Седьмой день после встречи с Императором.
Теперь дни для Лоргара стали одной долгой и томительной чередой ожидания следующей ментальной встречи с его новым другом. Карнавалом мучительных раздумий о природе его таинственной собеседницы и смысле сказанных ею слов. Ведь ответы на эти вопросы должны были бы сузить круг поисков от просторов всей вселенной до хотя-бы сектора галактики или, если повезет, звездного скопления, в котором можно будет искать, полагаясь на собственное чутьё и силу разума. В том, что их встрече должно состояться, примарх долее не сомневался. Общение с нею стало для него новым смыслом жизни и, хоть он пока не совсем понимал природу этого феномена, она помогала ему справиться с крушением всех жизненных ориентиров и ценностей, словно апотекарий, подбирающий с поля боя и возвращающий к жизни тяжело раненых бойцов, балансирующих на грани красного сна и вечного забвения. И не только благодарность, но и неподдельный интерес к этому существу заставляли Лоргара желать встречи. Это определенно было нечто достаточно могущественное, и не лишенное психического потенциала, чтобы вещать сквозь варп, даже дарить ощущение присутствия и иллюзорные прикосновения. Но находилось в плену у чего-то в разы более сильного и злобного, грязного и жестокого... Теперь, после трех, пусть и невыносимо кратких, но информативных бесед с нею, Аврелиан был почти уверен, что говорит с неким древним божеством, заточенным в темнице другого божества. И феномены, которые она описывала, едва ли могли быть присущи царству материи, но только царству душ. И он замечал, что вся его преданность, верность, привязанность и обожание, которое он когда-то испытывал к Императору, его вера медленно переходят в руки этой безымянной богини. Но на "Фиделитас Лекс" дела обстояли совсем иначе. Пока что он поддерживал в своих приближенных уверенность в том, что он всё ещё в состоянии аффекта после императорского унижения и по факту это было не так далеко от истины. Но деланным безволием и даже притворным согласием перед выжидающим примархом раскрывались всё новые грани того, что задумали его так называемые "подчиненные". Теперь они усердно рассказывали ему о богатстве духовного мира древних колхидских верований, читали ему отрывки апокрифов и древних фолиантов, повествуя о двух изначальных сферах бытия, где каждое существо имеет отражение в обоих мирах, о рождении и нерожденности, душах и царстве мысли. Как долго они изучали это всё? Как долго ждали момента, чтобы пустить свои когти в уязвленное примаршье сердце? Быть может, ещё от самого первого дня его появления на Колхиде Кор Фаэрон развивал и поддерживал религиозность названного сына лишь для того, чтобы когда-то использовать её для своих нужд?***
День восьмой.
Очередная проповедь от Эреба. Что-то про посмертные скитания человеческой души. — ...и когда у отчаявшейся, погибшей души больше нет сил плыть против волн Океана, только хохот жаждущих богов становится свидетелем её мук... — Постой, ты сказал "жаждущих богов"? — вдруг встрепенулся Лоргар, оторвавшись от созерцания далеких созвездий за кварц-лэнсом иллюминатора. Ведь именно козни божеств терзают его духовную спутницу и если он найдет богов, пленивших её, то найдет и её саму. — Расскажи мне о них. — Я так и знал что вас заинтересуют боги, милорд! Я знал, что вы рано или поздно пожелаете узнать об истинной божественности, а потому подготовил для вас... — И как же давно ты это знал? — не сдержался примарх. Эта... порча... уходила корнями, насколько он мог судить, к дням начала истории легиона Несущих Слово. Теперь просто эти... змеи, отогревшиеся подле примарха, спешно поднимали головы, стараясь заставить Лоргара верить в те цели, которые преследовали сами. — Достаточно давно, чтобы собрать целую библиотеку, посвященную разным ипостасям этих божеств, мой лорд. Долго и упорно я искал нужные ответы в тех древних томах и рассыпающихся свитках, зная, что однажды Император опровергнет свою божественность, что рано или поздно его тирания откроется и вашему взору, господин. От его льстивой учтивости била оскомина. Но Лоргар мягко