Найденка

Стараясь не прислушиваться к доносящимся из спальной омежьим сладким стонам и вскрикам, в шесть рук двое бет и альфа выдвинули на середину общинной широкую, до этого приставленную к стене лавку. На нее и уложили обвисающее тело Дара. Стянуть с трупа одежду оказалось делом нелегким — убитый Милом шаман был крепким мужчиной. После тело обтерли мокрыми тряпочками, обсушили принесенной Миром простыней, завернули в плотное шерстяное покрывало и поверху обмотали бечевкой. Все. К погребению готов. Покончив с печальными хлопотами, Мир и парни приняли еще по трети кружки самогона и сели на пол передохнуть. Мир молчал и, как ему казалось, незаметно время от времени промокал рукавом глаза. Оплакивал гибель любимого. Горю несчастного ни Бэл, ни Рыся помочь не могли — не умели, увы, оживлять мертвых. Кляли, каждый про себя, Мила, перестаравшегося с изгнанием шура, течкующего, упражняющегося, очевидно, сейчас с вынутой из-под тюфяка шаманов, загадочной штукой в щедро предоставленной Миром постели. Что стоило глупому даруну стукнуть немного слабее, а? Ну, почему у омег в течку отъезжает напрочь соображение? От выпитого натощак самогона заклонило в сон. Даже Бэла — молодой альфа слишком устал и переволновался за день. В ноздри он, чтобы отрезать будоражащий кровь запах Мила, по совету шамана запихал пропитанные соком какой-то противно пахнущей травы плотно свернутые из обрывков тряпочек тампончики и дышал через рот. Отвар дроба продолжал действовать, притупляя желание. Еще бы и уши заткнуть, временно оглохнув… Рыся, не спрашивая разрешения, под одобрительный кивок присевшего к столу учителя подхватил друга подмышку и потянул за собой к спальной. И Бэл, зевая, позволил себя вести, хотя, наверное, предпочел бы сейчас тихий сеновал, упасть и вырубиться. Сомневался парень ровно до того момента, пока шаманчик не распахнул перед ним дверь. Представшее взору альфы — и беты, и беты, Рыся никуда не делся и выглядывал из-за плеча — зрелище буквально орало о грехе. — Охххэх, — выдохнул мгновенно проснувшийся Бэл. Словно откликаясь на изданный альфой невнятный звук, лежащий на спине Мил всхлипнул, мотнул по подушке головой и еще шире раздвинул покрытые синяками, изящные коленки. Обе руки даруна двигались слаженно, в едином быстром ритме — правая, сжатая в кулачок — на чреслах, пальцы левой вдалбливали между ягодичек некий весьма толстый, продолговатый, темный предмет. Раскрасневшийся, прерывисто дышащий, с закрытыми глазами, взмокший от усилий достичь обрыва в сверкающую бездну, закусивший в исступлении нижнюю, пунцовую губку Мил был прекрасен и невероятно похабен сразу. Выросшему среди аж четырех регулярно течкующих омег Бэлу не доводилось ранее видеть подобного откровенного бесстыдства — если татовы супруги иногда и занимались самоудовлетворением, в отсутствие хозяина, они всегда крепко запирались от детского любопытства на засовы. Уставший ждать, когда загораживающий проход Бэл отомрет, Рыся больно ущипнул альфу за бок. — Эй, — сказал чуть удивленно и похотливо облизнулся. — Ты чего? Вылупился как девственник… Объяснять шаманчику, что он и есть девственник, Бэл не стал — ибо у парня уже встало абсолютно все, даже волоски на загривке и предплечьях, а челюсти свело судорогой. Кто-то буквально три лучины назад злился на омег — мол, те на период течки теряют соображение? Смешно. Альф сие утверждение тоже касалось! Мил резко ускорил движения рук, оторвал попку от простыней, вильнул ею, хрипловато, низко простонал, мелко содрогаясь телом, и залепетал в пространство — горячо, страстно: — Ооо, еще… Еще немножечко… Не могу больше… Не хватало бедному шаманской игрушки и мощной хватки на бедрах альфячих ладоней. Не получалось достичь пика. Бэл прорычал нечто невнятное и, грубовато пихаемый Рысем в спину, ввалился в спальную, разоблачаясь на ходу — одежда вдруг показалась парню ужасно тесной и лишней. За ним спешил, сдирая портки — рубаха с торса уже куда-то исчезла — Рыся. Мил повернул голову на шум, посмотрел мутно, едва ли понимая, кто эти лезущие к нему на постель голые, пребывающие уже в полной боевой готовности парни. Ноздри даруна жадно затрепетали, ловя нахлынувшие с новоприбывшими запахи. — Моя хвоя, моя лаванда… — прошептал омежка со счастливым всхлипом, и его плавающий взгляд прояснился. Узнал тех, кому отдал сердечко. Попросил с мольбой после коротенькой паузы, не прекращая, впрочем, возбуждать себя: — Аагмх… Загоните мне, пожалуйста… Я умираю просто… Так устал… Значит, Бэл пах для даруна хвоей, а Рыся — лавандой? Или наоборот? И разве беты для омег вообще пахнут? Потом! Разбираться — потом! Рыся придвинулся к Бэлу вплотную с непонятным смешочком, и его лицо оказалось близко-близко, куда ближе для альфы, чем лицо даруна — бета так же, как и Бэл, стоял сейчас на кровати, на коленях. Но шаманчик не был омегой и, едва поцелуй начался, повел себя отнюдь не по-омежьи — рыкнул низко, хищно, волком, вскинулся, миг, и Бэл забарахтался, опрокинутый на спину. А Рыся словно бы скользнул следом, гибкий, сильный зверь, и вот он уже лежит сверху, тяжелый, придавил к тюфяку. Мужское естество юного беты, вовсе не маленькое, а очень даже внушительное, ткнулось Бэлу в бедро, оставляя на коже мазки вязкой смазки. Но возмутиться наглости любимого друга альфа не успел — не теряющий времени даром Рыся присосался к губам и буквально вломился языком в приоткрывшийся в немом протесте альфячий рот. Одновременно хитрый шаманчик выдернул из ноздрей Бэла отбивающие обоняние тряпочки-затычки, и вернувшего способность дышать носом альфу при первом же вдохе потопил водоворот цветочного аромата. Остатки разума немедленно помахали парню ручкой и умчали в неизвестном направлении, иначе как еще можно объяснить, что Бэл лишь сладко простонал, ощутив, как пальцы Рыся — почему-то мокрые — пробежались по его ягодице и пробрались в заветную ложбинку? Плевать и весьма приятно! Колени Бэла самопроизвольно разъехались в стороны, открывая Рысю простор для шалостей, язык беты хозяйничал во рту, изучая на вкус внутреннюю поверхность щек, зубы и десны, раздражал напором, и альфа попытался вытолкнуть его своим языком прочь. Безрезультатно, разумеется. Недовольный, что Рыся подавляет, Бэл дернулся и охнул шаманчику прямо в рот от нежданного острого удовольствия. Горячее и влажное коснулось его мужской гордости — к любовной игре подключился Мил. Омежьи губки понежили поцелуем, после кончик язычка даруна обвел контур давно обнажившейся от кожицы крайней плоти альфячей головки, лизнул и запорхал, изучая набухшие венки. Бэл захлебнулся восторженным стоном и непроизвольно дернул бедрами навстречу ранее неведомому наслаждению. Он и не подозревал, что может быть настолько приятно… Растворяющийся в удовольствии, растекающийся лужицей парень пропустил проникновение в свою попу шустрого Рысиного пальца — тот не причинял особых неудобств. Оглаживал, надавливал, погружаясь глубже и глубже, еще глубже, да и не один уже, вроде, два шуровали внутри, нащупывали нечто, известное только им… Ярчайшая вспышка будто взорвала изнутри, и Бэл, более не сдерживаясь, закричал в голос, с подвывом. Парень утратил связь с реальностью полностью.

