На расстоянии

Я вхожу в «Киннетик» и слышу невероятный гам — в офисе свирепствует Брайан, наводя ужас на сотрудников. В порыве гнева Брайан проносится мимо, не замечая меня. Он нацелен на Синтию, негодуя по поводу некомпетентности своего художественного отдела. Синтия улыбается мне и, пока Брайан яростно бранится, расхаживая взад-вперед, ловко направляет его в мою сторону. — Передай им, чтобы вытащили свои головы из задниц и в точности выполнили мои гребаные инструкции, или... — при виде меня Брайан спотыкается на полуслове. — Линдс? — Сюрприз? — я неуверенно протягиваю руку. Он сует папку Синтии и обнимает меня чуть крепче обычного. — Что ты здесь делаешь? — Ездила на конференцию в Индиану, — я заговорщицки понижаю голос: — Было очень скучно, поэтому я прогуляла последний день и приехала тебя навестить. Не отрываю ни от чего важного? Брайан улыбается и целует меня. — Ни в коем случае. Просто мой художественный отдел полон безмозглых придурков, мечтающих получить уведомления об увольнении. Он поворачивается к Синтии и рявкает: — Скажи им, мать твою, взять себя в руки или да поможет м... — Я поняла, — вставляет она уверенно. Улыбается и открывает перед нами дверь кабинета. — Проходите и присаживайтесь, сейчас принесу вам чай. Сменив гнев на милость, Брайан ведет меня в свой кабинет, помогает снять пальто и берет сумочку. — Как Гас? — Замечательно, но, конечно, скучает по тебе, — отвечаю, присаживаясь на диван. — На днях получил в классе награду — «Звезду недели». Учитель говорит, что он «целеустремленный, упорный и лучший среди своих сверстников». Он будет очень рад показать тебе награду, когда мы приедем в следующий раз. Брайан расплывается в гордой улыбке, но я вижу, что он сегодня не в себе. Выглядит усталым и измученным, как мне и говорили. Все очень беспокоятся о нем. Всякий раз, когда Мел и я звоним Деб или Майклу, они много говорят о Брайане — что он стал угрюм, что отказывается признавать, как ему недостает Джастина, как он исчезает, а после выясняется, что был в Нью-Йорке, и что только когда Джастин приезжает домой, Брайан становится самим собой. В любое другое время — например, прямо сейчас, — он выглядит отвратительно. Слегка безучастный, с осунувшимся неприветливым лицом. Какое-то время мы разговариваем, и моя тревога усиливается. Брайан явно избегает разговоров о Джастине. Меня предупреждали, что он может болезненно реагировать; Майкл сказал, что слова «Джастин» или «Нью-Йорк» для Брайана как красная тряпка для быка. Похоже, кого-то он напугал до смерти. По словам Деб, Эммету он угрожал членовредительством, Теду пообещал уволить при первой же попытке снова начать его воспитывать, а Блейк, чье краткое упоминание о Джастине спровоцировало Брайана смотреть на него в упор целых полчаса, теперь вообще боится открывать рот в его присутствии. Все ходят на цыпочках и молятся, чтобы Джастин вернулся домой, только так кошмарное настроение Брайана может измениться. Но Джастин не возвращается. Я не знаю, осознали ли это Деб и другие, но мне и Брайану известно наверняка — место Джастина в Нью-Йорке. Возможно, он многого не рассказывает, однако и не возвращается в Питтсбург. Все остальные сыты по горло резкими выходками Брайана, но я его понимаю, хоть и не могу помочь. Страшно даже представить, а что если бы Мел находилась так далеко? Хуже того — знать, что она не хочет возвращаться домой? А если бы она решила, что ее место где-то еще, далеко, где она была бы почти недостижима? Только Нью-Йорк не недостижимый. Разве нет? Брайан тяжело вздыхает, и я решаю, что пора серьезно поговорить. — Как там Джастин? — я с интересом наблюдаю за ним, гадая, в настроении он откровенничать или нет. Очень осторожно добавляю: — Говорят, вы проводите много времени вместе. — Я только вчера вернулся, — признается Брайан, устало потирая лицо, как делает Гас, когда пора ложиться спать. — Ездил на одну ночь. — Ты же только недавно был там, — удивляюсь я. — Не знала, что снова соберешься так скоро. — Я тоже, — он пытается рассмеяться, — но мы разговаривали вечером, и он ... он был очень расстроен. Мне нужно было приехать. Я должен был увидеть