улыбнулся, обезоруживая собеседника и почти играючи задал наболевший вопрос: — Ты хочешь сказать, что все прошедшие годы на службе Империуму вы лгали мне? Притворялись верными слугами Императора, уже планируя падение его самого верного и любящего сына? — Милорд, весь наш легион был всегда предан лишь вам. Мы сражались не за Колхиду, не за Империю, но только за вас одного и одному вам были верны. Разве вам не кажется, что это единственное, на самом деле имеющее смысл? И примарх вдруг понял, что Эреб и Кор Фаэрон были верны лишь сами себе, нуждаясь в своём сюзерене лишь как в источнике власти, в своей лояльности лишь как средстве укрепить свое положение. И, кажется, с ранних лет старались подготовить Уризена к тому, чтобы склонить на сторону этих самых "темных богов". — Ты, пожалуй, прав, мой капеллан. Ваша верность, — единственное что по-настоящему важно для меня сейчас, — глубокомысленно молвил Аврелиан, однако тут-же добавил: — Кажется, вы с отцом и наш славный легион — единственные, кто поддерживает меня в этот трудный для всех нас час... — Я горд слышать это, мой господин. Каждый боевой брат душою с вами и все мы разделяем ваши переживания, словно собственные! — торопливо заговорил клюнувший первый капеллан, так и не почуявший более глубокого, потаенного ироничного смысла в словах примарха. — Так вы всё ещё желаете услышать о богах, милорд? — Конечно, расскажи мне, что ты читал и понял. И Эреб принялся открывать пред Лоргаром целый калейдоскоп бессвязных легенд, преданий, вытяжек из апокрифов и священных писаний народов вселенной. Людей, ксеносов, цивилизованных и диких. Большинство было ему известно или как минимум знакомо, однако обретало смысл только теперь, когда Эреб вслух выстраивал эту мрачноватую картину мироздания, наполненного злым и расчетливым умыслом чего-то куда более древнего и могущественного, чем могут помыслить смертные создания, к которым примарх себя с уверенностью причислял, несмотря на кажущуюся непобедимость и неуязвимость к действию лет. Множество отдельных компонент по индукции складывались в единое целое, от которого по телу бежали мурашки. Но первый капеллан повествовал об этом спокойно, даже с едва заметным наслаждением наблюдая за реакцией своего сюзерена, а значит, всё это было известно ему уже достаточно давно, чтобы стать привычным. Что же он ещё скрывал за этой маской благочестия и преданности делу примарха? — Как ты думаешь, мой верный капеллан, — поинтересовался примарх, когда Эреб закончил лекцию-проповедь, оставив вкус предательства и низменных интриг на губах. Мне нужно было быть уверенным в том, что о моих истинных намерениях никто не узнает и что "змеи" будут уверенны, что их замысел полностью удался. — Что движет мною сейчас? Почему я не разочаровался в самом себе, не опустил руки после... всего что произошло? Это был нечестный ход, однако Уризен знал, что Эреб сможет выйти сухим из воды и знал, как использовать это себе во благо. — Ваша душа — тайна для всех нас, мой господин. Ваш названный отец несомненно поведал бы вам куда больше, сам же я могу лишь теряться в догадках... Одна из них состоит в том, что, вы всегда были крепки в своей вере... И теперь, когда обнаружилость то, что Император вовсе не бог, вы возжелали найти тех, кто куда более достоин вашего поклонения. — Ты проницателен, Эреб. Это похвально, — начал примарх, с легким отвращением обнаруживая, как же быстро он научился лгать и притворствовать. Хотя он всегда умел лгать, как минимум самому себе. — Знаешь... После того, как теряешь всё, что было тебе дорого и важно для тебя, после того, как весь твой мир, всё что делало тебя самим собой оказывается пустой ложью и обращается в пепел... Тогда начинаешь куда сильнее ценить истину, начинаешь желать правды, какой бы горькой она не была. Ведь человек не может без веры в богов! Их я должен найти!***
Середина второго месяца по возвращению "Песни Орфея". Примарх, покинувший основной флот, чтобы посетить Око Ужаса самостоятельно, покидает имматериум для выполнения судьбоносной тайной миссии, ради которой и было предпринято всё это путешествие.
