Кольцо миров

1. О ласточках, змеях и убийцах. Ведьмачка Цирилла Фиона Эллен Рианнон наслаждалась свободой. Ей было непривычно знать, что годы бесконечного страха и погони закончились: по-настоящему, окончательно и бесповоротно. Шлем Эредина Бреакка Гласа, предводителя Дикой Охоты, покрывался ржавчиной на дне дикого побережья ледяного моря Скеллиге. Тела солдат Эредина гнили среди жемчужных раковин и стаек рыб, а Цири до сих пор не могла поверить в то, что старый враг, ужас из ночных кошмаров, сгинул и больше не вернется. Даже не так. Поверить она могла. Не могла почувствовать. Мир крутился вокруг золотой каруселью, вставало и заходило солнце, а Цири продолжала грызть изнутри глухая ворчащая тревога. Все тянуло обернуться, сорваться куда-то, а по улице ходить только украдкой. За все годы она привыкла слушать, наблюдать, прятаться и не иметь вещей дороже своего меча. И теперь, когда необходимости ежесекундно быть начеку не стало, труднее всего оказалось привыкать… жить. Перед этим маленьким словом она оказалась беспомощна, как когда-то перед своим магическим даром. Самое желанное на свете чувство свободы внезапно оказалось необъятно сложным. С чувством опасности Цири срослась, как со второй кожей, а вот жить не научилась совсем. Она завидовала простоте человеческих жизней, глядя на людей вокруг, и не могла обрести того же. Йеннифэр заметила ее раздумья, как могла бы только мать, и взяла ситуацию в свои руки. В первый же вечер в Новиграде чародейка заявила, что завтра отправляется с Цири за покупками. Надолго, серьезно и основательно, и если Цири пожелает погулять с утра, то Йеннифэр будет ждать ее в полдень у колодца на площади Золотого Города. Именно там, где внутри Новиграда рассыпалось миниатюрное царство, полностью состоящее из лавок всех мастей, полных изящных вещиц и одежды. И борделя, разумеется. Без обители роскошных шлюх Новиград обойтись не мог. Геральт мрачно заметил, что отправляться за покупками в полдень – это как пить с завтрака, на что Йеннифэр едко поинтересовалась, не потому ли он именно этим и занимается, играя в гвинт с Золтаном. Геральт с ответом не нашелся. Цири не могла удержаться от улыбки, вспоминая обреченное лицо ведьмака, но у нее становилось тепло на душе, когда единственным поводом для незначительной ссоры были только гвинт да Золтан. Это означало, что все наконец-то хорошо. Наутро Цири проснулась рано, куда раньше полудня, и впрямь решила прогуляться по городу. Свобода от преследования Дикой Охотой красила в глазах Цири даже доки Новиграда. Внезапно обнаружилось, что солнце поутру высвечивает влажную от росы мостовую золотыми самородками бликов, льет на черепичные крыши густой кирпичный цвет, весело светит в лицо, а в воздухе разносится запах выпечки и тяжелый илистый дух каналов. Утром в городе, который еще не успел прокиснуть, пропитавшись дневной суетой, пахло совершенно иначе: рыбой, морем, водой, землей. Жизнью. Кое-кто счел бы видение Цири излишне поэтическим, замечая валяющихся с вечера пьяных в заблеванных рубахах и мокрых портках, окоченевший труп без кошелька в подворотне, а еще – женщину, что шла с лиловым синяком под глазом и руками, изъеденными щелоком для стирки. Но, в конце концов, даже это было частью все той же кипящей, обыкновенной и вечно текущей жизни. Цири погладила и покормила рыбой худющую черно-белую кошку, приблудившуюся у «Хамелеона». Купила у пекаря ниже по улице булочку. И как же хорош был утром на прохладной улице теплый мякиш и хрустящая корочка! Смеясь, Цири побалансировала на высоком бордюре над пучками чахлых желто-розовых мальв, а на набережной с удовольствием подставила лицо ветру с моря. Он коротко целовал ее в обе щеки и играл пепельными прядями растрепанного пучка на макушке. Хо-ро-шо. Цири улыбнулась солнышку, прищурила изумрудно-зеленые глаза, слушая шум волн, и бодрым шагом отправилась в Золотой Город. Настроение у нее было озорное и слегка легкомысленное. А потом впервые дало знать о себе то, что запустило безумную спираль событий, о которых Цири еще не подозревала. Она проходила мимо самого грязного и дешевого в городе борделя «Хромоножка Катарина». Повеяло перегаром и блевотиной, заставив ее сморщиться на минуту. Сонные потасканные шлюхи подпирали собой стены в щербатой штукатурке, перешагивали через глубокие лужи, оставленные колеями телег, одергивали засаленную и перештопанную цветастую одежду, ежились от утренней сырости и широко зевали. Какой-то кмет тащил за шею истерически гогочущего гуся. И в тот момент, на мостике над каналом, Цири почувствовала холодок. Он родился не от страха или неведомого дурного предчувствия – это было легкое покалывание в затылке и пальцах, невесомый звон в кистях рук. Словно где-то близко открылся слишком мощный портал или действовало очень сложное заклинание. Привычное чувство опасности зазвенело во всем теле. «Что-то не так». Цири разом забыла и про кошку у «Хамелеона», и про булочки с мальвами. Йеннифэр заметила напряженное выражение ее лица, когда Цири вошла на площадь резким, отточенным шагом. – Что случилось? – чародейка прищурилась, и на ее мягких розовых губах появилась слегка насмешливая улыбка. – Утренний Новиград разочаровал тебя? – Нет, – отрезала Цири, уже не замечая ни солнца вокруг, ни пестрых клумб, ни струй фонтанов, ни людей в ярких одеждах. – Я почувствовала сильную магию. Очень сильную. Где-то рядом с доками. Нужно выяснить, что происходит. Цири сама не знала, что заставило ее тогда послушать Йеннифэр, но она подчинилась словам чародейки так, как могла бы послушать только мать. Она и сама успокоилась, когда увидела, как напряжение на лице Йеннифэр мелькнуло, словно набежавшая тучка, и