***
Саша почти готов послать к чёрту эту Канаду — ему ужасно не хочется расставаться с Олегом на две недели. Но еще больше ему не хочется подводить этого человека — того, кто дал ему всё, о чём он мог в этой жизни мечтать, и даже больше. Намного больше... Наверное поэтому он медленно собирает вещи, а ночью — растворяется в полумраке океана любви, ведомый Олегом. Покорно отдаёт всего себя, без остатка, полностью открытый этим страстным вишнево-карим безднам, тонким, сухим, жадным губам, сильным рукам, рваному сладкому дыханию. И получает в ответ переполненные трепетными чувствами стоны, голодные безумные ласки, и хриплое «Санька.. Сашенька...» Широко распахнув глаза, он заворожённо наблюдает за тем, как до боли любимое лицо искажается в экстазе, и Меньшиков рычит, не отрывая взгляда от любовника. Когда Олег, обессилев, ложится рядом, Петров в очередной раз чувствует себя самым счастливым человеком в мире. Однако уже утром Сашка — не в силах объяснить самому себе, почему — улетает в Канаду с каким-то странным, дурацким, ужасно нервным чувством. У него дрожат руки, садится голос, но самым неприятным из всего этого является напомнившая о себе боль в ноге.***
"Тебе не больно." — мантра. На лёд Саша выходит уверенно, не обращая внимания на многострадальное колено и дурацкую тревогу. Он твёрдо знает, кому посвятит каждый приближающий победу гол. И с первого же шага его начинает наполнять какое-то новое, совершенно неописуемое чувство. Будто самый важный в его жизни человек, даже находясь там, на другом конце мира, сейчас смотрит на него, по привычке пронзая взглядом насквозь. Смотрит и верит. И у Саши нет ни единой мысли, ни единого шанса на то, что всё пойдёт не так. В это время Меньшиков стоит во дворе собственного дома и смотрит в ночное небо — ему бы бежать скорее домой, включить компьютер или телевизор и наблюдать за тем, как Сашка один за другим забивает победоносные голы. Но Олег стоит на месте и тушит одну сигарету за другой. Пепел падает, оседая на сырую холодную землю. Мужчина зачем-то наклоняется и с усмешкой подбирает с этой самой земли длинную, грязную, ободранную палку. Когда Меньшиков закрывает глаза, то перед ним вновь — как и большую часть всей его жизни — расстилается лёд. И на этом льду одна-единственная фигура, которая сияет ярче тысячи солнц.***
Саша скользит по поверхности льда, разрезая его лезвиями коньков. Ледяная крошка, будто мелкое стекло, разлетается по поле при резкой увертке от противника, перерастающей в уверенную обводку. Петров пасует своим товарищам — наученный горьким опытом из прошлого, он знает, что лучшая команда — это сплоченная команда. На Петрове майка с его номером активно колышется вокруг его экипировки, то ненадолго прилипая к ней, то покрываясь складками самых разных форм и размеров от резких движений Саши, преследующего противника с шайбой. Перед его внутренним взором периодически — вспышками — мелькает Олег. Трепетно и горячо любимые черты отвлекают от ноющей боли в колене, но вместе с тем не дают полноценно сконцентрироваться на игре. Однако Саша старается изо всех сил. Мокрые от пота короткие светло-русые пряди неприятно липнут ко лбу. Саша буквально на секунду запрокидывает голову и прикрывает глаза от яркого света, словно собираясь подставить лицо привычному московскому дождю. А дождь в Москве действительно льёт как из ведра, но Олег не обращает на него никакого внимания. Палка скользит по асфальту с негромким трещащим звуком, до боли напоминающем скрежет хоккейной клюшки о лёд. У Меньшикова болит голова и он вымок до нитки — неудивительно, если завтра он проснётся с простудой — но ему совершенно не до этого. Он с усмешкой вслушивается в шум дождя. Прикрыв глаза — почти видит яростно скользящего по льду Сашку. И практически бездумно, но так же яростно ударяет палкой по асфальту. Саша забивает гол. Через полчаса игры канадцы находятся в полной растерянности, ведь