова, а в глазах пляшут разноцветные пятна. Но все это лишь видимость. Как только я касаюсь стены с очередным кричащим граффити, яркие буквы расплываются, размываются, рассыпаются цветными брызгами, пачкая мне лицо и руки. Это даже красиво. На какие-то мгновения я замираю, разглядывая причудливые узоры из капель на тыльных сторонах ладоней, но тут же цепенею на миг, а после начинаю пытаться оттереть краску, безжалостно царапая кожу ногтями. Потому что к яркому цвету примешивается чернота. Липкая мазутоподобная дрянь смывается очень медленно и будто сопротивляется, но в конце концов мне удается оттереть руки и лицо и с максимальной скоростью отплыть подальше. На моих глазах краска слезает окончательно, обнажая черные растрескавшиеся стены, сочащиеся той самой склизкой дрянью. Вот тебе и подводные красоты. Гниль – она и есть гниль. Весь этот город – одна сплошная гниль и фальшь. И здесь есть только одно место, где ее нет или, во всяком случае, точно меньше. Вперед, вперед, вперед, так, что не видно ничего, кругом только мельтешащие цветные пятна – бросающиеся от меня врассыпную рыбки. Брызгами радуги в стороны «Вщ-щух, вщ-щух, вщ-щух». Но вот наконец и цель – блестящие ленты железнодорожного переезда. Проплыть над ним и еще немного вперед и нырнуть в лес. Идеально было бы, конечно, в дальний, тот, что за городом, но тот, куда направляюсь я, тоже вполне сойдет. Сколько я себя помню, здесь всегда росли сосны. Высокие, стройные, с красновато-коричневой корой и пушистыми кронами. Сейчас вместо них к небу сквозь толщу воды тянутся невиданные мною раньше водоросли, напоминающие толстенные лианы. Некоторые из них покрыты плотной темной оболочкой, напоминающей кору, другие – гибкие ярко-зеленые плющеобразные побеги, третьи усыпаны необычными цветами. Вода здесь намного теплее, чем в городе, солнце пронизывает толщу воды и подсвечивает чашечки цветов так, что они становятся похожи на живые фонарики. Накружившись в прямом бьющем сквозь воду солнечном свете, опускаюсь ниже, так, что травяной «хвост» касается травы. Дождавшись, пока он раскрутится и вместо кокона из водорослей появятся ноги, медленно и осторожно иду к ближайшему растению, пытаясь удержать равновесие. На этом моменте некоторые вспомнили бы Андерсена с его русалочкой, ходившей будто по ножам. Только в моем случае все всегда куда проще. Морщась от боли, опускаюсь на траву, опираясь спиной о покрытый «корой» ствол лианы и, выдохнув, с усилием распрямляю сведенные ноги. Спустя несколько минут мне на голову опускается бабочкообразная рыба и сидит, трепеща крылышками-плавниками. В покрытом тонкой, но прочной корой побеге пульсирует прозрачный зелено-золотистый сок. Я вижу его настолько четко, будто коры нет вовсе. Все дерево пронизано золотыми пульсирующими ниточками. Прислоняюсь к нему макушкой, затылком и лопатками, почти что вжимаясь в ствол, и ровно дышу. Тепло путается в волосах, просачивается сквозь одежду, пропитывая меня целиком. Все ощущения можно описать только словом у-ми-ро-тво-ре-ни-е. Оно затапливает меня с головой. Я улыбаюсь и задираю голову, глядя туда, где зеленовато-лазоревая вода сияет рыжими переливами заходящего солнца. Расчесываю волосы маленьким деревянным гребнем, почти физически чувствую, как в волосах путаются закатные отсветы, зелено-серебристые листья и щекотно плавают маленькие птице-рыбы. Смотрю вверх и смеюсь. Взахлеб, заливисто и громко. Поднявшись на ноги, иду вперед, оглядываясь по сторонам. Ножи, спрятанные, кажется, в самих ногах, конечно же, никуда не деваются, но мне все равно. Нарвав целый букет как странных подводных цветов, так и знакомых мне лесных, бережно кладу его в карман футболки и, подпрыгнув, как на пружине, запутываюсь ногами в золотисто-зеленой траве, мягко оплетающей их от ступней до бедер сияющим новыми цветами хвостом. Поднявшись повыше, чувствую, как вода вибрирует вокруг меня, и плыву прочь из леса, обратно в город и, оказавшись в нем, не верю своим глазам. Песок, устилающий улицы, становится чисто-белым, рисунки на стенах домов переливаются в закатных лучах так ярко, что кажутся объемными, а появившиеся словно из ниоткуда большие бело-перламутровые ракушки-фонари постепенно наполняются розово-сиреневым сумеречным сиянием, источаемым жемчужинами. Подбросив над головой цветы, что росли на лианах, вижу, как они опускаются на песок переливчатыми цветными камешками. Мой двор, маленький и даже под водой какой то запыленный и выцветший, тоже встречает сияющими, словно отмытыми красками. Ветви деревьев бережно увиты «гирляндами» из мелких мерцающих ракушек, а под испускаемыми этими миниатюрными светильниками теплыми лучами танцуют проворные и грациозные рыбы-мотыльки. Покружившись с ними, подлетаю к окнам и замираю, увидев спускающиеся по стенам буйно цветущие лианы. Забираюсь по одной из них в окно, удивляясь тому, что ноги и спину перестало сводить судорогой. Комната превратилась в нечто среднее между оранжереей и тропическим лесом. Растения оплели полкомнаты, особенно облюбовав пол, потолок, стены, подлокотники и спинку дивана, а также книжные полки. Ко всему прочему, комнату наполняет разноголосый щебет, с двух висящих над столом цветущих лиан мне на плечи пикирует парочка маленьких попугаев, а в волосы опускаются пёстрые бабочки. Пробравшись к столу, я выкладываю на него содержимое карманов и замираю, увидев, что вместо цветов передо мной разложены шесть разноцветных кристаллов необычной формы. Каждый из них пульсирует собственной искрящейся энергией, а причудливые петельки в верхней части каждого из них будто созданы для того, чтобы продеть в них яркие тонкие прочные шнурки и отправить эти цветные кусочки света самым родным на свете созданиям. Я обязательно займусь этим чуть позже, а пока, пританцовывая, подхожу к окну, ставлю локти на подоконник и, с улыбкой подставив лицо соленому ветру, смотрю, как город окончательно превращается в море, в огромное синее море... *