— Ты говоришь что ищешь богов, — произнёс сидящий в позе лотоса ксенос то ли вопрошая, то ли утверждая. Собравшиеся вокруг него чужаки, одетые в пестрые наряды, чудные головные уборы и маски совсем не выражали того спокойствия, которым светился изнутри говоривший. Скорее, их настрой можно было расценить как задор или игривость, но Лоргар не обманывался на этот счет. Одно неверное движение и полдюжины вычурных клинков рванутся к нему раньше, чем сердце успеет совершить еще один удар. Он проделал уже долгий путь, чтобы вот так глупо упустить быть может единственную свою возможность найти... — Не только богов. Истину. Я всегда искал для своего рода только этого. Правды о вселенной, — также спокойно произнес примарх, пока отпечатавшиеся в памяти запредельные кошмары Ока Ужаса и проклятых глубин Эмпиреев мурашками взбирались по позвоночнику и добавил: — Всей правды. — Твоя мудрость велика, Аврелиан. — Чужаки вокруг, арлекины, продолжали играть в свои странные игры, копируя животных и инопланетян, вальсируя по кругу в странных, не лишенных доли красоты, но всё-же чуждых и аритмичных танцах, извиваясь, словно огоньки свечей. Вокруг будто кружился целый бал-маскарад и каждый его участник менял облик под стать своей роли, сменяя её одну за другой без конца, словно патроны в патроннике пулемета. — Многие обращались во тьму, познав лишь часть истины, лишь ступив на путь познания. Древние поведали мне о твоем визите на Шанриату и путешествиям по просторам Варпа, о связях с Губительными Силами... О том как ты окончил страдания умирающего аватара Кхейнэ. О том как твой флот века назад уничтожил целый мир-корабль. — Ксенос говорил бессвязно, будто пытался поспеть сказать всё и сразу и Лоргару приходилось прилагать много усилий, чтобы понимать его речь, звучавшую на инопланетном, сложном и иносказательном языке эльдар. — Ты знаешь, как тесно будущее галактики связано с твоим настоящим. От твоих решений зависит будущее Империума, человеческой расы и даже Темных Богов. Они никогда не признают этого, но сейчас вся их ставка только на тебя. В хитросплетениях будущего есть множество вариантов... Но в тех, которых ты становишься на темный путь, — оно всегда кроваво. — Мне не нужно быть духовидцем, чтобы понимать это. В мире, который строит мой отец есть место только войне. Под маской его благочестия и великолепия скрывается кровожадный тиран, — примарх произносил это одновременно зло и немного безразлично, будто всё это было лишь формальностью перед самой сутью разговора. — Я хочу чтобы человечество знало правду... О том что он не бог и о том, что в мире есть другие могущественные силы. И что эти силы жаждут крови... Его взгляд потупился. Сейчас, после двадцатилетнего крестового похода за истиной, после стольких страданий, которые ему довелось вынести, когда отец разрушил его культ, после всех скитаний в бурлящих глубинах Варпа, после всех багровых "откровений" Ингефель, погони за неуловимым миром-кораблем он понял, как устал следовать ложной цели, выставленной на показ, чтобы отвлекать внимание от его мотивов. Да, он ненавидел ложь, да, он откровенно желал разрушить царство своего отца, и где-то в глубине он всё ещё остался тем пророком, который жаждал принести миру истину и склонить пред нею все народы и языки. Но и сама "истина" темных богов была омерзительна, противна его сердцу, и тот путь, на который его звали эти демонические сущности был слишком противоестественен для него. Он был не готов ко всему тому, на что толкали его новые "друзья". Он до сих пор не хотел признавать того, что предательство и братоубийство стоят того, что Темные боги преподнесли как величайшее откровение. Даже будучи сверхчеловеком, полубогом, столь же далеким от понимания смертных, как весельная лодка далека от баржи космодесанта, он оставался человеком. Крепким, словно сталь, могучим словно атлант, но всё-же человеком из плоти и крови. И как любой человек он не был лишен слабости. И в глубине души ему было жаль расколотого культа Императора, он понимал, что весь этот поход на окраины галактики лишь нелепый бунт против отца, попытка заглушить боль в разбитом сердце. Что же он искал на самом деле? Истины, или, быть