исчезло. Женщина изящным жестом оправила тщательно уложенную копну смоляных волос, отливавших густым блеском павлиньего пера. Пахнуло духами Йеннифэр: сиренью и крыжовником. – Я тоже это заметила, – она пожала бархатистыми белыми плечами, которые виднелись сквозь прорези в черной блузке, а затем взяла Цири под локоть, уводя в сторону ярких торговых лотков и лавок. – И об этом мы позаботимся потом. Геральт умирает со скуки, поэтому, когда мы вернемся, я вручу ему потестиквизитор, и пусть побегает, – голос Йеннифэр звучал в обычной надменной манере, когда никто, с ней незнакомый, не мог понять, в бешенстве находится чародейка или нет. Цири бы сказала, что Йеннифэр спокойна, а то и весела. В фиалковых глазах мерцали озорные искорки, и это окончательно убедило Цири, что магическая аномалия может подождать. Особенно если за ней должен был отправиться Геральт с потестиквизитором – громоздкая штука определяла нестабильные участки в магическом поле. Йеннифэр тихо фыркнула, и ее красивое лицо с бархатистой, как персик, кожей, озарила хитроватая улыбка: – Между прочим, нас ждет портной. Твоя куртка истрепалась так, что в ней и ходить нельзя. Геральт ушел на следующий день засветло и вернулся вечером, угрюмый, грязный и злой. От него несло тиной, мертвечиной и каналами под городом. То есть, обычными запахами ведьмачьего ремесла. Йеннифэр поморщилась, едва увидев ведьмака на пороге «Хамелеона», и тут же ткнула в сторону лестницы на второй этаж. – В ванну! Сейчас же! Я с тобой и словом не перекинусь, пока не смоешь с себя вонь! Геральт глубоко и обескураженно вздохнул, но обреченно поплелся отмываться. Цири даже не сомневалась, что он и сам мечтал о горячей ванне всей душой, но для вида состроил обиженную мину, и знание об этой намеренной демонстративности страшно ее развеселило. Еще дольше Геральт ворчал, когда узнал, что чародейка считает его присутствие в каналах на месте активации магического поля бесполезным, но спорить не стал: толку-то было. Да Геральт и сам знал, что изображать защитника можно было перед кем угодно, кроме Йеннифэр и Цири. Особенно когда сам вручил Цири второй меч, окованный серебром, – ведьмачий. Но прямо сейчас Цири смешно не было. Пару сотен метров она и Йеннифэр шли по щиколотку в вонючей жиже, потом ей пришлось прикончить трех утопцев, обгладывающих труп какого-то бедолаги, и спуститься по пологому стоку, скользкому и зеленому от тины. Стены вокруг них, облепленные слизняками, влажно поблескивали в сиянии магического светлячка, призванного Йэннифэр. Где-то шебуршились крысы. Где-то капала вода. Воняло так, что Цири дышала через раз. Йеннифэр шла, прижав к лицу платок. Тонкий, деликатный аромат сирени и крыжовника смешался с вонью сточных каналов и стал отдавать тошнотворной сладостью. – Ты уверена, что он прошел именно здесь? – обреченно спросила Цири у чародейки, когда они свернули в очередное ответвление канализации, и их встретили все те же влажные стены, тина и мусор, плавающий в вязкой жиже на полу – какие-то обломки, сгнившие мешки и прочая дрянь. Она знала, что вопрос не имеет смысла, и все-таки… – Мы идем точно по отметкам Геральта, – сдавленно произнесла Йеннифэр в платок и чертыхнулась, едва не упав. – Не заблудимся. А потом они наткнулись на пролом в стене, явно сделанный воздушным ударом ведьмачьего знака Аард. Снизу тянуло воздухом сухим и холодным, и вглубь уходил землистый коридор, прогрызающий недра под сильным углом. Скользя на подошвах грязных сапог, ругаясь, обрушивая вниз потоки мелких камешков и хватаясь за чахлые корни неизвестных растений, торчащие из земли, Цири и Йеннифэр через полчаса наконец-то достигли дна. Дно находилось в старых эльфских руинах. Они лежали глубоко под каналами, и в здешней темноте, которую разгонял лишь огонек над головой Йэннифэр, даже не чувствовалась затхлая вонь канализации. Пахло как в пещере, а воздух был душным и спертым, но Цири чувствовала, как у нее встают дыбом даже крошечные волоски на руках от витавшей в воздухе магической энергии. Она пронизывала здесь каждый уголок так сильно, что пространство звенело от нее. Как будто кругом натянули вибрирующие струны, и как ни повернись – все равно какую-нибудь да заденешь. Цири не нравилось это место. Его явно не трогали мародеры. Здесь не водились чудовища. Утопцев не было даже в каналах рядом с руинами, но трупоеды, призраки – хоть кто-нибудь – должны были жить в таких местах, и их отсутствие означало что-то неправильное и опасное. Неправильным и опасным было то, что потестиквизитор в руках Геральта разнесло на мелкие кусочки, едва он спустился сюда. Опасность в этих руинах была вовсе не физической и не имела ничего общего со стаей гнильцов или жирным риггером. Цири знала, что такой сильный источник магии мог привести к чему угодно: от массового рождения детей-уродов до того, что случайное заклятье, которым чародей зажигает свечу, превратится в пожар. Непредсказуемо, случайно и безо всяких видимых причин. «Геральту сильно повезло, что Аард сработал как надо». Цири не нравилось это место и по другой причине: обычно все руины были обветшалыми и потрепанными, как изъеденная молью одежда. Но при взгляде на подземелья, которые она видела сейчас, Цирилле приходило на ум нехорошее сравнение с высшим вампиром: мертвым, но нетронутым гниением. Обитатели этих руин словно оставили подземный город лишь вчера: гладкий до зеркального блеска пол блестел, шаги гулко разносились в тишине длинной стрельчатой анфилады. Острые арки из бело-зеленого мрамора, украшенные плавными изгибами прихотливых орнаментов, устремлялись высоко в потолок. – Это здесь, – тихо сказала Цири, и густой воздух как будто съел эхо ее голоса. Они