Кольцо миров

2. Сугробы и старые кости. Плотный, смерзшийся коркой снег поблескивал под бледным солнцем. Айвен Валуноплечий поежился от порыва ледяного ветра и перевернул на вертеле зайца. Заяц доставил немало хлопот, но попался отменно жирненький. Дварф с наслаждением втянул носом дымный запах жарящегося мяса. – Как, Пайкел, думаешь, к вечеру доберемся до Иммилмара? – поинтересовался он у брата. – Хух, – утвердительно кивнул ему друид. – Вот и я так думаю, – согласно пробасил Айвен. Как любые уважающие себя дварфы, братья Валуноплечие полностью оправдывали собственную фамилию. Больше всего они походили на два хорошо укрепленных мышцами пивных бочонка по четыре фута ростом. Бороду Айвена, желтую как нефильтрованный эль, схватывали медные кольца. Борода Пайкела, заплетенная в хитроумные косички, была густого цвета хвои с желтизной. Пайкел был друидом, и друидом неразговорчивым, а Айвен предпочитал рубить топором всех, кто мешал брату, да и ему самому. Нередко рубить топором он предпочитал так, за торжество вечных ценностей добра, но его понимание этих ценностей обыкновенно носило крайне практичный и прямолинейный характер, относящийся к собственным близким и себе лично. Они расположились на привал возле густого хвойного леса, на пригорке. Стоянка была облюбована путниками и уютна – кострище окружали четыре оструганных бревна, мало-мальски защищал от ветра низкорослый сосняк, а границу леса оберегал холмик духа-хранителя, телтора. Айвен уже привык, что здесь, на севере, в Рашемене, телторы были повсюду, и раздражать их не следовало. Всю дорогу они следовали примеру местных рашеми, оставляя на каждой стоянке подношения. Хоть пару монет или вяленое мясо в благодарность за защиту. Айвен догадывался, что ни одного разбойника рядом со святилищами не было по той же причине: телторы не любили воров и убийц. У стоянок для путников дварфам попадались алтари хранителей-волков, лосей, ирбисов и даже ушедших к духам лесников из местных, но чаще всего – медведей. Алтарь рядом с ними выделялся: он был больше остальных и ярче. На плоском сколотом камне, покрытом угловатыми алыми рунами, лежали скелет медведя и череп лося с огромными ветвистыми рогами. Кости покрывали все те же руны: темно-синие, как ночное небо. Рога были раза в три больше, чем те, что красовались на шлеме Айвена. Этот нехитрый элемент доспеха притулился рядышком, на их походных пожитках. «Эх, да когда уже этот заяц приготовится?» Дварф протянул руки к костру, грея их и щурясь вдаль: за трактом и стоянкой для путников лежало ровное заснеженное поле, где тут и там торчала береза-другая. Вдали темной зеленью с синевой виднелся лес. Из-под смерзшегося весеннего снега торчали пучки жухлой травы. В сосне рядом зашуршала белка, прыгая с ветки на ветку. Пайкел улыбнулся ей и что-то прострекотал на беличьем языке. Белка не ответила. Русак жарился, капая жиром и щекоча нос восхитительным ароматом. Терпение Айвена заканчивалось. Он ткнул тушку ножом и поддел кусочек мяса. Попробовал на язык, поглядел цвет на разрезе – чутка розоватый. – Готово! – довольно хлопнул в ладоши он. – Пайкел, налетаем! Он тут же оторвал от зайца ножку и, шипя, вгрызся зубами в восхитительно обжигающее, свежее мясо. И лишь после заметил, что Пайкел, оторвав вторую ногу от тушки, застыл, недоуменно глядя куда-то в сторону – аккурат на поле за трактом. – Ты чего? – поинтересовался он у брата. – О-ой, – коротко ответил ему Пайкел. «Святые подштанники Клангеддина!» Айвен так и замер с ножкой в руках и приоткрытым ртом, глядя на поле. В воздухе сверкнул один, затем второй сполох телепортации, и на снег вывалился… нет, вывалились… пятеро таких личностей, что он в жизни не видел столь же странной компании, а подобные попадались братьям-дварфам часто. Пайкел ожесточенно двинул челюстью и откусил еще один смачный кусок зайчатины, повторив уже более весомо: – О-ой. Из купален Джарлакс попал в самое лучшее место на всех планах: в ушах зазвенело, ослепительно сверкнуло белым, и он уткнулся носом аккурат в ложбинку округло-роскошного, белого, теплого и чудно пахнущего сиренью с крыжовником декольте. Вторым ощущением был зверский, продирающий до костей холод. Джарлакс, все еще разгоряченный после купален, чуть не взвыл, почувствовав первый порыв ледяного ветра. Ему показалось, что в пах вгрызся не иначе как ледяной элементаль, который хочет покончить с его мужественностью раз и навсегда. Третьим чувством оказалась зверски неудобная поза, в которой он оказался. Ноги болтались в воздухе, поясницей он чувствовал грубую ткань с металлическими нитями и чьи-то украшения на ремне, а задницей уперся в нечто, явно сделанное из кожи и металла. Ступни в нелепой раскоряченной позе до земли не доставали. «Великие сиськи Сунэ, как я только мог попасть в такую ситуацию?! Я же Джарлакс!» Завершив эту мысль, Джарлакс смирился с тем, что ответ на риторический вопрос он уже дал самостоятельно, после чего попытался выбраться из неудобного положения и увидеть что-нибудь, кроме чудесной женской груди перед носом. Тем более что обладательница роскошного декольте выругалась на неизвестном языке и отвесила ему порядочную затрещину, заставив пошатнуться и вызвать откуда-то снизу шквал проклятий на совершенно другом, но все еще незнакомом языке. «Вашу ж мать, да что ж тут так холодно! Куда я попал?!» Майрон зарычал от отвращения, поняв, что грохнулся в отвратительно липкую, как сотни слизней, массу снега, а потом застонал, потому что черноволосая баба двинула ему каблуком под ребра. Его ноги переплелись с ногами Мелькора в физически невозможный узел: Мелькор давил вниз, зажав бедром его колено, Майрон не мог вытащить его, и в этот краткий отрезок времени майа казалось, что все обязательно кончится его переломанными костями. Хуже того – первым, что увидел перед глазами Майрон, было серое небо, а секундой позже – эбеново-черная, с глубоким фиолетово-синеватым отливом, незнакомая задница. Очевидно мужская со всеми… прилегающими территориями. «Да чтоб вас всех! Что это за уродство?!» Задница и окрестности, поджавшиеся от холода, омерзительно угрожающе нависли прямо над лицом примерно на расстоянии локтя. Майрон громко выругался, уподобляясь Мелькору в лексиконе, почерпнутом от мусорщиков, и уперся обеими предплечьями в непрошеную жопу, стараясь ни за что не коснуться ее даже кусочком голой кожи. И охнул, чувствуя на себе от чужой возни вес по меньшей мере трех тел. Во-первых, было то недоразумение, которое Майрон сейчас пытался спихнуть с себя. «Куда угодно! Но только не этими причиндалами мне на лицо! Великая тьма, до чего же мерзко!» Во-вторых, был Мелькор, одновременно предающийся попыткам сломать Майрону ноги и ругаться с черноволосой аданет. Весь вес его тела приходился аккурат на бедренные кости Майрона в нелепой путанице: одной ногой Мелькор беспомощно елозил по земле, вторая торчала из мешанины тел, очередной раз являя миру подметки сапог с золочеными гвоздями. В-третьих, была черноволосая аданет, плюхнувшаяся пониже бедер Мелькора. Когда Мелькор пошевелился очередной раз и плюнул скабрезное ругательство о том, как и зачем породили весь женский род, черноволосая взвизгнула, акробатически задрала ногу и влепила Мелькору каблук в пах: Мелькор простонал от боли, выругался еще цветистее, рванулся и зашипел – пряжка сапога женщины на второй ноге зацепилась точно за его накосник. Она безуспешно старалась одновременно пнуть валу в пах еще раз и сбросить на лицо Майрона голого гоблина. Майрон лишь сейчас понял, что это недоразумение еще и носило огромную шляпу с полями. «Да какого?!..» Корона с Сильмариллами свалилась с головы Мелькора в сугроб, выдернув вместе с собой бриллиантовые шпильки, которыми крепилась к волосам. Над всеобщей свалкой радостно пушились от ветра цветастые перья в шляпе гоблина. – Мелькор, чтоб тебя паучиха покусала! Сбрось этих двух и слезь с меня! Женщина ругалась. Мелькор изрыгал проклятия. Майрон шипел и матерился. В какофоническом оре пробивался полупридушенный голос зеленоглазой сопли, беспощадно придавленной к земле рядом с Майроном лопатками Мелькора. Нелепо ржал гоблин непонятно над чем. – Я немного занят! – рявкнул Мелькор, пытаясь освободить ноги, но вместо этого вызвал очередной всплеск неистовой ругани со стороны Майрона. – Сам сбрось! – У меня руки заняты! – А у меня нет, можно подумать! Рядом с Майроном что-то прокашляла