365 дней в Цитадели

Закончив с постройкой защиты для урожая, мечи разбрелись по комнатам и практически сразу смогли уснуть, полностью измотанные. В ночи поднялась страшная буря, то и дело громыхая раскатами грома с такой силой, что дрожала земля. Хасебе тоже наконец-таки смог уснуть. Тягучий сон медленно затянул его в неприятную темноту, такую же непроглядную как и ненавистный черный дымок, исходящий от нового владельца Цитадели. Хасебе снова был недвижим и холоден. В темноте блестело идеально отполированное лезвие, искрящееся в свете небольшой лампадки. Хасебе услышал треск, неприятный до боли, будто трескается хрящ ушной раковины, будто разлетается на мелкие щепки дверца шкафа, а вместе с ней человеческая плоть и кровь. Он снова увидел перед глазами застывший образ перепуганного слуги, почувствовал ледяную беспомощность и нежелание обрывать жизнь, а после ядовитый голос обволакивал, мерзко сжимая тисками горло, ненавистно нашептывая: «Нарекаю тебя Хешикири». Образ Оды Нобунаги черной тенью внезапно вырос перед Хасебе, темный силуэт до боли напоминал нынешнего владельца Цитадели, разве что вместо мерзко свистящей трости в руках он сжимает маленький клинок, хлопает себя по коленке и предаваясь хмелю воспевает хвалы Фудо Юкимицу, любимому клинку. И вот властная рука «Повелителя Мира Великого Оды Нобунаги», как он сам себя величал, разжимает сильные пальцы и перекладывает Хасебе мягко убаюкивая в чужие, непривычные руки. Человек этот приятен и достоин, Хешикири чувствует приятное тепло от этого человека, но все-таки прожигающая насквозь обида снова падает угольками и шипит прикасаясь к полу: «Ода Нобунага мертв! Да заберет его тело и душу огонь инцидента в Хонно-джи!» Хасебе просыпается в холодном поту и подрывается встать. Разодранные ладони обдает жар, будто он мгновение назад тушил ими костер. Голова вновь опускается на прохладный пол и взгляд встречает другой направленный на него взгляд. — Кошмары, да? — прошептал белоснежный силуэт из темноты комнаты, — Если бы не новое изобретение Ягена, мы бы уже давно переубивали здесь друг друга. — Давно не спишь? — вяло прошептал Хасебе и приподнялся на локтях. — Пару часов как, — ответил Цурумару и помахал руками в воздухе, — Жуткие сны о прошлом и такая же жуткая боль так и не дали мне нормально заснуть. — Вот как, — Хешикири подполз поближе и сел у стены, — Попробуй поспать. Моя очередь нести караул. Как только замечу, что тебя тревожит плохой сон, сразу же тебя разбужу. — Идет, — отозвался Цурумару и практически сразу, расслабившись, заснул. Он шел по холодному застывшему озеру, а где-то вдалеке в причудливом танце вилась пара японских журавлей. Красные макушки на черных головах — это единственное что было видно среди белоснежных перьев и не менее белоснежных сугробов. С неба одна за другой полетели плотные слипшиеся снежинки, которые, попадая на лицо, мгновенно таяли и текли по щекам крупными горячими каплями. Озеро под ногами резко сменилось вымерзшей землей, из которой торчали обрывки стрел, искореженные и поеденные огнем кусты, вспаханные ямы и осколки оружия. Сделав всего пару шагов, Цурумару оказался на краю огромной ямы и стоило ему только подумать «Вот так неожиданность», как земля под ногами провалилась и он резко ухнул вниз. Он оказался в ледяных объятиях, тонкие пальцы сжимали холодное красивое лезвие, которое в темноте могилы будто издавало белоснежное свечение. Смерть и невыносимая тоска сковали сердце меча и невиданные силы снова потянули его на свет. И только почувствовав снова тепло и запах свободы, эта же магия с силой толкнула его обратно в очередную могилу, в объятия очередного мертвого ребенка. От ощущения падения, Цурумару открыл глаза. По его щекам текли слезы, а рядом нависнув сидел Иватоши, который едва едва держался, клюя носом. Увидев, что белоснежный меч открыл глаза, Иватоши оживился. — Хасебе уснул, я его подменил. Тяжелая ночка, — прошептал он и склонился над Цурумару пониже, — Лицо у тебя такое измученное, ладошки сильно болят? — Сердце болит, — ответил Цурумару, — Вот скажи, что для тебя четырнадцать лет, когда сам ты существуешь как минимум тысячу? — Ну, не могу быть уверенным в том, что вообще существовал хоть когда-то, а-ха-хах. Но если даже сравнивать с тем годом, который я провел в этой Цитадели, то это ничтожно мало. А почему ты спрашиваешь? Цурумару промолчал. — Тебе бы тоже не мешало поспать. Я сегодня уже вряд ли усну. Но не успел Цурумару договорить, как Иватоши уснул облокотившись на свое колено, в той же позе как и сидел, не удосужившись даже лечь. Иватоши снился мост и огромная армия на нем. И разлетающиеся в разные стороны осколки мечей. Борозда прокладывалась сквозь огромную толпу воинов не имеющих лиц и конкретной формы, а борозда росла и росла, пока наконец толпа полностью не исчезла. И перед глазами Иватоши оказался приятной внешности мужчина, вызывавший на бой того, в чьих руках Иватоши сейчас находился. Красивый поединок, будто в замедленной съемки, смешивался с шумом воды, с криком чаек, с отдаленным гулом небольшого поселения, а позади лишь горы, а впереди лишь небо и свобода, безмятежная, вечная, такая, что не хватает хоть каких-то рамок, хоть каких-то ограничений. И вот Иватоши уже видит, будто сильно сверху, что тот мужчина и монах идут рука об руку, как братья, но картина эта сгорает в пламени, вырвавшимся с самого дна реки. И вот уже Иватоши, совершенно один и беспомощный стоит, не в силах пошевелиться, охваченный льдом и сталью, а рядом он, тот самый монах, пронзенный тысячами стрел, но продолжающий стоять на ногах. А позади лишь горы, а впереди лишь небо и свобода, безмятежная, вечная, нереальная, не настоящая. А стоит ли Иватоши сейчас рядом или все это сказки очередных чудаков, разносящих молву по городам, будто заразный лишай? И тяжесть нереальности происходящего пронзает сердце копья с такой силой, что хочется кричать. С такой чудовищной болью рассыпаются песни и сказки по земле, будто отрывая по кусочку от этого огромного сильного тела. А Иватоши, так и не поняв, сказка он или быль, стоит, словно монах Бэнкей на том проклятом мосту, не склонившийся под тысячами стрел и погибший стоя, и не может даже закричать, а от сердца отрывают и отрывают по кусочку. Наконец Иватоши смог разомкнуть веки. За рукав его тряс Хорикава. — Вы уснули сидя, лягте хоть, а то же неудобно, — мальчик улыбнулся и похлопал ладошкой по полу, — Я немного испугался увидев, что кто-то не спит, но еще больше я испугался, когда понял, что вы спите чуть ли не стоя! — Привычка такая, прости, — Иватоши улыбнулся и наконец, прилег, — Ты сам то чего не спишь? — Шторм так страшно шумит, как волны бьются слышно даже здесь, хотя море очень далеко, — Хорикава задумчиво посмотрел в тонкую щелку окна, окутанного пугающей черной дымкой. Иватоши внимательно всмотрелся в лицо Кунихиро, помолчал с минутку и все же решился спросить: — Это как-то связано с твоим прошлым, да? Хорикава не знал что ответить и опустил взгляд. Он немного помолчал, глубоко вздохнул и все же решил ответить. — Нет. С настоящим. Иватоши вопросительно смотрел на юного Кунихиро явно ожидая продолжения и тот продолжил: — Хиджиката Тошизо отправил своего юного помощника в ночь перед последним боем в своей жизни, чтобы уберечь юношу от ужасов войны. Он передал ему послание для своей семьи вместе с верным мечом Изуминоками Канесадой. Я же отправился в бой с ним. Я был рядом с ним в тот момент, когда пуля прошла через его тело. Я был беспомощен. Я много раз спрашивал, почему именно я должен был увидеть этот момент, а с другой стороны я был рад, что эта участь досталась мне, а не Кане-сану. После этого я прошел через сотни рук, а после очередной войны, когда был подписан указ о запрете хранения оружия они просто выбросили меня… то есть меч, они выбросили меч в море, вместе с сотнями других таких же мечей… В глазах Хорикавы стояли настолько горькие слезы, что Иватоши инстинктивно вытянул свою огромную ладонь, чтобы похлопать парнишку по плечу. — А, все в порядке, Иватоши-сан, — Хорикава вытер выступившие слезы рукавом, — Сейчас все хорошо и сейчас мое место здесь. Больше никакого одиночества и соленой воды и Кане-сан здесь со мной. Но шум моря все еще очень сильно пугает меня. Иватоши вытянулся на полу и тяжело вздохнул. — У каждого за спиной что-то такое, отчего бросает в дрожь. Но если держаться за такое прошлое, твое будущее станет еще хуже. Постарайся поспать, завтра нам нужны будут силы. Хорикава улыбнулся в ответ и лег неподалеку. Шум за окном начал потихоньку рассеиваться, а вскоре и вовсе пропал, полностью заглушенный каплями воды, бьющими в крышу. Вслушиваясь в эти капли, отбивающие марш, Хорикава наконец смог заснуть.

