Piano

      Красные полные губы. Темные глаза, подведенные черным. Высокий томный голос, режущий нежный тонкий слух. Чонгук почти доволен. Тонкие руки, обвивающие шею. Длинные ноги, обхватывающие разгорячённое тело. Шрамы, резцами уродующие белую кожу чужого тела. Ступор. Чонгук запутался. Мутно. Душно. Тошно. Не то.       Перед глазами тонкие губы, растянутые в открывающей десны улыбке, бледная кожа, вихрь светлых волос, давно окрашенных в черный, тонкие израненные кисти рук, взгляд любимых глаз-полумесяцев. Чонгуку больно.       Он потерялся в своих мыслях и чувствах. Попытался вновь войти в привычное русло, выплыть на поверхность и больше не поддаваться подводному течению, но его все больше тянуло на дно. Юнги тянул его на дно. ***       Руки на белых клавишах. Звон в ушах. Юнги, ослепленный музыкой. Юнги живой. Юнги настоящий. Боль отпустила, утекла из сердца старым перегноем, оставив от погибшего тела, слабого и ломкого прежде, лишь оловянный сгусток ненависти, который тек раскаленной сталью по венам, распространяя заразу равнодушия по всему организму. Юнги, наконец, смог вздохнуть, не опасаясь порезаться о рубцы своей трепыхающейся мечты. Чонгука больше нет — в сердце лишь смирение и глухая горесть. Юнги привык терять, отвык чувствовать и жить, потерял себя в огромном страшном мире, оставшись одиноким ребенком на обломках собственного счастья. Мужчине дали надежду на спасение, но отобрали ее, вырвали с корнями из его тела вместе с умирающей Музой. Остался всего миг, Юнги. Один шаг — и черта. Два — спасительная бездна. ***       Дождь кислотой падал с неба, окрашенного тяжелым свинцом выхлопных газов. В окно настойчиво стучали озверевшие холодные капли, стекали струйками по мокрому стеклу, отгораживая Мина размытой пленкой от внешнего мира. В руке тлела сигарета. В последнее время мужчина почти не курил, просто зажигал ядовитые свертки с табаком, наслаждаясь трепыханием гаснувшего огня, наблюдая за тем, как белое тонкое тело превращалось в сигарную труху, пепел на мертвом пепелище. Огонь уже опалил пальцы, но Юнги не чувствовал его жара, он слишком замерз, обледенел за последние дни. На среднем пальце новый ожог, красно-черной точкой выделяющийся на холодной белизне. На щеках изморось — соль застыла на коже каплями слез, вторя крикам умирающего от свинца неба.       Юнги ничего не понимает. Совсем. Кто такой Чонгук? Что такое музыка? Кто. Что. Существуют ли они на самом деле? Может, стоит уже проснуться, очнуться от затянувшегося кошмара и начать жить? Нет. *** — Чонгук, что-то случилось? — взволнованная девушка тянется за новым поцелуем.       Чон в ступоре смотрит на красивое, но испорченное слоями косметики лицо. Светлые длинные волосы, волнами спадающие на голые плечи. Четкая линия шеи, мягкой дугой переходящая от ключиц к груди. Волнующие сердце формы и изгибы. Не то. Чонгука мутит. От избытка цвета и мягкости, от приторности и сладости. В нос забивается тяжелый запах вишни и спелости, но Чонгук больше любит ментол и кофе. Голова болит. Парень мучается от этой боли все сильнее, она не отпускает даже ночью, не подпуская к уставшему сознанию спасительные сновидения. Чонгуку противно от самого себя. До чего он докатился? Чего пытался добиться и что хотел доказать сам себе?       На губах появляется жестокая ухмылка, в голове пусто, как и в груди — его сердце давно в чужих израненных, но любимых руках. — Уходи.       Со сталью в голосе. Даже на расстоянии Чонгук слышит крик чужой, расхищенной и убиенной любви. — Что?       С капризным недовольством в глазах. Одноразовая бездушная кукла. Как только Чон мог купиться на нее? — Выметайся отсюда.       Ответа он уже не слышит. Громкий топот. Невнятные ругательства. Хлопок двери. Чонгук улыбается. Сегодня все изменится. ***       Брюнет смотрит на свое отражение в зеркале. Не нравится. Слишком много черноты вокруг и внутри. Руки в перчатках, химия в блюдце, несколько мучительных часов, и отражение улыбается белизной. Вода каплями стекает по окрашенными волосам, пачкая одежду мокрыми пятнами. Теперь немного светлее, хоть под глазами все так же черно. ***       Черная коробка с красным бантом в дрожащих руках. В бумажном, уже мокром почти насквозь, пакете два горячих латте, с красивой этикеткой из любимой кофейни. Чонгук ненавидит дождь, но уже полчаса стоит перед окнами старого дома. Холод пробирается под кожу, вода просачивается через прилипшую одежду. Чонгуку паршиво. Он ничего не чувствует, глядя в приоткрытое окно темной квартиры, в которой никогда не горит свет, но непонятное томление, трепет перед чем-то страшным, непостижимым и в то же время