зеленоглазая девчонка, которая принялась колотить по предплечью Мелькора в черно-золотой парче, когда вала чуть не опустил ладонь ей на лицо. Голый гоблин, уткнувшийся в декольте сиренево-крыжовниковой, шипел от холода – баба давила на него сверху, пытаясь спихнуть на Майрона. Майрон отчаянно сопротивлялся и давил снизу – меньше всего он желaл, чтобы на его лицо приземлились чужие причиндалы – хватало и того, что он уже не первую минуту был вынужден на них смотреть во всех подробностях. Гоблин был не рад противоречию и начал ругаться на третьем языке. – Мама! – черноволосая женщина нечаянно огрела девчонку каблуком в грудь. Майрон находился в сложной ситуации: самым разумным было бы отцепить косу от пряжки сапога, но тогда на него бы сполз гоблин и его… достоинства. Самоотверженный альтруизм испустил в Майроне дух еще несколько тысячелетий назад, а потому майа решил всеми силами удерживать текущие позиции. Положение непредсказуемым образом изменил Мелькор. Пересчитав подошвами сапог все кости в ногах Майрона, он все же высвободил вторую ногу, уперся ступнями в землю и со всей возможной решительной мужественностью сделал то, что должен был давно: оторвать от земли свой владычественный зад. Ругань зеленоглазой девчонки придушенно оборвалась с сиплым выдохом. Черноволосая взвизгнула. Гоблин начал сползать и уперся ладонью ей в грудь. Майрон начал материться громче всех, не желая даже в воздухе на расстоянии половины локтя соприкасаться с чужими яйцами. Физически воздушное соприкосновение было невозможно, но с точки зрения Майрона оно более чем существовало. Извернувшись, как ящерица, он все же сбросил гоблина в сугроб справа от себя, после чего, встряхиваясь от отвращения, наконец-то выбрался из-под груза чужих тел, попутно пнув Мелькора в бедро. Просто ради возмездия. Мелькор уселся, освобождая от собственного веса полузадохнувшуюся девчонку, которая, пошатываясь, встала на ноги. Она жадно глотала воздух и хваталась за ребра, дико озираясь по сторонам. «Не то место. Не то время». Цири прикрыла глаза, потирая ноющие ребра, и попробовала сосредоточиться, почувствовать привычную силу, позволявшую переноситься из мира в мир. Она подумала о Новиграде. О том, как хочет домой: к Геральту, Лютику, Золтану. Как хотела бы забрать с собой Йеннифэр. Но сила не отозвалась. От силы не осталось и следа, как будто Цири накрыли большим аквариумом – магия текла вокруг, была повсюду, но ускользала сквозь пальцы, отказывалась подчиняться. Управлять ею внезапно стало так же невозможно, как подчинить себе океан, и перед лицом этого океана Цири вновь почувствовала себя тем же ребенком, что и года назад, который обучался простейшим заклинаниям и азам контроля магических сил. «Нет. Нет». Желудок скрутило в холодный ком. Она не знала, из-за чего дрожит больше – от холода или от страха. Не понимала Цири и того, как прихватила с собой тех, кого брать не хотела. Возможно, виной всему был проклятый кристалл из руин, а, возможно, что-то иное. Чужое намерение во что бы то ни стало вцепиться в нее, преследовать и наказать оказалось сильнее ее собственного желания сбежать. Сейчас она не хотела об этом думать. В ушах звенело. Тело била дрожь от холода. Ветер колол и кусал, мелкая взвесь ледяных снежинок била по лицу. Придавленные ребра болели, но Цири не чувствовала колющей боли в груди и не слышала хруста – значит, тот, с косой, вряд ли ей что-то сломал. Сила не отзывалась. «Да как же так?!» Ни в одном из миров, ни в одном из пространств, Цири еще не приходилось сталкиваться с таким. Никогда, кроме случая, когда она отказалась от магии в пустыне Корат, но сейчас было хуже. Тогда сила просто исчезла, будто бы ее и не было, а сейчас она струилась повсюду, в каждом камне, и отказывалась подчиняться, словно отгороженная от нее незримым барьером. Она попыталась понять, куда попала, но это было затруднительно – их окружало серое небо без звезд, за пеленой облаков угадывался бледный шар солнца, а вокруг была картина, знакомая Цири по сотне миров и одинаковая во многих: хвойный лес, покрытая снегом поляна с пучками припорошенной травы, голые березы. На небольшом возвышении справа и поодаль сидели два путника. Они напомнили Цири краснолюдов, и она бы на мгновение подумала, что попала домой, если бы не странный тип, который непонятным образом оказался рядом с ними. Это был нелепый голый мужчина: щуплый, лысый, низкий, словно подросток, и черный, как эбеновое дерево. Он шипел, дрожал от пронизывающего ветра и поднимался по снегу к пригорку, где сидели путники. «Да где же мы? И почему я не могу перенестись отсюда?!» Майрон морщился от холодного ветра. Зиму и снег он ненавидел больше всех прочих сезонов, потому что вода в это время носилась даже в воздухе, и он бесконечно чувствовал себя липким и мокрым, каждый раз желая встряхнуться, как собака, и высохнуть как следует. Единственное, что он понял точно – так это то, что оказались они… далековато от дома. В Белерианде сейчас стоял разгар весны, а уж если бы они оказались в землях вечной мерзлоты – так или иначе отовсюду был бы виден Тангородрим или другая горная гряда. Здесь же гор не было, а это означало… по правде говоря, Майрон не знал, что это означало. Во всяком случае, ничего хорошего. «Но не могли же мы оказаться... где-то, кроме Арды? Или могли?» Догадка была настолько ошеломительной и пугающей, что встряхнула холодом все нутро. «Нет. Нет, нет, нет. Это нелепо!» Зеленоглазая девица рядом с ним явно была в не меньшем замешательстве. Она огляделась, прикрыла глаза, а потом побледнела резко, словно ее ударили под дых. И ошарашенно выдохнула, с силой растирая лицо и застарелый уродливый шрам на щеке пальцами. На вид аданет было не больше двадцати зим. «И она не из Белерианда. Интересное дело выходит». Что ему сказало об этом первым, так это мечи девчонки. Майрон не мог определить мастеров, хотя и с закрытыми глазами отличил бы сталь трех домов эдайн от выкованной в Ангбанде или от эльфийской. И одежда – что эта сопля на четыре головы ниже него, что черноволосая мегера носили странного вида тряпки. Штаны слишком обтягивали, кожаные курточки были слишком коротки, но двигаться не мешали ни той, ни другой. «Такого не шьют ни эдайн, ни эльфы». – Ты, – обратился он к ней, не рассчитывая на то, что девчонка поймет его. – Ты знаешь, где мы? Она обернулась к нему настороженно и быстро, словно ожидала удара, а не фразы. Движение по меркам майар было медленным, как у сонной мухи, но для человеческой девчонки – плавным и точным, словно готовым в любой момент перейти в удар. Мгновение – и она слегка расслабилась, пожала плечами и покачала головой. «Лучше некуда!» Было и еще кое-что. Майрон видел, что чернокожий гоблин предприимчиво забрался на холм и, похоже, без труда объяснился с местными наугрим, которые наблюдали за ними. И жрали при этом не иначе как зайца или какую-то другую дичь. «Значит, это их родное… государство? Так почему, чтоб они в пустоту провалились, я даже на слух не могу определить язык?!» Мелькор и черноволосая баба, похоже, даже не заметили их исчезновения. Они расцепились и встали, но теперь самозабвенно орали друг на друга, страстно изливая обоюдное бешенство, и языковой барьер им совершенно не мешал. Растрепанная, вся в снегу, с наполовину оторванным рукавом куцей курточки, аданет смотрелась жалко, и ее гневный фиалковый взгляд вызывал у Майрона безудержное желание заржать в голос. Вид Мелькора, бешено сверкающего глазами и покрытого снегом не меньше женщины, только подхлестывал желание. Майрон не понимал, почему Мелькор до сих пор не попытался убить несносную женщину. Возможно, потому что та сумела за считанные минуты почти дважды пнуть его в пах. В выражениях Мелькор не стеснялся, и в том, что женщина отвечала ему взаимностью, Майрон не сомневался. Орать они не прекращали, а вот приближаться друг к другу больше не пытались, сохраняя в движениях напряженную настороженность. «Да, да. Их греет пламя собственного гнева… или что там. Идиоты. Куда он снова дел свою корону?..» Вопиющий идиотизм ситуации не смущал обоих. Девица рядом с Майроном вздохнула и, кажется, собралась сделать шаг к сцепившимся. Он поймал ее за плечо и резко одернул, покачав головой, как бы говоря, что не стоит. Он-то знал, что Мелькору под горячую руку лучше не лезть никогда. Девчонка круто развернулась, пытаясь сбросить его руку, и холодно посмотрела в