может, просто новый предмет для обожания, которому можно было бы посвятить своё существование?.. Что на самом деле двигало им, когда он падал на колени пред Императором, впервые ступавшим по земле Колхиды? Что двигало им, когда он писал, быть может, роковые для Империума строки "Император есть бог и бог есть Император"? Что двигало им, когда под крозиусом трещали черепа тех, кто не хотел признать Императора божеством? Когда он сам припадал губами к золотым ликам и подножиям статуй? Он хотел истины или служения? Раньше он никогда не смотрел на свои мотивы с такой стороны. Он привык делить мир на черное и белое, видя лишь через призму собственных адамантиевых убеждений и веры. Сначала в Императора, а после в существование другого божества. Однако мысль о том, что он не знает того, чего на самом деле ищет в этой жизни заставила его похолодеть внутри. Но это было так по-человечески... Слепо идти в поводу своих амбиций или страстей. А возможно даже и не только своих. Ведь что на самом деле есть наше желание? Это не только необходимая потребность в чем-то, но и плод сугубо чувственного человеческого начала. Наше желание — иррациональное устремление, рождающееся изо всей совокупности как внешних раздражителей, так и внутренних на них реакций... Мы бы не пожелали слушать музыку, не знай бы мы о её существовании и не ощутив на себе её благотворное влияние. Так любое желание рождается лишь в связке предмет или действие — чувственный результат. И ведь в конце концов даже самая большая преданность и любовь, и даже альтруизм, фанатичная вера и самоотдача, это лишь погоня за удовольствием, которое дарит присутствие предмета обожания или же акт самопожертвования. А утеха эгоиста — погоня за удовольствием, которое дарит лелеянье собственного я, самовозвышение и удовлетворение амбиций. А ведь это лишь защитный механизм, доведенный до абсолютизма... Механизм, призванный защищать всякую жизнь от смерти, стагнации, ведь в погоне за призраком счастья мы, позабыв о трагичной судьбе всякого живого существа рвемся к обманчивому свету... Дарим себя или пожираем других, грешим и праведничаем, желая продлить свой род, заглушить похоть или спасти "бессмертную душу", за которую хватаются те, кто слишком боится смерти, пусть даже ему и нечего терять в этой жизни. И только в этом нашем бесконечном копошении жизнь каждый раз находит свое новое продолжение, усложнение и самосовершенствование, и быть может этот глобальный прогресс и есть своеобразная дидактическая цель нашей жизни. Однако это мало что значит для тех, кто беззаветно следует её неукоснительным принципам... Так, праведник равен еретику в своей сути, потому что они лишь разными средствами делают одно и тоже — проживают свою жизнь, как считают нужным, желая того, что считает верным их ограниченный и подслеповатый разум, способный желать лишь того, что ему уже ведомо и известно, а известно ему лишь то, что его окружало и было ему близко. "Родившись" на Колхиде, Лоргар, по сути, не мог не унаследовать того, что с детства окружало. Его вера и покорность божеству росла из улыбок тех, кто утешился в своей вере, суровых слов проповедников за кафедрами, вещающих о чем-то грозном и непознаваемом, из трепетных снов о золотом божестве, сходящем с небес и омывавшем его золотым светом, из полувекового опыта радостного служения божеству, которое он сам для себя создал. Чужая вера и набожность была лишь ключом к удовлетворению собственной потребности служить и доказывать свою полезность богу, а потому он без сомнения душил цивилизации до тех пор, покуда они не склонялись перед километровыми статуями и золотыми образами. И, кажется, пора было признать хотя-бы перед самим собою свои истинные мотивы. Сейчас он хотел лишь одного — своего нового императора, бога, который даст ему всё то, чего он не нашел в своём отце. Такова его природа, его суть, он не может иначе, а если бы и мог... ...