Не имеет названия

- В субботу, восемнадцатого июня, мы отыграем концерт для масс здесь, на Роуз Боле, в Пасадене, – я отошёл от микрофона и обернулся на Дэйва. На огромном пустом пространстве стадиона мы были сладкими мишенями для солнца. Стояла невыносимая жара. Такая, что с момента нашего прибытия на Роуз Бол (около восьми минут назад) до настоящего я успел тысячу раз пожалеть о том, что явился сюда не голый, а ведь ещё и куртку притащил. - А теперь вопросы. У кого-нибудь есть вопросы к участникам группы? – один из организаторов окинул взглядом небольшую кучку людей возле трибуны, а я сделал несколько шагов подальше от всеобщего внимания, чувствуя зуд в носу. Пока Гаан перемешивал каждое слово в ответе с интенсивным жеванием жвачки, я чисто случайно чихнул на спину Флетчера, который дёрнулся и отошёл к Мартину. Было утро, около половины одиннадцатого, но день этот уже начинался как-то наперекосяк. Хотя, может, так казалось из-за того, что это был последний концерт в рамках весьма большого тура. По счёту он был сто первым. Число, как посчитал я, магическое. На самом деле, уверен, все просто задрались думать над названием своего проклятого фильма. Да, мы правда так и назвали его – сто один, по моей указке. Хотя, с другой стороны, может, в этом и есть что-то. Итак гастроли оканчивались. Дэйв с распростёртыми объятиями встретил в Калифорнии жену и сына, бегая трахать агента в качестве перерыва в общении. Мы укрепили свою славу в США и теперь стабильно собирали около тридцати тысяч на концертах. Моя жена была на последнем месяце беременности, а я даже не мог связаться с ней, потому что то и дело меня дёргали и срывали с места то на репетицию, то на совещание, то на настройку аппаратуры. При первом намёке на то, что отныне моё присутствие на пресс-конференции необязательно, я тихо смылся с поля, встретившись с Кесслером в коридоре стадиона. Помещение выглядело пустым из-за голых стен. Да здесь, в принципе вообще не было отделки, только розоватая побелка. Джон стоял, прижимая к стене лист бумаги, и что-то писал. Увидев меня, он свернул его и засунул в карман, протянув руку: - Закончили? - Нет. Дэйв ещё расписывает в красках. Парень улыбнулся, отчего его лицо приняло милый округлый вид: - Кажется, он до сих пор не понимает, что перспектива этого вечера совсем не красочна. - Думаешь, всё совсем фатально? Джон завёл руку за шею и почесал затылок. Мимо прошла девчонка с бейджиком персонала. Я проводил её взглядом и перевёл его на заговорившего финансиста: - Не знаю, кому из вас первому пришла в голову идея играть здесь. - Кажется, это опять же был Гаан. - Да. Это по его натуре, – Джон развернулся, и вместе мы направились к выходу на улицу. – Он сказал, что теперь вы мега популярны. Собираете по тридцать тысяч легко и просто. Но только тридцать тысяч – это четверть Роуз Бола. Вы просто бросили вызов своим желанием отыграть здесь последний концерт. Площадку никто не использовал в этих целях с семьдесят девятого. Он попросту не предназначен для концертов. Ты же понимаешь, что это игра на лезвии ножа? – мы остановились у обочины дороги, ожидая зелёного сигнала. Я осмотрелся и подтянул ремень, щуря глаза от утреннего солнца: - Это был их выбор. - Что значит их? Ты будто не в группе. - Мне и самому так кажется, бывает. Кесслер промолчал, и возле такси мы с ним расстались. Приехав в отель, я сразу бросился в номер, к телефону. Джерри взяла трубку не сразу, но голос её не казался мне не больным, не уставшим. Ответив на традиционные вопросы о моём благополучии, я перешёл к самой волнующей меня теме: - Как ты себя чувствуешь в последнее время? - Будто повесила на живот рюкзак с кирпичами. Это тяжело, но в общем ничего страшного. - С тобой хорошо обращаются в больнице? - Да. Они знают, кто я. Точнее, я бы сказала, они знают, кто мой муж. Так что всё хорошо. - Что говорят насчёт здоровья, обследований? - Что всё хорошо, и отсчёт идёт на дни. Мысленно прокрутил в голове этот день, вместе с концертом, и ответил: - Я буду с тобой уже этой ночью. К утру. - Совсем со мной? Я усмехнулся: - Совсем с тобой. Совсем рядом. Её голос был настолько наполнен нежностью, что согревал даже на другом континенте. Я чувствовал это каждый раз. Будто что-то обволакивает изнутри и не впускает тоску и боль: - Я очень соскучилась по тебе. И твоя маленькая девочка очень соскучилась. - Она даже не знает меня пока что. - Да, с таким графиком, она тебя и вовсе не узнает. Я, наконец, успокоил себя, касательно скорого появления ребёнка, сел на табуретку и выдохнул: - Не говори так. Я уже совсем скоро буду с вами. - Ладно. Скажи, как там твои концерты? - Остался самый геморрой. - А что не так? - Стадион слишком огромен. Знаешь Роуз Бол? - Который спортивный в Пасадене? - Да-да, он. - Знаю. Но там ведь только футбол. - Теперь кроме футбола там ещё и Depeche. - Вы намереваетесь его заполнить? - Когда группа, но, конечно, не я в их числе, изъявила желание закрыть тур там – все в шоке были. И до сих пор в шоке. Мы попросту не знаем, что делать. С таким не сталкивались раньше. - Уверена, у вас всё получится. - Будем надеяться, – послышался стук в дверь, за которым последовал голос Дэна: - На стадион быстро. Нужно поговорить об организации концерта. Я убрал трубку от лица и прокричал в ответ: - Может, организацией концерта займутся организаторы концерта?! - Ещё пара таких реплик и всё, чем ты займёшься, ограничится на протирании пыли с когда-то нужного синта. Закатив глаза, я в двух словах объяснил ситуацию жене, попрощался и положил трубку. За последовательным забором жалюзи не могло скрыться солнце, а за солнцем не могло скрыться пекло. Я бросил куртку на кровать, запер номер и спустился к выходу.