лицо. Зеленые глаза сверкнули гневом. Она дрожала – не то от злости, не то от холода. «Как же. Напугала ежа голым задом». На девчонке была укрепленная кольчугой коричневая кожаная куртка с множеством ремешков и застежек. Из-под нее виднелась белая рубашка и поясок из крупных звеньев с бирюзой. Майрон насмешливо скривил губы и пожал плечами, демонстративно сложив руки на груди, а затем ткнул себя пальцем между ключиц. «Уж имена-то почти во всех языках звучат одинаково, если тебе не придумают нового прозвища». – Майрон. Она нахмурилась, глядя на него. Перевела быстрый настороженный взгляд на Мелькора и женщину, которые все еще орали друг на друга, но драться явно не собирались. Кивнула неуверенно, словно все еще сомневалась в смысле услышанного. – Цири, – и указала на него. – Майрон. – Цири. Девчонка недоверчиво кивнула. А потом неуверенно, словно сомневаясь в необходимости своего жеста, указала в сторону женщины. – Йеннифэр. Мама. Майрон не понял, что она имела в виду. Разве что в языке эльфов Белерианда было похожее слово. Мать? – Nana? Зеленоглазая девица покачала головой, но почему-то Майрон был уверен, что смысл слова понял, мимоходом удивляясь тому, насколько похоже оно звучит даже в языках из разных миров. А Цири повторила с нажимом, уже куда увереннее: – Мама. Йэннифэр. Айвен и Пайкел, начисто забыв о зайце, завороженно наблюдали за склокой в снегу. Та шла своим чередом: клубок тел расцепился, от него отвалились худенькая девчонка и высоченный мужчина девяти футов ростом. Второй мужчина, никак не ниже первого, что-то бурно и яростно высказывал женщине перед ним, одетой в черное и белое, и жестикулировал с нарочитой выразительностью. Из всех обрывков ругани (а Айвен не сомневался, что это была именно ругань!) он не понимал ни слова, но эти двое орали друг на друга знатно. Самым нелепым участником безобразия оказался совершенно голый дроу, который очень уверенно направился к их костерку, невозмутимо прикрывая причинные места шляпой. А после выдал самую идиотскую просьбу, которую только можно услышать на тракте в Рашемене, когда повсюду завывает ветер и стоит жуткий холод. – Я вас приветствую. Не соблаговолите одолжить штаны страннику в неприятных обстоятельствах? Дроу был жилист, лыс, как коленка, и дрожал от каждого порыва ветра, как осиновый лист. Расовые предрассудки, гласящие о том, что все дроу – поголовно злодеи и убийцы – боролись в Айвене с альтруистической жалостью. Кроме того, по лицу эльфа Айвен видел, что период мальчишеской смазливости, характерной для этих остроухих, у незнакомца прочно и давно пошел на убыль. На сухом лице в уголках красных глаз и возле узкого темного рта виднелись морщины от прищуров и улыбок, да и во взгляде было что-то… от явно разнузданной, но невеселой жизни. «Да ему лет за триста. Не меньше». Дварф почесал в затылке, припоминая, что именно из запасной одежды у него было. Дроу есть дроу, но все-таки… на тракте путникам не отказывают, как не просят платить за лекарства, уж коли даешь. – Одолжу с радостью, – весомо произнес он. – Если ты того… сам соблаговолишь потом рассказать, как оказался тут среди леса, выскочив из телепорта с голой жопой. Не мог что ли места потеплее выбрать? Ну, Амн что ли. Дроу картинно вздохнул и неуклюже пожал плечами, все еще дрожа от холода. По правде говоря, Джарлакс пытался обезоруживающе улыбнуться, но чувствовал, как зубы отбивают чечетку и подозревал, что улыбка похожа на перекошенный оскал. «Драть тебя в три прогиба, бочка с пивом, ты б еще сначала попросил историю рассказать, а потом подумал об одежде! Да что ж тут так холодно!» На мгновение он всерьез пожалел, что не выбрал место потеплее. Если не в Амне, то в джунглях хотя бы все без штанов ходят! Особенно местные аборигены! «Грелся бы себе на солнышке, бананы с пальм пообрывал! И сдох в зубах у местного динозавра!» Перспектива Джарлакса не прельщала. Он слышал, будто бы масса смертей в южных краях также приходилась на упавшие на голову кокосы. «Вот умора была бы. Легендарный Джарлакс Бэнр, капитан наемников Брэган Д’Эрт, сражен кокосом». – Увы, я кое-г-где перс-сона… нежеланная, – рвано произнес он, постукивая зубами. Айвен хмыкнул и принялся рыться в тюке с вещами. Пайкел, часто и активно двигая челюстями, вовсю жевал зайца и пялился то на дроу, то на полянку. Джарлакс топтался с ноги на ногу, как будто безудержно хотел отлить, и, шипя от холода, растирал предплечья. Рашеменский ветер продирал до костей, а запах зайчатины дьявольски манил и затмевал даже свежий аромат промороженной хвои, от которого звенел воздух. Дичь была горячей, а согреться Джарлакс сейчас хотел во что бы то ни стало. И вновь подумал, что зря решил смыться от своих преследователей в прямом смысле на край континента. Он сейчас отдал бы все за порыв теплого ветра, ласкающего тело, и сел бы даже задницей в костер, если бы это не сулило ожоги в самых неприятных местах. «Прости и прощай, моя шпага, мои штаны, мой пояс и все мои заколдованные тряпки, собранные непосильным трудом!» – Это друзья твои? – поинтересовался Айвен, выгружая из необъятной сумки котелок, ножи, веревку и еще груду походного барахла. – Тебя-то как зовут? Я Айвен, а это мой брат. Пайкел. – Хе-хе, – обозначил свое присутствие второй дварф, радушно улыбаясь до ушей. Джарлакс пожал плечами. Смерил оставшихся на поляне взглядом. Выглядели эти пришлые странно: двое были высоченными, как планетары под девять футов ростом, но на планетаров не походили. Женщины… а что женщины? Они-то выглядели, словно сотни других воительниц или волшебниц, но не говорили ни на одном знакомом Джарлаксу диалекте. Как и те двое, высокие. Он подумал пару мгновений и отточенно ответил: – Меня зовут Джарлакс. И я в жизни бы не хотел иметь таких друзей, как эти четверо. Он даже не соврал. Айвен озадаченно почесал в затылке, наконец-то выуживая из тюка пару шкур, кожаные ремешки, штаны и – Джарлакс едва не завопил от восторга – явно большую для него, но теплую кожаную куртку. – Уж прости, запасных сапог нет, но держи, обмотай свои лапы шкурами. Уж лучше, чем ничего. Джарлакс рванул одеваться так быстро, что, проделай он это в любой армии любого государства, поставил бы рекорд по скорости натягивания штанов, которые, к слову, оказались большеваты. Куртка повисла, как на чучеле. Но Джарлаксу все было неважно по сравнению с тем, что одежда оказалась теплой, и кожу наконец-то перестал кусать жуткий ледяной ветер. Он все еще дьявольски мерз, но холод начинал едва заметно сдавать позиции. Айвен, уперев руки в бока, встал на краю стоянки, с гордым видом обозревая цирк внизу. Иначе происходящее было не назвать. Джарлакс тоже видел, что тот, с косой в цацках ниже жопы, наконец-то расцепился с бабой с божественным декольте, пусть и в буквальном смысле. В смысле фигуральном они сцепились еще ближе и ожесточеннее прежнего. Он не понимал ни слова. Ни когда женщина начала бурно жестикулировать, ни когда мужчина издевательски передразнил ее жест и интонации: оскорбление попало в цель без всякого перевода. «И как они не мерзнут?» – Одна баба другой бабе засадила в жопу грабли, – глубокомысленно изрек Айвен. И почесал бороду. То, что один из участников склоки на бабу тянул разве что толщиной косы, болтавшейся за спиной, дварфа не волновало. – Что-то хочется мне знать, чего они там… выясняют. Пайкел, у тебя не завалялся свиток знания языков? Дварф с зеленой бородой показал указательный палец и поднялся, странно пританцовывая с одной ноги на другую, после чего издал звук, который мог означать что угодно: – Хи-хи-хи! «Отличная компания. Лучше не придумаешь. Дебил, крушитель черепов с рогами на шлеме и четверо пришельцев-планаров. Почему мне всегда так везет?» Майрон угрюмо смотрел, как Мелькор орал на эту… Йеннифэр. Девчонка рядом шипела и растирала руки от холода, стуча зубами. Ее настороженное лисье личико кривилось от раздражения. «Он закончит этот балаган или нет?» А потом случилось… что-то. Майрон встряхнул головой, чувствуя гул в затылке и тяжелое, плотное давление на виски. В воздухе, слепя искрами, разнеслась голубоватая пыльца, похожая на сотни светлячков. Девчонка рядом с ним пискнула, прижимая пальцы к ушам, и... Майрон осознал, что понимает речь аданет. Даже больше – они все начали друг друга понимать. Его голову не затопило потоком непонятных слов и грамматических правил – он просто слушал каждое новое слово и знал, что