счёт сравнялся. Петрову же до одури хорошо — теперь он уверен, что вернётся домой с победой. Только чёртова травма то и дело даёт о себе знать. «Тебе не больно.» И Саша снова рвётся вперёд, забивает голы один за другим, не ведая, что делает это в такт глухим и отчаянным ударам по асфальту. Головная боль становится невыносимой, и Меньшиков, уже практически ничего не соображая, но упрямо держа любимый образ перед внутренним взором, идёт прочь от собственного дома. Не зная куда, зачем, и абсолютно игнорируя дискомфорт от вымокшей напрочь одежды. Саша не слышит ни зрительских воплей с трибун, ни криков тренера, ни ругани канадцев, ни треска льда под ногами. Только пульсирующий шум крови в ушах, и сквозь него — властный голос Олега, ведущий к победе. Нога практически ежеминутно заставляет стискивать челюсти и продолжать твердить самому себе, что совсем не больно. Но Саша ведёт эту чёртову шайбу, обходя одного игрока, второго, третьего, и неумолимо приближаясь к воротам. Меньшикову кажется, будто он стоит там и что-то кричит, будто Сашка сейчас послушно повернёт голову в его сторону и помчится по указанной траектории. На деле же он бредёт по ночной улице под проливным дождём, что-то невразумительно шепча. Слов не слышно за шумом ливня и проезжающих мимо машин, чьи фары так сильно напоминают прожектора на стадионе. Олег ничего не слышит. Олег даже не замечает, что вышел на проезжую часть. Его отрезвляет - всего лишь на мгновение — оглушающий скрип тормозов, сильный удар, и адская боль, затопляющая тело огромными волнами, словно желая разодрать его на части. Нога взрывается совершенно невыносимой болью, когда Петров почти достигает удобной позиции — молодой человек успевает отправить последнюю шайбу в ворота неприятеля перед тем, как с надрывным криком, полностью обессилев, упасть на этот проклятый лёд. Ослепляющий свет бьёт по глазам всего пару секунд, а затем сознание резко погружается в темноту.***
Позже, когда Саша в больнице приходит в себя, то думает, что лучше бы не приходил. Всё не укладывается в голове. Парни, которые со вчерашнего дня должны бы ходить и сиять от радости победы, как начищенные до блеска медные самовары, выглядят совершенно растерянно и одеты в чёрное. Тренер сборной в том же состоянии. Они все приходят и уходят, повторяют один и тот же бред, зачем-то бормоча слова сочувствия, и смотрят на него как на душевнобольного. Саша не слышит, не верит, не понимает, не хочет воспринимать. Да разве мог вчера Олег погибнуть под колёсами какой-то машины? Нет. С чего бы? Он ведь точно сидел дома и смотрел их матч в прямом эфире. Ругался, болел, переживал. Потом, наверное, звонил, чтобы высказать всё, что он думает об этой игре и о самом Петрове. Сейчас он, скорее всего, на пробежке, но Саша всё равно берёт с тумбочки мобильник. Ну и что, что ни одного пропущенного вызова нет? Наверняка он звонил тренеру или кому-то из ребят, чтобы поздравить всю сборную. Ну и что, что не берёт трубку? Если он бегает, значит, телефон лежит дома — Меньшиков не тот тип людей, которые слушают музыку во время бега, да и просто никогда по утрам мобильник с собой не берёт. Саша набирает заветный номер ещё несколько раз в течение первой половины дня, но в ответ слышит сначала гудки, а потом и женский неживой голос, сообщающий о том, что телефон абонента выключен. Потом он звонит на городской, но по ту сторону линии по-прежнему никого нет. Саша хочет верить и думать, что Олег очень сильно соскучился, сейчас вообще сидит в самолёте и летит сюда, чтобы поддерживать его и ребят в следующих двух матчах. Только когда Саше звонят родители, он начинает понимать. Ему хочется кричать, громить всё вокруг, рвать на себе волосы и царапать грудную клетку до крови, но он не может. Он не двигается и молчит. Потому что нет боли, нет отчаяния, нет грусти — только пустота, разъедающая нутро, и оглушающая настолько, что не слышно даже собственного пульса. Он точно знает, что Олег думал о нём даже в самые последние секунды, думал до тех пор, пока не отключился слух — физиологическое чувство, которое всегда погибает последним. Саше наплевать, что следующая игра сыграна в ничью, а последняя и вовсе проиграна. Саша летит домой, и думает, что лучше бы не возвращался.***
