течный братик

— Оу. Он у тебя чо озабоченный? — С чего ты взяла? — Хочет меня, — самодовольно изрекла Хани, будто выдала весомый аргумент. Я повел плечами и прислушался, не идёт ли Чимин. — Ладно тебе, не расстраивайся, что влюбился в брата, а не в избранного. Если хочешь, можем его проверить… Ну, настолько ли он жаждет секса, как я думаю? Чем быстрее узнаешь всю правду, тем быстрее освободишься. Чимин включил Роллинг Стоунз на ноутбуке, который находится в гостиной, и вернулся к нам на кухню. В этот момент Хани подмигнула мне. «Sex Drive» в исполнении любимой группы задал атмосферу озорства, и собравшиеся понемногу задвигались в танце. — У нас с Юнги возникла потрясающая идея! Только скажи, к тебе вроде придти кто-то должен? — Нет, — ответил Чимин, — Сегодня я уже никого не жду. Весь оставшийся день Юнги провел в кабинете, собираясь закончить главу, ему хотелось немедленно опорожнить скопившиеся в голове сгустки говна. Он твердо уверовал, что если не сделать этого заблаговременно, то оно затвердеет и начнутся проблемы со здоровьем, со сном и тогда уж о писательстве можно будет забыть. Но по теме ничего особенного ни шло, так, молодой писатель решил оставить какие-то заметки в дневнике, а позже с ними поработать.

Я мало что сочинил за последнее время, изредка высыпался и совсем не пил кофе, с людьми общался скорей отрешенно, чем с интересом. Сейчас ощущаю переход к другому этапу, более жизненно плотному, что позволит мне вновь вернуться к писательству. Но, как ни странно, за всё то время, что я пребывал в простейшей бытовой реальности, я ни умом, ни телом не замечал повседневности.

