Рыжая тень

— Решил составить мне конкуренцию? — Голос у доктора был обычный: добродушный и чуточку ехидный. Он всегда так разговаривал. Всегда и со всеми. Как ни странно, но с капитаном он порою говорил даже ехиднее и с меньшей осторожностью, чем с остальными. Наверное, это тоже относится к разряду бонусов и привилегий, положенных в отношениях между объектами, классифицированными друг для друга в качестве «старые друзья». Если у Макса Уайтера или доктора с «Черной звезды» и были объекты с подобной маркировкой, Дэн о них не знал. Полезная новая информация о странностях человеческих взаимоотношений. Занести в архив. Учитывать в дальнейшем. — А тебе-то чего не спится? — У капитана голос тоже почти обычный, такой же недовольный и подозрительный, как всегда. Разве что только еще более усталый. — Да что-то в горле пересохло. — Тогда и мне завари… Стук дверцы шкафчика — Вениамин Игнатьевич полез за чашками и заваркой. Невнятный шорох, шарканье тапочек по полу, скрип капитанского кресла. Щелчок выключателя, шипение закипающего чайника. Тяжелый вздох капитана — он сегодня с самого утра штудировал медицинские атласы, сворачивая вирт-окна сразу, как только в пультогостиной появлялся кто-нибудь, кроме доктора. И когда Дэн уже под вечер вместе с Полиной и Теодором вернулся от ставших вдруг подозрительно гостеприимными соседей — капитан все еще продолжал заниматься именно этим. И точно так же сворачивал окна, не желая, чтобы кто-нибудь заметил суть его интереса и начал задавать вопросы. Пилот успел разглядеть страничку, но ничего не спросил, лишь вздохнул и сочувственно поморщился — он был уверен, что и мрачно-нервозное настроение капитана, и его внезапный интерес к медицине объясняются разыгравшимся геморроем. Но Дэну хватило мимолетного взгляда и доли секунды, чтобы зафиксировать логотип «DEX-компани» в верхнем правом углу одного из так поспешно свернутых виртуальных экранов. Капитан сравнивал кровеносные системы людей обычных и кибермодифицированных, пытаясь найти знаковые различия, по которым последних можно было бы отличить от первых точно и безошибочно. Капитан пытался вычислить киборга. Все еще. — Вень, ну должна же быть какая-то зацепка! Эти проклятые имплантаты должны себя выдавать хотя бы косвенно! Дэн беззвучно вздохнул. Мотиваций капитана он по-прежнему не понимал — ведь любому разумному даже человеку должно быть понятно, что сорванный киборг (а значит, киборг, в первую очередь заботящийся о собственном выживании) нападет на кого-то только в том случае, если будет загнан в угол и не сумеет найти менее деструктивного выхода. Так зачем тогда капитан с таким упорством пытается обнаружить киборга — и тем самым как раз таки загнать его в угол и вынудить действовать деструктивно? Он же не может не понимать! Или может?.. — Конечно должны, Стасик. Ты, главное, не волнуйся. — И каким образом? Дэн сидел в своей каюте, на полу у самой двери. Внутреннее освещение он не включал, а дверь была приоткрыта совсем чуть-чуть, миллиметра на полтора. Ни один человек даже на ярком свету не заметит, а в коридоре давно уже задействован ночной режим. Вероятность обнаружения капитаном лишнего слушателя, для ушей которого его слова не предназначались, была просчитана и отброшена как несущественная погрешность, стремящаяся к нулю. Настойчивые напоминания системы о перегрузке и желательности полноценного отдыха — тоже. Полноценный отдых был важен. Но подслушать, о чем будут говорить два самых значимых человека в экипаже, было куда важнее. В том числе и что и как будет сейчас врать доктор, который знает… — Например, можно сломать подозреваемому руку. Дэн моргнул. — И что? — Киборгу так просто не сломаешь. У него кости в три раза прочнее, чем у обычного человека. Доктор не врал. И эмоциональный фон его оставался по-прежнему нейтрально-доброжелательным, как будто разговор шел о незначительных пустяках, а не о довольно неприятной и трудозатратной для обеих сторон процедуре. Его слова были правдой, сломать руку Дэну было бы сложнее, чем любому другому, даже если бы он не сопротивлялся. Макс Уайтер после нескольких первых попыток более и не пытался, ворчал, что