оно означает. Знания появились в голове естественно, словно воспоминания о чем-то хорошо знакомом и позабытом. – …да деревенские бабы орут меньше твоего! Ты даже не понимаешь ничего, что я говорю, но как все мужчины – так хочешь оставить последнее слово за собой, словно от этого у тебя хрен отвалится! Мелькор замер, шумно выдохнув через нос. По его лицу Майрон видел, что он одновременно пытался справиться с удивлением от понимания чужой речи и найтись с ответом, надувшись от возмущения, как рыба-еж. Мелькор выпалил спустя мгновение абсолютной катастрофической тишины: – А ты всех мужчин, которых видишь, начинаешь пинать промеж ног? В твоем бытии все женщины столь истеричны, или ты одна такая?! Я ценю твою озабоченность, да только выглядит она как помешанность на том, чего не хватает! Йеннифэр пренебрежительно фыркнула, ловко наклонилась и быстро слепила из мокрого снега увесистый снежок. И отправила его резким яростным броском в сторону Мелькора. То, что она злит существо выше ее на четыре головы, ее не смущало. И не пугало никак. Девчонка рядом с Майроном хихикнула сквозь дрожь. Снежок разбился на кусочки, влетев аккурат в лоб Мелькора. Вала замер, как стоял: с приоткрытым ртом. Йеннифэр самодовольно ухмыльнулась и оправила изящным движением густые, крупные смоляные локоны, лежавшие в буйном беспорядке. Поморщилась от боли в расцарапанной руке. «Хватит!» Майрон понял, что через мгновение ситуация станет непоправимой. Он подошел ровным быстрым шагом, почти не проваливаясь в поскрипывающем снегу, когда Мелькор уже набрал в грудь воздуха, чтобы ляпнуть что-нибудь. Выглядел он так, словно сейчас лопнет от бешенства. Майрон ощутимо дернул валу за косу и на всякий случай намотал ее на запястье, вызвав возмущенное шипение. – Заткнись и посмотри по сторонам, – буркнул он. – Кажется, это не наш мир. – Успокоился? – насмешливо развела руками Йеннифэр. – Да ты!.. – Майрон молча потянул за косу сильнее, понуждая Мелькора заткнуться, и одновременно наклонился за валяющейся в снегу короной. – Хватит! – наконец-то подала звонкий голос Цири, сердито глядя на Йеннифэр. – Мама! Ты даже не почувствовала, что в этом мире мы не управляем силой! И хочу я или нет, но их я тоже должна вернуть домой! Майрон со вздохом выудил из снега корону, откопал восемь бриллиантовых шпилек, и невозмутимо водрузил ее обратно на голову Мелькора, сосредоточенно прикалывая к волосам. Вала все еще косился на Йеннифэр, словно на паука, которого брезгливо ненавидел и при этом по иррациональным причинам боялся раздавить. «Странно». Майрону показалось, что корона была… легче. Обычно ее вес ложился в руки едва выносимой свинцовой тяжестью, но только не сейчас. «Самая меньшая из наших проблем». Йеннифэр глубоко вздохнула и потерла пальцами переносицу, почти болезненно сдвинув брови. – Конечно, я почувствовала, – очень тихо произнесла она, передернув плечами от холода, и посмотрела в сторону пригорка. – Нужно поговорить с местными, пока мы хоть что-то понимаем. Очевидно, что они использовали какое-то заклинание. Сколько оно будет держаться – я не знаю. – Именно, – кивнула Цири. И первой направилась в сторону костра, где их поджидали существа, больше всего напоминавшие Майрону наугрим. Только… очень странных наугрим. В Белерианде подобных посчитали бы не то нищими, не то сумасшедшими. «Какой нормальный гном будет красить бороду в зеленый цвет?» Он легонько подтолкнул Мелькора в спину, тихо проворчав: – Что бы ни случилось – не ори и не делай глупостей. – Я и не… – Мелькор! – прошипел он, обрывая его на полуслове. Вала не ответил ему ничего, кроме короткого взбешенного рычания из глубины горла. Дальше – чуднее. Айвен ждал многого, но не того вопроса, который задала ему девчонка, которая забралась на пригорок. Худая, как дворовая кошка, с огромными зеленущими глазами, дрожащая от холода, с жутким шрамом на лице и двумя мечами за спиной. Шрам тянулся глубокой полосой наискось через лоб, бровь, скулу и убегал к уху. Он начинал думать, что зря они изловили одного зайца, а не двух. Одного на всех точно бы не хватило. Да что там – одного бы с трудом хватило ему и Пайкелу, чтобы утолить голод после дороги! «Хоть напоить их горячим надо. Путешественники по мирам засратые. И как угораздило?» Голос у девчонки оказался звонкий. Она даже не поздоровалась, с ходу выдав: – Какое это время и место? Айвен пожал плечами, как будто у него не спросили ничего странного. То есть, вопрос-то этот был самым обычным делом после хорошей попойки, да и звучал чаще как «где я?», но сегодня явно был не тот случай. «Хотя кто ж их разберет?» – Ты б хоть поздоровалась, девушка, – укоризненно проворчал он. – Сегодня шестнадцатый день месяца Закатов. Мир с утра был вродь как Абейр-Торил, континент Фаэрун. Мы в Рашемене, столица Иммилмар в полдне пути. Год… да хер его знает, какой год, не помню я. Девчонка сглотнула, вздрогнув. Нервно облизала губы. А потом тяжело вздохнула и махнула рукой, разом сникнув. – Не важно, какой год, – тихо ответила она, растирая шрам на щеке. – Это не то место и не то время. Спасибо. Выглядела она такой несчастной и потерянной, что Айвену почему-то стало жаль ее. – Как тебя звать-то? – спросил он. – И сядь сюда что ли, погрейся. Девушка опустилась на бревно возле костра, протянув к огню руки в высоких перчатках. – Цири, – ответила она, глядя на него. – Меня зовут Цири. А ты и?.. – она указала взглядом на его брата и второго пришельца-дроу. Айвен покачал головой, поджидая остальных. Ну не по три ж раза за день ему называть незнакомцам себя и брата?! Он наконец-то смог рассмотреть каждого неудачника, свалившегося на их с Пайкелом головы. У второй женщины, густо пахнущей сиренью и крыжовником, была чудная, округло-ладная фигура, весьма с толком затянутая сплошь в черное и белое. То бишь, так, чтобы демонстрировать, насколько хороша хозяйка одежды. На шее женщины красовалась бриллиантовая звезда, а из-за расстегнутого ворота белой накрахмаленной блузки и тонкой черной куртки с бархатными вставками виднелось пышное декольте. Правый рукав порвался, приоткрывая молочную кожу. На холеном лице застыла гримаска кислой усталой настороженности. А вот двое мужиков, высоченных, как планетары, ему сразу не понравились. Первый, с короткой гривой светлых, с пшеничной рыжиной, волос, был широкоплеч и бандитски хорош, как мечта девок, забивавших головы придурью о благородных разбойниках. Не хватало разве что залихватски расстегнутого воротника и щетины. Да вот только желтые глаза все портили и сразу сказали Айвену, что парень был похуже обычных разбойников. Никогда он не видел, чтобы хорошие люди так смотрели – как змеюка, нацелившаяся тебя сожрать. Да и движения были резкие, скупые, точные, как у механизма какого. Второй был не лучше. Айвен опять попомнил недобрым словом баб, которые начали бы вздыхать с бледным страдальческим видом, едва увидев такое лицо. Писатели, поэты и любые другие ремесленники пера и чернил, отличавшиеся более изысканным языком, нежели Айвен – сказали бы, что лицо Мелькора обладало прямо-таки кричаще броской, неприятной и надменно-яркой выразительностью. У Айвена же было свое определение. Покороче. И попроще. Рожа второго, что был в дурацкой черной короне с тремя гигантскими алмазами и с толстенной косой ниже жопы, всем видом просила кирпича, потому что смотрел он на все вокруг, словно считал себя розой рассветной, а все вокруг – навозной кучей. «А, хрен с ними. Дойдем до Иммилмара, а дальше пусть гуляют на все четыре стороны. Не бросать же этих бесхозных тут на бездорожье, в самом деле». Пайкел продолжал с почти детским восторгом разглядывать пришельцев, жуя заячью ногу и странно двигая челюстью влево-вправо. А вот дроу только что не совал руки в костер и изо всех сил пытался отогреться, поглощенный этим жизненно важным процессом. Айвен кашлянул, понимая, что и девица, и пришлые почему-то внимательно смотрят именно на него. Разве что светленький косился на дроу брезгливо и недоверчиво. – Значит, так, – пробасил дварф, шмыгнув носом и отхаркнувшись в костер. – Я не знаю, откуда вы взялись, но путники на дороге друг друга не бросают. Еды на всех не хватит, но сейчас хоть снега наберем и горячего отвара сделаем, чтоб вы тут все не повалились от холода. Я Айвен. Это мой брат Пайкел. А этот… – Гоблин, – хрипловато процедил светловолосый. Джарлакс мгновенно поднял голову, блеснув белым