не было бы ни какой разницы. — Сад теней — отличное место, чтобы поразмыслить о собственных мотивах и целях, не правда ли? — улыбнулся теневидец и Лоргар понял, что уже довольно долго пребывал в некоем полусонном трансе, предаваясь собственным тяжелым мыслям, полностью поглотившим его разум. — Не беспокойся, я даже рад что ты смог понять себя прежде чем обратиться ко мне за советом. — Вообще-то мне нужен не совет... — решил пойти напрямую Лоргар, раз уж эти эльдары видели его насквозь и, возможно, стали свидетелями его размышлений. — Мне нужна информация. О богах, о демонах, обо всей вселенной... Демоны уже рассказали мне о Четырех, однако у них есть кое-что, не принадлежащее им и я хочу вырвать это из их лап! — После твоих слов у меня возникло множество вопросов к тебе, но, кажется, я уже начинаю понимать о чем ты. Духи шепчутся о том, что есть крохотная вероятность того, что став на этот путь ты подаришь новую надежду и вашему и нашему роду. И наш вымирающий народ не может отказаться от этой надежды. Так что смотри и внемли! По Залу Теней, как назвал это место сидящий перед примархом ксенос, разнесся строгий ментальный приказ и арлекины тут же рассыпались кто куда, стремительно меняя обличья и либо растворяясь в тенях, либо выходя на свет. — Мы исполним тебе пьесу, которая зовется "Падение". Ещё никогда мы не исполняли её перед не-эльдарами, но в твоем сердце я прочел то, что заставляет меня думать, что я не пожалею о приоткрытии пред тобою тайн нашего народа. И все разом, арлекины вдруг закружили по залу в идеально слаженном, грациозном танце, извиваясь, кувыркаясь друг через друга и едва касаясь земли. Их танец казался Лоргару с его человеческим восприятием бессвязным набором акробатических трюков и вычурных телодвижений, однако со временем разум начал адаптироваться и различать в безмолвной слаженной ритмике не только мановения плоти, но и глубокий потаенный смысл, струящийся из каждого па, из каждой неподвижной переливающейся маски. Суть постановок открывалась перед ним не сразу, а постепенно, словно бутон, распускающий свои лепестки один за другим, пока не обнажится сам пестик. Арлекины повествовали о величии и могуществе звездной империи древних эльдар, о чудесах их цивилизации и богатстве культуры. Танцевали они и о гордыне их давно погибших предков, об их высокомерии, тщеславии и ненасытности. Когда в галактике не осталось непокоренных миров, а все враги были повержены они остались один на один со своей собственной природой, которая жаждала всё большего. Покорив вершины гор своих планет они принялись покорять вершины чувственности, всё меньше гнушаясь средств, используемых для этого. Аллегорично, но чудовищно детально, арлекины отразили всю глубину растления, гедонизма и разврата, в который скатилась их цивилизация, пока над нею нависал дамоклов меч грядущей расплаты... От арлекинов отделилась небольшая группа особенно колоритных персонажей, которым предстояло разыграть божественную комедию, покуда основная часть актерского состава иносказательно чинила вакханалию, извиваясь, словно змеи в костре. Они разыгрывали свою пьесу, изображая что-то, ускользнувшее от взора Аврелиана. И вот, когда безумие вокруг достигло своего предела, воздух вдруг разорвал пронзительный крик, похожий одновременно и на стенание боли, и на стон наслаждения, и на крик новорожденного. Это рождалась Слаанеш. По лицу теневидца Лоргар понял, что что-то пошло не так. Он что-то пронзительно закричал и арлекины схватились за оружие, но, оказалось, было уже слишком поздно. Нечто черное словно ночь молнией замелькало по залу, оставляя за собою лишь богатство хирургически точно отрезанных голов и конечностей, выпущенных внутренностей и фонтанов артериальной крови. Игравшие божеств эльдары сбились в кучу, ощетинившись наружу клинками и, когда все рядовые арлекины превратились в кровавую кашу, смело давали отпор неизвестному убийце, но всё-же погибали под его натиском один за другим. Когда кровавая фурия сцепилась с предпоследним живым арлекином — верзилой в алом балахоне и огромным мечом, — примарх смог разглядеть её. Неприлично красивое и изящное тело, грива черных, как смоль волос, пропитанный кровью облегающий наряд, и всепоглощающая, неостановимая страсть, пульсирующая в изящном теле. Не успел Уризен моргнуть и глазом, как верзила-эльдар разлетелся на кровавые ошметки, засыпав весь зал своими кровоточащими останками, а что-то зеленющное и мерзкое, появившееся из