Старушка Петти

      Петунья вложила счет из магазина в маленький блокнотик и удовлетворённо хмыкнула. Выбила-таки себе скидку, несмотря на несговорчивость продавцов. Она заказала новые обои в гостиную, ведь именно гостиная — лицо дома. Да и к тому же, старые обои местами отваливались, что просто выводило ее из себя, глаза вечно натыкались на это убожество. Вчера Петунья весь день упражнялась в уменьшающих чарах, так что они снова получались превосходно, значит, выносить мебель не понадобится. Быть волшебницей невероятно здорово! Особенно теперь, когда она вошла в привычную колею дел и забот. Быт отвлекал Петунью от глобальных проблем. Быт, не нарушенный Верноном. Сколько лет она жила по его правилам и теперь, наконец, могла устанавливать свои. И это было чертовски приятно. Ни перед кем не отчитываться, кроме самой себя, делать все по своему вкусу, позволять себе маленькие слабости, как, например, сводить мальчишек в кафе, вместо обеда дома. Правда, приходилось следить за порциями Дадли, но это — малая плата. Сын на вид сбросил пару фунтов, и Петунья праздновала победу. А Гарри так вообще расцвел, не сидя в чулане, а гуляя и играя с новым другом. Том Петунье понравился, хотя честно, ей бы понравился любой друг Гарри, просто за то, что он есть. Она волновалась лишь, что Дадли не хотел заводить друзей на новом месте. Они могли бы хорошо на него повлиять. Но он предпочитал общаться с Пирсом, Броуди и компанией, — с этими, как сейчас понимала Петунья, весьма сомнительными ребятами. С этим надо было что-то делать, тем более, Дадли уже немного освоился в новом месте и даже пару раз начинал качать права, но она быстро остудила его пыл. Он боялся магии и это было нехорошо. Он же сам маг, ему нельзя бояться себя, это может привести к большим проблемам. Петунья ясно понимала, что это ее вина. Она тогда не сдержалась, и показала самую неприглядную сторону магии. Как исправить ошибку, она не представляла. Одна надежда была на Хогвартс — он даже из скептично настроенной Петуньи сделал восхищенную девчонку в свое время. Хотя была еще одна мысль, немного глупая, но шанс был. Для этого она собиралась встретиться на выходных с Церерой и Янусом и отблагодарить их за помощь ужином в ресторане. Ресторан выбрала Церера, и он был где-то в Шотландии, на магической улочке. Как раз то, что надо.       А пока стоило заняться физическим здоровьем Дадли. Диета — это хорошо, но мало. Да и потом, любой возможности отвлечь его от компьютера Петунья была рада.       — Дадли, — постучала она в комнату сына, куда с появлением в нем письменного стола переместился компьютер.       — М-м, — послышалось из-за двери. Петунья расценила это как приглашение. Она вошла в обновленную комнату с большой кроватью, занимавшей половину пространства. На стенах крепились постеры с какими-то играми, постель была смята, шкаф с одеждой открыт и из него торчали брошенные на дно вещи. Петунья покачала головой.       — Дадли, мы же договорились, что ты будешь держать комнату в приличном виде.       — А что в нем неприличного? — не поворачиваясь, ответил сын.       — Кровать нужно заправлять, вот что. И почему твои вещи валяются, а не висят? Кто их будет вешать?       — Тебе не нравится, ты и вешай.       — Дадли Дурсль! Как ты разговариваешь с матерью? И повернись, когда с тобой говорят взрослые!       Дадли неохотно повернулся.       — Я почти завалил этого монстра, — недовольно проворчал он.       — Монстр подождет, а я нет. Быстро заправил кровать и повесил вещи. И чтобы всегда это делал, без напоминаний. А то не разрешу больше звонить в Литтл-Уиннинг. Понятно?       Дадли тяжело засопел, но признал поражение. Медленно, он начал приводить комнату в порядок.       — А зачем тогда ты нужна, — услышала его бормотание Петунья.       — Я тебе не прислуга, а мать, Дадли. И я не всегда буду рядом. Моя задача сделать все, чтобы ты пришел во взрослую жизнь самостоятельным и подготовленным. А не подтирать твой зад до совершеннолетия, — брезгливо ответила Петунья, вспоминая свое поведение до прозрения. Если бы так и продолжалось, ее сына ждал бы большой сюрприз лет в восемнадцать. Или сколько там ей отмерили? Он был бы полной размазней, не приспособленным к жизни человеком. Нет, не такого она хотела для Дадли.       Наконец, труды сына подошли к концу. Он явно устал, скорее от злости на мать, чем физически, но это все равно было неприятным симптомом. Петунья села на заправленную кровать.       — Дадли, тебе надо заниматься спортом. Поэтому я записала тебя в бассейн. Будешь плавать под присмотром тренера. Завтра первое занятие.       — Плаванье для девчонок! — вспыхнул Дадли. — Я не пойду!       — Как миленький пойдешь. И с чего ты решил, что это для девчонок? Этот спорт развивает все группы мышц, разве это плохо?       — Не пойду! Не могла меня на что-то другое записать? На борьбу или карате…       — Ну уж нет! Обойдешься, — «Ты и так достаточно агрессивен, плаванье хоть успокаивает». — Я сказала: плаванье, значит, плаванье. Или никакого компьютера.       — Ха, захочу и буду играть!       — Нет, если я обрежу все провода. Выбирай.       Жестко, но иначе капризы сына было не прекратить. Честно говоря, Петунье даже нравилось это, где-то в глубине души. Она плясала под дудку своего сына годами. В этом было что-то унизительное и сейчас она словно расплачивалась за те унижения.       Дадли явно обдумал ее слова.       — Хорошо, — понуро согласился он. — Но задохлик тоже будет ходить на плаванье! Нечего ему прохлаждаться.       Требование удивило Петунью.       — Хорошо, Дадли, Гарри я тоже запишу. Договорюсь с тренером. А после каждого занятия я разрешаю съесть по мороженому.       — Я хочу сэндвич.       — Ладно. Отходишь пять занятий — получишь сэндвич.       — Из магазина за углом! Из Литтл-Уининнга!       — Хорошо, — просто согласилась Петунья. Это несложно. К тому же, пора уже снова научиться нормально аппарировать.       Внизу зазвонил телефон. Дадли бегом кинулся к нему.       — Договорились, — в пустоту сказала Петунья. Она встала с кровати и вышла в коридор.       — Па! Это я! Я скучал… — услышала она голос Дадли. Вернон! Как он узнал?! Петунья опрометью кинулась вниз, к телефону.       — Но я же… я…       Бледный Дадли стоял с трубкой в руке и по его щекам катились слезы. Петунья никогда не видела, чтобы ее сын так тихо плакал. Она выхватила трубку у сына из рук.       — Что ты ему сказал, дерьма кусок?!       — Правду, что он — сопливое отродье, которое не имеет права называть меня отцом, — ответил Вернон. Петунья сжала кулаки.       — Зачем звонишь? Как ты нашел наш телефон?       — У Перкинсов есть определитель номера, они мне сообщили, что Дадли часто им звонит. Не знаю уж, кто там пригрел тебя с твоими выродками, но мне и не интересно. Наверняка твои ненормальные дружки. Это же они провернули эту аферу с разводом? Знай, ты не получишь от меня ни цента!       — Еще посмотрим. Как бы ты ни хотел обратного, Дадли — твой сын. Если надо, приставы заставят тебя платить на него алименты.       — Он — выблядок! Твой и только твой! У меня не может быть ненормального сына, ты его с кем-то нагуляла! И врала мне столько лет! Я заставлю тебя выплатить мне все, что я на него потратил!       — А ты докажи, что он не твой!       — И докажу! Я узнал, есть тест на отцовство! Мне не жалко никаких денег, лишь бы не иметь с вами ничего общего!       «Спокойно, спокойно».       — Отдай стоимость половины дома, и мы исчезнем из твоей жизни.       — Еще чего! Это мой дом! — орал Вернон, и Петунья четко видела его красную от гнева рожу. — Я его купил! Для своей семьи! А не для всяких проходимцев!       — А я его держала в порядке! Одиннадцать лет!       — Фигу тебе, а не дом! — от крика Вернон охрип. — Ничего не получишь, ты, жалкая су…       Петунья бросила трубку. Голова разболелась от криков Вернона. Она не ждала, конечно, что будет легко, но сносить истерики бывшего мужа в ее планы не входило. Надо было посмотреть, как там Дадли.       