Поцелуй дьявола

Какой бы привлекательной ни казалась идея провести остаток дня в постели с мистером Грейвсом, — господи боже, Криденс и не представлял раньше, что может быть настолько хорошо, — в конце концов им пришлось выбраться из пропитавшихся потом и сексом простыней: у обоих пересохло во рту от обезвоживания. Мистер Грейвс дал Криденсу футболку; эта была простая белая, без рисунка. Криденс задумался, что случилось с той, которую он в прошлый раз надевал, но спросить он не посмел. Не становился же он хозяином вещи после одной носки... Хотя, он же может спросить потом. Ему ведь понадобится домашняя одежда. Потому что это теперь и его дом тоже, ведь он теперь будет здесь... жить. — Что тебя рассмешило? Они были на кухне. Мистер Грейвс заваривал чай; он заметил, что Криденс улыбается. Криденс улыбнулся смелее. — Я просто очень рад... — Ну, радость моя, раз уж мы встали — кто-то недавно говорил, что проголодался, — мистер Грейвс, хитро улыбнувшись в ответ, протянул ему чашку чая. — Как насчёт выбраться куда-нибудь перекусить? — Перекусить... — Криденс поглядел на часы. Пятый час вечера! Неудивительно, что у него начиналось головокружение: он со вчерашнего вечера ничего не ел. Мистер Грейвс наверняка тоже, если не считать... это, конечно, не считается. — Хорошо, пойдёмте. Только не в ресторан вроде вчерашнего. Я в жизни больше не хочу туда ходить. — Прости, что испортил впечатление, — мистер Грейвс смиренно склонил голову. На вкус Криденса покаяние выглядело излишне нарочитым, но потом он решил: нет, поделом. — Смею ли я надеяться, что однажды мне будет дозволено загладить вину? — Однажды, — милостиво согласился Криденс. — Но сегодня — никаких ресторанов. Мне хочется... чего-нибудь жирного и солёного. — Толстого и солёного, говоришь? Мистер Грейвс игриво поднял брови, и Криденс громко вздохнул. Он понял намёк, и это было едва ли не хуже чем то, что мистер Грейвс позволял себе подобные намёки. — Ну, и кто из нас теперь шутит как школьник? — Прости, прости... Они оба посмеялись. Криденс отставил в сторону чашку с чаем, чтобы приблизиться и поцеловать мистера Грейвса. Как следует. Мистер Грейвс немедленно ответил на поцелуй, а в следующий момент земля ушла у Криденса из-под ног: подхватив под зад, мистер Грейвс усадил его на кухонный стол и принялся целовать так, что Криденс чуть не забыл, как дышать. Раздвинув ему ноги, поглаживая бёдра, мистер Грейвс прижался к нему пахом, а потом стал целовать шею под самым ухом, прошёлся языком и слегка прикусил, и стал посасывать. Боже. — Я думал... мы собирались... Сбившись на стон, Криденс не договорил. Но тут ласки прекратились: мистер Грейвс отстранился, чтобы заглянуть ему в глаза. — Не хочешь? Мне остановиться? — Нет! — сбивчиво возмутился Криденс. — Продолжайте... На этот раз ухмылка мистера Грейвса вышла отнюдь не игривой: его тёмный взгляд был сосредоточен и полон затаённого огня. — Лучше прикажи мне остановиться, — прошептал мистер Грейвс, — потому что я хочу взять тебя... здесь и сейчас. Дрожь прошла по Криденсу, побуждаемая нервозностью и нетерпением; все эмоции смешались, образовав нечто яркое и яростное, и шальное — невероятное ощущение, подобного которому он не испытывал никогда. Он храбро встретил взгляд мистера Грейвса, принимая вызов. — Возьмите меня. — Господи боже... ты сводишь меня с ума, — глубоко вздохнув, мистер Грейвс покачал головой. — Поверить не могу, что я почти всерьёз об этом думаю. — Почти?.. И о чём тут думать? — Много о чём. Я не хочу, чтобы тебе было больно или неприятно. Требуется... подготовка. Нам нужна смазка, презервативы — у меня есть, но старые. У них наверняка вышел срок годности. — А, — об этом Криденс не подумал. Он ссутулился, смущённо пряча взгляд. — Я не знал, что... у них есть срок годности. — Есть. И у смазки тоже. Да почти у всего, созданного человеком, — мистер Грейвс отступил ещё на шаг и подал Криденсу руку, помогая слезть со стола. Эх. — У вас в школе разве нет курса полового воспитания? Чему вас там учат? Стараясь не подавать вид, что разочарован, Криденс пожал плечами. — Воздержанию, в основном... и ещё что жизнь начинается с зачатия, и аборт — это убийство. — Господи Иисусе. — Ага, про него тоже. Забавно, как воздержание не сработало даже для самой известной христианской праведницы, да? — Криденс фыркнул. — Меня после уроков оставили, когда я это спросил. Учительница с тех пор меня ненавидит. — Это которая? — Мисс Инез. Она иммигрантка из Канады, у неё французский — родной язык, но она ещё испанский преподаёт. Здорово, конечно, что она три языка знает, но... она не очень добрая женщина. — Est-elle une bonne enseignante? Parlez-vous français? Криденс моргнул и застенчиво потёр шею. — Гм... я испанский учу, если что. Но... то, что вы сказали... звучит к-красиво. Э-эротично. — Je garderai cela à l'esprit, — мистер Грейвс усмехнулся. — Правда, я всё забыл уже, давно не говорил по-французски. И, кажется, мы отвлеклись... Если ты хочешь сегодня продолжить, нам понадобится заехать в аптеку на обратном пути. — Это обязательно? — глядя в пол, Криденс не решался поднять глаза. Стыдно было такое и спрашивать. — Ребёнка же вы мне не сделаете. — Это не единственная причина, по которой нужно использовать защитные средства. Поверь на слово, безопасный секс лучше, — мистер Грейвс прикоснулся к нему, погладил по плечу. — Криденс, послушай. Мы никуда не торопимся. Если всё слишком быстро, если ты в чём-то сомневаешься — не обязательно всё и сразу. Если ты не готов, мы подождём. Ты можешь сказать “нет” в любой момент, и я остановлюсь. Я не буду злиться из-за отказа, я не стану к тебе хуже относиться, и я точно не стану тебя к чему-то принуждать. Помнишь, что я говорил о целостном восприятии? Чтобы принять человека таким, какой он есть, нужно принимать — и уважать — установленные им границы. Что бы ты ни решил, меня это устроит. Я не сделаю с тобой ничего, если ты сам этого не захочешь. На минуту Криденс задумался над словами мистера Грейвса. Будучи честным перед самим собой, он был вынужден признать: да, он боится. Разумеется, боится! Все боятся неизвестного. Но в то же время он знал, что может доверять Персивалю Грейвсу, и он хотел этого, хотел большего, хотел... этого мужчину. Боже, он хотел его до безумия. И тёмные воды реки Стикс он пересекал не один. Персиваль Грейвс служил ему проводником, и Криденс видел спасение — в их смешанном дыхании, в их сцепленных руках; он был готов отправиться в подземный мир — бесстыдно, с гордо поднятой головой. Так что Криденс выпрямился. — Я знаю, чего хочу, — сказал он. — Я вам доверяю. И я готов. Так что давайте поужинаем, а потом... купим з-защитные средства. И воспользуемся ими. — Хорошо, — мистер Грейвс улыбнулся. — На этот раз ты выбираешь, куда мы пойдём ужинать. Договорились? Криденс поднял брови. Весь последний месяц они ходили по разным кофейням, ни в одну не