________________________________________
…
Если Люциус считал, что его угрозы каким-то образом охладили мою любознательность, то он очень ошибался. Наоборот: она стала ещё сильнее. Я просто хотела узнать… что-нибудь. Неважно что. Среди сотен вопросов я вряд ли смогла бы выбрать какой-то один, на который желала бы получить ответ в первую очередь. Правда, я вовсе не горела желанием сломя голову мчаться на третий этаж, чтобы лично взять интервью у завывавшей за дверью леди. Но я часто гадала, когда же представится новая возможность исследовать этот дом (или, как сказал бы Люциус, сунуть свой нос, куда не следует). И хотя я боялась Люциуса, с каждым днём мой страх перед ним ослабевал. Не оттого, что менялся он, а потому, что менялась я… Казалось, мои усиливающиеся чувства создавали буфер, ограждавший меня от его ярости. Словно они значили что-то. Опасное заблуждение, но такое приятное… Тем не менее, в течение нескольких дней после случая на третьем этаже я изо всех сил старалась вести себя «хорошо». Я действительно пыталась следить за своими манерами и быть вежливой, послушной, даже почтительной. Я была похожа на ребёнка Викторианской эпохи: подавляющего свои порывы, говорящего лишь тогда, когда к нему обращались, всё замечающего, но не издающего ни звука. Я даже чавкать перестала. Но ни разу, ни разу Люциус не пошёл мне навстречу. Он обращался со мной точно так же, как и всегда: словно я причиняла ему одни лишь неудобства и вызывала лишь презрение. И совсем скоро его предвзятое отношение вновь начало вызывать во мне негодование, и мы возобновили наши воинственные, враждебные споры, но теперь я принимала его оскорбления близко к сердцу. Мне так хотелось увидеть хоть малейший признак того, что он начинает относиться ко мне теплее. Но этот мужчина, казалось, был сделан из льда. А когда единственный знакомый человек ненавидит тебя, мир кажется ужасно одиноким местом.________________________________________
…
«Фрида… Грета… Хейли… Хелен… Ингрид…» Я сидела в библиотеке на куче подушек, которые принесла из своей комнаты, чтобы соорудить что-то наподобие гнезда. Оно казалось мне предпочтительнее внушительно громадного письменного стола в центре комнаты и прилагающегося к нему кожаного кресла, которое выглядело довольно неудобным. Теперь я всё больше времени проводила в библиотеке. С того дня, как на нас обрушился снежный шторм, прошло уже более трёх недель, и собственная комната казалась мне тюремной камерой. Несмотря на то, что девяносто девять процентов книг оказались пусты, в их окружении я чувствовала себя более комфортно, словно между нами установилась какая-то естественная связь. Обычно я что-нибудь читала или лежала, свернувшись клубком, погружённая в раздумья (чаще всего о нём), или же просто дремала. Или, как сегодня, могла пялиться в потолок, шёпотом перечисляя вереницу имён в глупой надежде отыскать среди них собственное. В конце концов, добравшись до имени «Зара», я вздохнула и позволила взгляду бесцельно блуждать по бесценному хранилищу прекрасных книг. Я не могла не испытывать раздражения и разочарования при виде грандиозного количества настоящих сокровищ, которые были совсем рядом, только руку протяни, но оставались для меня недоступными. Я страстно желала разгадать секрет их молчания. «Так почему бы не попытаться?» — вспыхнула искушающая мысль в моей голове, как это случалось почти каждый день. «Потому что, — начала я убеждать саму себя, — если Люциус вновь поймает меня, на этот раз мне не отделаться лишь пучком выдранных волос». «Не поймает, он ведь никогда не заходит в библиотеку… Кроме того, он сам разрешил тебе находиться здесь. А значит, позволил исследовать её… или, скажем так, «внимательно рассмотреть и прочитать» содержимое». Сегодня голос искушения оказался сильнее голоса осторожности. Только что я лежала на куче подушек и вот уже вскочила, выбрала первую попавшуюся книгу, побежала к выходу и подсунула её в щель под дверью, таким образом заблокировав ту сымпровизированным замком. Я приблизилась к переполненным полкам, выбрала книгу наугад и отнесла её к столу. Обложка была сделана из красивой тёмно-красной кожи, окаймлённой по краям золотистым орнаментом. Но то место, где должно было находиться имя автора и название, оказалось пустым. Я повернула книгу к свету свисающего с потолка канделябра, пытаясь разглядеть оттиски букв или текстуру высохших чернил — хоть что-нибудь. Но ничего не обнаружила. Обложка тихо скрипнула, когда я открыла её, чтобы взглянуть на первую страницу, которая тоже оказалась пустой. Я пролистала ещё несколько страниц. Всё были чистыми. Почти оцепенев от собственной дерзости (я едва могла дышать, не то что думать!), начала медленно и осторожно отрывать страницу от корешка. Для моего насторожённого слуха звук показался невыносимо громким, и я время от времени замирала, оглядываясь на дверь, почти уверенная в том, что в любую секунду разъярённый Люциус распахнёт её. Торчащая под ней книга вдруг показалась смехотворно слабой преградой и лишним свидетельством моей вины. Наконец страница оторвалась. Дверь так и осталась плотно закрытой, так что я с облегчением выдохнула. Поднеся обрывок ближе к свету, я стала пристально его разглядывать. И вновь ничего не обнаружила. Стыдясь самой