***

В зале для пресс-конференций, как он назывался, собралось достаточное количество людей, чтобы стало душно. Здесь были и мы сами, и наш аппарат управления, организаторы, помощники, инженеры и прочие. Но говорил в основном Миллер. И я сочувствовал ему – на его плечи действительно много свалилось сегодня, хоть в особенности не слушал. - …то есть на закрытом стадионе мы ещё можем как-то задрапировать пустые места, чтобы они не светились позором. Но Роуз Бол открыт для всего мира. Если вы соберёте тридцать тысяч, чем так кичитесь, это будет выглядеть, как кучка людей у сцены. Мартин забросил ногу на ногу и рассмотрел свои безупречно чёрные ногти, ответив невероятно спокойно и лениво: - Мы его соберём. Мужчина, сидящий возле окна, на подоконнике которого расположилось обширное растение, бросающее листья прямиком на его лысинку, крякнул и недоверчиво бросил: - Как же вы это сделаете, милые? - Это сделаем не мы, а люди, которые придут на концерт. Ответа не последовало. Лишь взгляд, явно выражающий многозначительное «ну-ну». Я потянулся к столу, стоящему возле дивана. Там покоилась бутылка виски и несколько стаканов. Когда я наполнил один из них на четверть, заговорил Миллер: - Даже если так. Предположим, стадион битком. Хорошо. Что тогда со звуком? Он же огромен, и он открыт. Всё просто разлетится, а люди в конце вовсе ничего не услышат. Один из инженеров, судя по форме, оторвался от своего блокнота и поднял голову на Дэна: - Всё легко – мы просто сделаем громче. Я хмыкнул так, что заметили это все, и всеобщее внимание приковалось ко мне вместе с дьявольским взглядом молодого инженера: - А что тебе не нравится? - Тебе не хочется пощадить людей, которые будут стоять у сцены. Тебе не хочется пощадить нас? - Что же ты тогда предлагаешь? Я пожал плечам и сделал финальный глоток: - Это вообще не моя работа. Моё дело – нажимать на клавиши и харкать в микрофон, не больше. Парень отвернулся, пробурчав себе под нос: «Мерзкий тип» достаточно громко, чтобы я услышал. Гаан усмехнулся и посмотрел на меня, довольно ухмыляясь. - Мы можем поднять сцену. Сделать звук громче и поднять сцену. Так будет лучше, – я уже не различал чей это голос – смотрел под ноги и говорил более чем равнодушно: - Сама задумка логична, но со стороны идеально чистого звука – так себе. - Нам не нужен идеально чистый. Нам нужен просто хороший. - С таким, может, и прокатит. Оставшиеся речи я не слушал вовсе, так что передать их каким-либо образом не могу. На этом собрании умалишённых я провёл часа два, а после встретился с Гааном в коридоре отеля: - Зайдёшь поговорить? - Разговор неотложен? - Абсолютно. Я ступил за порог номера вслед за Дэйвом и поздоровался с Джо. Девушка стояла у окна, держа на руках маленького ребёнка, и внимательно следила за мужем, который, не задумываясь, проговорил: - Смойся, нам с Аланом нужно обсудить некоторые вопросы. Я хотел что-то вставить, но решил, что это уже ни к чему, когда Джо направилась к двери. - Нет. Оставь Джека. Сын должен проводить достаточно времени с отцом. - Да. Конечно, – Дэйв забрал ребёнка из её рук, и она покинула номер. Я остался возле тумбы, заваленной едой, смотря за вокалистом. Он в свою очередь поднял сына на вытянутых руках и сказал: - Какой ты страшный, – Гаан перевёл взгляд на меня и, как котёнка, повернул Джека в мою сторону. – Правда страшный? - Дэйв, он всё-таки твой ребёнок. Перестань. - Это не меняет факта. Он похож на мать. Почему он не мог родиться похожим на меня? - Ты ведёшь себя по-свински. Дэйв положил сына на кровать и осмотрелся, что-то вынюхивая, но продолжая бурчать: - Ты конечно будешь строить из себя рыцаря. Твоя Джерри и на модель потянет. Как там она кстати? - В больнице. Ничего. Кстати говоря, я хотел предложить