шкура не стоит выделки. И эта его фраза была тем более непонятна, что как раз с выделкой шкуры (то есть обработкой кожи) возиться он любил: рисовал паяльником или кислотой и на несколько дней приказывал отключить регенерацию. Доктор не врал — не выдавал в открытую, но и исказить предоставляемую капитану информацию даже не пытался. И почему-то от этого сбоила система, и негативных сигналов от рецепторов было больше, чем если бы Дэну на самом деле сломали руку. Люди часто ломают не только киборгов, но и друг друга. Дэн это видел. Много раз. И ломают по куда меньшим поводам, чем поиск того, кого они считают опасным. Особенно если имеют на это право — например, являются капитаном, который на корабле первый после бога, что бы ни значила эта фраза. И право это подтверждено наличием оружия. Капитан «Черной звезды» не задумался бы ни на секунду, сочтя подобное предложение превосходной идеей… — Превосходная идея! Уходить. Немедленно. Через грузовой отсек, пока еще есть возможность, пока они не пошли по каютам для осуществления этой самой превосходной идеи, пока еще… Нет. — И ведь по закону подлости киборгом окажется последний из проверяемых! Макс Уайтер счел бы такой расклад приятным бонусом. Уходить. Нет. Это другой корабль. Другой капитан. И доктор другой. Совсем. И эмоциональный фон другой, причем у обоих. А у капитана — еще и по нарастающей. Слова те же самые — интонация другая. — А чего-нибудь менее радикального нет? На этот раз доктор молчал долго. И гормональный фон его потихоньку менялся. Дэн насторожился — он привык к тому, что любые изменения скорее всего опасны. — У киборгов гораздо больший расход энергии, — заговорил доктор наконец. И голос его был немного иным, чем ранее. Более задумчивым и… осторожным. Да, это легкое, еле заметное напряжение больше всего напоминало именно осторожность, но какую-то скорее веселую, чем нервозную или испуганную. Дэн напрягся еще больше. Да, это другой корабль, и доктор другой, и пока еще веселились эти люди тоже совсем по-другому, но это вовсе не гарантирует, что так будет продолжаться и дальше. Люди непредсказуемы. — Так он что, должен жрать как не в себя? Облегчение. Секундное, острое. Резкий спад артериального давления, скорректировать. Выполнено. Дэн был осторожен и при всех старался употреблять ограниченное количество продуктов питания, при необходимости наверстывая по ночам стандартными пайками, которые никто на корабле все равно не считал. Экспресс-анализ количества потребляемого по экипажу и пассажирам… Дэн на шестом месте. В первой тройке — Мария Сидоровна, Владимир и сам доктор. Доктор не врет, да. Но… пытается отвести подозрения? Пытается создать ситуацию, в которой капитан сделал бы неверный вывод из предоставленной ему информации, совершенно правдивой, но недостаточной? — Нет. — В голосе доктора нет агрессии, только все тот же веселый интерес. И непонятная решимость, тоже веселая. — Вернее, да, но лишь когда использует имплантаты. А это, если не ошибаюсь, происходит только в боевом режиме. Инфракрасное зрение, сканер, подслушку и прочие энергоемкие штучки он тоже запускает лишь по потребности. А вот процессор должен работать непрерывно, как и окружающий его мозг. И в качестве топлива для них лучше всего подходят углеводы — глюкоза, сахароза, фруктоза… Судя по звукам, чай доктор в свою и капитанскую кружку уже налил, а теперь добавлял сахар. А если исходить из количества бульков — уже себе, первые два были чуть отдельно и явно предназначались для капитанской кружки, он как раз с двумя кусочками предпочитает. Третий бульк. Четвертый. Пятый… Размеренно так, почти нарочито. Словно напоказ. Зачем? У капитана — резкое изменение гормонального фона. Паника. Зачем доктор это делает? Зачем говорит именно это — и именно сейчас? Зачем на последних словах его голос напрягся, незаметно для человека, но не для киборга? Он что — не понимает? У капитана выброс адреналина и агрессивность метнулась за полусотку. У капитана бластер… — А скажи-ка мне, Веня, сколько весит один такой кусочек сахара? Голос у капитана тих и вкрадчив, подозрительность под девяносто. Агрессивность семьдесят