возвращаясь дважды — мистер Грейвс усердно выполнял обещание сводить Криденса всюду, где любил бывать сам; но, не считая этих маленьких заведений да фастфуд-забегаловки, где Ньют изредка покупал пиццу, Криденс никаких подходящих мест не знал. Точно не для ужина. И выбирать самому, где могло бы понравиться им обоим, было немножко боязно — какая-никакая, а ответственность. Впрочем... возможно, так и надо. Разве не за подобную свободу выбора он боролся? Он отказался от прошлого, от семьи, и всё ради этого — ради возможности решать самому, чего он хочет. И он хочет стать равноправным партнёром мистера Грейвса. Первый шаг уже сделан, так что — никакие мелкие страхи и сомнения не помешают им продолжить путь. — Договорились. Я выберу. В итоге они оказались в какой-то случайной закусочной — по той единственной причине, что Криденсу приглянулась вывеска: яркий тропический цветок, который явно не имел никакого отношения к еде; тем не менее, кто-то выбрал этот цветок в качестве вывески, и эта гордая неуместность, этот отказ повиноваться общепринятым правилам — это и показалось Криденсу заманчивым. Внутри заведение оказалось вполне обычным, с линолеумом шахматной расцветки и вырвиглазно-яркими пластиковыми диванчиками. Аляповато, но в целом — уютно. Часы мистера Грейвса показывали 17:20. Криденс видел циферблат отчётливо, потому что мистер Грейвс обнимал его за плечи. Они выбрали укромный столик в углу и, скрытые от любопытных зевак, сидели рядом, прижавшись друг к другу бессовестно близко и с пальцев скармливая друг другу соломинки хрустящей картошки фри. Криденс пил молочный коктейль, а мистер Грейвс — чёрный кофе без сахара. Как ему могла нравиться подобная горечь, Криденс не понимал; он предложил мистеру Грейвсу глоток своего коктейля, но в ответ мистер Грейвс лишь поцеловал его — в губы — и заявил, что никакие другие сладости ему не нужны. Банально до оскомины, зубодробительно неловко... и тем не менее, Криденс был счастлив это услышать. Потом позвонила тётя Батильда. — Я сделала всё, что могла, — сказала она. Голос у неё был хриплый, и Криденс не мог не задуматься: кричала она долго или плакала. Или то и другое. — Мэри Лу — упрямая женщина. Но, кажется, мне удалось её убедить. Сейчас девочки со мной... Завтра придётся вернуться за вещами. Думаю, будет лучше, если ты тоже придёшь. Получится? — Ладно, — согласился Криденс. — А что ты им сказала? Про меня? — Соврала, конечно, как и вы мне. Мол, вы жилищные вопросы обсуждаете. Ох. Значит, она догадалась. — Мы... обсудили уже, — впрочем, это ведь не было ложью. — Мистер Грейвс нашёл для меня место в своём доме. В смысле, здании. Так что я пока буду жить там... временно. — Значит, ты уверен, что хочешь остаться у него? — Уверен. — Хорошо. Как скажешь, — тётя вздохнула. — Криденс... ты прости, что я не могу тебя забрать вместе с сёстрами. Если бы дело было только в содержании, мы бы могли потесниться, но... тебе нужно образование. Что бы ты стал делать на ферме, верно? Тебе бы вряд ли у нас понравилось. Такая жизнь не для тебя, ты был бы с нами несчастлив. Ей совестно оставлять племянника с незнакомым мужчиной, понял Криденс вдруг. Она оправдывалась не перед ним — перед собой. Была ли в словах тёти правда? Криденс не знал. Пожалуй; он всю жизнь прожил в большом городе, и хоть он порой ненавидел этот образ жизни... другой он представлял себе с трудом. До знакомства с мистером Грейвсом, возможно, он уцепился бы за любой, самый крохотный шанс, умолял бы — заберите меня отсюда. На ферму, в деревню, куда угодно — лишь бы прочь из материнского дома, который никогда не ощущался ему родным. Всегда, сколько себя помнил, Криденс мечтал найти такое место — безопасное, надёжное, где можно быть собой и ничего не бояться. Дом. Настоящий. С первой же встречи с мистером Грейвсом, с первого же взгляда — Криденса преследовали фантазии самого разного содержания, от вполне невинных до отчаянно откровенных, но даже в самых смелых фантазиях он и мечтать не смел, что всё сбудется. И держать Персиваля Грейвса в объятиях, и знать, что это — на всю жизнь, навсегда... это было настоящим чудом. Криденс чувствовал себя — любимым, желанным, настоящим. Живым. И прошлое казалось призрачным ночным кошмаром, от которого — наконец-то — он проснулся; и он понимал: даже когда он боялся поверить в возможность счастливого разрешения конфликта, именно этого он хотел больше всего. Счастья. — Вы правы. Я счастлив здесь, — сказал он тихо. Краем глаза он заметил, что мистер Грейвс улыбается. — Меня полностью устраивает, как у нас всё сложилось. Тётя Батильда тоже повеселела. — Тогда я счастлива за вас, — сказала она. — Ну, что, встретимся завтра утром? Часов в десять? — Да, — Криденс и сам не мог сдержать улыбку. Впрочем, теперь и прятать хорошее настроение не было нужды. — Передай от меня привет Модести и Честити, ладно? Почитай им сказку на ночь. Модести любит сказки. — Хорошо. Доброй ночи, Криденс. Увидимся. — До завтра... Звонок завершился. Спрятав телефон в карман, Криденс повернулся к мистеру Грейвсу. — Давайте доедать — и скорее домой, — сказал он. — Завтра придётся рано вставать, так что лучше лечь в постель как можно раньше. Мистер Грейвс усмехнулся. — И почему мне кажется, что у тебя на уме вовсе не сон? — Потому что вы читаете мои мысли. Или видите будущее, — подразнил его Криденс. — О, знаю! Вы — волшебник. Всё это время вы скрывали правду, но сегодня ночью... вы будете учить меня магии от заката до рассвета... — Ради всего святого, не называй мой член волшебной палочкой. — Как минимум посохом! Он стал хохотать, и мистер Грейвс, хоть и морщась, тоже рассмеялся. Затем мистер Грейвс притянул его к себе и поцеловал, в который раз удивляя Криденса своей открытостью и щедростью на ласки. Да... эта новая жизнь, где объятия и поцелуи — не запретный грех, а нечто лёгкое и доступное, Криденсу очень нравилась. Очень. После небольшой петли в сторону аптеки, наконец, они вернулись домой. Домой; странно было думать о доме мистера Грейвса как о своём собственном, но в то же время — нигде в другом месте Криденс не ощущал себя настолько хорошо и естественно. А ночью был секс. И это было... круто. Всё началось с весьма постыдных подготовительных действий. И потом — то, что мистер Грейвс стал с ним делать, Криденсу не приходило в голову ни в каких фантазиях; он и представить не мог, что подобное может быть — будет — приятно. И лежать обнажённым, лицом вниз, было страшно и самую малость унизительно, особенно с учётом того, что мистер Грейвс был полностью одет, в костюме и при галстуке. Криденс жмурился и дрожал. Но мистер Грейвс касался его ласково, целовал шею и спину и ниже, успокаивал, и даже когда его пальцы проникли внутрь — воткнулись — растянули, это было больше стыдно, чем больно. Даже совсем не больно. Но очень стыдно. Мистер Грейвс пытался объяснить, что и зачем он делает. Криденс велел