оскалом, и назидательно задрал в воздух указательный палец. Узкие темные губы глумливо скривились, обозначив морщинки возле рта. – Я эльф, невежа. Джарлакс, очень приятно. С какой луны ты свалился, раз впервые в жизни видишь дроу? Ответом ему было фырканье. – Кого?! Да ты похож на эльфа, как… – Да помолчи уже! – повышенным голосом оборвала его женщина в черно-белом. Она отрывисто выдохнула, массируя виски, и сделала несколько шагов вдоль бревна взад-вперед. – Меня зовут Йеннифэр. Мою приемную дочь – Цири. Я чародейка, и не понимаю, почему в этом мире нам отказала наша магия. Если я верно расслышала разговоры – этого, – она ткнула пальцем в сторону Майрона, – зовут Майрон. А это коронованное недоразумение, – она обвела Мелькора широким издевательским жестом с явной пародией на реверанс. – Мелькор. Айну зашипел сквозь зубы. – Это ты наглое недоразумение, женщина, – низко рыкнул он. – В моей крепости за одни эти слова ты уже висела бы вниз головой и умоляла о смерти. Цири тут же зло нахмурилась, бросив на Мелькора угрожающий взгляд. Йеннифэр скривилась, отмахнувшись от этих слов так небрежно, словно ей перечил ребенок. – Не обращай внимания на этот бунт мужской самовлюбленности, Цири. И значит, очень мило, что мы не в твоей крепости, Мелькор, – она раздраженно прищурилась. Даже глядя в лицо валы снизу вверх, Йеннифэр все равно умудрялась делать это так, словно была по меньшей мере того же роста. – Цени, я зову тебя по имени, а не так, как ты того заслуживаешь. Джарлакс совершенно неуместно присвистнул. Мелькор замер с приоткрытым ртом, как будто лишившись дара речи уже во второй раз за день, и вперил взбешенный взгляд в Майрона, когда тот дернул его за косу. Снова. Йеннифэр хлопнула в ладоши, оборачиваясь к Айвену. Коротко посмотрела в сторону Мелькора, который яростно освободил косу от хватки Майрона и принялся раздражающе маячить в поле зрения, расхаживая вокруг стоянки так, словно искал, на чем бы выместить злость. – А теперь, когда мы покончили с формальностями, я вынуждена попросить вас о помощи, – Йеннифэр сложила руки на груди. – В этом городе, ближайшем отсюда, есть чародеи? Я имею в виду настоящих, а не полубезумных травниц и деревенских целителей. Все, что нам нужно – дорога домой. И вернуть на место этот… – она покосилась на Мелькора и Майрона, – хвост. Хоть мне сейчас и нет до него никакого дела. «Хвост?!» Теперь не выдержал Майрон. – Мы оказались здесь по твоей милости, аданет! – раздраженно выпалил он. – Так что тебе придется вернуть нас домой, хочешь ты или нет. Женщина нехорошо улыбнулась ему. Майрон захотел ей врезать по зубам. – А ты попробуй меня заставить, – развела она руками. Майрон собирался сказать, что он может заставить ее такими способами, о которых Йеннифэр и не думала, когда его оборвала Цири, тихо наблюдавшая за разговором. – Это не она виновата, – негромко произнесла девушка, заставив Майрона обернуться. – Это я, – она сделала паузу, отбрасывая со лба прядь пепельных волос. – Я могу перемещать себя и других между мирами. А сейчас – не могу. Но я не хотела вас никуда перемещать. Может быть, вас обоих затянуло в телепорт за нами, – она пожала плечами. – В этом мире странная магия. Я чувствую ее присутствие, но не управляю ею. Айвен почесал бороду, крякнув. «Хорошо влипли эти потеряшки». – Вот что я вам скажу, – весомо произнес он. – С нами вы дойдете до Иммилмара. Город большой. Дальше нам не по пути, но ведьмы вам, может, чем и помогут. Цири поморщилась. – Знала я одну землю, где правили ведьмы. Даже слишком хорошо. Нет уж. Айвен пожал плечами. – Ну, как желаешь, девочка. В городе разберетесь, что к чему. Майрон молчаливо наблюдал за Мелькором. Вала остановился перед огромным сколотым камнем, на котором лежали кости какой-то твари. Перед камнем было несколько таких же, поменьше: будто бы покрытые рунами кости служили алтарем для подношений. Он заметил свечи, несколько монет, орехи, веточку омелы, закрытую корзинку и даже золотое ожерелье, которое почему-то никто не осмелился трогать. Хотя что-то подсказывало Майрону, что дело не в отсутствии разбойников, а в обыкновенном страхе прикасаться к чужим дарам на этих камнях. – То есть, – подал издевательски бодрый голос Мелькор, – благодаря твоим талантам, маленькая аданет, мы находимся неизвестно где, и мы здесь застряли, – по мере того, как вала говорил, его голос становился все спокойнее и тише, опускаясь почти до шипения. Майрону это не нравилось, потому что это означало, что Мелькор в бешенстве. – И ни у одного из вас в ваших хомячьих мозгах не витает и призрачной тени мысли, как отсюда выбраться! Замечательно! Майрон уловил движение Мелькора, почти незаметное: легкий оборот на мысках, поворот в бедрах… – Мелькор! – резко окрикнул его он. – Не вздумай… «Да будь все проклято!» Майрон опоздал на долю секунды с пониманием, как Мелькор собрался сорвать свое раздражение, но было поздно. Мелькор зло пнул старые кости: быстрым отточенным взмахом сбросил с импровизированного алтаря череп, изящно зацепив мыском сапога за рог. И сделал это прежде, чем Майрон успел завершить фразу. Воздух изо рта Майрона вышел, как из рыбьего пузыря. Медленно и с сиплым свистом. – …делать этого, – закончил Майрон бесполезное предложение. И хмуро уставился на валу. На несколько секунд повисла тишина. Джарлакс кашлянул и поднялся, отряхивая колени. – Знаете, что? Было хорошо тут с вами посидеть, благодарю за гостеприимство и помощь, и все такое, но по моему опыту, после таких поступков следует сваливать. Лучше – быстро. Айвен сплюнул в костер и угрюмо поглядел на Мелькора. – И у кого тут теперь эти… мозги хомячьи? Дурнины ты кусок, в хер тебе что ли уперлось эти кости пинать?! Это ж телтор! Мелькор пожал плечами, влез на плоский камень и, лениво балансируя на одной ноге, по-прежнему изящным движением спихнул с алтаря берцовую кость медведя. – Понятия не имею, о чем ты говоришь, – фыркнул он с вальяжным безразличием, скривив губы. – Еще скажи, что эти кости сейчас поднимутся, и на меня из лесу выйдет чудище, – Мелькор упер запястья в бедра, изрекая каждую фразу с видом философской мудрости. – Я много раз видел, как люди покрывают рунами останки своих вождей. Украшают их. Поклоняются им. И где они все? Гниют в могилах. Майрон с хриплым рыком выдохнул сквозь зубы. Цири закатила глаза и бессознательно потерла шрам. Йеннифэр насмешливо поаплодировала, убийственно глядя на Мелькора фиалковыми глазами. Ветер трепал черную копну ее волос. – Какая демонстрация ума и мужественной выдержки! Какая разумность и предусмотрительность! – процедила чародейка. – Закрой рот, аданет, – предостерегающе потянул Мелькор. – Не я набросился с кулаками на сильнейшее в Арде существо, глупая женщина. Йеннифэр зевнула, изящно прикрыв рот ладошкой. На деле она, как и все прочие, дрожала от холода, вот только дрожь не прорывалась в голос. Гордость не позволяла. – На кого? – рассмеялась она. – На тебя?! Да… – Заткнитесь все! – оборвал склоку Майрон, напряженно глядя в сторону леса. Ему показалось, что ветер усилился. Потемнело, будто в преддверии бури. Снег поднялся с земли белыми облаками поземки, и где-то на грани слышимости, в черной глубине деревьев, в лесу на окраине поляны, послышался сухой скрипящий треск ломаемых веток. Йеннифэр резко побледнела. Мелькор видел, что посерело даже лицо эльфа, сидящего на бревне рядом с зеленобородым наугрим. Цири вскочила, выхватив из-за плеча меч, блеснувший серебром и вязью незнакомых ему рун. По меркам Мелькора, реакция была уж слишком дерганной. – Что? – развел руками Мелькор и фыркнул. – Еще скажите, что приняли порыв ветра и скрип сосен за явление чудовища, оно вылезло из леса и сейчас стоит за моей спиной. Айвен хлопнул себя ладонью по лбу и заорал в голос, взяв в руки секиру: – Да обернись ты уже, ебанько! «Что?!» – Как ты посмел меня назвать?! Наглый наугрим ему не ответил. – О-ой, – тревожно произнес Пайкел и потянулся к тяжелой дубине, похожей на сплетение древесных ветвей. – Ша-ла-ла! Потемнело сильнее, словно лес накрыли густые темные гроздья туч. Налетел ветер, еще более холодный и резкий, чем раньше, за спинами поднялся такой плотный туман, что дороги в пяти шагах от стоянки и видно не стало. Воздух заполонило жутким треском ветвей и эхом вороньего грая, хотя вороньих стай не было. В окружающем тумане появились мерцающие холодной синевой и сиренью тени – Мелькор улавливал