тебе вакансию крёстного отца нашего ребёнка. Гаан остановил взгляд на полу и нагнулся, залезая под стол: - А это сложно? - Нет. Особенно не разбираюсь в религиозном дерьме. - Тогда зачем её крестить? - Просто. - Твёрдое убеждение, – Дэйв выпрямился с соской в руках, подул на неё, вытер о рубашку и всунул Джеку. – Соси. Я присел на диван, ожидая того самого невероятно нужного разговора. Однако Гаан подошёл ко мне с улыбкой для беседы слишком хитрой. Коснувшись ногами моих колен, он остановился и сцепил руки за моей шеей. По телу пробежали мурашки. - А ты дашь мне соску? - Плохая идея. Давай не будем больше так сходить с ума, ладно? - Перестань. Давай повеселимся в последний день, – его рука скользнула по шее и прижалась к моей щеке, а голос притих. – В последний раз. - Здесь Джек. - Мы пойдём в ванную. Я приложил максимум усилий и моральных и физических, чтобы упереться в его живот и оттолкнуть горе-соблазнителя: - Нет. Не могу. Зная его, стоило ожидать ещё более яростной атаки, но Дэйв наоборот только вздохнул и подошёл к комоду: - Тогда расслабимся перед концертом, – поставив на панель бутылку с чем-то мутно-оранжевым, он снова потянулся вглубь полки и достал огрызок обычной белой бумаги и пакетик серо-зелёной травы. - Это и есть твой серьёзный разговор? - Именно, – Дэйв встряхнул пакетик и склонился над бумагой. – Ты идёшь или так и будешь жаться у двери? Я запер номер и подошёл к нему.        Когда мы уже сидели за сценой в ожидании обратного отсчёта до выхода, к нам спустился Джон с глазами размером с тарелку. Он едва выдавил: «Их восемьдесят, это тьма». «Человек?» - переспросил Дэн. «Тысяч», – ответил Кесслер. Мы никогда до этого не обладали большим количеством зрителей на концертах. Три тысячи, пять тысяч, к концу тура набрали тридцать и начали этим гордиться. Финальный концерт гастролей с релизом Music For The Masses, сто первый по счёту, вечером восемнадцатого июня тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года на стадионе Роуз Бол, в городе Пасадена, набрал восемьдесят тысяч бушующих фанатов. Сцену в действительности значительно подняли, а звук сделали громче. Поэтому на сцене стоял шум невообразимый, я себя не слышал, а Дэйв чуть не оглох. В подготовке всё шло наперекосяк. Весь день стояла невообразимая жара – оборудование дымилось и взрывалось. Нам дали гарантию, что дождь исключён. «В Калифорнии никогда не бывает июньских дождей. Никогда», – говорили они. На четвёртой песне началась гроза и ливень. Ничто не было заземлено. В самом конце выступления, на последней песне, Гаан взлетел на подиум и поднял руки. Свет на зрителей не давали, я не видел ничего дальше фронтмена. А он вдруг взял и начал размахивать ими в разные стороны. Я усмехнулся, я видел, как моему примеру последовал Мартин. Это выглядело так комично. Он ведь никогда не делал так. И было смешно. До тех пор пока не дали свет. Осветили весь стадион, и вдруг каждый из нас увидел, что все, от первого на трибуне до последнего у сцены, все, все они синхронно повторяли за ним. Или, как Дэйв сказал позже, он за ними. Подобного я не видел никогда в жизни. Дыхание перехватило. Это было поле. Сплошное колышущееся поле. Все восемьдесят тысяч. И он во главе их, отдавшийся до предела. На всех последующих выступлениях Гаан обернул это выгодой для себя, сделав подобную процедуру культом. Этот концерт стал на деле поворотным моментом. Но в то время нам казалось, что это была точка. Именно после него на всех вдруг резко свалилось осознание того, что мы упёрлись в то, к чему стремились. Юность прошла, цель всемирной популярности была достигнута. И всех охватывал дикий страх от незнания того, что же делать теперь. Теперь, когда нет ни мечты, ни цели. И все вдруг оказались опустошены.