ему заткнуться — инструкции подождут до другого раза — и получил в ответ весёлое “да, господин”. Может быть, мистер Грейвс шутил. Но Криденсу понравилось, как это звучит, и он приказал мистеру Грейвсу раздеваться. Тот послушно разделся — наконец-то — и, как обещал заранее, устроил Криденса на себе верхом. Это было странное чувство. Горячее такое, настойчивое. Натянутый как струна, Криденс пытался найти удобное положение... не получалось. Мистер Грейвс почти не двигался, предоставив ему контроль, лишь придерживал его. Криденс честно попытался что-то сделать — приподнялся вверх, опустился вниз. Вышло глупо и неумело. Улыбнувшись уголком рта, мистер Грейвс подхватил его и стал помогать. Стало... лучше. Очень лучше. Хорошо даже. И... даже очень хорошо. Приятно было и видеть мистера Грейвса — такого вечно собранного, уверенного, красивого мужчину — под собой, поверженным, уязвимым, отчаянно цепляющимся и постепенно теряющим контроль; и пусть его пальцы впивались в тело Криденса почти болезненно, Криденсу нравилось — это безумство, это рваное дыхание, это осознание: сейчас для мистера Грейвса существует только он. Это Криденс — источник его блаженства, это он заставляет мистера Грейвса беспомощно постанывать и просить ещё. И эта отдача — потому что мистер Грейвс отдавался ему не меньше, чем Криденс отдавался мистеру Грейвсу — эта полная капитуляция была убийственно-сладка и неизбежна словно объятия самой смерти. Острые волны удовольствия прокатывались по телу при каждом движении. Мистер Грейвс схватил его за плечи, притянул вниз близко-близко, так что их лица почти соприкоснулись — открытый рот к открытому рту, не столько поцелуй, сколько просто упоение близостью — и толкнулся в него с особым жаром. Криденс застонал — и, тотчас смутившись, откинулся назад и прикусил собственную ладошку. — Нет, — мистер Грейвс перехватил его запястье и заставил опустить руку вниз, к себе на грудь; под пальцами Криденс ощутил эхо сердцебиения. — Не прячься... Я хочу слышать, что тебе нравится. — Заставьте меня... — сказал Криденс с вызовом. Вызов был принят немедленно. Бесцеремонно скинув Криденса на постель, мистер Грейвс ловко поднялся; Криденс даже отреагировать не успел, как оказался перевёрнутым на живот — задом вверх, лицом в матрас. Мистер Грейвс прильнул к нему сзади. — Если будет слишком — говори, я сбавлю темп, — прошептал мистер Грейвс ему на ухо, и дыхание обожгло Криденсу шею. Он кожей ощутил вереницу щиплющих поцелуев, а потом мистер Грейвс легонько куснул его — и вошёл в него. Глубоко, резко, горячо. Выгнувшись, Криденс застонал в голос. Всё стеснение разом куда-то делось, вытесненное страстным удовольствием, и, растеряв последние остатки стыда, он выкрикнул нечто неразборчивое — то ли “да”, то ли “ещё”, он бы и сам не различил, что несёт, даже под страхом смерти. Мистера Грейвса, впрочем, его бессвязный лепет вполне устроил — он тотчас продолжил движение, вбиваясь в Криденса тяжело и неумолимо, сначала медленно, а потом всё быстрей и быстрей; и Криденс, изнывая, хныкал и постанывал самозабвенно и безудержно. От пупка до колен мышцы сводило судорожным возбуждением; жар растекался по всему телу. Оставленный без внимания член торчал почти болезненно твёрдо, с каждым толчком наливаясь и пульсируя отчаяннее, требуя ласки, и уже непристойно капающая естественная смазка мешалась с размазавшимся от движения лубрикантом. Криденс готов был бы ткнуться даже в матрас, но мистер Грейвс крепко держал его за бёдра. А потом вдруг рука мистера Грейвса скользнула вниз и, обхватив член Криденса, он стал дрочить ему — не ласкать с мучительной осторожностью, а именно дрочить, быстро и настойчиво, и в сочетании со всем остальным — всё это было слишком. Вспышка эйфории ослепила его, и Криденс — обласканный со всех сторон, оттраханный до изнеможения — не смог сдержаться. Он кончил, изливаясь в ладонь мистера Грейвса. И тот, ткнувшись в него в последний раз, тоже замер, содрогаясь и тяжело дыша. — Люблю тебя, — пробормотал мистер Грейвс. Криденс и хотел бы ему ответить, но смог издать лишь тихий, хрипловатый от удовлетворения стон. Вот... так. В субботу утром, как и договаривались, мистер Грейвс отвёз Криденса к матери, чтобы забрать вещи. Тётя Батильда и сёстры уже ждали их на парковочной стоянке; ночь вне дома явно пошла девочкам на пользу: и Честити, и Модести выглядели свежими и отдохнувшими, и обе заулыбались при виде Криденса. — Криди! — Модести бросилась ему навстречу, чтобы обнять. — Ох, ты даже не представляешь, что вчера было!.. — По-моему, его новости интереснее наших, — Честити метнула подозрительный взгляд на мистера Грейвса, который отвёл тётю Батильду в сторону, чтобы что-то обсудить. — Признавайся, Кри, как ты всё это устроил? Выиграл в лотерею? Продал душу дьяволу? — Конечно, — Криденс ухмыльнулся. — Именно это я и сделал, совратил лукавого своей порочной душой. Малышка Модести ахнула, а Честити, вздёрнув брови, фыркнула. — А мне в обмен на душу дьявол не раскошелится на машину? — насмешливо спросила она. — Не обязательно новую, лишь бы ездила. Желательно — красную как серная пустыня, но я согласна обсудить любые варианты. — Нет, сестрёнка, — Криденс хихикнул. — Этот дьявол — весь мой. — Жадина. — У тебя даже прав нет. — Когда-нибудь будут. Тётя Тильда обещала научить меня водить. Криденс покачал головой, улыбаясь. Честити поджала губы в напускной суровости, но её выдавал румянец и лучистые глаза: она тоже радовалась. — А мне тётя Тильда обещала цыплёнка! — воскликнула Модести, хлопнув в ладоши. Она даже подпрыгнула на месте. — Ах, братик, я так расстроилась, когда она сказала, что нам придётся уехать! Но потом она стала показывать нам фотографии цыплят! Они такие крошечные и пушистые, и все сразу бегают... жёлтые! Их даже гладить можно, они такие крохотулечки... А ещё кролики! И собака, у неё есть настоящая собака! Косматая! Целый медведь. И яблочный сад ещё! А у меня будет свой собственный цветник, и соломенная шляпа, и швейная машинка... Мне уже даже не жалко школьную выставку пропускать! Точно, рождественская выставка. Модести так ждала её, хотела похвастаться своей вышивкой, а сейчас... когда наступит её черёд, её здесь уже не будет. И она не услышит, что люди думают о её работах, так и останется в безвестной тишине. Нет, так нельзя. — Я схожу на выставку, — пообещал Криденс. — Мистер Грейвс поможет мне сфотографировать самое интересное, и я обязательно напишу тебе, как всё прошло. И все мои сказки, которые тебе нравятся, тоже запишу и пришлю, чтобы ты не скучала. — Так ты всё-таки остаёшься? Он кивнул. Улыбка Модести тотчас померкла. — Я буду скучать, — сдавленно прошептала она. Её подбородок задрожал. — Кри, ну почему ты не можешь поехать с нами?.. — Ну, тише, — Честити положила руку сестре на плечо. — Ты же слышала, он заключил сделку с дьяволом, теперь они только вместе... Но это ничего. Скоро