неоткуда, схватило поседнюю из "пантеона - рыжеволосую эльдарку в зелёной робе, и утащило вниз, в разверзшийся эзотерический портал за миг до того, как клинки фурии пронзили то место, где только-что стояла девушка. Окровавленное существо вдруг как-то расслабилось, медленно повернулось к последним двум выжившим, — Лоргару и теневидцу. Последний крупно дрожал и скулил от ужаса, прижав к груди свой узловатый посох, однако примарх чувствовал себя в полной безопасности, каким-то внутренним органом чувств понимая, что у мясника нет цели убить его. — Хочешь, можешь сам убить этого жалкого кукловода? — произнесло существо, каждым движением, каждым звуком своего голоса подчеркивая свою женственность, властность и страсть. — Ну же, убей его для меня, всё равно он не знает того, зачем ты здесь и как дать тебе то, что ты ищешь. — А ты знаешь? — также спокойно, но без тени чувств спросил её Лоргар. — Я знаю очень многое. И ещё больше могу тебе дать, если ты этого пожелаешь. Больше, чем ты можешь себе представить. — От её слов, голоса и телодвижений в душе примарха просыпалось непривычное чувство стыда. — В частности, я помогу тебе найти божество, за которым ты проделал этот долгий путь. Вместо ответа примарх просто одним стремительным движением руки сломал теневидцу шею, а затем и вовсе оторвал всю голову целиком, безразлично бросив её к ногам убийцы. — А теперь говори. — Сразу к делу, да? — улыбнулась окровавленная девушка и склонилась в глубоком реверансе чтобы предствиться: — Я Солитэ, одна из той малочисленной природы арлекинов, которой позволено играть Ту Что Жаждет. Ах, если бы ты знал, как сладко было стать тем, кем я есть сейчас... Но тебе, наверное, куда интереснее поскорее узнать хоть что-то про свою дорогую Ишу... — Ишу? Кто это? — переспросил примарх, уже зная ответ, однако желая получить максимум информации от этой странной эльдарки, теперь кажущейся ему непристойно привлекательной. Невольно, он заметил, что не может перестать её разглядывать, а она, будто игралась с его взором, то окрываясь ему во всем великолепии, то убегая от него прочь. — Ишу, твою подружку. Видно хорошо её мучил этот старый пердун-импотент... — О ком это ты? — О дедушке Нургле, конечно же! Про него то ты слышал, золотой мой? — сделав акцент на последних двух словах она провела пальцами по золотой коже примарха, оставляя на ней горячий след крови чужаков. Неожиданно примарх даже не заметил, как эта Солитэ подошла к нему на расстояние удара и теперь пачкала кровью чужаков его золотой нагрудник. — Вам, людям, всё приходится объяснять на пальцах. Когда новорожденная Слаанеш пожрала эльдарских богов, Нургл урвал у неё из-под носа богиню жизни Ишу и теперь угощает её своей прелестной стряпней, от которой чахнет даже это милейшее божество. — Ты поможешь мне освободить её, — сказал примарх, решительно отстраняясь от второй попытки прикоснуться к себе. Она на добрый метр была ниже его и, когда он подянлся на ноги, эльдарка показалась юркой лисою, стоящей перед необъятным медведем. — Конечно помогу, потому что ты сделаешь кое-что для меня, — хитро прошептала Солитэ, принявшись понемногу отряхиваться от крови и лимфы эльдар. — Проси всё что угодно, кроме того, за что мне придется убить тебя, — отрезал Уризен. — О, кто же тогда приведет тебя к твоей божественной подружке? — сдвинула брови эльдарка и примарх еще раз удивился, как ей удаётся быть такой безумно привлекательной. — А нужно мне от тебя совсем не многое... Солитер провела своей маленькой окровавленной ручонкой по губам примарха, заставив того поморщиться, а после, быстрее чем он успел бы разглядеть, впилась в его губы своими, жадно слизывая кровь. — Просто сними доспехи и побудь немножечко моим. А после я доставлю тебя в царство Нургла, где ты сможешь сколько угодно геройствовать перед своей Ишкой. Что-то в голове примарха отчаянно било тревогу, крича о том что это ловушка, однако руки сами собою уж коснулись её гибкого и изящного тела, а её безграничная, неутолимая страсть, столь чуждая сверхчеловеку, медленно но верно заражала и его самого. Ему оставалось лишь задаваться вопросом, не слишком ли дорогую цену он заплатил за спасение своего божества.