***

Настойчиво повторяющийся стук в дверь мешал спать, ввинчивался в мозг. Бэл с трудом разлепил припухшие веки и непонимающе заморгал — комната, в которой он находился, была ему незнакома. Молодой альфа лежал на боку, совершенно голый, обнимая уткнувшегося носишкой в грудь, крепко спящего, голенького, липкого на ощупь Мила, сзади прижималось, слегка похрапывая, непонятное горячее, абсолютно раздетое, весьма липкое тело, а принадлежащая этому телу рука, до локтя покрытая вязью цветных татуировок, властно обхватывала Бэла поперек торса. Растерянно глянув через плечо, альфа обнаружил за спиной Рысю — шаманчик дрых, по-детски подложив под щеку ладонь, на зацелованных, четко очерченных губах беты играла счастливая, сытая улыбка. — Что за ерунда? — Вслух изумился Бэл, и тут же заткнулся, вспомнив все подробности проведенной в спальной Мира безумной, головокружительной ночи. Краска стыда жарко плеснула на щеки, чресла отозвались волной желания, между ягодиц болезненно запульсировало, и альфа зажмурился. Ужас, ужас, ужас! Сам, добровольно, поддавал сначала Милу, а потом и Рысе из коленно-локтевой, да не один раз, и не только из коленно-локтевой, стеная в голос «еще», «сильнее» и «глубже» как распоследний течный омега, выписывая задницей кренделя. Сам. Основательно отымет собственным наложником и лучшим другом по Миловой смазке — поделился дарун, мазал с себя, не скупясь. Дырка. А еще хуже, что понравилось и хочется повторения. Ну, дела… В дверь уже не стучали, долбились кулаком. Голос Мира, шамана, звал по именам. Потревоженные шумом Мил и Рыся завозились, бормоча нечто недовольное, затерли глаза. Такие оба заспанные, разрисованные свеженькими засосами по шеям, ключицам и ниже, такие родные. Любимые до остановки дыхания. — Уууу, — простонал попытавшийся сесть шаманчик и упал обратно на постель. Красивое лицо парня перекосило мучительной судорогой: — Бэл, я тебя убью… Оооххх, моя бедная попа… Вообще-то, у Бэла в попе тоже преизрядно горело, но Рысе определенно было хуже — ведь альфячья мужская гордость и длиннее, и толще на порядок. К тому же, Бэл умудрился сцепиться с бетой узлом… И как не порвал шаманчика в лоскуты своей дубинищей? Чудо… — Да открываю я, Мир, открываю! — Рыкнул молодой альфа, бочком сползая с кровати и морщась от прострелившей от паха до поясницы молнии: — Погоди малек! Встать дай!