праздники — вот и увидимся. Они к нам приедут, или мы к ним. Верно, Кри? Приедешь на Рождество? — Конечно, — Криденс улыбнулся. — И потом, у нас же никто больше не будет отнимать компьютер. Сможем переписываться хоть каждый день. И созваниваться тоже. — Я обязательно буду тебе звонить! — пообещала Модести. Она снова обняла Криденса, и он обнял сестрёнку в ответ. Честити хмыкнула. — Что за сопли... От меня на объятия не рассчитывай. И благодарить я тебя не собираюсь. Из-за тебя и твоих гениальных идей я останусь без подруг. На мгновение Криденс представил себя на месте сестры. Если бы ему пришлось уехать из родного города неизвестно куда... никогда больше не видеться с Ньютом... с Тиной, которая, оказывается, была готова рискнуть миром в семье ради помощи другу, и с Куинни, которая всегда была к нему добра и одолжила телефон в нужный момент... даже с Джейкобом, который угощал его домашней выпечкой... Друзья. У него были друзья. А Ньюту было пятнадцать, как Честити сейчас, когда он сюда переехал. Интересно, он с кем-нибудь из старых знакомых поддерживает контакт? И будет ли дружить с Криденсом, когда школа закончится?.. — Может быть, ты там встретишь новых друзей, — сказал Криденс. — И потом, настоящей дружбе расстояние не помеха. — Эти — не настоящие, — Честити вздохнула. — Я всё равно буду по ним скучать. Но... я не буду скучать по матери. И, вопреки собственным обещаниям, она обняла Криденса. Когда они поднялись по лестнице и остановились у порога квартиры, Криденс на мгновение замер, не решаясь позвонить в дверь. Потом он вспомнил, что у него всё ещё есть ключ. Он не знал, чего ждать, когда дверь отворилась. Яростную проповедь, полную воплей и обвинений? Подчёркнутую слезами тираду, давящую на совесть? Месть — клочья и обломки разобранных, разодранных вещей — последнее всепоражающее выражение материнской “любви”? Их встретила мёртвая тишина. Мать обнаружилась на кухне. Она сидела за столом и пила чай, как ни в чём не бывало. Дешёвый пакетированный чай, не “праздничный”; мать не делала исключений — даже для себя. — Мэри Лу, — тётя Батильда позвала её первой. — Забирай, что хотела, и уходи, — холодно отозвалась мать. Она даже не взглянула на них, продолжая пить чай мелкими глотками. — Мне не о чем разговаривать с воровкой. — И что же, позволь спросить, я у тебя украла? — тётя Батильда скрестила руки на груди. — Если ты о детях, то люди — не имущество, которым можно распоряжаться. Они со мной по собственной воле. — Предатели! Все вы. Ведьма, две мерзавки и предатель. — Мам... — начал Криденс, выступая вперёд. Он сам не знал, что собирается сказать, просто хотел её успокоить; оказалось, зря. Мать не дала ему договорить: резко закричав нечленораздельное ругательство, она вдруг взметнула руку — и плеснула на него чаем. Прямо в лицо. К счастью, чай был чуть тёплый, не горячий — глаза неприятно защипало, но не обожгло. Но этого оказалось достаточно, чтобы грянул хаос. Все вокруг заговорили разом, закричали; Криденс заморгал, пытаясь восстановить зрение. Он не понимал, что происходит. Мать орала что-то бессвязное о бесстыжих глазах и впустую потраченной жизни, Честити и Модести на грани слёз кричали, чтобы она перестала, тётя Тильда выругалась, обозвав мать полоумной стервой и ещё каким-то плохим словом... — Криденс, ты как? Обжёгся? — а вот мистер Грейвс первым делом бросился поддержать его. — Нет, он был не горячий... — пробормотал Криденс, пытаясь вытереть лицо руками. Помогло, но глаза всё ещё щипало. — Всё в порядке. Мне просто нужно умыться. Мистер Грейвс тотчас повёл его прочь, в ванную. — Не надо нам было сюда приходить, — вздохнул мистер Грейвс. — Прости. Я не предусмотрел, что она посмеет поднять на тебя руку в моём присутствии. — Я в порядке, — повторил Криденс. — Вернуться всё равно бы пришлось. Учебники школьные забрать, жёсткий диск... и ещё тетрадку. Со стихами. Я же всё удалил с телефона, только на бумаге осталось. Я ради этой тетрадки в первую очередь и пришёл. — Значит, найдём твою тетрадку — и уходим. После умывания боль в глазах потихоньку прошла, зрение восстановилось, и Криденс выдохнул с облегчением. Он задумался было, осознавала ли мать, что выплеснутый чай был холодным и безвредным, или она на самом деле хотела его покалечить; но потом Криденс решил, что лучше ему не знать ответ на этот вопрос. Когда они вернулись на кухню, там было ужасно тихо. Мать снова пила чай, будто ничего не произошло; тёти и сестёр нигде не было. — Что случилось? — спросил мистер Грейвс. — Где мисс Бэгшот? — Убралась восвояси, — мать пожала плечами. Её голос, лицо, манера поведения — всё ледяное. — И вам следует. — А вам следует обратиться к врачу, которого я рекомендовал, миссис Бэрбоун. Позвоните, запишитесь на приём. Займитесь, наконец, собой. И никогда в жизни больше не пытайтесь причинить вред вашему сыну — иначе, клянусь, вы об этом пожалеете. Мать вдруг расхохоталась. — Нет у меня никакого сына. Умер! Бог забрал моего сыночка, а Дьявол подменил самозванцем... Но я вовремя всё поняла! Нет, нет. У меня нет сыновей. Слова ранили — больно. Криденс посмотрел на неё... мать, несмотря ни на что — его мать. Бледное измождённое лицо, горькие складки морщин, сухие жилистые руки. Она уже не смеялась, лишь подрагивала мелко, вцепившись в чашку побелевшими пальцами, и смотрела в одну точку. Когда-то он боялся её до ужаса. А сейчас... перед ним была измученная старая женщина с разбитой жизнью, без всякой надежды на лучшее будущее. Прикусив губу, Криденс отвёл взгляд. — Пойдём за твоими тетрадями, — сказал ему мистер Грейвс. И они пошли. Мистер Грейвс покачал головой, увидев комнату Криденса, но ничего не сказал. Криденс тоже не стал оправдываться. Мать их игнорировала. Она не проронила больше ни слова, и даже когда Криденс положил свой ключ от квартиры перед ней на стол, она не взглянула на него. — Я не могу тебя спасти, — сказал Криденс тихо. — Но теперь, когда мы тебя больше не обременяем... я очень надеюсь, что ты сможешь спасти себя сама. Пожалуйста, позвони врачу. Она молчала. Криденс зажмурился и сказал: — Прощай... мама. Она не ответила. И они ушли оттуда. Насовсем. Небо, серое и мерзкое, было загажено тяжёлыми тучами; редкий лучик света пробивался сквозь грозовой кордон. Мрачно-бурые коросты зданий вздымались ввысь как бородавки на лице Земли. Уродливо. Оглянувшись на здание, которое они покинули, Криденс не почувствовал ничего. Он вырос здесь, в этом районе, но всё равно — это место не вызывало в нём никаких эмоций, не имело значения. Он даже не знал здесь никого — ну, пара знакомых лиц примелькалась, но Криденс даже имён их не знал. Мать запрещала им разговаривать с незнакомцами, особенно со взрослыми. Если в этой забытой богом и дьяволом дыре и было какое-то сообщество соседей, Криденс точно никогда не был его частью. Он глянул на старый дом в последний раз, пока они шли к парковке. Затем