медленно и опасливо продвигались по пустому залу, углы которого прятались в густых тенях. Она ничего не слышала и не чувствовала посторонних запахов, способных выдать чудовищ, но пустота вокруг настораживала Цири еще больше, чем могло насторожить хлюпанье и чавканье трупоедов в темноте. – Ты чувствуешь это? – Йеннифэр мгновенно позабыла и изгвазданные дерьмом по колено сапоги, и вонь подземелий. Чародейка выглядела напряженной и очень сосредоточенной. – В Новиграде не было этого раньше, – решительно произнесла она и задумалась на мгновение, но голос выдал ее сомнение. – Может, эту… аномалию… пробудили события на Скеллиге. Почему-то Цири такое объяснение показалось неубедительным. – Это ведь случилось далеко, – очень тихо заметила она. Ей хотелось думать, что ее самоубийственный поход в охваченный Белым Хладом мир был достаточно короток, а землетрясение, изменившее облик острова на Скеллиге, не затронуло ничего. На Ундвике дикая магия хлестала во все стороны, словно вода через прорванную плотину, вырывалась из прорехи между мирами, которые начали соприкасаться, будто два гигантских валуна во время горного обвала, и выбрасывала сюда диковинных тварей, мутантов, чудовищ, а иногда – предметы и вещи. Когда-то давным-давно, сотни лет назад, Сопряжение Сфер выбрасывало целые народы из одного мира в другой. Йеннифэр покачала головой и между ее тонких черных бровей пролегла упрямая складка. – Далеко, но там чуть не началось новое Сопряжение Сфер, – в странном воздухе голос чародейки слегка вибрировал и звучал глухо. – Если повезет, я смогу понять, что это, изучить его и нейтрализовать. Они миновали несколько слепых остроконечных арок вдоль стен, и, наконец, наткнулись на единственное помещение в руинах, отходившее от анфилады. В полукруглом зале у стены стояло несколько статуй. Яркий лиловый свет ударил по глазам Цири болезненной резью и окрасил неестественным холодно-розоватым белый мрамор изваяний, изображавших эльфов в длинных одеждах. Цири ругнулась и прищурилась. Посреди помещения в изящной арке покачивался на серебристых цепочках ярко-фиолетовый кристалл, похожий на каплю. Кристалл пульсировал глубоким живым светом, его лучи слепяще отражались на бриллиантовой бархотке на шее Йеннифэр. Глаза чародейки в этом сиянии превратились из фиалковых в ярко-лиловые. Женщина нахмурилась и взмахнула руками, затянутыми в изящные черные перчатки: – An elaine verganos! – голос Йеннифэр обрел звучное призрачное эхо, и их накрыл полупрозрачным голубым куполом магический щит, текучий и мерцающий, как вода. – An ellar gratas! Случилось то, чего Цири не ожидала: послышался громкий хлопок, ослепительно полыхнуло ярко-зеленым, ударило по глазам, Йеннифэр вскрикнула, защитный купол схлопнулся со стеклянным звоном, а Цири подхватила пошатнувшуюся чародейку, которая оглушенно озиралась по сторонам. В ее широко раскрытых глазах Цири увидела неподдельный ужас. Она чувствовала: магия взбесилась так, что становилось физически больно, словно в тело вдавливались иглы, а в виски – тупые шипы. Отрешенный взгляд Йеннифэр говорил Цири, что чародейка из последних сил пыталась удержаться в сознании. – Мама! – испуганно вскрикнула она, встряхивая ее. А потом поняла, что крик потонул в глухом вибрирующем гуле, которым наполнился воздух. Этот гул набирал силу где-то в глубине земли за стенами руин и приближался, нарастая с каждой секундой. «Черт!» Земля под ними вздрогнула, словно норовистая лошадь. Глубокая вибрация прокатилась под ногами, отозвалась дрожью в полу, и на секунду стало очень тихо. Цири выдохнула и услышала собственный вздох. Йеннифэр влажно втянула носом кровь и выпрямилась, стиснув зубы. А потом раздался страшный, стонущий скрежет. Потолок над ними содрогнулся, проседая с жутким треском. Упало несколько каменных плит. Цири снова вскрикнула, Йеннифэр выругалась, рефлекторно осела на колено и прикрыла голову руками. Пол начал пьяно крениться. Цири перепрыгнула стремительно расползающуюся под ногами пропасть машинально: быстрее, чем успела подумать, что нужно это сделать. Рефлексы, выработанные обучением у ведьмаков, было так просто не вытравить. – Что будет с Новиградом?! – закричала она, пытаясь перекрыть треск, скрежет и гул, которыми наполнилось все вокруг. – Кристалл! – хрипло выкрикнула Йеннифер, оттолкнула ее, сделала несколько шатких шагов, едва не падая на качающемся полу, и вцепилась в камень, вырывая его из креплений. – Потом! Быстро телепортируй нас! Цири крепко обхватила Йеннифэр за плечи, пытаясь игнорировать падающие на головы камушки. Пока что – мелкие. Пыталась игнорировать ходящий ходуном пол. Она просто подумала о том, что очень хотела бы оказаться в Хамелеоне. Прямо сейчас. О холодном пиве. О Геральте, играющем в гвинт. О песнях Лютика. О вчерашних покупках и зеленой шапочке со щегольским красным пером. Арка рядом с ними сложилась, проваливаясь с грохотом, заставив Цири вздрогнуть от мысли, что хватит секунды, чтобы умереть, и умереть глупо. «Не думай об этом. Не думай». Цири в красках представила себе свою комнату. Золтана, потрясающего кулаком в дверях. Улицу и фонарики, и танцовщиц в ярких юбках, и лавку пекаря, закрыла глаза… «Сейчас!» Вспыхнуло белым, золотым, зазвенело в висках, телепорт затянул их в себя, унося из разрушающихся руин. А потом Цири почувствовала, что что-то идет не так: портал затягивал ее в себя, словно воронка, бросал куда-то щепкой в шторме, уносил куда-то. И прежде, чем вокруг стало темно, Цири ощутила липкий темный страх, затопляющий все внутри и одну-единственную мысль: она понятия не имела, куда переносил ее портал. Сбившийся, сошедший с ума телепорт, которым она не смогла управлять. Шел сто