На расстоянии

— Во что ты одет? Брайан просто не может начать разговор иначе. Услышав в его вопросе флирт и двусмысленность, я смеюсь и парирую: — Я в продуктовом магазине, и сейчас середина зимы. Медленно, дразняще роняя каждое слово, Брайан шепчет: — Это не ответ на мой вопрос. — Просто пытаюсь предупредить, что сейчас тебя постигнет разочарование. — Я большой мальчик, Солнышко, как-нибудь справлюсь. Я бегло оглядываю себя и вздыхаю, понимая, что разочарование неизбежно. — Тренировочный костюм. — М-м-м-м... Со смехом уточняю: — Перепачканный краской тренировочный костюм. — Ну, в таком случае, тебе лучше его снять, Солнышко. Что под ним? Прежде чем я успеваю что-либо мурлыкнуть в ответ, на том конце раздаются жужжание и писк. Затем слышится грохот. Следом проклятья Брайана. — Ты где? — В офисе, — рычит он. — Гребаный принтер полетел ко всем чертям. — Опять работаешь допоздна? — Пытаюсь. Ничего не успеваю. — Ты бы успел гораздо больше, если бы не звонил людям, чтобы заняться сексом по телефону. — Одному человеку, — отвечает он и подчеркивает: — Единственному. Тебе. — Не возражаю, если их будет много. Может быть, тебе больше повезет с кем-то, кто не стоит в отделе полуфабрикатов в перепачканных краской трениках. — Возможно, — снова раздается грохот, затем череда проклятий — и наступает тишина. — Или все же я не ошибся и просто хотел поговорить с тобой. Он произносит это тихо, будто делясь секретом. Так мне кажется. Сексуальные предпочтения и наклонности Брайана могут быть известны всему Питтсбургу, но эмоциональная близость? Привязанность? Это личное. Только то, что между нами. Я думаю, он скорее даст отрезать себе член, чем позволит хоть одной из наших нежностей стать достоянием общественности. Обычно когда Брайан звонит, он говорит так, что ощущается его присутствие. Он словно обнимает, прижимая меня к себе. Но этим вечером я чувствую себя потерянным. Ощущаю каждый беспощадный дюйм, что разделяет нас, и это чертовски больно. Рядом со мной пожилая женщина перебирает банки с тыквенным супом, а маленькая девочка уговаривает маму купить макароны в форме динозавров, которые лежат на нижней полке. Им до меня нет никакого дела, но не замечать их не получается. Их присутствие раздражает. Я прячусь в дальнем углу магазина — если сорвусь, не привлеку к себе лишнего внимания. — Джастин? — Да? — Поговори со мной. Я хватаюсь за ближайшую полку, уставленную ненужными мне чистящими средствами, потому что Брайан оплачивает уборщицу, приходящую раз в неделю («Тебе некогда будет прибираться, поскольку ты станешь знаменитым художником. И будешь скучать по мне, конечно. Это отнимает кучу времени»). Сперва металлическая полка кажется прохладной, но начинает жечь, когда я вцепляюсь в нее сильнее. Этикетки моющих средств расплываются от навернувшихся на глаза слез. — Это оказалось сложнее, чем я думал. Брайан делает вдох, собираясь что-то сказать, но затем передумывает. Просто молчит. Я вымученно смеюсь. — Ты, наверное, считаешь меня жалким. — Нет, — говорит он, и словно через силу добавляет: — Я просто думаю... Спасибо, черт возьми, что ты произнес это раньше меня. Ужасно. Ужасно. Это слово преследует меня. Мне нравится быть здесь, нравится город, моя работа, нравится, что могу пойти куда хочу, но когда я думаю, как далеко Брайан, чувствую себя ужасно. Знать, что он чувствует то же ... Я так рад, что чуть не плачу. Мне удается сдержаться, но когда я начинаю говорить, голос звучит так, будто меня душат слезы. — Я все время по тебе скучаю. И дело даже не во времени, а в расстоянии, это чересчур, и я не ... черт, я хочу вернуться домой, я еду домой. — Не глупи, — он почти рявкает. — Попробуй только вернуться, я лично отправлю тебя прямиком в Нью-Йорк. Найму управление транспортной безопасности, и они повяжут тебя там же, в самолете, только попробуй. Ты не вернешься в Ёбург. — Тогда что ты предлагаешь? Будем оба продолжать мучиться? Или попытаемся привыкнуть? Или... Прежде чем я успеваю выдать по-настоящему мрачные и вконец неприемлемые варианты, Брайан добавляет: — Я собирался предложить вылететь в 8:45 в аэропорт Кеннеди. — Ты что? Внезапно до меня доходит, что на заднем фоне больше не слышно ни жужжания, ни грохота. Только уличный шум, непрерывное движение, будто Брайан куда-то едет. — Рейс в 8:45, еще есть места. Хочешь, чтобы я прилетел? — Да! — это звучит громче, чем хотелось. Брайан смеется. Говорю уже тише: — Да, пожалуйста, пожалуйста, прилетай. — Хорошо, потому что я уже в такси, — в словах звучит усмешка. Не удивлюсь, если он догадался, что я готов пройтись по магазину на руках. — Я могу остаться только сегодня. Поэтому... — Все нормально! — мой восторженный возглас привлекает встревоженные взгляды покупателей. Я прикрываю ладонью рот, чтобы приглушить ликование. Брайан снова смеется. — Кстати, я пиздец как ненавижу такси. Не заставляй меня брать еще одно. Ты заберешь меня на машине, хорошо, Солнышко? — Все что угодно, — я смеюсь вслух и понимаю, что мне плевать, если кто-то слышит. — Все что угодно, что угодно! — Что угодно? — эхом откликается он, и я слышу в голосе коварство. Звучит чертовски здорово. — Что угодно. Брайан глубоко вздыхает, явно задумывая недоброе. — Перепачканные краской треники. — Снять их? Порвать их? Уничтожить? — На самом деле, — тихо смеется он, — ты так и не рассказал, что под ними, так что, думаю, придется выяснить самому. Оставь их. Просто найди машину и будь в аэропорту в десять, ладно? — Да, — отвечаю, расплываясь в улыбке. — До встречи. — До встречи. Мне хочется сказать ему еще кое-что и, думаю, он хочет сказать то же самое, но это подождет. Брайан скоро будет здесь, и мы сможем поделиться этим должным образом — пока касаемся друг друга, обнимаемся, целуемся, трахаемся. Он будет здесь к десяти. И тогда я смогу ему сказать.