Найденка

На раскачивающегося, с коленей, на полу у остывающего тела Дара Мира было страшно смотреть. Мужчина не кричал и не плакал, молчал, ломая татуированные руки, позвякивал в полной тишине общинной амулетеми. Его лицо застыло восковой маской, тусклый взгляд был устремлен в пространство, губы беззвучно двигались. О чем думал шаман, шепча поминальную молитву по любимому, с которым прожил столько весен? Проклинал ли его, или умолял вернуться? Ненавидел ли Мила, невольно ставшего убийцей? А ведь отвечать за проступок раба по закону должен хозяин. Наказание перед деревней нести не даруну — Бэлу. Что расскажет Мир на общем совете сельчанам? Правду? Или соврет, жалея едва оперившихся и обретших понимание в любви вчерашних подростков? Загадка. Растерянные, не знающие, что теперь делать, Бэл и Рыся сидели на корточках рядом со скорбящим, вздыхали, подавленные навалившейся новой бедой. Мил, утративший всю недавно проявленную храбрость, всхлипывал из угла за печкой, где поленница. Сам туда забился, никто не загонял. Трясся зайчонком от осознания содеянного, боялся. Глупый омежка. Ну, возможно, разложат его на лавке без портков и отходят, заголенного, хворостиной. Мелочь, не стоящая слез. Бэлу же могут казнь присудить, запросто, без шуток. Мир внезапно прекратил движение торсом взад-вперед и замер, прикрыв сухие глаза. — Рыся, мальчик мой хороший, — позвал глухо, — плесни-ка мне самогону. Треть кружки, больше не нужно. А не то упьюсь, к болотнику. Шаманчик вздрогнул и подорвался исполнять поручение. Налил, подал учителю с глубоким, почтительным поклоном. — Благодарствую, — Мир с усилием поднял веки, взял протягиваемую юношей кружку и уставился на ученика, не мигая. — Садись обратно, — велел по-прежнему негромко: — Говорить хочу. И даруна сюда приведи, его это напрямую касается. Рыся повиновался беспрекословно. Вытянул упирающегося, отчаянно скулящего Мила из-за поленницы и практически силой приволок учителю под очи. Едва оказавшись перед шаманом, омежка перестал подвывать, бухнулся на колешки и принял, согнувшись в три погибели, приличествующую невольнику униженную позу лбом в половицы, скрестил за спиной запястья. Мол — виновен и весь в твоей власти. Мир кисло скривил уголок рта и положил кающемуся рабу ладонь на затылок. — Я знаю, ты нечаянно, — сказал ровным, лишенным эмоций голосом: — Не реви. Считай — изгнал из деревни шура. Шуры, — мужчина скрипнул зубами, — разные бывают. Есть глупые да жадные, как тот, который вселился в Таура. Те нетерпеливы, жажут много и сразу и быстро проявляют себя. Вычислить их несложно. А есть и умные, — Мир вновь закачался, едва слышно выругался, выдавая терзающую сердце муку. — Они самые страшные. Затаиваются и действуют исподволь, губят жизнь за жизнью… Мил всхлипнул, и шаман погладил парнишку по волосам, утешая, продолжил: — Это я не сумел распознать шура вовремя, дарун. Слепец… Тебе же, — бета шумно сглотнул, — завещаю деток родить пять или шесть, хозяину твоему Бэлу и хозяину твоему Рысе в радость… Получивший прощение, щедро благословленный на тройной союз с любимыми и плодовитость Мил завозился, ужиком вывернулся из-под прижимающей к полу длани шамана и, рвано выдохнув, выпрямил стан. Омежку мучили спазмы внизу живота, разбухший в заднем проходе от обильно выделяющейся смазки тампон распирал изнутри и при малейшем движении задевал заветную точку наслаждения, посылая по телу сладостные волны. Облизнув пересохшие от частого дыхания губы, течный сжал ягодички и заерзал, более не в силах терпеть пытку желанием. Если бы не отвар семян дроба, дарун бы сейчас вряд ли что-либо соображал, прилюдно гоняя в кулачке свой омежий, аккуратный сучочек, захлебываясь стонами, вешался на любого оказавшегося поблизости альфу, умоляя засадить, да поглубже. Мир почуял обуревающую парнишку жажду и тепло улыбнулся. — Эх ты, — сказал печально. — Мокрая попенка на ножках. Издеваемся мы над тобой, бедняжкой, злыдни. Бэл, Рыся, — шаман хлопнул себя по бедру и вскочил: — Берите ваше добро подмышки, спальная где, знаете. Уложите, под тюфяком есть одна штука, ржать не смейте. Достанете, ему дадите и возвращайтесь, поможете мне с… — Мужчина запнулся, поморщился, и отыскал таки душевные силы, сумел закончить, — …с омовением. Мил фыркнул и мотнул растрепанной головой — его роскошная, густая коса расплелась, выбившиеся волосы лезли в глаза. Оттолкнув с готовностью предложенную Бэлом руку, омежка встал без посторонней помощи. — Мне не надо сопровождения, я сам ходить умею, — заявил с достоинством, плывущим, дрожащим от возбуждения голосочком, и шаман кивнул, одобряя, — штуку тоже сам найду. — И он удалился, кусая губы, откровенно подковыливая и шатаясь, за указанную удивленно моргающим Рысей дверь, плотно закрыл ее за собой. Двое бет и альфа проводили омежку задумчивыми взглядами. Осмелел совсем невольник, течка напрочь страх уничтожила. Или он просто ранее ловко прикидывался робким и покорным? Так покорные шаманов поленьями не убивают. Гадать да рассусоливать было некогда — посередине общинной имелся свежий, требующий внимания труп. — Парни, — мрачный, хмурящийся Мир поманил Бэла и Рысю к столу: — Хлопнем по глоточку и приступим. Кроме нас, никто не сделает, увы. Чем быстрее управимся, тем быстрее к Милу в спальную попадете. И тогда — спальная полностью ваша аж до завтрашнего утра, я на сеновале переночую...