движение в тумане, сгустившемся гигантским полукольцом до леса. Тени скользили и шныряли, окружая их. «Серьезно?» – Доволен?! – яростно крикнула Йеннифэр, обращаясь к Мелькору. Ветер спутал ее волосы, превратив в сущую фурию. – Идиот! Кто трогает проклятые кости, лежащие у себя под носом?! Мелькор так и стоял на камне среди костей. Он невозмутимо обернулся, пожав плечами. – Я на это не рассчитывал! – Мелькор, во имя всего и тебя же, прямо сейчас – просто закрой рот! – рявкнул Майрон и тяжеловесно выдохнул. – Поздно бежать, мне сдается. Дай мне второй меч, Цири! Девчонка посмотрела на него с недоверчивым неодобрением и удивлением. – Долго думать будешь? – подстегнул он ее. – Меч! Цири приоткрыла рот, как будто собираясь что-то произнести, а потом махнула рукой и просто выдернула из-за спины второй клинок, протягивая его рукоятью Майрону. – Я надеюсь, ты умеешь с ним обращаться, – только и сказала она. – Поверь, умею! Ветви в лесу затрещали громче, в лицо ударил слепящий порыв колючего снега, обдирающий лица, и теперь Мелькор мог поклясться, что расслышал в треске и в свисте ветра свирепый рев, волчий вой и звенящий, утробно-нечеловеческий крик ярости, отдавшийся звоном в костях и липким страхом в животе. «Да будь все проклято!» Мелькор ожидал чего угодно, но только не того, что пинок по куче изукрашенных костей вызовет… это. От леса на них двигалась гигантская фигура, перевалившая за пятнадцать футов роста. Темный силуэт клубился, с треском ломаемых ветвей скручиваясь в тело, похожее на перекошенное дерево, лапищи с когтями-сучьями до земли и голову в виде медвежьего черепа с рогами лося. Чудовище было собрано из костей, иссушенных веток, гроздьев рябины, проросших в щелях поганок, обрывков шкур и хребтов. В пустых глазницах пламенел ледяной огонь. Тварь из леса шагала на них медленно и неотвратимо, как шторм или волна высотой с гору, смертельно медленно обрушивающаяся на землю. Темный силуэт все четче проступал сквозь поднявшийся буран. Каждый медленный шаг стража леса отдавался скрипом и скрежетом, а по земле под ногами пробегала дрожь. Деревья стонали и надсадно трещали от разом поднявшейся бури, которая слепила кристалликами льда, хлестала холодом по лицу и хотела сбить с ног. Ветер выл и трепал косу Мелькора, как веревку. По лицу хлестала метель. «И что теперь делать?!» Паника подступила к горлу удушливой липкой змеей. – Нужен огонь! – закричала Цири. – Кидайте в него головнями, раз это дерево! Оно боится… Она не закончила фразу, вскрикнув – ледяной порыв ветра резанул по зубам и рту, заставил Цири захлебнуться вздохом, загасил костер, оставив их в густом сумеречном полумраке, где сверкали лишь взбешенные глаза духа ярости леса, который шел на них, словно тварь из ночных кошмаров. Он скрипел ветками и трещал костями. «Да чтоб вас всех!» – А мне что делать?! – выкрикнула Йеннифэр, пытаясь удержаться на ногах в бешеной круговерти метели. – Поддерживать морально, пока нас не убили! – вторил ей до дебилизма жизнерадостный голос Джарлакса. – Под ногами не мешаться! – рявкнул Айвен, надвинув на лоб шлем с оленьими рогами. Чародейка была готова рвать и метать от ярости, и даже огреть тварь впереди дубиной, но под рукой были разве что бревна, окружавшие костер. Майрон крутанул в руке легкий, как иголка, меч девчонки. Для его роста и силы эта игрушка была больше похожа на кинжал-переросток, но клинок был сделан… неплохо. Вполне неплохо. И нетипично для всего, что он видел – такой работы в Белерианде не водилось. «Потом об этом подумаю!» Он видел, как вокруг них в густом тумане закружились призрачные опалесцирующие тени. Они скользили, но не нападали, и Майрону казалось, что он видит силуэт охотника, медведя, женщины с копьем… «Духи?» – Держитесь поближе! – крикнул он. – Ближе, спиной к спине! Цири последовала его совету мгновенно: отступила, повернулась ловким танцующим движением вполоборота, занимая широкую оборонительную стойку. – Мама! Джарлакс! Держитесь за нами! Айвен зарычал, взмахивая секирой. Мелькор застыл на камне, как изваяние, вглядываясь в чудовищную фигуру впереди, словно завороженный. – Мелькор! Сюда быстро! «Зараза!» Мелькор его не послушал. Пошла пляска. Из тени выступил призрачный силуэт мужчины в рогатом шлеме, вооруженный копьем, и замахнулся на Цири. Девчонка вскрикнула и закружилась волчком, отбивая удары: текучая и шустрая, как вода. «Неплохо для человеческой мелочи. Если только этих духов можно убить». Майрон с рыком отбил игрушечным мечом девчонки – слишком, слишком коротким и легким – направленный на него удар второго духа, вышедшего из-за завесы. Уклонился, заплясал, отбивая удары, и достал одного из нападающих смертельным броском, пронзая мечом насквозь. Человеку удар пришелся бы в печень. На успех Майрон не рассчитывал, но услышал глухой призрачный стон, когда телтор обмяк, растворяясь в туманной стене за стеной – а мгновением позже второй, означившийся радостным гиком Цири. Воздух прорезало напевным, слегка дребезжащим пением зеленого гнома на непонятном языке. Он ухал, попрыгивал и бурно жестикулировал, покачиваясь, как сова на насесте, а потом туман рассеяло золотистой дымкой, по лицу на мгновение скользнуло что-то плотное и теплое, и Майрон с удивлением заметил, что их окружает большая золотая сеть, похожая на искрящийся светом пузырь. Любоваться было некогда. Их обступали духи, и Майрон вступил в новый поединок – уже с двумя врагами, мужчиной и женщиной, уклоняясь от ударов призрачного копья охотницы. Айвен с диким рыком загнал в стену тумана еще одного телтора. Человека или любого другого удар его секиры разрубил бы пополам, но туман окружал их, как круг на плясках, который каждое мгновение вбирает в себя одних танцующих в середине и выпускает на их место других. Мелькор неподвижно смотрел на ту разозленную скотину впереди, на чьем камушке он нечаянно потоптался. Скрипя и треща, она подступала шаг за шагом, медленно и неотвратимо продвигаясь сквозь ледяную синеву бурана черной скрюченной громадой. За спиной шла драка, но к алтарю телторы не подходили. Рогатая тварь смотрела прямо на него, как будто растягивая момент наказания и расправы. «Но даже тот недоумок как-то выстроил щит!» Он выдохнул, пытаясь игнорировать скользкую орущую панику где-то внутри. Тварь, возвышавшаяся над ним почти вдвое, все приближалась. «Тени. Они везде здесь. Тени и кости, смерть и кровь, безумие и хаос». Мир вокруг был наполнен странной пульсацией – щекочущей, яркой, липкой, как кисель, и мягкой, как глина. Словно весь воздух пропитывала цветная многогранная паутина. Что-то, похожее на искусное плетение хаотичных нитей. «Не то. Не то! Не поможет!» Тварь уже была опасно близко. Мелькор попятился к краю алтаря, слыша, как под пяткой хрустнули чужие кости, и чудовище утробно зарычало, встряхнув рогами. Пустые глазницы, полные огня, полыхнули бешенством. В нелепой пародии на раскрытые объятия оно потянуло к нему острые когти-сучья, каждое из которых было с его ногу от колена до щиколотки. «Нет уж. Я тебе не дамся». Страх внутри колко взвизгнул, порождая животное желание спрыгнуть с этого камня и сбежать, но Мелькор знал, что бегство не поможет. Ничем. Никак. Та паутина не пускала его к себе, но за ней, за той отвратительной яркой мешаниной, пряталось что-то еще, темное и злое: знакомое до болезненности. Нити распадались и вихрились иссиня-черным облаком с мелкими мириадами огоньков, закручивались спиралями всех оттенков безумия. Изломанные фигуры, дикие пляски вокруг мертвых тел, сумасшедший надтреснутый смех, льющаяся кровь, хруст сломанных костей и жуткая, убийственная власть, высасывающая жизнь, бесформенный хаос и мщение, обида и злоба – в этой спирали-паутине было все. «Вот оно!» Мелькор выдохнул, ощущая, как что-то внутри балансирует на краю этой спирали. Что-то, одновременно похожее на все пять чувств и ни на одно из них. Что-то воспротивилось его чутью, встало на краю спирали темной тенью, зашипело, ударило давящей на виски до темноты и дикой рези преградой, но поток был слишком знаком и слишком ярок, чтобы отказываться от него. Он продрался сквозь чужую волю грубо, словно проламывая стекло ударом кулака, и вцепился в силу, которая текла сквозь мир. Зачерпнул ее полной горстью, разрывая порядок спирали. Какой бы она ни была – это была материя. А значит, у материи была музыка. Что-то кричало и бесновалось, пытаясь оторвать Мелькора