два. Максуайтерность… — Ты что, Стасик?! Мы же со школы знакомы! В голосе доктора — потрясенное возмущение. Искреннее процентов на тридцать пять. Пожалуй, даже на тридцать четыре. А вот ликование и все тот же веселый азарт — под сотку. Оба. Очень похоже на то, что Дэн сканировал во время охоты на лису, тогда, давно, когда стрельба на поражение оказалась просто безобидной игрой, когда капитан еще ничего не знал про киборга и все еще было хорошо… — А скажи-ка мне, Венечка, как звали девчонку, за которой мы оба ухлестывали в девятом классе? Тишина. Еще один бульк — и дальше снова тишина. Замершая такая, напряженная. Вряд ли капитан станет стрелять сразу. Можно успеть. Дэн был уже на ногах и в боевом режиме — и не выскочил в пультогостиную (сам толком не зная зачем, да и что бы он там делал, даже и выскочив) только потому, что там было тихо. Очень тихо. Невозможно вытащить бластер из кобуры, ничем не зашуршав и не скрипнув. Дэн замер у косяка в миллисекундной готовности, а тишина все длилась. И длилась. Долгие несколько секунд. — Нет, это бред какой-то! — Тишины больше не было: шорох, скрип кресла. Но уже безопасные шорох и скрип, агрессивность капитана рухнула в зеленую зону так же стремительно, как несколькими мгновениями ранее взлетела почти до максимума. — Если еще и мы друг друга подозревать начнем, впору вконец свихнуться. В голосе капитана — растерянность и тоска. Остатки агрессивности не гаснут, но они теперь направлены внутрь. И, кажется, Дэн уже понял, что это такое: это когда хочется биться головой о переборку. Самому, не по приказу. Странно, нелогично, нерационально и деструктивно. Но — бывает. Дэн знал. — Вот-вот. — В голосе доктора удовлетворение и прежний веселый азарт. Доктор отлично знает, что делает. Наверное, это тоже такая игра. Опасная. Люди любят опасные игры. Наверное, даже такие люди, как доктор, ведь летал же он с Тедом… — Тем более что я убей не помню никакой девчонки. Лучше скажи, сколько банок сгущенки съедает в день наш навигатор? Дэн перестал дышать. — Одну… или две… — В голосе капитана растерянность постепенно сменяется подозрением, подозрение нарастает, переходит в уже знакомый веселый азарт. — Точно, две! Я после обеда видел, как он новую открывал! Игра. Дэн зажмурился. Сглотнул. Вот оно, значит, что. Для доктора это просто игра. Интересная игра. Можно охотиться на лису. А можно лечить киборга. Но теперь киборг здоров, интерес кончился. Вот почему доктор не выдал Дэна капитану сразу — ему это было не интересно. Ему и теперь это не интересно, просто вот так взять и выдать, ему куда интереснее, чтобы капитан догадался сам. А доктор остался словно бы и ни при чем. — Ага! А там, между прочим, половина веса — сахар! Доктор глухо стукнул дверцей шкафчика — очевидно, полез за банкой, чтобы прочесть состав. Люди, они такие. Им интересно… такое. Может быть, потом, когда капитан окончательно все правильно поймет, доктору тоже будет… интересно. Люди, они такие. Все. И отрицательная максуайтерность тут, похоже, ничего не меняет. Наверное… Глотать почему-то было больно. — Сорок три с половиной процента от четырехсот граммов… две банки… За день получается триста сорок восемь граммов! Даже с избытком! В голосе доктора — ликование. Уже почти не скрываемое. Надо уходить. Вот теперь точно надо. — Зато он чай несладкий пьет. Литрами, крепкий. Такой только сгущенкой и заедать. Что?.. Это как… — Но две банки в день?! Нет, Стасик, что-то тут нечисто! В голосе доктора — радость. Чистая и стопроцентная. А капитан… — Ты же сам его нанял! И сам велел побольше пить и получше питаться! А теперь меня же еще и упрекаешь?! Кстати, а киборги разве болеют? Бронхитом, в частности. Капитан возмущен. Капитан спорит. Находит веские доводы и аргументы в защиту рыжего навигатора, которого терпеть не может. Сам. Находит. И в голосе убежденность. Хотя еще совсем недавно… Доктор действительно знал, что делает. — Иммунитет у них под стать всему остальному. — Доктор смущенным смешком признает, что был неправ. Тон у него примирительный. И только в самой глубине — усталое удовлетворение и уже почти сошедший на нет веселый азарт. — Чтобы простудить