его. — Он в порядке? Брайан вздыхает и качает головой. — Только делает вид. — Должно быть, это тяжело, — я беру его за руку. — Быть не с ним. — Тяжелее, чем казалось, — Брайан кривится. — Я все еще думаю, что должен был... — Простите, что прерываю, — Синтия впускает в комнату посыльного. Он вносит огромную бандероль, в котором я сразу узнаю упакованную картину. — Но это доставили из Нью-Йорка. Джастин просил отдать тебе без промедления. Она виновато улыбается и добавляет: — Он уже трижды звонил с утра, чтобы узнать, доставили посылку или еще нет. Думаю, там что-то важное. Посыльный ставит бандероль, Синтия провожает его и прикрывает за собой дверь. Брайан поднимается и с любопытством обходит вокруг посылки. Я придерживаю его за руку и предупреждаю: — Не торопись, это следует разворачивать аккуратно. — Я догадался, — смеется Брайан, указывая жестом на множество этикеток «хрупкое», которыми Джастин обклеил бандероль. — Окажешь мне честь? — Ножницы? Он протягивает мне ножницы. Я сажусь на корточки и начинаю аккуратно снимать упаковку. Под ней оказывается натянутый на раму холст. Брайан помогает вынуть картину. Я убираю упаковку в сторону, а Брайан устанавливает картину на диване. Мы отступаем и пораженно замираем. Это Либерти-авеню под темным ночным небом, залитая цветными огнями от уличных фонарей и окон окрестных зданий. На миг меня накрывает ностальгией — так бывает всегда, когда я вдали от дома. Невероятно. Работы Джастина не похожи ни что. Очень впечатляет. О них можно говорить бесконечно: энергичные и волнующие, они полны огня и сексуального влечения. Но эта вещь... она чувственная, проникновенная и полная жизни. Кажется, на нее можно смотреть бесконечно — на уверенные мазки, размытые очертания пешеходов, звезды, мерцающие высоко в ночном небе, на яркий поток радуги, сияющий над улицей. Завораживающе. Смотрю на Брайана и внезапно понимаю, что вторглась во что-то очень личное. Я никогда не видела у него такого выражения лица. Как отражение этой картины — чувственное, проникновенное, полное жизни. Полное любви. Он не сводит глаз с одной точки прямо в центре картины. Прослеживаю его взгляд, пробираясь сквозь множество слоев ярчайших деталей — и вот они. Брайан и Джастин, под фонарем, проливающим на них золотистый свет. Две крошечные фигурки на заднем плане, но стоит вам их разглядеть, перестаете замечать все остальное. — Здесь еще письмо, — нерешительно войдя, тихо говорит Синтия. Она отдает его мне, так как внимание Брайана полностью поглощено картиной. — Открой, — говорит Брайан и пожимает плечами, безуспешно пытаясь выглядеть равнодушным. Я вскрываю конверт и достаю записку от Джастина, написанную на почтовой бумаге, которую мы с Мел купили ему как прощальный подарок. «Ты обязательно должен нам писать», — настаивала я, и потому он все время шлет письма с фотографиями и открытками, посылки с небольшими подарками для нас, Гаса и ДжиЭр. Обычно Джастин заполняет лист до самых краев, а иногда так мелко, что хочется взять лупу. Это письмо короткое, написанное крупными буквами по центру листа. «Брайан, Я сказал, что в общем-то никуда не шел. Ты изменил это. Люблю навечно, Джастин». «Люблю» написано с нажимом, будто он специально вдавливал стержень в бумагу. «Навечно» еще сильнее. Мне кажется, прочесть это вслух будет еще большим вторжением в личное пространство, потому молча передаю письмо Брайану. Он отводит взгляд от картины и перечитывает — снова и снова — потом сжимает лист в руке до побелевших костяшек. Я бросаю очередной взгляд на картину, которая дышит любовью, смелой и яркой. Не могу представить, как это, должно быть, тяжело для них обоих жить в разлуке. Думаю о том, что Брайан собирался сказать, когда вошла Синтия. «Я все еще думаю, что должен был...» Попросить его вернуться домой? Уверена, такая мысль посещала Брайана, но он не стал бы просить об этом Джастина. Он не хотел, чтобы Джастин принес в жертву то, над чем трудился в Нью-Йорке, ни в коем случае. Порвать с ним? Нет, ни за что. Даже вздумай Брайан совершить такую глупость, Джастин ни за что бы не позволил ему. Слишком глубоки их отношения. Уехать за