Подобного рода вещи, написанные им наспех, всегда задавали нужный тон, как разминка перед силовыми нагрузками, как два стакана воды перед едой или как прелюдия перед сексом. Юнги уже был готов вернуться к основной работе над текстом, как вдруг осознал, что за окном глубоко за полночь. И почему никто не проведал его? Вероятно, Чимин поберег нервы брату, заверив Хани не соваться к нему сейчас. Юнги улыбнулся и, отодвигая стул, встал из-за стола, обошёл комнату неспешным шагом, закурил сигарету, которая обнаружилась в стаканчике с ручками и решил спуститься вниз. Ему захотелось проведать Чимина, но парень сдержался, силой поборов свой неурочный импульс. Вместо ночного свидания пошёл наполнить стакан крепким напитком и поработать ещё часа три-четыре. Всё равно, до завершения главы его не возьмет сон. Причин для беспокойства не было, но, потихоньку спускаясь по лестнице, Юнги охватил порыв внезапной тревоги. Что-то было не так, и он понял, что именно — квартира наполнена конопляным ароматом, при чём курили только что: если приглядеться, то глаза разберут синеватые полосы ближе к уровню потолка. А еще парень разглядел, подойдя к арке в кухню, облаченную в темный халат, фигуру своего брата — Юнги притаился в тени и наблюдал за ним из своего укрытия. Тот час в сумерках нарисовался ещё один персонаж, в котором он без труда узнал подругу. — Спасибо, — сказал ей Чимин, забирая из рук у Хани тонкий длинный косяк. Она оттолкнула его мягким движением руки к кухонному столику и мальчик шагнул назад своими тапочками из заячьего меха. Они стояли лицом к лицу — как молодая ель и взрослая сосна. Халат Чимина иногда перетекал на его бедрах волнами, в тот момент дул ночной ветер — стало быть окно на кухне открыли настежь. Руки девушки скользнули по его расслабленным мышцам и развязали поясок. Ветер немного утих. Между ними произошла немая сделка. В это время спиной к Юнги стояла Хани, закрывая собой обзор, а потом спиной к нему развернулся Чимин и в момент перехода, наблюдателю открылся вид на все прелести — Юнги увидел, что под халатом ничего не было. Хани встала на колени, вокруг них ожило пространство. Ничего белее этих двоих Юнги видеть ещё не доводилось. Белизна их была одинаковой по тону, но разной по составу: у неё — мерцала, — а от него исходила, щедро распространяясь и одаривая воздух, который тут же, без остатка поглощал эту белизну. Чимин, словно слепой шарящий руками, ощупывал волосы, стоящей перед ним на коленях девчонки. Сначала глаза его посветлели, словно всё-таки часть этого, источаемого им света не вырвалась наружу, а попыталась самовольно сохраниться, спастись, но уже спустя короткий миг глаза наполнились тьмой. Юнги понял, что зрачки брата тем не менее оставались неподвижными, лишь веки его прищуривались, чтобы затем снова расшириться. «Да на что он там уставился? На сковороду? На кухонные шкафы, прибитые к стене, на лопатки и ножи?» Его зрачки скользнули по дверному проёму — что-то померещилось за ним… Младший брат отвел взгляд и, притаившийся за аркой старший, не встретился с ним глазами. Юнги в нос ударил запах ганджубаса, который разозлил его. Разозлил больше неверности подруги и брата! Никакие блага не заменят путь мщения ибо враг мой тщеславен и себялюбив. Я исполню волю Божью, совершу этот единственный грех, предотвращая сотни подобных грехов. И прибудет на землю царство моё, и узнаешь ты, что имя моё Господь, когда мщение моё падёт на тебя. — не без страха сочинял Юнги, созерцая картину и доверяясь всем чувствам, что постепенно наполняли его, одно за другим, сменяясь или же смешиваясь в противоречии. Парень повторил собственную молитву вновь, не зная, чем более себя занять и о чем ещё можно думать. Он даже забыл, зачем спустился сюда. Вероятно, в поисках вдохновения или от безделья — решил писатель и на цыпочках поднялся обратно. Сев за стол, он посмотрел на семейную фотку в рамке, сделанную полтора года назад. Уже на этом снимке Чимин был симпатичным не по годам. Возвышенность черт его близкого к совершенству и юного лица имела как бы рукотворное, а не природное происхождение: на фото угадывался человек, прилагающий изо дня в день много усилий, чтобы увериться в собственном величии. Юнги подумал, что внутреннее, то бишь душа отпечаталась на внешнем облике его незначительными частями, в то время как нечто такое, что лежит на поверхности, но чего Юнги никогда не видел, а Чимин не показывал проступило толстым слоем по воле обладателя. И такое смешение никак не укладывалось в мыслях старшего и парень впервые счел это лицо уродливым. На утро Хани решила разбудить Юнги, сообщая о своем уходе. — Отвезти тебя? — На такси доеду. — Хорошо, я оплачу его. Пока они ожидали, то говорили о том о сём, но Юнги был малообщителен, девушка — на редкость благопристойна, поэтому разговор не сблизил их. «Хорошо провела время?» «Как спалось?» «Позвонишь, как выдастся свободная минутка?» и всё в таком роде. Через неделю Юнги дописал прозу полностью и устроил в своем доме вечеринку по этому случаю, на которую была приглашена Хани, которая держалась как настоящая леди, но местами в ней всё же прослеживалась кокетка, за что Юнги, кстати, не было стыдно, напротив, он гордился разнообразием гостей. Прибыла даже пресса, для которой Чимин дал короткое интервью без подготовки. Старший волновался, но поняв, что всё прошло удачно, сам раскрепостился и начал общаться с людьми, маневрируя между этими группами собравшихся и поддерживая разговор со всеми по очереди. Официанты разносили шампанское и канапе, музыкант исполнял какие-то западные мелодии на пианино, которые никто не слушал, возможно и от того, что не знал мотивов. В тот вечер Чимин заимел на удивление обширные знакомства, в кругу которых актерствовал с великим мастерством, завлекая и подчиняя публику с такой сноровкой, что каждый из них чувствовал, будто является наиболее приближенным к его персоне. — О, вы тоже играете? — Да-да. — А эти картины ваши? — Теперь ясно, почему успех хёна ни сколько не встревожил вас! — А сыграйте нам что-нибудь? — Из своего? — А, как хотите! Ни восторг, ни зависть ни сколько не сбивали его с толку, точно так же, как и успех родственника, а всё потому, что к подобным вещам он оставался глух… В исоплнении Чимина не плохо зазвучал Людвиг Ван Бетховен — аппассионата (соната №23) — короткие пальцы носились по клавишам, оставляя зрителей недоумевать парадоксу такой блестящей, для столь юного возраста игре. Под сдержанные аплодисменты Чимин поклонился, уступая место профессиональному музыканту и пианино вновь ушло на второй план. В последствии вечера, Юнги заметил, что наёмный исполнить сыграл ту же композицию гораздо-гораздо лучше, но ни этого, ни даже того, что соната звучала ещё раз не заметил из присутствующих никто.