Он просыпается посреди ночи от того, что из глаз текут слёзы и ему почти нечем дышать. Вот теперь на сонное, сломленное безмолвной душевной болью сознание, обрушиваются эмоции. Он падает на подушку, и теперь, уже окончательно на всё наплевав, содрогается от рыданий. Тишину и темноту разрезают надрывные всхлипы, хриплое надломленное «Олег...» и чьё-то сонное ворчание. — Саша? Ты чего не спишь? Петров резко поворачивает голову в сторону и натыкается на вопросительный взгляд любимых вишнёво-карих омутов. Заметив состояние парня, Олег моментально стряхивает с себя остатки сна и приподнимается на локтях, окидывая лежащее рядом тело обеспокоенным взглядом. А затем наклоняется ближе к парню. — Саня, ты что, плачешь? — Меньшиков удивлённо двигается ближе, и протягивает руки, желая обнять. — Что... Но ему не дают договорить. Саша сам поддаётся вперёд и прижимается к Олегу максимально вплотную, словно желая слиться в единое целое. Мужчина крепко обнимает его в ответ, и гладит по волосам, терпеливо ожидая, когда Петров успокоится. Но Сашку колотит, как в лихорадке, и он рвано шепчет: — Живой... Если я сплю, то я не хочу просыпаться... Живой... — Живой, - кивает Олег, мягко целуя парня в висок. — и ты уже проснулся. А я могу только предположить, что тебе приснился крайне дурной сон. Вскоре Саша постепенно затихает, жадно слушая родной бархатный голос. Ещё пару минут они лежат молча, а затем он кладёт руку Олегу на грудь. И улыбается, чувствуя ритмичные удары под кожей. Всего лишь сон. Но улыбка гаснет так же быстро, как и появилась. — Подожди. — Петров хмурится. — я не помню, чтобы ты встречал нас в аэропорту. И не помню, как мы с тобой созванивались после первой игры с канадцами... Олег усмехается и качает головой. — Потому что ты ещё не ездил в Канаду. Что тебе такое приснилось, что всё из головы вылетело? Вылет только послезавтра. Нервничаешь, что ли? — Послезавтра... — эхом повторяет Саша, не сводя с Меньшикова глаз. — Да, — кивает Меньшиков, кончиками пальцев стирая влажные дорожки на бледных юношеских щеках. — Ничего. Я вас там так загоняю, что сил смотреть какие-либо сны просто не будет. А теперь спи давай. — Подожди, — повторяет Петров, в удивлении распахивая свои невозможные глаза цвета морской волны. — А разве ты едешь с нами? — А ты думал, сборная поедет без тренера? — отвечает вопросом на вопрос Олег, как-то почти издевательски усмехаясь. — А ты... Тебя разве не сняли с поста тренера сборной? — Саша мотает головой. — Просто после того матча со Спартаком... Меньшиков решает прервать этот поток воспалённого сознания, пока он не перерос в выяснение всех деталей до самого утра. — Размечтался, — ласково ворчит он, притягивая Сашку к себе. Взъерошивает светло-русые пряди и целует в макушку. — Ничего мне эти идиоты не сделали. Я еду с вами в Канаду. И я живее всех живых. А теперь заканчивай разводить глупости и давай спать. Саша послушно льнёт к этим сильным рукам, сухим тёплым губам, и лениво ласкающим пальцам. Он прикрывает глаза, и глубоко вдыхая запах любимого тела, чувствует, что вновь готов разреветься, как маленький. Но вместо этого он лишь тихо выдыхает: — Мы выиграем. Обязательно. — Конечно, — отзывается Меньшиков, уже явно начиная засыпать. — за каждую попавшую в наши ворота шайбу заставлю писать объяснительные. В темноте раздаётся тихий смех. — Я люблю тебя. Безумно сильно. — Я знаю, — Олег улыбается, не открывая глаз, и с наслаждением вздрагивая от прикосновения влажных горячих губ к ключице. — Я тебя тоже. Сильнее. Спи. Оба засыпают, чувствуя, что их распирает от счастья.