киборга, надо как следует постараться… Нет, это уже не азарт. Доктор не умеет быть агрессивным. Но это очень похоже как раз на нее, на странную агрессивность. Ту самую. Направленную внутрь. Как у пилота с капитаном сегодня утром. Злиться доктор не умеет тоже, а если бы умел — это выглядело бы именно так. Он словно злится сейчас. На себя злится. За то, к чему не имеет ни малейшего отношения. За то, что кто-то когда-то сумел простудить киборга. А вот теперь становится трудно не только глотать, но и дышать… По коридору проходит Полина с шоколадкой. Разговор в пультогостиной — теперь уже втроем, о какаомании. Подозрения капитана снова вспыхивают — и снова гаснут. Вспыхивают слабее, а гаснут быстрее. Полина уходит. Разговор продолжается. И снова в голосе капитана агрессия, направленная внутрь, — на этот раз потому, что нельзя, оказывается, заходить в чужие каюты без спроса. Даже если ты капитан. И финальная фраза, словно контрольный выстрел: — Дэн хотя бы не скрывается… Дэн сидел у стены. И дышал. Просто дышал. Очень хотелось постучать головой о переборку — самому, без приказа. Сильно так постучать. Удерживало только то, что вряд ли это получилось бы сделать бесшумно… Дверь закрылась с почти неслышным глухим щелчком. Сенсор мигнул красным. «Шел бы ты спать, малыш». «Да. С-спасибо». *** «Это выматывает. Сильно. Почему? Я ведь просто слушал. Даже не анализировал… ну, почти. А словно после краш-теста». «А чего ты хотел, малыш? Быть человеком вообще утомительно, постоянные стрессы. Сильные эмоциональные испытания, знаешь ли, для человеческого организма штука ничуть не менее тяжелая и напряжная, чем физические нагрузки. А самый сильный стресс знаешь какой? Что, правда так и не понял? Мог бы, кстати, и догадаться. Счастье, малыш. Что бровью дергаешь, думаешь — вру? А вот и нетушки! Это тоже стресс, и еще какой! Намного более сильный, чем любой другой, чем то же горе, к примеру. А почему, знаешь? А потому что случается реже! И, значит, человек к нему куда менее привычен. Потому и устает от него куда быстрее, чем от любых других. И потому многие его так боятся, причем и самого по себе, а не только потерять. А еще его можно про… ну проэтовать, короче. Самому. Словно бы и вовсе даже нечаянно. И потом стр-р-рашно горевать по этому поводу, долго и со вкусом, потому что горевать для людей привычнее и куда меньший стресс. Ты куда-то собрался?» «Да». «Зачем? Заметь, я не отговариваю и даже не спрашиваю куда, я интересуюсь исключительно, так сказать, конкретной целью твоей очередной ночной вылазки». «Надо». «Ясно. Лишний вопрос, понимаю. А все-таки? Малыш, я же женщина, мне любопытно! Кого ты сегодня будешь пугать?» «Центавриан. Геологи не так опасны». «Не то чтобы я с тобой не соглашалась, малыш, эти зелененькие мне никогда не нравились… Но все-таки не могу удержаться от вопроса — почему? Мне-то они не нравятся за то, что на корню обломали юное деревце моей девичьей мечты о простом женском счастье с прекрасным зеленокожим принцем на белой тарелочке, воспламененным безумной любовью к продвинутым искинам с большими размерами… эээ… ай-кью. А тебе-то они где хвост прищемили?» «Они интересуются нашей поляной». «Хм… Думаешь — что-то знают наверняка? Да нет, вряд ли, если бы знали — интересовались бы куда настойчивее. Мне кажется, что им скорее кажется, что это нам кажется, будто мы что-то знаем, вот они и пытаются разузнать поточнее, действительно ли нам это только кажется!» «Вот и надо держать подальше. Чтобы им лишнего… не казалось». «Чего тебе надо, малыш, так это выспаться!» «Обязательно. Когда вернусь». *** — А старик-то, похоже, к тебе привык! Проникся даже! — Теодор жизнерадостно крутанулся в кресле и закинул на пульт ноги в раздолбанных кроссовках. — Ты так думаешь? — Ага! — Пилот сиял улыбкой за обоих, игнорируя скептический настрой напарника. — Сгущенку твою охраняет, представь! Ну, когда тебя нет. Я слегонца цапнуть хотел, ну все равно же открыта уже и ложка торчит, так он на меня так рявкнул… Что, мол, не тронь, это Дэново! — А. — Ага! Грозный такой, я аж присел! Потом, правда, смутился, чушь всякую понес, что это, мол, он о моем здоровье