Дверь в комнату сына была заперта. Петунья замешкалась, но в итоге все же открыла ее Аллохоморой. Дадли сидел на кровати и смотрел в точку у себя под ногами. «Только он успокоился… Чертов Вернон!». Петунья медленно подошла к нему, присела на корточки так, чтобы ее лицо оказалось почти вровень с лицом сына. Мокрым лицом.       — Он не имеет значения, — тихо проговорила она. — Ни одно его слово не имеет значения.       — Ты тоже меня не любишь, — тихо сказал Дадли. — Никто меня не любит. Вы все врали.       — Я люблю тебя, малыш, — сердце Петуньи сжалось. — С чего ты решил, что это не так?       — Ты строгая, ты ругаешься на меня, заставляешь делать черную работу, ты с Гарри милее, чем со мной!       «Он назвал его по имени», — мельком отметила Петунья и вздохнула.       — Дадли, я делаю все это, потому что люблю тебя. И хочу, чтобы ты вырос отличным парнем. Ты и сейчас отличный, — быстро добавила она, — но, давай по-честному, у тебя есть проблемы. Я хочу их решить.       — И потому ты меня била?!       Этого момента Петунья боялась, как огня. Что, что на такое ответить? Она сама себе не могла дать приличное объяснение своему поступку. Существовало ли оно вообще? Как можно бить ребенка?! Как она посмела?! Но надо что-то сказать…       — Ты бил людей, Дадли. Ты бил своего кузена. Просто так. Я просто не знала, как тебя остановить.       Это была правда. Которая не смягчала вину Петуньи, тем не менее.       — Мне нет прощенья, — тихо выдавила из себя Петунья. Дадли промолчал. Она судорожно искала слова.       — Я думала, что это справедливо. Но я не должна была этого делать ни в коем случае. Я тоже ошибаюсь, все ошибаются, Дадли. Прости меня, что мои ошибки так сильно повлияли на тебя. Я стараюсь их исправить.       Она осторожно приобняла сына.       — Я за тебя переживаю, Дадли. Я люблю тебя и хочу тебе самого лучшего. Просто поверь мне.       Сын не отстранился. Они молчали. Через время, Петунья, не разжимая объятий, пересела на кровать поближе к сыну. Он уткнулся ей в грудь. Наверное, он плакал, Петунья плакала. Столько боли было в ее душе, что она просто не могла сдержаться, ей казалось, что ее разорвет. Что же жизнь сотворила с ее семьей. Она была монстром много лет. Как перестать им быть? Как исправить все, что этот монстр сотворил? Что она сотворила? Никакая магия на это не способна. Ну и толку от нее? Хотелось просто выть от безысходности и отвращения к себе. Казалось, выхода из всего этого просто нет, как бы она ни старалась и что бы не делала.       «Не сдавайся», — шептало что-то внутри вопреки всему. Шептало голосом Лили. «Ох, Лили, если бы ты была жива, может, ты смогла бы спасти меня, моя гриффиндорка», — грустно улыбнулась Петунья. Она представила себе свою рыжеволосую сестру, юную и красивую, легко идущую по жизни и никогда не унывающую.       — Экспекто Патронум, — внезапно для себя сказала Петунья, вытаскивая палочку. Это заклинание никогда у нее не получалось. Серебристая дымка поплыла по комнате и вдруг приняла вид грациозной лани. Дадли поднял голову от маминой груди и заворожено посмотрел на патронуса.       — Это твоя тетя, — срывающимся голосом представила Петунья и заливисто засмеялась, крепче обнимая сына и покрывая его лицо поцелуями.       — Ма, ну, ма! — отбивался Дадли, а Петунья начала его щекотать, как в детстве. Она не дурачилась с сыном наверное с его лет пяти. Как же долго!       — Ма… ма! — смеясь, визжал Дадли, сам пытаясь пощекотать мать, но ему не удавалось.       — Сдаешься? — хитро спросила Петунья, не останавливая щекотки.       — Сда… юсь…       — Так-то, — удовлетворенно сказала Петунья и оставила сына в покое. Тот развалился на кровати, рвано дыша. Хотелось оставить его так, но Петунья не умела.       — Дадлик, — позвала она. — Давай начнем жизнь сначала. Забудем все, что было ранее. Станем лучше. Давай? — по-детски спросила она.       — Давай, ма, — выдохнул Дадли.