пятьдесят шестой год первой эпохи Белерианда и Средиземья по летоисчислению от первого восхода солнца. Северная твердыня тьмы, Ангбанд, была взята в полукружье осады южными армиями эльфов-нолдор и их союзниками. В Белерианде царило благословенное время, названное Долгим Миром. Величайшее зло Арды сидело верхом на шее огромного чучела орла и лениво раскачивало левой ногой. Левая нога, как и правая, была обута в верховые сапоги с неброской вышивкой и золочеными гвоздиками в низких каблуках. Угольно-черную парчу дублета с вычурными дутыми рукавами покрывали узоры тусклого золота, похожие на переливы диковинной чешуи. По спине Мелькора спадала туго переплетенная и высоко стянутая темная коса, заключенная в панцирь-накосник в виде змеиного хребта. Коса тянулась ниже бедер и была толщиной с кулак. На голове, разумеется, красовалась высокая хищная корона с Сильмариллами, наполненными густым перламутровым сверканием. Майрон, прозванный квенди Амана Сауроном, а синдар Белерианда – Гортауром, не знал, что в открывшейся ему картине выглядело более вопиющим: похабно воссевший на шее дохлой птицы Повелитель Судеб Арды, или сама птица, прикрепленная к потолку на толстых канатах и цепях. Общую картину усугубляло то, что бардак в комнате царил исключительный. Практически все свободное пространство и рабочие столы были завалены свитками, крадеными книгами на синдарине и квенья, обрывками бумаг в пятнах чернил и перьями. Майрон заметил пару перевернутых чернильниц из красного стекла, хрустальную статуэтку нагой девицы, два черепа, изляпанный цветастыми пятнами мольберт с холстом, горшок с зубастым ярко-желтым аконитом, который давился чьим-то пальцем, разбросанные кисточки для рисования. Логическую цепочку, побудившую Мелькора свалить в одном месте именно эти предметы, Майрон даже не пытался воспроизвести. Еще он заметил огрызок яблока, лужу крови, бутылку вишневой настойки на спирту, которой осталось на донышке, и грязную тарелку. Картину завершал висящий на одной из ламп-кристаллов тяжелый черный плащ с золотой каймой, подбитый тканью без узоров. И полотенце для волос на люстре под потолком, которое любовно обнимал человеческий скелет. Майрон почти привык, что хаос, искажение и диссонанс в присутствии Мелькора на более бытовом уровне превращаются в обыкновенный бардак. Почти привык он и к тому, что творческая мысль Мелькора дело исключительно бессистемное и следует она путями, недоступными пониманию здравомыслящего существа – но не настолько же! Знал он и то, что Мелькор из-за обожженных дочерна рук потерял большинство возможностей творить собственноручно, поэтому регулярно выдумывал себе новые занятия. Порою занятия были весьма… своеобразные. Но подвешенное чучело Майрон бы назвал последствиями крепко попавшей под хвост вожжи. Или предположил бы, что Мелькор перебрал своих лекарств, либо добавил в них какие-нибудь подземные грибы. Судя по тому борделю, в который превратилась мастерская, второй вариант был недалек от истины, но с Мелькором ни в чем нельзя было быть уверенным, так как подвешенный к люстре скелет мог означать все, что угодно, даже хорошее настроение. Мертвые орлиные глаза, замененные на стеклянные, смотрели как будто осуждающе. Крепления тихо поскрипывали, а крапчато-белые перья чуть шевелились под невидимым сквозняком. – Серьезно? Ты ради этого меня позвал, Владыка? – угрюмо поинтересовался Майрон, сложив руки на груди. Голос его, шероховато-металлический, неуловимо напоминал хрипловатое волчье ворчание. Его одежды не отличались пышностью: Майрон предпочитал практичность и ограничивался лишь качеством материалов, поэтому на фоне расшитого золотом великолепия Мелькора его потертая темно-кровавая куртка из кожи и серо-стальной пояс с квадратными бляхами смотрелся почти по-солдатски примитивно, как и брошь на плече в виде волчьей головы с яшмовыми глазами. Золотых гвоздей в мягких коричневых сапогах тоже не было и в помине. По лицу Мелькора от интонаций майа скользнула кислая гримаса, словно айну надкусил лимон. Он одним движением подтянул ноги и ловко поднялся, уцепившись кончиками когтей черных латных перчаток за канат. Всей поверхностью ладони Мелькор не хватался. Никогда, если мог. – Нет, венцы цветочные плести. Какая вершина мысли, Майрон! – съязвил он в ответ. Низкий тяжелый голос Мелькора напоминал смесь расплавленного свинца со смолой. – Да, ради этого. Майрон наблюдал за его движениями с угрюмым неудовольствием. Мелькор, расставив руки, вышагивал вдоль орлиной спины, шатко балансируя на скрипучей, качающейся от каждого движения конструкции, и Майрон не выдержал: – Ты грибов переложил в свои лекарства? Мелькор, зачем тебе рядом со спальней чучело орла? Ты не мог свои… замыслы… для начала нарисовать? – Скучно, – с отвращением процедил сквозь зубы Мелькор. – И отвечая на первый вопрос, – Мелькор употребил не вполне цензурную, но лингвистически безупречную комбинацию слов из валарина, предлагающую Майрону воплотить в материальной форме свое мнение, скормить его по кусочкам выводку пауков из Земель Ужасной Смерти, а потом совокупиться с ними. – На второй и все остальные… – Мелькор опасно покачнулся, вышагивая вдоль крыла по направлению к Майрону, и ловко ухватился за канат железными когтями. Одно из колец накосника весело звякнуло об обруч короны. – Я пребываю в размышлениях, но намерен ответить тем же образом. Майрон выдохнул с отчетливым утомленным стоном, потер переносицу и раздраженно сдвинул низкие и густые светлые брови: – Если ты изрек все свои размышления… Владыка, я пойду работать дальше, – он жестом позвал Мелькора спуститься. – Слезай, или ты упадешь и сломаешь себе что-нибудь. Мелькор поморщился и