***

Совершенно сонные и вялые, ребята кое-как открыли глаза. Хотелось лишь помыться и лечь спать дальше, но из комнаты их не выпускал отвратительный черный дымок, да и израненные руки мочить тоже особо не хотелось. Достаточно бодрым был только Намазуо. Все посмотрели на него с некоторым недоверием. — Благодаря лекарствам Ягена, яд действует только в четверть силы, — зевая начал Хасебе, трогая неприятную щетину на подбородке, — Но даже при этом, я думал, что не переживу эту ночь, гадкие, отвратительные сны снились. Как тебе удалось выспаться, Намазуо? — А? — не понял Намазуо и сладко потянулся, — Мне снились креветки. И пикник на пляже с братом Ичи и остальными! Мечи недоверчиво перевели взгляд на мальчика. — А может быть это потому, что ты потерял память в пожаре? — предположил Цурумару и в ответ на его доводы остальные закивали головами, — Значит на кого-то вроде Намазуо этот яд не действует? — Похоже на то, — задумался Хасебе, — Намазуо и Хонебами случай довольно уникальный, все-таки, они практически ничего не помнят о своем прошлом. Надо сообщить об этом наблюдении Ягену. Раздалась ужасающая труба, оповещающая о начале нового дня. Ребята вновь собрались в центре комнаты, и раз они не могут помочь никому снаружи, то попробуют справиться с ситуацией мозговым штурмом.