прекрасным вдруг охватывает его сердце. Чон так же стоял перед окнами незнакомого странного пианиста, к которому когда-то мечтал попасть на уроки. Попал, чему-то научился, и это чему-то переросло из простых уроков в дружбу, а потом и в любовь. Она жила, пылала в сердце вечным огнем, который загасили разлука и занятость. Чонгук сделает все, чтобы возродить её. ***       Юнги стоял перед стеллажом с различными видами растворимого кофе, как вкопанный, пытаясь выбрать одну банку среди множества других. Он растерянно оглядывал полки, боясь шелохнуться, сделать лишнее движение и выдать свою нервозность. Другие посетители проходили мимо, не замечая странного мокрого блондина, который уже около десяти минут стоял на одном месте и не двигался. — Блять, — тихо шипит мужчина, — почему я такой идиот? Не могу выбрать долбанную банку кофе! — вскипая, раздраженно говорит Мин.       Он только собирался развернуться и уйти прочь из проклятого магазина, как его взгляд натыкается на маленького, даже ниже его, Юнги, паренька. Тот мило улыбаясь, едва сдерживая смех, снял с одной из верхних полок банку не примечательного, но дорогого на вид кофе и протянул растерявшемуся от нелепости всей этой ситуации Мину. — Этот неплохой, — подает голос рыжий, — по вкусу похож на настоящий и стоит не очень дорого.       Юнги тянется рукой к баночке с кофе, касаясь чужих пухлых пальцев своими. Парень смотрит все также пристально, внимательно, улыбаясь. Мину становится неуютно под этим взглядом, но он все равно благодарит странного паренька и спешно уходит. Чимин долго стоит у стеллажа и пытается понять, где видел лицо этого мужчины прежде. ***       Юнги бежит, все еще чувствуя на себе взгляд пугающих знакомых глаз. Фонари освещали его дорогу, но ему казалось, что вокруг была только тьма. Уши заложило, и тишина, перебиваемая внутренним биением перепуганного сердца, давила на мужчину, пугала и гнала вперед. Этот паренек был определенно похож на него. На того, кто изуродовал его отпечатками ненависти и зависти. На того, кто лишил его будущего и карьеры. — Нет, это не он, — пытается успокоить Юнги внутренний голос, — слишком молод.       В голове, как назло, слова Намджуна из их последней встречи, его перекошенное волнением и злостью лицо. Он здесь. Он рядом.       Юнги только сейчас понял, что маячащая только во снах угроза воплотилась в жизни, потому что он вернулся в Сеул. Потому что он дышит с Юнги одним воздухом и, возможно, уже поджидает у его дома. Мин спотыкается, когда видит замершую фигуру у подъезда своего дома. Паника пронзает его сердце, пуская первую кровь. Юнги уже чувствует запах гнилой почвы под несколькими метрами земляной насыпи. Дыхание замирает, кислород комком застревает где-то в горле, не доходя до легких, Юнги теряет связь с реальностью. Потому что перед ним его главный кошмар, перед ним его панацея и личный сорт героина. Перед Юнги стоит Чонгук. Мокрый, дрожащий, сжавшийся в один комок боли, такой пугающий, отталкивающий, странно сильный и по-своему взрослый. Чон Чонгук.       Банка выскальзывает из ослабших рук, разбиваясь на мокром асфальте. Юнги стоит столбом, боясь шевельнуться и принести себе еще больше боли. В глазах ослепляющие звезды, в сердце плавящееся олово. Юнги ошибался, обманывал сам себя — он больше не хочет быть одиноким. Чонгук делает первый шаг, черная коробка валится вместе с пакетом прямо в лужу, но сейчас это неважно. Сейчас главное — мокрые то ли от слез, то ли от непрекращающегося дождя глаза, дрожащие губы и слабое тело в руках. Чонгук цепляется за Юнги, Юнги цепляется за Чонгука. Больше нет расстояния, нет металлических дверей между ними, нет олова в сердце, мертвечина отпустила, сгорела от градуса пламенного чувства. Юнги упоено наслаждается Чонгуком, трогает его, рвет на части, восстанавливая в памяти все забытые черты любимого лица. Чонгук захлебывается чувствами, льнет ближе к телу блондина, умирая от близости человека, с которым уже заведомо попрощался. Опаляя дыханием, поцелуем в открытые губы, глазами напротив глаз. Небо прекратило плакать о своих детях, еще не время.       Две разрозненные части соединились воедино, склеились намертво кожа к коже. Чонгук заново зажёг огонь, который был способен согреть оледеневшее сердце, а Юнги масла подлил и дров подкинул, наслаждаясь возрожденными искрами на глубине молодых глаз.       Змея притаилась в темноте, её ослепило восставшее солнце. Фонари погасли, отдавая мир красной пламенной заре. Чонгук поднял мокрую грязную коробку, Юнги испачкал ею белую футболку. Тишина больше не пугала, поделенная на двоих, она лишь согревала. На дне было тепло обоим.