скривился, но занял относительно устойчивое положение. Правда, принял позу с явной пародией на героя преданий нолдор. – Кем ты возомнил себя, осмеливаясь говорить, что мне делать? Нет, – в голосе Мелькора скользнули повелительные стальные нотки. – Этого птичьего выродка поймали солдаты, когда он шпионил вблизи. Пока ты, – Мелькор указал на майа, – шлялся по своим неотложным поручениям, – вала картинно коснулся груди. – Я работал, и изучил достаточно, чтобы понять, как работают крылья созданий таких размеров и конструкции. К несчастью, птица, конечно, умерла, но это, – Мелькор уперся внешней стороной запястий в бедра и ткнул мыском сапога в сустав крыла, – осталось. Я не захотел окончательно избавляться от трупа. Мне всегда было любопытно, как же нолдор помещаются у них на спинах, - Мелькор ощерился с блаженной глумливой ухмылкой. – Это приятно – знать, что один из любимцев моего брата теперь носит меня на спине против своего желания и не в силах мне отказать. – Это были твои поручения, – отрезал Майрон ледяным тоном и скептическим взглядом смерил висящую на уровне его головы тварь. И Мелькора, который выглядел так, словно еще немного, и начнет светиться от довольного злорадства не хуже Сильмариллов. – А если ты удовлетворил свое любопытство… мой повелитель – слезай оттуда. «Может, он забудет об этой игрушке через пару недель? Хоть прибраться здесь прикажет». Орел действительно был огромен. Маховые перья на кончиках крыльев касались стен гигантской комнаты. Мелькор молча сверлил Майрона взглядом тяжелых антрацитовых глаз. Майрон на взгляд не отвечал. Он, в ожидании, когда Мелькор все же слезет, коснулся жесткими мозолистыми пальцами гладких перьев и одновременно попытался понять, насколько крепки крылья. «Как он только влез на эту тварь? И как теперь его снять оттуда?» – Тебе любопытно, – с ноткой затаенного торжества произнес Мелькор, отходя на спину птицы. – Признайся, Майрон. Тебе самому любопытно сюда залезть. – Нет, – угрюмо произнес Майрон, и тут же почувствовал, что врет самому себе. Мелькор состроил издевательски заинтересованную гримасу и, зацепившись за один из канатов, заставил всю птицу пошевелиться, словно огромные качели. Майрон тут же отшатнулся в сторону, когда услышал, как угрожающе заскрипели крепления и с содроганием увидел, что птица накренилась сначала назад, а затем, по инерции – вперед, грозя треснуть ему огромным крылом по лбу. – Мелькор, ты что творишь?! – гневный возглас потонул в густом бархатном смехе без тени настоящего веселья. – Какое лицо у тебя было! Величайшее зло из ступающих по плоти Арды презрительно, по-кошачьи, фыркнуло и ощерило в агрессивной улыбке крупные белые зубы. К слову, неприлично ровные и вопреки всем легендам даже близко не напоминающие уродливые кабаньи, медвежьи и любые другие жуткие клыки, призванные исключительно высасывать кровь квенди и разрывать живую плоть. Мелькор плюхнулся на колени в густые пушистые перья позади холки мертвого орла. – Вот что, Майрон, – Мелькор снисходительно повел рукой и поерзал, устраиваясь удобнее. Едкий голос теперь лился как будто из пустоты. – Охота стащить меня отсюда – залезь сюда сначала сам, а не прыгай внизу, квохча, как наседка, уговаривающая дитятко спуститься с дерева. Вала вытянулся на спине, и снизу Майрон понимал, где он, лишь по облачку мерцающего от Сильмариллов воздуха. – Да я… зараза! – Майрон выругался, когда ему в лоб прилетел скомканный лист бумаги, неизвестно откуда взявшийся у Мелькора наверху. – Я надеюсь, ты убедился, что в этом трупе нет блох, или что там у птиц заводится! Ему показалось, что он различил отчетливый звук зевка. Голос Мелькора звучал лениво: – Я побольше тебя знаю о тварях Манвэ. Если бы я знал, что хоть тень этого здесь есть, я бы сжег труп вместе с комнатой. И знаешь, Майрон… – Мелькор повторил забористую словесную конструкцию, выражавшую его отношение к чужому мнению. Майрон выругался вполголоса, обходя труп птицы по кругу. Он пытался определить, каким путем на него взобрался Мелькор. Все канаты крепились по меньшей мере на уровне плеча, а то и выше. И более неустойчивых предметов, чем перья, Майрон не знал. «Владыка Арды, чтоб тебя. Как ты влез туда и не ободрал себе руки?!» Он не видел ни одного предмета, за который мог бы уцепиться и, наконец, плюнул на поиски, ухватился за два каната, висевших поближе друг к другу, и попытался подпрыгнуть, упершись ногой в бок орла. Чучело опасно закачалось, крепления заскрипели и застонали, ноги заскользили, вынуждая майа раскорячиться в нелепой позе, похожей на морскую звезду, отставившую зад. Майрон от души обложил птицу мысленными ругательствами и вцепился в канаты, пытаясь не грохнуться с проклятых качелей. «Мелькор, скотина! Далось тебе это чучело!» Он едва не упал, когда оказался на спине орла: пошатнулся, взмахнул руками, попытался найти опору – и рухнул на колени в перья рядом с Мелькором, который валялся, как на огромных подвесных качелях. Птица под ними покачивалась все с меньшей амплитудой. – А знаешь, как на нее залез я? – вкрадчиво поинтересовался Мелькор, щуря бархатные морионовые глаза. Вала противно сжал узкие губы – все его заостренное резкое лицо приобрело то мерзопакостное выражение самовлюбленной шельмоватости, которое Майрон ненавидел. Искорки вдохновенной дури в глазах Мелькора он ненавидел еще больше. – Как? – угрюмость в голосе Майрона навевала воспоминания о скелете висельника. Вала пожал плечами и закинул ногу на согнутое колено. Лежа. – С табуретки. Но ты проявил такое старание, пытаясь залезть сюда, что я решил потворствовать твоему упрямству. Майрону отчаянно захотелось огреть Мелькора чем-нибудь тяжелым. Вместо этого он окинул