подсолнухи и разбитое сердце.

— Ты в порядке? — Чонгук спрашивает, будто волнуется, но на самом деле во взгляде пустота. Сегодня очередной день на унылой работе, погода оставляет желать лучшего — солнце нещадно палит, а Чон как всегда в чёрном. Вообще, носить в такую жару чёрное — почти самоубийство, но как там говорят — носишь тёмное круглый год, значит крутой? У него немного другие мысли на этот счёт. Теплая осень выматывает, силы кончаются, а после прекрасного холодного августа, проведённого в родном Пусане, возвращаться в Сеул совсем не хотелось. В Сеуле невыносимая работа и долги по квартире. В Сеуле есть солнце, а моря нет. А ещё в Сеуле Тэхён. Чонгук даже не знает, является ли последнее минусом или плюсом. Зато в Пусане родители. Родители, пляжный песок и прохладный ветер. Там можно на секунду представить, что Сеула в его жизни нет и не было никогда. В памяти всплывают моменты тех лет, когда он только переехал, почти ребёнок. Чонгук пытается это смахнуть, но разум не обманешь просто так. Он будет помнить его, даже когда забудет собственное имя. Тот, старый Сеул, счастливый Сеул, пусть и в темных тонах, но разбавлялся одним ярким, безумно светлым пятном — первой чонгуковой любовью. Его любовь была в дождях, в её волосах были тучи, а вокруг неё вился почти осязаемый табачный дым. Его любовь была в чёрном, и Чонгуку пришлось полюбить и этот цвет. Он смог влюбиться и в тучи, и в дожди; он привык к запаху сигарет и к красному полусухому вечером; он смирился с мрачностью. Мрачность с ним не смирилась. Столько всего случилось за эти годы, что и представить страшно. Вместо темноты у него теперь вот — яркость тэхёновой улыбки, его нежность, забота и беспечность. Забыть предыдущую жизнь оказалось довольно сложно. Но Чонгук думает, что неплохо справляется. Только привычки остаются те же. В его руках пакет с яблоками и бутылка крепкого красного. Он задаёт Тэхёну вопрос, а сам будто спрашивает самого себя. Или нет. Он спрашивает того, кого хочет увидеть, придя домой. Того, кто, возможно, будет не против ни чёрного цвета, ни чонгуковой холодности ни чёртовых яблок. Тэхён, на самом-то деле, любит клубнику. Но этот день для них обоих чуть хуже, чем другие. Тэхёну смотреть на отрешённого Чона достаточно больно. Смотреть на человека, которого любишь, и понимать, что абсолютно ничего не значишь — дерьмово. Быть с человеком, которого любишь, и понимать, что он любит не тебя… У Тэхёна пару недель назад разрушился мир. Но это мелочи. Он задавал Чонгуку вопросы об этом тысячи раз. Он пытался поговорить. Всё, что ему отвечали — «не выдумывай», «тебе кажется» и «какие глупости». Его уже тошнит от сладковатого запаха, который исходит от чонгуковой лжи. Но сейчас он не говорит об этом вслух. Все, что он отвечает, это: — Все хорошо. Ничерта не хорошо. Тэхёну плохо и больно. Он сидит в этих стенах, запертый на тридцать замков, один из которых — его откуда-то взявшая привязанность. Бросить Чонгука тяжело. Но быть с ним как-то тяжелее. Сейчас всего шесть, а в гостиной темно, будто уже за полночь. Бордовые шторы действуют на нервы, тяжелые и пыльные. Они напоминают мёртвые тушки на крюках в каком-нибудь мясном отделе. Он представляет вместо мяса свою собственную жизнь — почти ирония. Только чонгуковы руки, будто правда с крюками, пират чёртов, держит так сильно, что уйти не получается. Хотя видно, что ему это не сдалось вот ни разу. У них вместо штор — кровавая, протухшая любовь с истёкшим сроком годности, в ней жилки вранья, грубости и безразличия, вокруг неё летают трупные мухи. Им двоим уже нужно закопать её, похоронить наконец-то, но… Шторы всё так же висят на окнах их квартиры. Тэхён правда пытается шторы эти полюбить, вот только терпения с каждым днём все меньше и меньше, а холода в их квартире (и в чонгуковых глазах) все больше и больше. Пахнет алкоголем и яблоками, а ещё почему-то дымом. Чонгук в дверях снимает свой серый шарф, а Тэ сжимает подлокотник своего жёлтого кресла. Шарф уже закатаный, давно пора поменять, но Чонгук каждый раз упрямо надевает только этот. Это подарок от важного человека — так он говорит. Все шарфы, подаренные Тэхёном, Чон не надевает ни разу. А кресло тэхёново, вообще-то, уже красное. Чонгук недавно переставлял мебель, чтобы влез новый шкаф, а заодно купил отвратительный плед. Заодно, будто случайно. Так Тэхён ему и поверил. В мыслях поселилась ещё одна метафора их отношений — уж больно эта бордовая тряпка напоминала кусок кожи с внутренней стороны. Тэ всё равно сказал, что ему очень нравится. Он не хотел обижать Чонгука. Но тот, видимо, совсем не старался вернуть заботу обратно. Чон никогда не умел врать. Даже когда он произносил признание в любви, даже тогда он лгал и совершенно не пытался это скрыть. Тэхён тогда был слишком счастлив, чтобы это заметить, наверное. Но сейчас, прокручивая в