заботится и прочая фигня, что, мол, хватит ему и одного сахаромана в команде… Ага, не, ну ты прикинь?! За что мне только не влетало — и за пиво, и за травку, и за кобайкерские штучки, и за… ну, короче, много за что влетало. Но чтобы за сгущенку… Не! Это он пусть кому другому баки заливает, ясно же, что просто к тебе проникся. Ну, типа, по-отечески. Только стесняется, ну он же капитан, бравый космодес, суровый командир и все такое. Ага! Мой старик тоже стеснялся, когда нам с мелкой что покупал, делал вид, что это от мамы. Хорошо, что капитан перестал на тебя злиться, правда? — Правда. — Ты словно совсем и не рад! Улыбка за номером семь — нейтральная, чуть отстраненная. Давно не прибегал к ее прикрытию. Давно вообще не прибегал ни к одной ни из базовых, ни из дополнительных, заархивированных самостоятельно. Как-то само собой все получалось. Теперь вот пришлось. Хорошая улыбка. Удобная. — Я… рад. Доля секунды — это много или мало? Наверное, очень много. Во всяком случае, достаточно, чтобы успеть поверить в небывалое, пройдя от отрицания и понимания полной невозможности (ну не бывает так!), через скептицизм, настороженность, сомнения, неуверенность. С этими людьми уже столько раз бывало такое, чего не бывает, почему бы не случиться и еще одному? Почему бы и… Не случилось. Теодор обладает недостаточной информацией, вот и все. Капитан вовсе не «привык» и уж тем более не «проникся». Он пытается вычислить киборга. Для чего фиксирует количество ежедневно потребляемой сгущенки отдельно взятым навигатором, а пилот и другие, привыкшие таскать ложечку-другую из открытой и стоящей в зоне общей доступности банки, портят ему чистоту статистической выборки. Хорошо, что Дэн предусмотрительно снизил собственное потребление — не более полутора банок в день, и это с учетом активного соучастия всех остальных членов экипажа и пассажиров. Это было очень правильное и своевременное решение. Надо радоваться. Надо. Да. Это правильная радость. Полезная. Она существует. А «привык» и «проникся» — это просто слова. Ни о чем. И неправда. Сегодня с утра капитан снова листал медицинский атлас, раздел по кровеносной системе. Однако интенсивность постраничного серфинга снизилась по сравнению со вчерашней почти на двадцать процентов. Маша считала это очень хорошим признаком, сам же Дэн предпочитал не делать скоропалительных выводов на столь шатком основании, как всего лишь двухдневная статистика. Слишком мала выборка, а значит, и результаты будут слишком близки к случайным. *** — Денис, а ты можешь хотя бы день обойтись без сгущенки? Ну вот и прямой вопрос. Программа советует не нарываться, подтвердить и прикинуться ничего не понимающим предметом интерьера. Сгущенка — не жизненная необходимость, ее вполне можно заменить и сахаром, она, конечно, вкуснее, но не стоит того, чтобы из-за нее рисковать. Просто ответить «могу» — и все… — Могу, конечно. А зачем она вам? Сгущенка — не стоит, да. А вот то теплое, внепрограммное, что щекочет в груди, — еще как. — Мне? Это же ты ее ешь! Капитан такой интересный, когда растерян. Почти такой же интересный, как утром, когда пилот обозвал Дэна человеком. А Дэн сделал вид, что обиделся, хотя ему хотелось улыбаться. Хорошая шутка. Веселая. Жаль, что не понял никто. — В кладовой еще семнадцать банок. Если мне придется от нее отказаться, значит, она пойдет на какие-то другие нужды, верно? — Да ешь, мне-то что! Капитан смущен. Капитан пошел на попятную. Капитан уже сам не рад, что спросил. И надо бы промолчать хотя бы тут, не дожимать, не нарываться, капитан ведь и так терпеть не может рыжих. Надо бы, да. Но… — А зачем тогда спрашивали? Ответить утром пилоту: «Сам ты человек!» — было приятно. Очень. Настолько, что ради этого, пожалуй, стоило рискнуть. — Запасы инвентаризирую! — А-а-а. Взгляд капитана. Злой, почти ненавидящий. Ну, это ему, наверное, так кажется, что ненавидящий и злой. Только вот капитан — не максуайтер, и теперь это видно как никогда отчетливо. Он по-другому злится, и ненависть у него тоже другая. И для того, чтобы лишний раз в этом убедиться, стоило рисковать. К тому же это даже вкуснее сгущенки. Намного. ***