Найденка

Два подростка, схожих ростом и комплекцией, одетые в одинаково простые коричневые, холщовые портки и рубашки, одинаково босые, стояли, набычившись и уперев сжатые до белых костяшек кулаки в бока, на бережку ручейка. Они буквально сверлили друг в друге дырки злющими взглядами. Оба недавно разменяли по четырнадцатой весне и уже прошли обряд наречения тайного имени. Тот, у которого светлые, почти белые волосы были связаны на затылке в богатый, спускающийся ниже поясного, держащего портки шнура, хвост, позвякивал шаманскими амулетами по запястьям — выплетенными из тонких кожаных ремешков, костяных и медных, причудливой формы, бусин, браслетами. На бурно вздымающейся груди парнишки покоился еще амулет — ожерелье, собранное из нескольких десятков отполированных позвонков мелких животных и пяти острых клыков крупного, определенно хищного животного. Рыжевато-русые, коротко стриженные волосы второго трепал ветер. Похвастаться амулетами он пока что особо не мог — так, парочка жалких оберегов свисали с шеи на замшевых шнурочках, да широкое, литое, бронзовое обручье поблескивало в солнечных лучах из-под задравшегося слегка рукава, с левой руки. Первый являлся будущей надеждой и опорой рода, хотя кровно роду не принадлежал. Участь же второго была — размножение, война и охота. Предопределено изначально — уравновешенным, бесплодным бетам блюсти покой, а ежели имелись способности, то ведать разные травы и шаманить, буйным же в гневе альфам валять своих омег по мере их течек, с луками и копьями по лесам добывать пропитание и мечом защищать соплеменников от возможных врагов. Так повелел мировой, прошедший испытание веками закон. Но готовые сцепиться подростки мочились сейчас на сей мудрый закон с верхушки самой высокой в окрестностях деревни сосны. Они в очередной раз делили территорию и мерились гонором. — Шаманенок патлатый! — сквозь стиснутые зубы рычал русый, впрочем, не сдвигаясь с уже натоптанного пятачка травы: — Пустая семка! Мухоморы поганые шукай в чащобах! Найденка! — Узловатый сук! — шипел в ответ ученик шамана, тоже, впрочем, сохраняя относительно безопасную дистанцию: — Нюхалка соплями напрочь зелеными забита! Просморкайся беги, твой женишок Лис потек, а ты не чуешь! Из малинника за развитием ссоры с интересом наблюдали, попутно объедая с веточек доступные, полные летнего сока, созревшие ягоды, еще двое подростков, чуть помладше. У этих густые, русые гривы были заплетены в тугие, свободно болтающиеся по изящным, узким спинкам, не украшенные яркими лентами косы. Омежки, не достигшие брачного возраста, совсем пацанята, у которых пока не пришли течки. Кусали, будущие даруны новых поколений и альфячья услада, пухлые, пунцовые губки, нетерпеливо ерзали — страстно хотели драки, дикие лесные души. Да чтобы непременно с кровью, и чтобы шаманенок победил! Почему не альфочка? Так ведь дети, малышня, глупые еще. Плюс шаманенок добрее, за косы никогда не таскает, красивше лицом и статью… Ссорящиеся не замечали зрителей, продолжали вдохновенно ругаться. — Вот причапаешь ты ко мне весен через пять, узловатый! — Беточка грозно тряс хвостом: — Взмолишься — живот прихватило! Уж я тя накормлю грибочками-то! Вааще из кустов не вылезешь! Орел будешь! Бесящийся юный альфа топал ногами. — Я те покажу орла! — Кричал, в голос: — Я те трех орлов покажу! Пятерых! Засажу без сала со сцепкой — папу звать станешь — не дозовешься! Сухуша! Тьфу! Сук жалко о тя шершавить! Тьфу! Хотя подростков разделяло буквально три шага, плевки русого странным образом не долетали до шаманенка, шлепались в травку — не сильно, видать, стремился попасть в противника. Соображал — тот вполне способен якобы перепутать травы и заместо запирающей травы выдать послабляющую. А взаимные оскорбления… Слова: как воробушки, вспорхнули и отлетели дальше, зернышки искать. Иное дело прицельный плевок или плюха — затаит бета ежели обиду, аукнется. Убивать, конечно, не станет, с ума не сбрендил, но помучает преизрядно… — Трус. — Бета вдруг уронил руки вдоль тела и расслабил кулаки. — Боишься ударить. — Эх… — и быстро отвернулся к ручейку. Совершенно случайно его потухший взгляд скользнул по спрятавшимся в малине омежатам и вспыхнул вновь - голубым, яростным пламенем. — А ну, брысь отсюда! — взрыкнул яростно, по-альфячьи, даром что бета: — Уставились, дырки! Застигнутые врасплох, пойманные за подглядыванием омежки с задушенным, спаренным писком порскнули прочь. Знали — не обидит, но все равно перепугались, с младенчества приученные родителями к почтению. Малявки и есть. Кто ж чужого, непросватанного даруна, пусть и мелкого, ударит? За подобное непотребство старшие портки сдернут, через лавку перекинут и ремнем отхлещут нещадно. Не посмотрят, альфа, бета, наследник шамана — седьмицу на попу не сядешь. Позор. Когда заполошенные, стремительные шаги убежавших омежек затихли, кулаки опустил и альфочка. — Рыся, — позвал парнишка робко переставшего прятать лицо шаманенка: —  Давай замиримся? Надоело собачиться… Тот едва слышно фыркнул, соглашаясь, и протянул раскрытую ладонь. Улыбнулся, тепло и покойно, довольно. — Давай, Бэл, — вздохнул. — Мне тоже надоело. Подростки скрепили конец ссоры крепким рукопожатием, подняли с земли наполненные водой, сшитые из тонких деревянных планочек ведра и неспешно зашагали к спрятанной на данный момент от обоих за стеной березняка деревне. И так задержались более допустимой меры. Как бы не попало…