отвернулся и больше не оглядывался. Тётя Батильда и сёстры ждали у машины. — Прошу прощения за побег без предупреждения. Нам пришлось уйти, пока Мэри Лу совсем не разбушевалась, — тётя вздохнула. — Криденс, ты как? В порядке? — Да, — он посмотрел на сестёр. — А вы? Мать вас не задела? — Нет, всё хорошо... — Модести протянула ему руку, и Криденс взял её маленькую ладошку в свою. — А что с ней теперь будет, с мамой? Мне... немножко страшно оставлять её совсем одну. — Разве ты не хочешь уехать? — спросил Криденс. Модести смущённо поглядела на старшую сестру, будто в поисках подсказки. Честити пожала плечами. — Лично я буду счастлива, если никогда в жизни её больше не увижу. — Вам больше не придётся её видеть, если не хотите, — пообещала тётя Батильда. — Мы можем уехать в любой момент — хоть завтра, хоть сейчас. Мистер Грейвс оформит все необходимые документы. Верно, мистер Грейвс? — Разумеется. Он стоял рядом с Криденсом и держал в руках набитый книгами рюкзак. Криденс улыбнулся. — Спасибо вам. За всё. — Разве я не говорил, что помогать в подобных ситуациях — моя служебная обязанность? — мистер Грейвс улыбнулся ему в ответ, и на мгновение они встретились глазами. Всего мгновение... но скоротечность момента никого не одурачила: тётя Батильда усмехнулась, Честити закатила глаза, резко заинтересовавшись разглядыванием неба, а Модести покраснела и отодвинулась от Криденса на шаг. Мистер Грейвс, быстро оправившись, перевёл взгляд на Батильду. — Мисс Бэгшот... Как я уже упоминал, я готов оказать любую посильную помощь вашему семейству. Пожалуйста, обращайтесь ко мне в любой момент. И, если вы всё-таки надумаете перебраться в город, я подыщу вам жильё — только скажите. Тётя Батильда хмыкнула. — Благодарю, мистер Грейвс, но я люблю свою ферму. И нам от вас ничего не нужно — хватит и того, что Криденс нашёл в вашем лице столь щедрого... благодетеля. Хоть я и не одобряю ваши методы борьбы с кризисом среднего возраста, покуда мальчик счастлив — бог вам судья. Мистер Грейвс вздрогнул. — Мисс Бэгшот, мои намерения... — ...меня не касаются. Не распинайтесь, — она покачала головой. — Я вам не доверяю, мистер Грейвс, и если бы речь шла обо мне и вашей племяннице — вы бы точно так же мне не доверяли. Но... Криденс — умный мальчик. Он всегда был самостоятельным, а теперь и вовсе уже взрослый. Так что... он счастлив, вы счастливы — кто я такая, чтобы судить? Криденс заметил, что Модести выглядела всё более и более растерянной, а Честити упорно старалась ни на кого не смотреть. — Тётя Батильда, — сказал Криденс, чуть выдвинувшись вперёд. — Пожалуйста, хорошо позаботься о моих сёстрах. Она, кажется, сразу поняла намёк — не при них — и улыбнулась, коротко кивнув. — Непременно. Ты тоже о себе заботься, Криденс. И вы, мистер Грейвс... Удачи вам. Девочки — нам пора. Обнимайте брата на прощание — и в машину, а то скоро дождь. Они стали прощаться. Криденс обещал навестить сестёр на зимних каникулах; сёстры обещали писать. Честити повторила, что ни за что не будет по нему скучать, а Модести всё-таки расплакалась. — Не плачь, Мод, — Криденс погладил сестрёнку по голове. Взгляд зацепился за браслет, её подарок ему, и Криденса озарила идея. Быстро развязав браслет, он снял и протянул его Модести. — Держи. Возьми с собой. — Что? — она так удивилась, что даже плакать перестала. — Почему? Это же подарок. Он тебе не нравится? — Очень нравится, — если бы не этот браслет на его запястье, кто знает? В пятницу утром, до звонка Тины, когда Криденс брился после умывания... лучше не вспоминать. — Именно поэтому я тебе его возвращаю. Ты думала обо мне, когда его плела, и я думал о тебе, когда его носил. И теперь, когда ты уезжаешь, я хочу, чтобы он был с тобой. Как памятка. Чтобы ты вспоминала меня, когда на него смотришь, как будто я рядом с тобой. Модести вздохнула. — Ладно. Тогда я сделаю тебе новый и пришлю по почте. — Обязательно. Они сцепились мизинцами в знак обещания, и сестрёнка наконец улыбнулась. Криденс обнял её, и на этом они распрощались. Криденс молча смотрел, как сёстры садятся в машину тёти Батильды и как машина уезжает прочь, сливается с бесконечным дорожным потоком. Тёмные тучи клубились по небу, словно собиралась гроза. Но для грозы было слишком холодно. Машина скрылась. Тётя и сёстры уехали. — Эй, — мистер Грейвс мягко положил руку Криденсу на плечо. — У них всё будет хорошо. Твоя тётя — честный, надёжный человек. Она их не обидит. Твоих сестёр ждёт счастливый дом, любовь и забота. — Знаю, — Криденс ухватился за прикосновение, едва сдержался, чтобы не потереться щекой о ладонь мистера Грейвса. — Просто... я буду по ним скучать. Я не думал, что буду. Не настолько... Только не подумайте, что я не рад за них! Я рад. И я рад остаться с вами, я счастлив. Но... Чес и Мод — мои сёстры, и я буду по ним скучать. — Я понимаю, — мистер Грейвс осторожно погладил Криденса по щеке, снова положил ему руку на плечо. — У меня ведь тоже есть младшая сестра. Да, точно. Мать Тины и Куинни, миссис Голдштейн... у мистера Грейвса хорошие отношения с семьёй. А Криденс? Он теперь, что, тоже часть их семьи? — Как вы меня им представите? — спросил Криденс тихо. — Мистер и миссис Голдштейн никогда не видели меня вживую, но раз уж вы меня узнали по школьным фотографиям — они тоже могут. — Да, нас ждёт крайне неловкий семейный ужин, — мистер Грейвс невесело усмехнулся. — Но, знаешь, чем дольше я об этом думаю... Мы не делаем ничего противозаконного. И эта секретность — кого она защищает, нас или их? Или никого. И вся эта ложь — ради чего? Мне и так слишком долго приходилось скрывать свою ориентацию... а теперь вот это. Я устал прятаться. А ты? Не устал? — Что вы имеете в виду? — Криденс посмотрел на него. — Вы собираетесь сказать им, что мы... кто? Партнёры, любовники? — Сказать я могу всё, что пожелаешь. Но моя родня — не идиоты, — мистер Грейвс поморщился; его рука соскользнула прочь с плеча Криденса, и Криденс поймал её, не желая прерывать прикосновение. — Я не хочу вынуждать тебя открываться, если ты не готов. Мы можем потянуть время. Неделю, месяц... до выпускного, если повезёт. Но — в конце концов, рано или поздно, так или иначе — правда выйдет на свет, и тогда нам придётся разбираться с последствиями. Причём не только с их реакцией на наши отношения, но и с их реакцией на нашу ложь. Так что... я предпочёл бы не откладывать неизбежное. Он был прав. Тина уже их раскусила; пожалуй, она была даже слишком наблюдательной: в момент, когда она вела расспросы, — вчера, целую вечность назад, — Криденс мог с чистой совестью всё отрицать, потому что на тот момент он говорил правду. А теперь... обстоятельства изменились. И врать Криденс не любил. Но прежде, чем он успел сформулировать ответ мистеру Грейвсу, откуда-то сзади внезапно раздался знакомый голос: — Криденс? Чувак! Вздрогнув, Криденс обернулся. И — да, там они стояли: его