себя, плюнула на бумагу и размазала влагу пальцами. Опять ничего. Настенные керосиновые лампы располагались слишком высоко. Стоя на полу, до них невозможно было дотянуться. Поэтому, с трудом передвинув от письменного стола к ближайшей лампе тяжёлый стул, я взобралась на него. Сначала я прижала бумагу к горячему стеклу, затем подержала её над открытой верхушкой плафона, но страница лишь тускло осветилась: никакой реакции не происходило. Наконец я оторвала от страницы уголок и бросила его в пламя. На мгновение он вспыхнул, вверх потянулась спираль дыма, над которой в течение нескольких минут я и держала бумажный лист, словно зонтик. Страница чуть выцвела, но никаких тайных символов на ней не появилось Вздохнув, я спустилась со стула и оттащила его обратно к столу. Осторожно вложив страницу туда же, откуда оторвала, я некоторое время задумчиво её созерцала. Раз невидимые чернила не проявились под действием влаги, света, тепла или дыма, тогда… можно было предположить, что для их обнаружения требуется что-то вроде ультрафиолетового цвета или проявителя. «Желаю, чтобы ты открыла мне свои тайны, — подумала я. — Желаю… желаю…» Я уже собиралась закрыть книгу, когда (готова поклясться!) внезапно увидела, что на странице вспыхнул похожий на паутину серебристый текст, написанный изящным вытянутым почерком. Я моргнула, ахнула, схватила страницу и поднесла её к глазам но… текст исчез! Оставалось лишь предположить, что, как обычно, мой разум подшучивал надо мной.________________________________________
…
— Люциус, могу я спросить вас кое о чём? Я раздумывала о таинственных книгах весь день, и теперь, когда наступил вечер, не смогла удержаться от того, чтобы не завести разговор о них с моим вечно насмехающимся компаньоном. — Если только без этого никак не обойтись. — Эмм… обещаете не сердиться? Ему не было нужды отвечать отказом: тот был ясно написан на его лице. — Книги в библиотеке. Они написаны невидимыми чернилами, не так ли? Я не пытаюсь ничего разнюхать, — быстро добавила я. — Это не любопытство. Просто хочется поговорить о том, что занимает мои мысли. Его холодные глаза ничего не выражали. — И? — И теперь я жду, чтобы вы подтвердили или опровергли мою теорию. Откинув голову назад, он растянул губы в скупой слабой улыбке. — Твоя дерзость не знает границ, дорогая. — Значит, я права? — Нет… — Значит, я ошибаюсь? Его взгляд скользнул по моему лицу, на невыносимо длинное, томительное мгновение задержавшись на губах, и молниеносно вернулся к глазам. От этого обманчиво-нежного взгляда у меня перехватило дыхание. — Ты… последовательно неразумна. Я лишь пожала плечами. Я зашла довольно далеко, не вызвав его гнева, и это сделало меня немного безрассудной. — О, просто скажите мне, Люциус. Обещаю, что не буду шокирована. — Ты не должна обещать то, что не в состоянии выполнить. — Хорошо. Тогда шокируйте меня. На этот раз он даже обнажил в улыбке зубы. — У меня нет привычки потакать мелким капризам глупых девчонок, Алиса. Достаточно сказать одно: «Тот, кто в состоянии завладеть этим великим сокровищем, поистине был рождён достойным его». Я поморщилась, потому что была не настолько глупа, чтобы не распознать оскорбление, пусть даже и завуалированное под цветистую цитату. «Значит, я по какой-то причине недостойна», — догадавшись, я попыталась сделать вид, будто меня его шпилька никоим образом не задела. Но это было не так. Возможно, именно поэтому я оказалась не в состоянии сдержать слова, которые выплюнула с угрюмым видом: — Интересно, что же вы такого натворили. Его улыбка испарилась, а я сглотнула при виде внезапного холода в его глазах. — О чём это ты говоришь, Алиса? — его голос был таким же ледяным, как и выражение лица. — Будь осторожна, выбирая ответ. В тот же миг я вспомнила, каким жестоким, даже безжалостным может быть этот мужчина. «Как я могла забыть о том, на что он способен?» Внезапно с ужасающей ясностью воскресло воспоминание, как он душил меня тростью, как неистово тряс, как безжалостно хватал за волосы, угрожая «последствиями». Меня пробрала крупная дрожь, и я ответила запинаясь: — Я… я лишь имела в виду… — Да? — Я… я имела в виду… Думаю, из-за этого вы и не желаете говорить мне, где мы находимся, — объяснила я, молясь про себя, чтобы мой ответ попал под определение «осторожного». — Должно быть, вы скрываетесь от кого-либо или… Должна же быть какая-то причина того, что вы не желаете, чтобы я смогла оп… определить ваше местонахождение, когда вернусь домой. — Ах, когда ты вернёшься домой… — тихо сказал он, и я почувствовала облегчение, поняв, что он смягчился. — Действительно… Я не рискнула сказать что-либо ещё, но, к моему удивлению, он продолжил: — Значит, ты считаешь, что я беглец, не так ли? — казалось, он почти развеселился, но под слоем этого внезапного веселья, чувствовалось что-то недоброе, тёмное. — Интересно, какие неоплаченные преступления, из-за которых я нахожусь в бегах, твоё богатое воображение приписало мне? Пялясь на свою тарелку, я уклончиво пожала плечами. Я не посмела встретиться с ним взглядом, опасаясь, что он немедленно увидит в нём то воспоминание, что сейчас крутилось в моей голове. Как он яростно тряс меня, рыча: «Знаешь ли ты, что я убивал за меньшее, чем-то, что написано на твоём лице?!»