голове чонгуков взгляд в этот день, он понимает, сколько стоят его слова. Абсолютно ничего. Тэхён смеялся пару минут назад, потому что смотрел комедию. Сейчас смеяться не хочется. Он немного улыбается, когда Чонгук уходит на кухню поставить покупки, а Тэ смотрит в его спину и пытается хоть там найти ответы. Ответ всё же приходит. Вместе с Чонгуком, который останавливается у холодильника. Сегодня кажется, что у того плохое настроение. А ещё у него покупки, внезапное желание поинтересоваться, как у Тэхёна дела, и сильно заметный бордовый засос ниже уха. Вряд ли бы Чон не заметил. Ещё и спросил в порядке ли Тэ. Тэхен выдыхает. Закрывает глаза, промаргивается, вновь открывает. Красное пятно остаётся на том же месте, сияет слегка фиолетовым. Как же сильно Тэхён ненавидит красный. И чёрный. У него уже скоро от одного вида на кресло и шторы будет проявляться рвотный рефлекс. Чонгук смотрит ему прямо в глаза. Тэхён выдерживает, не отворачивается, не пытается скрыться за широкой улыбкой — только откидывается в кресле и устало смотрит в ответ. — Зачем ты пришёл? — Тэ задаёт этот вопрос, хочет получить вполне вменяемый ответ, но, видимо, такая инициативность вводит Чонгука в тупик. — В смысле? — Зачем ты вернулся домой? — Предлагаешь мне на работе ночевать? — Предлагаю тебе ночевать там, где ты сегодня отлично развлёкся. У Чонгука нечитаемый взгляд. Он рукой проводит по шее, останавливается у уха и слегка вздрагивает. Он сейчас ждал скандал, но у Тэхёна больше нет сил. Сил и желания выяснять отношения. Тэ кивает, прикрывает глаза и ждёт. Чтобы Чон ушёл, испарился, исчез из его жизни или вернул всё как было до того, как они встретились. Когда Тэ был счастливым и беззаботным с целым сердцем и солнечной улыбкой, а что там было у Чонгука его не волнует. У Чона в душе боль. Всё ещё. Перманентная и постоянная, уже несколько лет с тех пор, как сердце вынули, забрали, поставить на место и вернуть уже не смогли — закончилась гарантия или было слишком испорчено, кто теперь узнает. Сегодня он встретил того, кто своими тонкими пальцами снова забрался в грудную клетку и начал перебирать всё, что там есть, чтобы, наверное, убедиться, что Чонгук всё ещё. И это было первое, что Юнги спросил. А Чонгук да. Сильно да. Всё ещё да. Они посидели в кафе, там Юнги рассказал ему о своих путешествиях, о своей прекрасной жизни после того, как он Чонгука бросил, уехал и не звонил даже. А сегодня улыбался, как тогда, сладко-сладко, что у Чона сводило зубы. И всё было бы как прежде. Наверное. Юнги брал его за руку и вис на плече, пока они шли по улице. Он спрашивал много чего, но Чонгук не мог ничего из себя вымучить. Он поцеловал его перед самым уходом, чтобы понять свои чувства. Но почему-то ещё больше запутался. Мин обнимал его за шею и гладил за ухом, а Чон слышал шумное дыхание своего Юнги и умирал. У Юнги красивые пальцы. Даже когда курит — выглядит как произведение искусства. Высокого искусства, которые элитарное, для ценителей. У него глаза совершенно потрясающие. Не такие огромные и влажные, не такие доверчивые и искрящиеся, как у… Всё равно прекрасные. У Юнги жёсткие волосы, они ложатся в пальцы не так, как… Юнги смеялся, и его смех как осколки стекла впивались Чонгуку в барабанные перепонки. Его смех был не таким громким и не таким искренним. Юнги говорил, и его голос казался Чону непривычно высоким. Когда он шептал, то хрипотцы не было слышно, а у Чонгука бежали мурашки по спине. В лучах солнца Юнги почему-то не сиял, а от его улыбки не бегали солнечные зайчики. Юнги был всё таким же красивым. Чонгук всё так же влюблён. Вот только забыть обиду безумно сложно, довериться тому, кто предал тебя однажды, почти нереально, а Тэхён… А дома тёплый Тэхён. Он совсем другой, совсем не Юнги. У него губы мягче и нежнее руки. У него добрее сердце и чище душа. Они расстались сегодня окончательно, а Чонгук высказал Юнги всё, что он о нём думает. Они поставили точку. У Чона наконец-то всё встало на место. И хоть он всё ещё, но теперь есть силы двигаться дальше. Были. Он молча стоит, потому что не знает, что говорят в таких ситуациях. Извиниться? Объяснить ситуацию? Тэхён в тусклом свете лампы кажется почти безжизненным. У него на лице оттенки красного от штор и чёрного, наверное, от Чонгука. Тэхёну совсем не идёт. Сегодня он это заметил впервые. — Мне уйти? — Чон тихо спрашивает, у него дрожит голос, трясутся руки, сердце хочет поиграть с дефибриллятором. — Да, — Тэ смотрит куда-то сквозь него. У него чёрные волосы, бледное лицо и нет улыбки. У Тэхёна сегодня завяли последние подсолнухи, в которых он так долго поддерживал жизнь, но только одна, пусть и небольшая, но искра красного огня — и всё закончилось. Почему-то именно сегодня. Чонгук смотрит на календарь на стене. Ровно три года, как они вместе. L’amour dure trois ans.* Срок годности вышел сегодня.