друзья. Ньют, Тина и Куинни. Они глядели на него, и Криденс вдруг понял, что держит мистера Грейвса за руку. Сверкнуло, и с небес посыпался дождь и первый мокрый снег. — В машину, — приказал мистер Грейвс. — Садитесь все. Спорить никто не стал. Криденс по обыкновению устроился на переднем сидении; это был повод не смотреть в глаза Ньюту, который вместе с сёстрами Голдштейн сидел сзади. Мистер Грейвс вёл машину ровно и как будто был совершенно спокоен. Все молчали. — Дядя Перси, — позвала Куинни наконец, спустя пару минут этой вязкой, напряжённой тишины. — Куда мы едем? — Ко мне домой, — сказал мистер Грейвс. — Нужно поговорить. — Значит, я была права? — требовательно спросила Тина. — Вчера, когда... — Вчера, — перебил Криденс, — ты была неправа. — А сейчас? Я тоже ошибаюсь? — Тина, — мистер Грейвс бросил предупредительный взгляд в зеркало заднего вида. — Не отвлекай меня, пока я за рулём, хорошо? Потерпи. Приедем — поговорим. Поджав губы, Тина замолчала. В зеркале Криденс заметил, как Ньют взял её за руку и легонько сжал в качестве поддержки. — Что вы вообще делали в моём районе? — спросил Криденс. — Вы все живёте за несколько кварталов. — Мы тебя искали, — сказала Куинни, и Ньют эхом отозвался следом за ней. — Да! Мы за тебя беспокоились, приятель. Тина сказала, что-то случилось. Я сразу к тебе побежал, как услышал. — Мог бы позвонить... — Ага, как же, — Ньют фыркнул. — У тебя же вечные проблемы с телефоном. То сломаешь, то потеряешь... — Нет. Никогда. Я слежу за своими вещами. А телефон у меня мать отнимала, — Криденс посмотрел вниз, на собственные руки. — Но больше она у меня ничего не отнимет. Прозвучало зловеще, и Криденс беспокойно нахмурился. Но никто не задал уточняющих вопросов, так что и Криденс решил отложить объяснения. Мистер Грейвс был прав: о таком не разговаривают в машине на ходу. Пока они добирались, погода совершенно испортилась. Мокрый снег вперемешку с дождём валил с мрачно-дымных небес. Им чудом удалось не слишком вымокнуть, пока шли от парковки и поднимались. Но мистер Грейвс всё равно раздал всем пледы и настоял, чтобы они сели пить свежезаваренный ромашковый чай. Возможно, он просто тянул время. Наконец, все обсохли и согрелись. Мистер Грейвс стоял за кухонной стойкой, отгородившись ею как баррикадой; Криденс решил к нему присоединиться. Так они и стояли, двое против троих. Неловкое молчание давило на нервы, но Криденс и сам не знал, с чего начать. К счастью, среди них был тот, кто физически не выносил долгой тишины. — Итак, — Ньют поставил чашку на кухонную стойку. И посмотрел на Криденса. — Что именно вчера произошло? — Много всего, — Криденс глянул на мистера Грейвса. Тот кивнул, мол, можешь продолжать. Криденс продолжил: — Если вкратце, то... я гей. Я признался матери, и она выгнала меня из дома. Мистер Грейвс предложил мне остаться у него, так что... я останусь здесь. По крайней мере, на какое-то время. Ну... вот. Сказал, как есть. Это — выжимка их истории, верно? Самое главное. А животрепещущими подробностями делиться ни к чему. Криденс ожидал, что друзья удивятся, хоть немного, но никто и бровью не повёл. Ньют моргнул только, но ничего не сказал. — Вы держались за руки, — наконец вымолвила Тина. — Держались, — признал Криденс. Нет смысла отрицать очевидное. — Это что, преступление? — Нет, но... — Тина нерешительно перевела взгляд на мистера Грейвса. — Дядя Перси, ты... вы... Почти демонстративно мистер Грейвс взял Криденса за руку. — Мы вместе, — сказал он. Вот теперь они удивились. — Тина, послушай меня. Как это выглядит со стороны, я прекрасно понимаю, — мистер Грейвс вздохнул. — Уязвимый молодой человек обратился ко мне за помощью, а я воспользовался его доверчивостью. Так? Или ты думаешь, что это из-за связи со мной у Криденса начались проблемы с семьёй? Тина нахмурилась. — Я уже не знаю, что думать, дядя Перси. Я была о тебе лучшего мнения. Мистер Грейвс кивнул. — Я не стану утверждать, что ты ошибаешься... — стоп, что? — Ты права, и я горжусь тобой. Твоей проницательностью, храбростью... Ты не идёшь на компромисс с моралью, и за это я могу тебя только похвалить. Ситуация сложилась непростая, и меня радует, что вы с Криденсом дружите. Ему сейчас как никогда нужны друзья. И нужно, чтобы вы за ним приглядывали. Наши отношения действительно нельзя назвать сбалансированными, и поскольку ты, Тина, и ты, Куинни, как близкие мне люди, которые в состоянии оказать на меня влияние, в то же время дружны с дорогим мне человеком, которому я ни в кое случае не хочу навредить, я могу лишь порадоваться. Потому что я знаю, что вы вмешаетесь в случае необходимости, что вы поможете ему — даже если это будет иметь печальные последствия для меня лично. Потому что безопасность Криденса для меня важнее собственной. Тина молча переглянулась с Куинни. Речь мистера Грейвса явно произвела на них впечатление. Криденс и сам не знал, как реагировать. — Эм... у меня есть вопрос, — подал голос Ньют. — Криденс, приятель, когда ты мне про студента заливал... это же он, да? Тот самый парень. Мужчина. Или... когда вы вообще сошлись? — Вчера, — честно признал Криденс. — И да, это он. — Тогда почему ты сказал, что он студент? — Я не говорил. Ты это сам додумал, когда я упомянул колледж. — Так это всё правда? — Ньют перевёл хмурый взгляд на мистера Грейвса. — Вы помогаете моему другу поступить в колледж? — Я буду счастлив помочь Криденсу в любом начинании, мистер Скамандер, — мистер Грейвс, положив руки ладонями на стойку, чуть наклонился вперёд. — Между прочим, рад знакомству. Наслышан о вас от племянниц. Ньют скорчил рожицу, а Тина вдруг ахнула. — Это же я виновата. Это я тебе о нём рассказывала... — зажав рот рукой, она покраснела. — Про секту, про неблагополучное семейство... естественно, ты решил проверить. Боже, если она из-за этого так с ним... из-за меня... Уставившись на Криденса, она в ужасе помотала головой. Криденс хотел было сказать, что это здесь ни при чём, но его опередила Куинни: до того тихонько попивавшая чай, она отставила чашку и обернулась к сестре. — Тина, пожалуйста. Успокойся. Ты тут ни при чём. И ты знаешь, что дядя Перси — хороший человек. Он и мухи не обидит. — Все родственники маньяков так думают! — воскликнула Тина. Всплеснув руками, она зашагала по комнате из стороны в сторону. — Вы все с ума сошли, что ли? Наш одноклассник! Куинни, ему столько же лет, сколько нам. Наш дядя с мальчиком нашего возраста! Как ты можешь считать это нормальным? — Ты видишь что-то ненормальное в нашем возрасте? — Куинни улыбнулась, милая и вежливая, но почему-то от её безмятежной улыбки у Криденса мороз по коже прошёл. Судя по тому, как Тина вздрогнула, не у него одного. — Себя же ты достаточно взрослой считаешь, нет? Ты определилась с будущей карьерой и с человеком, с которым хочешь провести жизнь. Через месяц тебе будет восемнадцать, ты будешь совершеннолетней. А у Ньюта день рождения