от силы, как женщина, которая пытается в истерике выцарапать глаза, но он уже почувствовал ток магии, льющейся по здешнему миру, и взял первую ноту наугад. И с диким смехом увернулся от цепкой лапы, спрыгивая с камня в неглубокий снег. «Задуши его! Убей его! Выпей его жизнь и силы!» Тварь заскрипела древесными суставами, поворачиваясь к нему, но страх исчез. Он заплетал пойманную материю в вязь дикого гневного напева, ритмичного и жуткого, как пляска висельников, в крик и хохот, в рисунок поворотов и уклонов, больше похожих на бой, на танец вокруг залитых кровью переломанных костей на алтаре. Переплетал песню с воем перепуганных разъяренных духов. Тени клубились вокруг облаком, и он чувствовал, как тьма добирается до сердца этой твари, которая напала на них. Как песня и бешеная пляска режут и бьют, разрывают и ломают, пьют жизнь и искажают до неузнаваемости. Как пение обращается в сумасшедший победный вопль, и метель хлещет так, что все утонуло в белом мареве на расстоянии вытянутой руки. Цири закричала, зажимая уши, слыша, как воздух рвет дикий, похожий на визг баньши, вестницы смерти, вой десятков телторов, вой хранителя леса, безумный хохот дикой пляски. Вой вибрировал и звенел, швыряя их на снег, заставляя прятаться за бревнами и корчиться от боли. Майрон рычал, сотрясаясь на земле мелкой дрожью, словно напуганный зверь. Джарлакс поджал колени к груди и закрыл уши ладонями. Йеннифэр шипела, в конце сорвавшись на отрывистый крик. Пайкел поскуливал. Айвен ревел благим матом, как боров. А потом на мгновение воздух затмило вспышкой тьмы, разорвалось звенящим чернильным пятном, ударило порывом ветра, ослепило, закружило в сердце бурана. Все стихло так резко, словно и не начиналось. Метель улеглась, туман растаял серыми клочьями, духи пропали, рассыпавшись в серебристый дым. Стояла ошеломительная мертвая тишина. Чуть слышно поскрипывал снег. Бледное солнце сияло над трактом за высокими серыми облаками. Кромка леса чернела искореженными деревьями, выпитыми досуха, и среди поляны застыл скелет хранителя леса – голые кости, сгнившие ягоды и грибы, иссушенное дерево и почерневшие ветви. Они валялись на земле кто где – едва не оглохшие и чуть дышащие, но живые. Мелькор с ошалевшим взглядом плюхнулся в снег между потемневшим алтарем телтора и бревном стоянки. Обернулся через плечо на мертвый лес. – Я сделал что-то не то, да? – голос его прозвучал тихо и потерял глубокую гладкость. Майрон отряхнулся от снега, морщась от стреляющей боли в ушах. Потер виски, издав тихий раздраженный стон. Он хрипло выдохнул, поинтересовавшись у Мелькора: – Ты цел? Вопрос прозвучал одновременно как удивление, беспокойство и обреченность. Мелькор поправил съехавшую на затылок корону и ответил совсем на другой вопрос, которого Майрон не задавал: – Я чувствую себя так, словно пил неделю, – голос Мелькора прозвучал еще более хрипло. Джарлакс поднялся из-за бревна. Огляделся по сторонам. Бодро поправил шляпу, пьяно балансируя на ногах, и коротко заключил: – Я смотрю, пейзаж немного изменился. Надо сваливать. Майрон посмотрел на собственную руку, все еще сжимающую меч. Протянул его Цири, которая, морщась, растирала лоб. – Спасибо. – На это ты тоже не рассчитывал, Мелькор? – Йеннифэр с видимым трудом поднялась на ноги, пошатнулась, но уперла руки в бока и выпрямилась. – Я спас твою жизнь, женщина, – Мелькор скривился. – Так что имей чувство благодарности, как бы вульгарно ни звучала для меня сама мысль о спасении кого-либо. Цири закатила глаза и вернула клинок в ножны. Айвен почесал в затылке и мрачно огляделся. – Заканчивайте, бабы вы базарные. Ноги уносить надо! – О-ой, – многозначительно добавил Пайкел, похлопывая дубиной по ладони. Йеннифэр утомленно потерла запястьем лоб и поежилась от холода, гневно глядя на Мелькора. – Я прекрасно вижу, что ты устроил своим маленьким выступлением. И думаю, что следовало бы оставить тебя здесь, учитывая все проблемы, которые ты создал в лучшем случае за несколько минут. Мелькор фыркнул, скрещивая в снегу вытянутые ноги, и по-птичьи склонил голову к плечу. Коса звякнула украшением об ободок короны. – А мне кажется, что оставить здесь следует тебя, чародейка без магии. Майрон тяжело вздохнул. Цири прищурилась, морщась от холода. Йеннифэр изящно оправила прядь, упавшую на лоб. – Я на своем веку не видела ничего более жалкого, чем мужчина, который пытается выдать решение собственноручно созданных проблем за героизм. Мелькор устремил взгляд к небу. – Еще более жалко выглядит женщина, которая пытается в бедственном положении изображать гордость. Йеннифэр сложила губы, словно для поцелуя, и промурлыкала одну-единственную фразу: – Роза голубая. Джарлакс звонко присвистнул. Цири захихикала в кулак. Майрон со стоном прикрыл ладонью лицо. «Ну, все, сейчас точно вожжа под хвост попадет. Что бы это ни означало в их мире». Он искоса посмотрел на Мелькора, замечая, как румянец злости расползается на скулы и даже на кончики острых ушей. – Падаль истеричная, – прошипел Мелькор. Он мерзко оскалился: так, что аж верхняя губа приподнялась, обнажив зубы. Йеннифэр издала короткий смешок и изящно повела ладонью в воздухе. Фиалковые глаза оставались ледяными, как северное море. – Неостроумно, – пренебрежительно отчеканила она. – Я рассчитывала на большее. Никто из них не заметил, как Пайкел покачал головой, а потом, пританцовывая сначала на одной ноге, а затем на другой, принялся что-то напевать и бубнить под нос. В воздухе полыхнуло жизнерадостными розовыми искрами и что-то хлопнуло, как будто проткнули пустой надутый мешок. Йеннифэр издала гневный вскрик, а остальные, даже Мелькор – почти одновременный протяжный вздох умиления. В снег, на колени, на руки и даже на головы сидящих вывалилось никак не меньше трех десятков разноцветных пищащих котят: пушистых, резвых и любвеобильных. Цири мгновение ошеломленно хлопала глазами, а потом мелодично засмеялась и подняла на колени двоих котят, которые тут же принялись играть со шнурками ее кожаной куртки. – Как это? – спросила она. – Они что, настоящие? – мгновением позже на ее лице появилась озабоченность. – И куда всех их теперь девать? Ай! Ха! – она сняла с ворота котенка, который пытался залезть на плечо и дернуть прядь ее волос. Айвен угрюмо вздохнул, поднимая из снега два пушистых, как шарики, бело-рыжих комка, и пробасил Пайкелу: – И что ты сделал? Мы ж теперь тут застрянем. Пайкел многозначительно поднял в воздух палец, шельмовато прищурившись. И подмигнул Цири. – Эх-хе-хе! Цири недоуменно проморгалась. – Что? Джарлакс выудил из снега котенка, как нельзя лучше подходившего дроу: маленькое сморщенное создание с огромными розовыми ушами было совершенно лысым, черным, большеглазым, и подрагивало от ветра. Оно тут же уютно сгрудилось в руке дроу, а когда тот сунул котенка за пазуху, так вовсе принялось сонно мурчать. – Я подозреваю, наш немногословный знакомый имел в виду, что эти котята… как бы сказать. Телепортируются к себе домой, когда истечет время заклинания, – Джарлакс ухмыльнулся, поглаживая котенка, забравшегося в тепло, и подмигнул Цири, добавив заговорщицким шепотом. – Кроме того, нет лучшего способа пресечь склоку, как отвлечь всех чем-нибудь. – А! – Цири улыбнулась и сморщила нос, потершись щекой о шубку белого котенка, который все-таки залез к ней на плечо. – Э-эх… да ну вас! – Айвен махнул рукой и с тяжелым вздохом пристроил еще двух котят на сгибе руки, почесывая толстыми неуклюжими пальцами то одного, то другого, хмуро поглядывая по сторонам. Майрон неуклюже пытался гладить три пушистых персиковых комка, которые, попискивая, забрались к нему на колени и моментально заснули, счастливо растопырив лапы с розовыми подушечками и подставив пальцам крошечные пятнистые животы. «Да чтоб меня, какие же они мелкие!» Котята были теплые, мягкие, как пух, и вибрировали от мурчания. Это было в высшей степени неуместно, но в сию секунду в голове Майрона стояла идиотическая звенящая пустота, в которой все еще витали розовые звездочки. Какая-то часть его разума буквально вопила, что нельзя вестись на столь дешевые трюки, а вторая механически чесала и тискала котят и не могла от этого оторваться. «Мягенько. Тьфу! Да что это за магия такая?!» Мурлыкающая, пищащая, пушистая волна погребала под собой первородное зло Арды, не оставляя Мелькору ни шанса на устрашающий вид. Двое резво гонялись за звякающей