валу взглядом и задумчиво стиснул губы, глядя на айну внимательно и со всей серьезностью. – Твоя мудрость, Владыка судеб Арды, превышает возможности моего скудного разума, – покорно произнес он, чуть склоняя голову, и устроился удобнее в густых перьях, обронив как будто невзначай. – Кстати, у тебя в волосах что-то. Мелькор скривился и неопределенно взмахнул кистью в воздухе. – Ну, так убери это. Майрон согласно кивнул. – Оно живое, повелитель, – голос его звучал с тихой покорностью. Мелькор шумно выдохнул, уставившись на него раздраженно. Майрон видел, как дернулись узкие ноздри хищного носа. «Не нравится?» – Очень смешно, – проворчал Мелькор, шевельнув плечами. – Не смей мне лгать. Майрон покачал головой и протянул ладонь, как будто собираясь убрать то, чего не было. – Повелитель, я серьезно, – он старался говорить мягко и очень убедительно, а потом чуть расширил глаза, имитируя удивление. – Кажется, это паук! Мелькор тут же издал неопределенный возглас возмущения и отвращения. Вала подскочил и уселся, как укушенный, дико озираясь по сторонам и встряхивая тяжелой косой, которую тут же перекинул через плечо, вцепившись в нее когтями обеих перчаток. На лице застыло перепуганное и подозрительное выражение, как будто Мелькор ожидал появления паучьих легионов из каждого угла. Майрон рассмеялся низким, вибрирующе-хрипловатым смехом. – Ну и лицо у тебя было! Мелькор издал взбешенное шипение и размашисто пнул его в грудь пяткой, заставив выругаться. Тянущая боль саданула от груди к плечу, и Майрон попытался вцепиться в широкую сильную лодыжку, чтобы лишить Мелькора возможности лягаться. Потому что пинался вала не хуже, чем лошадь бьет копытом, а изворотлив был, как змея. Чучело под их возней жалобно заскрипело и угрожающе закачалось. Орлиная голова выглядела все так же уныло-обреченно. Майрону удалось сомкнуть пальцы вокруг плотно сидящего сапога Мелькора, но лишь на секунду: висок налился тупой болью, а в голове зазвенело, потому что Мелькор вывернулся и огрел его лодыжкой по уху. «Ах, ты…» – Только посмей еще раз так шутить надо мной! – Мелькор шипел так, словно был готов плеваться ядом, и попытался зажать Майрона между колен. – Я тебя развоплощу, а перед этим заставлю сожрать сотню пауков! Майрон знал, что попасть в этот захват равноценно сломанным ребрам и поберег дыхание на случай еще одного пинка. Он увернулся от замаха, когда Мелькор попытался влепить каблук сапога ему в лоб, и, бросив тело вперед, навалился на валу всем весом поперек бедер, перехватив запястья, стянутые перчатками. Судя по взбешенному лицу Мелькора, вала собирался выцарапать ему глаза, и трепыхался, как выброшенная на берег рыба, но Майрон занял положение, откуда Мелькор едва ли мог достать ногами его голову. Корона с Сильмариллами слегка завалилась к затылку валы. Камни слепили так, что глаза слезились. – Слезай отсюда, – фыркнул Майрон, не без труда продолжая удерживать вырывающееся тело. – Или мы свалимся оба. Мелькор раздраженно выдохнул, но вырываться перестал. Майрон отпустил его запястья, тут же получив увесистый пинок коленом по спине и болезненную оплеуху по щеке внешней стороной запястья. Не слишком сильную. Мелькор смотрел на него раздраженно, но без гнева, который разжигал в черных глазах огонь, снящийся пленникам крепости в кошмарах. Бешенство поблескивало в глубине глаз глумливой придурью. Майрон встряхнулся, морщась от боли в щеке, но понял, что ничего страшнее мелкой царапины явно не получил. – Только попробуй назвать меня идиотом даже мысленно, – голос Мелькора прозвучал тягуче-хрипловато, и смотрел он прямо ему в глаза. Из-под короны на высокий сухой лоб выбилась тонкая, чуть вьющаяся прядь волос. Они молча смотрели друг на друга несколько мгновений, и Майрон дернул уголком рта в ущербном подобии кривой улыбки. Майа осторожно протянул руку, чтобы убрать ту прядь с лица Мелькора, почти нежно заправить ее за ухо, мазнуть кончиками жестких пальцев по скуле и щеке, но так и не успел. Оба не поняли, что произошло, когда воздух вокруг на мгновение зазвенел до писка в ушах и дребезжания в костях. Ослепительно полыхнуло синим, а потом Майрона больно огрело по голове что-то металлическое, душно пахнуло сначала сиренью и крыжовником, потом вонью канализации, на ногу и бок грохнулось что-то тяжелое, а на шею приземлилась чья-то затянутая в мягкую кожу маленькая рука, прижимая его лицо к груди Мелькора. Мелькор грязно, коротко выругался и яростно забился под весом трех тел. Чучело под ними угрожающе просело и заскрипело, покачиваясь. Мелькор опять употребил забористую конструкцию, достойную, на взгляд Майрона, даже ангбандских мусорщиков, которые ругались хлеще кого-либо. Майрон, наконец, выпутался из чужих рук и ног, и встретился взглядом с худощавой девицей-аданет, ошеломленно отпрянувшей от него. Глаза у нее были зеленущие, как у кошки, а щеку пересекал длинный, глубокий, уродующий лицо шрам. На аккуратное лисье личико с острым подбородком спадали пряди пепельных волос. Из-за спины виднелись рукояти двух мечей. Мелькор тем временем спихнул с себя вторую аданет: черноволосую, растрепанную и пахнущую сиренью с крыжовником, всю в черном и белом. Она пошатнулась, нелепо соскальзывая на обтянутый узкими черными штанами зад: потому что приземлилась девица аккурат на бедра Мелькора в глупую позу любовницы. «Что за…» Майрон не понимал ничего: ни откуда взялись девицы, ни что произошло. «Кто вообще их послал? Эльдар освоили новые песни силы? Но это же невозможно! Невозможно даже для нас!» Мелькор в ярости уселся, взбешенно глядя на обеих. Майрон заметил в черных глазах знакомый алый огонь бешенства. Он разгорался вокруг зрачка огненным ореолом. – Убью