только в начале июня. Ты что, бросишь его на полгода из почтения к законам? Ньют разинул рот, и даже мистер Грейвс поднял бровь. — Разумеется, нет, но... — Тина помотала головой. — Семнадцать и восемнадцать — не то же самое, что восемнадцать и тридцать восемь. Это — это же плохо! — М-м, не согласна, — Куинни изящно повела плечами. — Последние два месяца, что они встречаются... они выглядят счастливыми. По-моему, это им на пользу. Настал черёд Криденса разинуть рот. — Ты знала? Откуда? Куинни рассмеялась. — Ох, дурашка, я же не слепая. Ты забыл, как просил у меня телефон? Когда мне твоя мать позвонила, я проверила журнал звонков, — боже... сообщения-то он удалил, привычка; а вот про звонок даже не подумал. — И потом, конспираторы из вас двоих никудышные. То ты после школы идёшь не в ту сторону, то у дяди Перси телефон выключен... я даже видела однажды, как вы вместе в машину садились. Или вот мы недавно у Ньюта ночевали — дядя Перси, ты же даже покраснел, когда спрашивал, какие сэндвичи “ваш друг Криденс” любит. Это, кстати, было довольно мило. Мистер Грейвс, застигнутый врасплох и с поличным, смутился. Криденсу, пожалуй, понравилось бы это выражение на его лице — если бы вся ситуация не воспринималась как абсурд. — А по-моему, всё это довольно стрёмно, — сказал Ньют. — Но других вариантов я не вижу. Чувак — тебя мать совсем из дома попёрла, да? Назад не примет? — Нет. Ни за что, — сказал Криденс. — Я и сам не вернусь. — Плохо дело, — Ньют взъерошил собственную макушку. — Слушай, если тебе больше некуда податься... я со своими родителями поговорю. Останешься у нас. — Нет, — повторил Криденс. — Не нужно. Спасибо за предложение, правда, и за беспокойство. Но... вы напрасно волнуетесь. У нас всё хорошо. Я здесь потому, что я хочу здесь быть, и никто меня ни к чему не принуждает. И... скорее всего, я здесь надолго. Мы поэтому и решили рассказать вам правду. Он глянул на мистера Грейвса в поисках поддержки. Тот кивнул. — У нас всё серьёзно. — И это ты маме с папой скажешь? — Тина скрестила руки на груди. — Что у тебя “всё серьёзно” с нашим одноклассником? И как они, по-твоему, отреагируют на такие новости? — Вашей матери тридцать шесть лет, Тина. Ты арифметику помнишь? Посчитай разность со своим возрастом и подумай, что она может мне сказать, — мистер Грейвс хмыкнул. — По меньшей мере, я надеюсь, что ваши родители в состоянии признать Криденса самостоятельным человеком, который способен отвечать за свои решения. — Меня больше твои решения беспокоят. Ты же взрослый, дядя Перси! Ты должен понимать, что делаешь! А вместо этого... ты совершаешь ошибку. — Если так, то это — лучшая ошибка в моей жизни. Тина прикусила губу. — С ума сойти. Я думала, что знаю тебя, — тихо сказала она. — Не знаю, о чём вы думаете, но я со всем этим больше не хочу иметь ничего общего. Делайте, что хотите. С меня хватит. Я иду домой. До свидания. — Тина... Она и слушать не стала. Развернувшись, она чеканным шагом отчалила в прихожую обуваться. Куинни вздохнула вслед сестре. — Я с ней поговорю, — пообещала она. — Не бойтесь, она успокоится и всё поймёт. Со временем. Криденс в этом сомневался, но спорить с Куинни не стал. Мистер Грейвс тоже промолчал. Быстро чмокнув всех в щёку на прощание, Куинни поспешила за сестрой. В считанные минуты сестёр Голдштейн и след простыл; остался только Ньют. Он молча топтался у стола, явно не в своей тарелке. — Так, значит... — Криденс провёл пальцем по краю стола. Он не решался посмотреть другу в глаза. — Ты согласен с Тиной? Не одобряешь? Хмурясь, Ньют пожевал губу. — Не то, чтобы прямо. Но это всё... странно, нет? — сказал он наконец. — То есть, ты вроде как счастлив, и я за тебя вроде как счастлив. Но — он же реально старый. Уж простите, мистер Грейвс. — Ничего страшного, мистер Скамандер, я не обижаюсь на правду. Криденс вздохнул. — Персиваль, — имя звучало ещё непривычнее вне уединённой обстановки. В постели звать мистера Грейвса по имени казалось естестественным; в присутствии Ньюта? Неловко. Но, пожалуй, надо привыкать. — Вы не возражаете, если я провожу Ньюта до дома? Я хочу поговорить с ним наедине. Мистер Грейвс посмотрел в окно. — Погода для прогулок не лучшая. Если хочешь, вы можете поговорить здесь, я пойду в машине посижу. — Не надо, я хочу пройтись. Зонтик у вас есть? — Найдётся. Вдруг мистер Грейвс приблизился и поцеловал его — в щёку, целомудренно и вежливо. Криденс всё равно зажмурился и расплылся в дурацкой счастливой улыбке. Ньют издал какой-то панический звук, похожий на кудахтанье. — Это... вы... я, того, в коридоре подожду! Вот так, минут десять спустя, Криденс и Ньют оказались на улице под ледяным дождём. Зонтик нашёлся — один, чёрный и огромный; они поместились под ним вдвоём и шли, оба держась за ручку и время от времени сталкиваясь локтями — порывы ветра раскачивали зонтик из стороны в сторону. Настоящий шторм. — Может, это была плохая идея? — спросил Ньют. — Я самого себя едва слышу за этим шумом... — Просто пойдём со мной, — сказал Криденс. И они пошли. Вода была повсюду. Мутные потоки неслись по асфальту, крупицы — не то град, не то снег — манной сыпались с небес, ударяясь и впиваясь во всё подряд, будто камни в тело осуждённого на смертную казнь грешника. Несмотря на укрытие зонта, тонкие прохудившиеся ботинки Криденса быстро промокли насквозь, и ступням стало холодно. Но ему было всё равно. Когда он заприметил поворот на знакомый переулок — ближайшую дорогу домой... нет, не домой, это место больше не дом ему, да и не было никогда... Криденс повернул в переулок, и Ньют последовал за ним. Там, чуть не дойдя до конца, они остановились. — Смотри, — Криденс махнул рукой в сторону выхода. — Куда? Тут ничего нет, — сказал Ньют, и Криденс кивнул. — Именно. Разумеется, что-то перед ними всё же было — сетчатый проволочный забор с кособокой калиткой, мусорный бак; дальше дорога, и через дорогу — здание. Дом. Там жила мать Криденса; там умер его отец. — Стой, кажется, отсюда видно ваше окно... — Ньют, щурясь, задрал голову повыше. — Ты его мне хотел показать? — Нет. Старое кухонное окно действительно виднелось вдалеке. Оттуда — когда-то давно — выбросился отец, допившийся до галлюцинаций; но Ньюту об этом знать ни к чему. Потому что Криденсу и самому уже всё равно; его это больше не касалось и не волновало. — Здесь ничего нет, — сказал Криденс. — Мне незачем сюда возвращаться. Ничего хорошего меня здесь не ждёт. И не держит. И не связывает. Он умолк, собираясь с мыслями. Озадаченный Ньют терпеливо ждал продолжения. — Когда мы впервые встретились с мистером Грейвсом, он сказал, что мне нужно найти свой голос. И он был прав. Это место... — Криденс поёжился. — Здесь я чувствую себя безголосым. Немым. Сколько ни кричи, сколько ни молись — никто не услышит. И моя мать, она не слышит, она не видит меня — я для неё чужая тень, сырой материал, глина для лепки. В чём-то я