подвеской-кисточкой на кончике косы. Еще один залез по волосам к Мелькору на голову, показал полосатую мордочку с крохотными кисточками на ушах из-за короны с Сильмариллами, зевнул во весь рот, и за ней же уснул, свернувшись калачиком. – Великолепно! – сморщилась Йеннифэр, стаскивая с плеча пухового белого котенка и отсаживая его подальше в снег, а потом стащила за шкирки с бедер еще двоих, которые успели забраться по ее штанинам почти до пояса. – Теперь, кроме дерьма из сточных труб, на мне будет ещё и кошачья шерсть. – Ты свихнулась, женщина?! – Мелькор тут же сгреб жалобно мяукающий криволапый комок пуха и пристроил у себя на коленях, где в импровизированных яслях из кольца рук уже попискивало, потягивалось и мурлыкало с полдесятка черных и трехцветных котят. – Да у тебя сердца нет! Майрон поперхнулся и издал сдавленный смешок. – Мелькор, ты себя со стороны слышишь? Котята на руках Мелькора заинтересованно зашевелили ушами, поворачивая мордочки то к Майрону, то к Мелькору. Персиково-белая троица на руках Майрона проснулась и принялась возиться друг с другом, цепляя лапами пуговицы на куртке. Вала фыркнул, расправив плечи. – Можно подумать, я сказал, что сердце есть у меня! Майрон с обреченным стоном покачал головой. «Это все магия. Точно магия!» Еще двое белых котят, отверженных чародейкой, обиженно пищали, проваливаясь в глубоком снегу. Мелькор вытянул руку через бревно и утащил на колени обоих. Черный комок меха и пуха, цепляясь коготками, прополз по рукаву дублета на плечо, ткнулся в щеку валы холодным носом, и принялся мять лапами плотную ткань, упоенно урча. Еще один котенок висел на косе, вертя полосатой головой с зелеными глазами. – Я напомню, что здесь могут быть еще духи, – раздраженно произнесла Йеннифэр. – И, разумеется, у нас нет более важного дела, чем сидеть и гладить котят! Ее никто не слушал. Даже Цири, хихикающая и трущаяся носом о нос белого котенка. – Мама, ты же слышала, – произнесла она. – Они быстро исчезнут. – И лучше, если побыстрее! – чародейка утомленно вздохнула, проворчав под нос. – Детский сад из взрослых мужиков. – Она вас не любит, – проворковал Мелькор пищащей, мурлыкающей, топчущейся и сопящей куче на своих коленях. В куче проглядывали полосатые и пятнистые розовые пуза. – Ужасная, мерзкая, отвратительная, склочная, жестокая женщина! Почти как я, только еще хуже. Пайкел счастливо улыбался до ушей. Два трехцветных котенка сидели у него на плечах, еще двое – на руках. Один гордо восседал на лысине дварфа, с важным видом глядя по сторонам. Йеннифэр нетерпеливо прохаживалась взад и вперед, глядя по сторонам и дрожа от холода. – Когда они исчезнут? – требовательно спросила она. Мелькор оскалился, почесывая котят у себя на коленях. – Скоро! Тебе же сказали, аданет. Ганн-из-Грез, дитя земли ведьм и снов, шаман духов и защитник брошенных мертвых, почувствовал, как по миру телторов пробежала болезненная дрожь, похожая на судороги умирающего. Эта дрожь болезненно хлестнула по его разуму и миру духов, отдаваясь в теле глубокой колючей резью, стиснула виски, принося жестокую и небывалую в своем кощунстве весть. Что-то убило хранителя леса Иммилмар. Кто-то посмел это сделать. Он знал, что это было практически невозможно. Хранитель жил уже долгое время и принимал десятки обличий – то медведя, то золотого лося, то чудовища, когда на землю приходили те, кто не ценил законов мира духов и презирал их. Но живыми преступники не выходили никогда. Сейчас же там, где ощущался ток жизни, сердце духа старого хранителя, который издревле оберегал лес, теперь зияла черная сосущая пустота, похожая на ожог, и этот ожог Ганн ощущал почти как свой собственный, нанесенный раскаленным железом по коже. Кровоточащий, растрескавшийся струп следа чужой агонии. Он чувствовал, что духи были в ярости. Они выли. Они рыдали, бились в скорби и кричали от страха, от гнева, от немыслимого кощунства, которое кто-то принес на землю. «Что случилось? Кто посмел тронуть его?» И в том была его вина. Он даже не успел почувствовать опасности, и не понимал, что могло вырваться на свободу, потому что все произошло слишком быстро. Духи знали, что он, как и многие другие шаманы, был призван защищать землю и хранить ее, заплетать цветные узоры снов и прогонять кошмары, но Ганн отличался от остальных. Кровь ведьм позволяла ему служить проводником, который не только изучил обычаи духов, но и носил в себе их часть, не принадлежа ни одному из миров в полной мере. Он дождался плотных весенних сумерек. Когда солнце багрянцем лизнет горизонт, расплываясь кровью над снежной землей, и свет впитается струями яркой малиновой влаги в сугробы. Когда деревья превратятся в темных призраков в окрестностях Иммилмара, и настанет время разжечь костер, бросая в него шалфей и ядовитые грибы, костяную пыль и слова заклятий, которые тают призрачным лиловым дымом. Когда мир утонет в серебристо-голубоватой дымке, вводя его в пограничное состояние звенящей легкости, родной стихии, воплотит в стража, который всегда ходит по тонкой ниточке между миром жизни и миром грез, который сейчас скорбел и плакал, и его траурная песнь печалью резала душу. «Что вы видели?» Он спрашивал это у всех духов. У каждого, кто мог слышать и видеть. У каждого, кто мог пролетать птицей или скакать белкой, или слышать вибрацию земли мышью-полевкой, проснувшейся в теплой норке от страшной смерти, коснувшейся их мира. И они ответили ему – разноголосым хаосом, птичьим криком, воем ветров. – Мы видели их! «Кого вы видели?» Их голоса звенели, словно яростная дробь дождевых капель и шум водопада, медвежий рев и крик выпи, уханье совы и треск дятла. Их голоса кричали от ярости, плача и муки. Рыдающим вздохом пронеслись крики. – Мы слышали их! – Мы коснулись их! В общем сонме голосов Ганн услышал сильный, ведущий, похожий на медвежий рев и клекот орла – и склонился перед тем, кто им обладал. Покровитель дома берсерков-совомедведей, Оккайен, их вождь, их воин, их главный голос, пришел к нему. Ганн видел в россыпи дымных колец и призрачных искр костра огромное существо с могучим телом бурого медведя и головой филина с желтыми глазами, с перьями, сверкающими зеленью хвои и синей густотой неба в трескучий мороз. Шерсть Оккайена была пропитана отблесками золота рассвета и кровью заката, а когти мерцали синей звонкой песней горных порогов и замерзших озер. Он сверкал и переливался, буравя Гaннa взглядом огромных глаз, диких и мудрых, полных первобытной мощи спящей земли. – Они пришли со стороны северных дорог, – голос прозвучал гулким эхом, ударом набата. Но были и другие голоса. Шепчущие, яростные, скорбные. – Они пахнут чужими снами! Снами других земель и миров! Ганн слушал и не смел прерывать их. Смотрел сквозь пламя костра и кольца дыма, впитывал каждое слово и движение мерцающих перьев. Слушал могучий голос, гонгом бивший в его сердце, заставляя дух вибрировать и содрогаться от присутствия мощи, перед которой он сам был лишь кратковременной пылинкой. Говорили, что Оккайен существовал с тех самых дней, когда здесь начали жить люди. Он был старше богов. Старше Бхаллы, бывшей тогдa юной девой. Старше Мистры, дарующей Плетение магии каждому живому существу. Старше Шар, ее злобного двойника, поддерживающей Плетение Тени, отравляющее своих заклинателей безумием. Ярость леса Иммилмар, его хранитель, был ровесником Оккайена. – Ищи пришлых, дитя грез. Ищи тех, кто пахнет золой и кровью, ищи тех, среди кого нет невинных. Каждый – убийца. Духи шептали, вторя ему. – Убей их! Горько пах можжевеловый дым и сладкой приторностью отдавались грибы. Медвежьим рыком звучал голос, сплетаясь с танцем тающего в мире духов костра, яркого, как желтые перья фазана. С Ганном говорила вся земля Рашемена, каждый ее уголок, который знали живущие в стране духи. – Накажи их. Говори всем хатран охотиться за ними. Пусть берсерки и шаманы, и девы-воительницы, и даже держащие лук дети – пусть мстят за нас. Пусть отдадут их в лапы нежити, что выпьет их силы, пусть отдадут нашей ярости в кругу камней, пусть уведут напасть с наших земель. Такова наша воля. Крик срывался в отчаянный плач. – Отомсти за нас! – Отомсти за него! Оккайен повел могучими крыльями, рассыпая блеск изумрудов и густой синевы. – Отомсти и разнеси весть о наказании преступников. А не то, Ганн-из-Грез, я сам явлюсь за тобой. И ты, и каждый человек ответит за то, что впустил их к нам, шаман духов.