обеих, – прошипел айну. А потом все случилось в одно мгновение: зеленоглазая переглянулась со второй женщиной, метнулась, перекатываясь через Майрона. Майа вцепился в испачканный грязью сапог и врезался лбом в поднятое колено Мелькора так, что в ушах зазвенело. Мелькор рванул когтями черный бархатный рукав курточки черноволосой, шипя от злости, схватился за тонкое предплечье, оставляя когтями перчаток глубокую царапину. Майрон услышал короткий болезненный вскрик и увидел скривившиеся губы сиренево-крыжовниковой. А потом его ослепило белой вспышкой: воздух зазвенел прежним противным писком, напитываясь силой, натянулся. Перед глазами ослепительно полыхнуло, и Майрона как будто ударило под дых, пинком выбрасывая куда-то. Выбитый из руки Йеннифэр фиолетовый кристалл жалобно звякнул, падая на пол, и треснул пополам, рассыпаясь на две половинки. Купальни Уотердипа под названием «Мермена» наполняло густое влажное тепло. Джарлакс Бэнр ощутил его в то мгновение, когда вошел в их просторные залы, пропитанные ароматами благовоний и минеральных источников, пестрые от белого, черного и цветного мрамора. Город оставался позади, а уютный полумрак, овеянный мерцанием ярких ламп из цветного стекла в медной оправе, навевал расслабленность. Шуршали низкорослые пальмы в кадках, влажно блестя изумрудными листьями. Чуть шероховатый пол уютно грел босые ноги. Шероховатость была предусмотрительной: не позволяла клиентам запнуться и рухнуть на полу, скользком от сотен влажных ног. Несмотря на распространенные мысли, сравнимые с поверьями, будто бы в купальнях невероятно удобно шпионить за кем-то или убивать тайком, Джарлакс пришел сюда с той же целью, что и большинство посетителей. Отдохнуть, что само по себе было редкостью при его образе жизни, более чем наполовину состоявшей из сомнительных и смертельно опасных авантюр, а также бегства, когда авантюры становились особенно сомнительными и угрожающе смертельными. Оставив одежду в крохотной комнатке, запиравшейся на ключ, в шкафчике красного дерева, он пошел к купальням по широкому сумрачному коридору, вдыхая восхитительный запах благовоний. На себе он оставил лишь полотенце и шляпу. И, разумеется, повязку на глазу. Шляпа ему не только не мешала, но и была необходима, потому что за подвернутой полой прятался стилет, а в подкладке над макушкой – пара склянок алхимического огня. Отдых отдыхом, но безопасность превыше всего, ведь так? Опасности обожают подстерегать момент, когда ты снял штаны по любому поводу, и это нехитрое правило могло считаться единственной святыней в жизни Джарлакса. Признаться, Джарлакс Бэнр куда больше ценил те купальни, где раздельных залов для мужчин и женщин не было. Впрочем, везло там с разным успехом, и натолкнуться в бассейнах можно было как на прекрасную нимфу с грудями-грейпфрутами и тонкой талией, так и на необъятных размеров бабу с трех нимф размером, напоминавшую рыхлую гусеницу. Он придерживался мнения, что подобным дамам следует в принудительном порядке выдавать одежды для купания, но, увы, они в большинстве своем имели наименьшее количество стыда. В отличие от нимф, которым следовало бы стыдиться поменьше. Разумеется, перед дверью в купальни его ожидало предсказуемое препятствие в лице охранника: загорелого лысого детины в кремовой тунике. Мышцы у него были, как у быка, и он возвышался над Джарлаксом по меньшей мере на две головы. – В шляпе не положено, – угрюмо произнес охранник. – Снимите головной убор. «Этого можно было ожидать». Джарлакс поправил повязку на глазу, вздохнул с самым несчастным видом, на который мог быть способен, и картинно развел руками. А также на всякий случай изменил голос, словно работал в лавке без продыху несколько месяцев и не трахался полгода. Ему было плевать, что дроу в такой роли представить можно было с трудом: эльфы Подземья, отличавшиеся эбеново-черной, в лиловый отлив, кожей и алыми глазами, почти поголовно считались другими расами преступниками и убийцами. Не без оснований. – Дорогой мой! Что тебе стоит пропустить в шляпе несчастного эльфа, пусть и дроу? Охранник покачал головой, но на этот раз его голос прозвучал почти укоризненно-мягко. «Ну да, ну да. Уважение к клиентам превыше всего. Отлично, если ты чувствуешь себя виноватым! Сиськи Сунэ, неужели сюда набирают таких мягкосердечных?!» – Не положено, господин. Снимите. Мы присмотрим за вашими вещами, у нас ничего не пропадает. Джарлакс картинно стрельнул глазами по сторонам и страдальческим драматическим шепотом произнес: – Друг мой, я в бедственном положении и вынужден сказать тебе правду. Видишь ли, я солдат, которому врач прописал непременно получать массаж и прогревание в купальнях. Я был почти убит, кости мои были сломаны, а страшное заклинание обожгло голову так сильно, что я не могу даже носить париков – от них я испытываю чудовищную боль! – Джарлакс наигранно вздохнул. – Видишь повязку на моем глазу? Я потерял его, но гордость и уважение к посетителям не позволяют обнажать мне мои шрамы! Поверь, они ужасны, и до сих пор не зажили! Не позволишь же ты мне показать их всем и остаться здесь опозоренным? Капитан наемников Брэган Д’Эрт врал как сивый мерин. Вообще-то у него были целы оба глаза, а своей идеально выбритой и навощенной лысиной Джарлакс гордился и гоготал, как гиена, каждый раз, когда кто-то рядом с ним, особенно имеющий хер промеж ног, начинал ныть о длине своих волос и о том, что в походе их надо бы изредка мыть. Он облизал губы. – Я буду благодарен за твое сострадание. Может… – он изобразил смущение и неуверенность. – Может, около… сотни золотых? «По моим расценкам, стоимость сострадания нынче примерно такая». Охранник вздохнул, воровато блеснув