её понимаю, поэтому даже злиться на неё не могу. И, наверное, я всё-таки люблю её. Я не желаю ей зла. Я хочу, чтобы она выздоровела и жила счастливо. Но, боже... я никогда в жизни больше не хочу её видеть. Он замолчал. — Знаешь, — Ньют нахмурился. — Ты сейчас говоришь как Тесей. — Ну, ты сам назвал меня братом от другой матери, — Криденс улыбнулся. Затем он снова взглянул на проклятое здание. — Ньют, я ненавижу этот дом. Я сам не представлял, насколько сильно хочу выбраться... пока не выбрался. Сейчас — я порог её квартиры переступать не хочу. — Я же говорил, можешь пожить у нас, — сказал Ньют, но Криденс помотал головой. — Нет, ты не понимаешь. Я благодарен тебе за предложение, правда, но у вашей семьи и без меня проблем хватает. Если бы я остался с вами... в конце концов твои родители созвонились бы с моей матерью, поговорили бы между собой как взрослые люди — без нас, детей — и тогда мне пришлось бы вернуться. А я не хочу возвращаться. Никогда. Он посмотрел на далёкое кухонное оконце. — Я хочу сжечь своё прошлое. И да, возможно, мистер Грейвс вручил мне зажигалку, но это мать пропитала всё керосином — задолго до него. — Гм... Ты же не собираешься на самом деле поджечь свою квартиру? Внезапное предположение застигло его врасплох, и Криденс рассмеялся. — Нет, конечно. — Тогда зачем мы сюда вернулись? — спросил Ньют. — Сам не знаю, — признался Криденс. — Я просто хотел рассказать тебе правду. Ньют... Прости, что я так долго тебе врал. Сначала казалось, что нет смысла об этом говорить, а потом было уже поздно — слишком много всего случилось. Если бы я сразу тебе сказал про мистера Грейвса... — Да забей, я не сержусь. Мутно всё это, да, но я же тебе тоже не всё про нас с Тиной рассказываю, — Ньют пожал плечами. — Вот чего я реально не понимаю, так это что ты в нём вообще нашёл. С него же песок сыплется! Если бы за мной сорокалетний мужик ухлёстывал, я бы его близко не подпустил. Страх-то какой. — Зато он хотя бы знает, что делает, — воспоминания о прошлой ночи вспыхнули в памяти, и Криденс опустил взгляд. Боже. При свете дня почти не верилось, что они действительно занимались такими вещами. — Он меня уважает. Он весёлый, внимательный... с ним можно говорить о чём угодно, дурачиться, и он никогда надо мной не издевается. Он слушает мои сочинения, восхищается моей фантазией, учит меня играть в шахматы... и вообще, ты его видел? Какая разница, сколько ему лет. Он выглядит как античный герой, как Ахиллес или Александр Македонский какой-нибудь. Ньют задумчиво хмыкнул. — Ну, ладно, что-то есть. Для античного героя он действительно неплохо сохранился. Не в моём вкусе... ну, да мне и не надо. Раз уж тебе он по душе... Делайте то, что делает вас счастливыми, так говорят? Вот и делайте. Друг друга. Криденс не сразу понял шутку, но когда понял — расхохотался. — Ньют! — Да что? — Ньют ухмыльнулся. — Наслаждайся, говорю, пока не поздно, а то у него скоро без таблетки не встанет. Или что, уже не стоит?.. — Всё у него в порядке! Ньют засмеялся, и этот заразительный смех перекинулся Криденсу, хоть его и раздирало мучительное смущение. Но с Ньютом смеяться было легко, и в этом безрассудном хохоте растворялись все тревоги. Наконец, они кое-как успокоились. — Слушай, я серьёзно, — сказал Криденс. — Мистер Грейвс мне помогает. Дело не только в жилье или деньгах, или... в сексе... это всё здорово и приятно, кое-что даже... очень приятно. Но смысл не в этом. То, что он мне предложил, что я нашёл в нём... спасение. Знаешь, я ведь ужасно боялся — я самого себя ненавидел за то, что я такой. Я думал, лучше совсем ничего не чувствовать, чем хотеть... такого. Быть с мужчиной. Ньют улыбнулся. — Я помню. Ты говорил, что книжки любишь больше, чем людей. — Я ненавидел себя, — повторил Криденс. — А потом я встретил его, мы стали разговаривать, и я понял... ненависть к себе это способ уйти от ответственности. Ты говоришь: я ненавижу себя. Тем самым ты отказываешься от себя, от той части, что болит. Отрезаешь от себя кусочек, вроде как это больше и не ты — ведь ты же ненавидишь такое поведение, и “настоящий” ты никогда бы так не поступил, никогда бы не захотел подобного. Ты делишь себя на “допустимое” и “ненавистное”, и так избавляешься от чувства вины. Только это не помогает. Потому что свет и тьма не существуют друг без друга. И я... существую как единое целое. Плохое и хорошее, это я — не выдумка, не воображаемый друг или враг, не фантастический зверь, нуждающийся в обуздании. Это всё я. И когда я встретил мистера Грейвса... мы говорили обо всём на свете, и он принял меня со всеми недостатками. Он меня понимает. И я начинаю понимать его. Это... необыкновенное чувство. Вокруг всё ещё бушевала непогода. Тяжёлые капли сыпались с неба, плотные как градины, оглушающие, подавляющие, и под ногами всё мешалось в слякоть, в грязную кашицу. Костяшки пальцев Ньюта, сцепленных вокруг рукояти зонтика, побелели — от холода, от напряжения? Зонтик покачивался на ветру. — Чувак, не пойми меня неправильно, но... — Ньют посмотрел Криденсу в глаза и, насупившись, свёл брови. — У тебя в голове — хтонический хаос. Ты ненормальный. И... я тебя люблю. — Я тоже тебя люблю, — легко сказал Криденс. Потому что это была правда. Ньют был его первым и лучшим другом, единственным на свете человеком, который возился с ним без всяких задних мыслей и скрытых мотивов; пусть они не всегда друг друга понимали, даже часто не понимали, но — они были важны друг для друга. По-настоящему. И именно благодаря Ньюту и его выходкам Криденс встретил мистера Грейвса. — Лучшие друзья до конца времён? — Криденс никогда не произносил это первым, это всегда были слова Ньюта. Но в этот раз — сейчас — он хотел, чтобы Ньют знал: это правда. У Ньюта загорелись глаза. — Лучшие! Вода не разольёт, шайтан не разведёт! — подтвердил он, сияя улыбкой до ушей. Впрочем, он тут же поморщился. — Блин, как это по-гейски звучит... — Ну, я всё-таки гей, — усмехнулся Криденс. Странно было признавать это вслух, но в то же время — хорошо. Он наконец мог говорить уверенно и свободно. — Так что, наверное, привыкай. — Тьфу ты, — хихикнул Ньют. Они стояли в пустом переулке, а небо истекало ледяным ливнем будто кровью из разорванной артерии; и Криденс вдруг подумал, что это, может быть, и хорошо. Этот дождь — очищение, буйство стихий, красота в первозданном виде; потоп, крещение. Новое начало. И тогда Криденс, зажмурившись, выпустил зонтик. Он шагнул вперёд, под дождь, и раскинул руки; и когда в него впились тысячи ледяных капель, он засмеялся. Он думал о своей новой жизни и о Персивале Грейвсе, который ждал его дома, и он смеялся — легко, радостно, от сердца. — Ты абсолютный безумец! — воскликнул Ньют. Но потом он сложил зонтик и взмахнул им как шпагой против дождя, и с весёлым возгласом присоединился к безумной выходке Криденса. И Криденс подумал, что эта фраза — всё-таки, пожалуй, комплимент.