ним? Уехать за ним. Конечно. Когда-то мы с Брайаном мечтали о Нью-Йорке, о том, как будем там жить. Мы много об этом говорили; представляли себе, как могла бы сложиться наша жизнь где-то еще. Париж, Лондон, Вена и Стокгольм тоже входили в этот список (после того, как Брайан заставил меня сократить выбор городов с тридцати лучших до пяти). Он рассказывал о таких местах как Милан и Чикаго, но мы оба всегда возвращались к Нью-Йорку. Это был город наших фантазий, наша конечная цель. Он недостижим для меня, но не для Брайана. Он уже покорил Питтсбург. Если останется здесь, то застрянет. Может, сам Брайан в это не верит, но он создан для чего-то большего и лучшего. И теперь, когда Джастин в Нью-Йорке... ладно, если не идеальное совпадение, тогда я не знаю, как это еще назвать. Подозреваю, что Брайана нужно подтолкнуть. И с удовольствием это сделаю. Я касаюсь его руки, и он вздрагивает, словно забыл о моем присутствии. — Поезжай к нему. Теперь я догадываюсь, что именно Брайан собирался сказать, потому что он смотрит на меня с такой изумительной смесью удивления и теплоты, будто благодарен за то, что я так хорошо его знаю. Улыбаюсь ему и настаиваю: — Поезжай к нему и будь с ним. Там вполне хватит места вам обоим, Брайан. — Это серьезный шаг, — с сомнением произносит он. — «Киннетик...» — Все же отлично. Ты сам сказал так на прошлой неделе, когда звонил и как самодовольная сволочь хвастался результатами последнего квартала, — я сжимаю его ладонь. — Ты мог бы переехать. И открыть еще одно направление. Он задумчиво хмурится, в глазах разгорается честолюбивая искорка. Я подливаю масла в огонь. — У тебя все получится... Нью-Йорк, как мы всегда и мечтали, уверена, ты сможешь его покорить. А у Джастина будет все, чего он хочет — его искусство, его жизнь в Нью-Йорке и ты. Ну? Тлеющий огонек в его глазах превращается в ревущее пламя. Вот он — Брайан Кинни, полный страсти, жажды и решимости. Повторяю с усмешкой: — Поезжай к нему. Брайан глядит на картину, потом на меня и расплывается в широкой улыбке. Складывает письмо Джастина и прячет его во внутренний карман пиджака. — Могу ли я пригласить тебя поужинать со мной? — С удовольствием. — Хорошо. Заеду за тобой в семь, — говорит он, поднимается и подает мне руку. — А сейчас, если позволишь, мне нужно поработать. — Вперед и с песней, — отвечаю и смеюсь, когда он хватает меня, чтобы поцеловать. Брайан берет мое лицо в ладони и целует дважды. Когда он на миг прижимается своим лбом к моему, шепчу: — Я знаю, у тебя все получится. Брайан улыбается и целует меня в последний раз — нежное спасибо. Я отвечаю улыбкой, а затем забираю свои вещи. Когда беру свою сумочку и бросаю последний взгляд на картину Джастина, Брайан уже у стола, жмет на кнопку громкой связи. — Синтия, зайдите с Теодором в мой кабинет через десять минут. И передай ему, чтобы был готов. Есть работа. Покидая «Киннетик», я слышу как Брайан и Синтия уже работают. Беспокойство о Брайане уступает место замечательному чувству уверенности. Я знаю, что он сможет. При мысли, как будет счастлив Джастин, не могу перестать улыбаться. Чтобы убить время, отправляюсь в закусочную увидеться с Деб. Шагнув на Либерти-авеню, я останавливаюсь и прислушиваюсь. Появляется какое-то легкое ощущение ностальгии, но в слепящем свете дня среди чужих людей я понимаю, что на самом деле здесь больше не дом. Здесь нет Мел. Наши дети подрастают в другом месте. Джастин далеко, а вскоре и Брайана след простынет. Просто знакомые места, а дом где-то там — для меня и Мел, для Брайана и Джастина. Останавливаюсь и заглядываюсь на один из уличных фонарей невдалеке, как на тот, на картине — он сияет чудесным светом, и я представляю, что под ним стоят те двое, но потом понимаю, что волшебство исчезло. Сердце щемит и хочется плакать, но я не стану. Возможно, тот момент прошел, но Джастин идеально его увековечил. У них впереди большое будущее — новые впечатления, новые открытия, целая жизнь вместе. О, я в этом уверена. Делаю глубокий вдох и выбрасываю из головы сантименты. Продолжая улыбаться, я растворяюсь в толпе, спешащей по Либерти-авеню туда, где нам следует быть.