темными глазами в полумраке. Огляделся. – Ладно. Проходите. Но только не светитесь. Джарлакс, разумеется, заверил его, что и не собирался, потому что у него снята отдельная комната, и даже не солгал при этом. Учитывая страшный дефицит нимф с грейпфрутовыми грудями, он заказал себе одну. Прямиком из «Хрустальной туфельки», в которой обещали загнать тебя под каблук и доставить удовольствие от этого. В купальни запрещали приглашать шлюх, но определенная сумма вполне позволяла позвать умелую и красивую массажистку – разумеется, не для развратных утех, а лишь для того, чтобы размять усталые кости горожанина, изнуренного работой, скверной женой и бытом. А уж если приглашенная женщина, соблазненная красотой прекрасного мужского тела, экзотичными запахами благовоний и приятной обстановкой, пожелает по своей воле (она оценивалась примерно в две с половиной тысячи золотых) предаться плотскому удовольствию – ну так разве кто-то подглядывает за клиентами в купальнях? Был бы жуткий скандал! Джарлакс прошел в отведенную ему комнату и с наслаждением хрустнул спиной. В помещении обнаружилось две мраморных купели, выложенные перламутровыми рыбками, фонтаны с горячей и холодной водой, каменные столики с огромным количеством масел, причудливо расположенные зеркала, расширявшие пространство, а также уютный топчан, усыпанный вышитыми шелковыми подушками – зелеными, фиолетовыми и алыми. Нимфа ждала его здесь же. Нимфа была невысокой, хрупкой и облачена в полупрозрачное лазурное платье, открывавшее все дивные прелести упругого холеного тела. Позвякивали украшения из золота и бирюзы. Большие васильковые глаза смотрели с игривой кошачьей самоуверенностью – холодной и расчетливой, как у профессионалки. Шлюха приветливо улыбнулась ему и покачала бедрами, проводя руками от живота к округлой внушительной груди. «Мечта, а не женщина». Признаться честно, у Джарлакса была аллергия на худощавых баб с маленькими сиськами. На таких он насмотрелся в родном Мензоберранзане. – Господин желает массаж? – нежно проворковала шлюха. – Или большего? Он окинул взглядом девицу еще раз, прищуриваясь. «Что-то не так с тобой, красавица. Узнаю, что, когда сниму с тебя тряпки». О, сколько наемников пало от глупости, когда начинало думать членом вместо мозгов! Джарлакс хмыкнул, стянул полотенце, показывая себя во всей красе, и подошел ближе к девице, напористо оглаживая гладкий живот, горячую промежность, бархатное плечо и, наконец, по-хозяйски сжимая левую грудь девушки. – Я простой солдат, милая. Так что разденься, а я погляжу. «Вот оно что». Плечо под его рукой оказалось крепким и жестким, как и живот. У шлюх, сколько он себя помнил, тела были иными – мягкими и податливыми, как тесто. Но не у этой. Эта оказалась сильной и гибкой. Не как шлюха – как убийца. «И кто тебе заказал меня, дорогуша?» Девица хихикнула, расстегнула хитроумные золотые застежки платья на плечах, красуясь перед ним, и опустилась на колени, призывно глядя снизу вверх. Огладила его бедра. Именно это Джарлаксу и не понравилось. «Дорогая шлюха не встает на колени с первой минуты, милая. Шлюхам платят за время – и за удовольствие. Так какая тебе прибыль, если клиент кончит за первые две минуты? А моя артерия у тебя как на ладони, сучка». Джарлакс дождался, когда девка встанет на колени, издал точно рассчитанный вздох, призванный ее поверить, будто он и не подозревает, что перед ним никакая не шлюха, а убийца. Опустил руку на ее затылок, сжимая в ладони мягкие белокурые волосы. И со всего маху врезал ей коленом в нос. Девка оказалась увертливой – треснула ему по яйцам так, что в ушах зазвенело. «Блядь!» В данном случае ругательство подходило к ситуации как нельзя лучше. Преодолевая жгучую тянущую боль в паху и черные точки перед глазами, он увернулся от удара тонкого кинжала, просвистевшего аккурат возле бедренной артерии. «Не надо было мне лазить по бумагам Келбена Арунсуна. Вот же злопамятный хер!» Он швырнул в сторону девицы подвернувшимся под руку бутыльком масла, разбивая его об пол у нее под ногами, отшатнулся от очередного удара, и выхватил из-за полы шляпы стилет. И убил бы девку, если бы не услышал звук, скрутивший кишки в липкий ком дурного предчувствия и страха. Тяжелые звенящие шаги десятков ног в латных сапогах. «Щитники. Влип так влип!» Сколько раз Джарлакс видел их на улицах! Угрюмые мудозвоны с дубинами в зеленых бригантинах и приплюснутых глуповатых шлемах, неизменных зимой и летом. Девица бросилась на него врукопашную, роняя на мраморный пол капли крови из разбитого носа. Она была быстра. Очень быстра. Джарлакс увернулся от удара, ушел быстрым змеиным движением, защищаясь широким ударом стилета, оставил на гладком плече убийцы влажную алую царапину и, обогнув девку широким шагом, укрылся за одним из столиков, поближе к купели. Шаги раздавались все ближе. Дверь с треском распахнулась, и стражники принялись проталкиваться в маленькое помещение купальни сквозь узкий проем, цепляясь друг за друга наплечами и матерясь. «Артемиса бы сюда. Но этот идиот наверняка где-то прохлаждается, отжимаясь по тысяче раз за день, и пропускает все веселье!» Дроу прыгнул в неглубокую восьмиугольную ванну, подальше от бортика и преследователей, и в один миг вырвал из шляпы перо, позволявшее ему телепортироваться. Куда угодно, по собственному желанию. «Сейчас хоть куда-нибудь! Хоть в Рашемен на край света, куда эти долбозвоны доберутся лет через пять! Простите, штаны за сотню золотых с чарами ловкости, вы были мне дороги! Прости, Энтрери, с тобой было интересно убивать и грабить!» Он издал насмешливое посвистывание, взмахивая пером, ударил им об воду, и все вокруг потонуло в яркой вспышке телепортации.