Надежда — первый шаг на пути к разочарованию.
Тихо. Так тихо, что можно услышать даже шепот ветра, играющего с золою под ногами. Эта тишина поглощает, душит любой звук и нет в мире силы, способной нарушить её в этот миг. От этой тишины хочется кричать... Хочется орать, словно умалишенный, выть от ярости, злости, боли, отчаянья. Кричать, рвать на себе волосы, ломать чьи нибудь кости, изрыгать ужасные проклятья, смешанные с мольбами и безумной блажью. Что угодно, лишь бы не слышать этой... ...тишины. Почему же тут так тихо?! Почему никто не кричит, не причитает и не голосит от отчаянья? Почему никто не произнесет хотя-бы слово? Сто пятьдесят тысяч душ... Да скажите же вы хоть что-нибудь! Вокруг насколько хватает глаз — серая и безжизненная пустыня, пепел и прах. Даже во мраке глубокого космоса не увидать такого опустошения, такого одиночества. Даже сын бога древних верований Терры не был так одинок в безводной пустыне, не познал такой глубины отчаянья... Оно пульсирует внутри, разрывая внутренности и сдавливая рёбра цепями. Нет сил вдохнуть. Горже будто впилось в глотку, но дело совсем не в нём. Пришедшая вторичной волной дикая мигрень сковала виски и нет сил ей противостоять. Она заставляет личность медленно растворяться, а кончики пальцев неметь. Боль... Теперь нет ничего, что бы не причиняло её. Вслед за отчаяньем и гневом приходят еще и стыд, сожаление, сомнение и страх. Какая-то часть личности хочет просить прощения, плакать, рыдать от отчаянья, но нет сил вдохнуть... Почему же здесь так тихо? Могущественный разум цепляется за эту мысль, словно утопающий за соломинку, словно приговоренный к аутодафе за последнюю надежду. Как будто бы звук может сейчас что-то изменить. Будто слова будут иметь силу сейчас, когда всё уже кончено и грохот громовых разрядов телепортаторов стих в необъятной голубизне небес. Но... Звук может заглушить фантомный рефрен рокового приговора, вынесенного его отцом. Он готов отдать всё за один единственный шорох, который вдребезги расколет это бесконечно повторяющееся эхо отцовского голоса, приговаривающего его к самому большому разочарованию, которое только может испытать человек. Но это не изменит данности. Уже ничего не изменит данности. Слишком тяжело принять, невозможно смириться, невозможно согласиться, нет сил смотреть правде в глаза. Вся жизнь от "рождения" до сегодняшнего дня — самообман, ложь, подстегнутая... Чем? Нет, всё неправильно, всё одна большая ошибка, он виноват, он сделал всё не так, он сможет исправиться, сделать всё иначе, искупить вину, стать достойным сыном своему отцу... Зачем? Почему он должен что-то доказывать тому, кто отверг его? Но ему дали второй шанс, исправиться, искупиться... А какой смысл? А какой смысл во всем этом? В крестовом походе, в завоеваниях, в вере, которую Он разрушил, во всем чертовом Империуме? Какая разница, будет ли человечество едино, или его смоет варп-штормами, бесконечными потоками ксеносов и невзгод, щедро посылаемых вселенной. Какая разница, кто будет править этой проклятой галактикой, ведь всё-равно это лишь мгновение торжества перед неизбежным падением... Всё когда-нибудь падет, рассыплется прахом, погибнет, и сам он, и Империя и даже... Император, которого так легко было принять за бога... Таков мир, такова природа этой вселенной, таково её фундаментальное правило. Вся его предыдущая жизнь — болезненная иллюзия, попытка не замечать природу вещей... Его ошибка даже не в том, что он... ошибся в своем божестве, а в том, что принял в самое сердце иллюзию о том, что всё это бытие не лишено смысла, что в служении чему-то божественному мы обретаем нечто большее, чем глупое прозябание. И страх, откровенный ужас экзистенциальности, не сокрытой пологом пылких амбиций, страстей и эгоизма, дающих ощущение того, что ты стремишься к чему-то важному, привязывали его к вере всё сильнее. Некоторые так и становятся фанатиками — просто не желая видеть бессмысленность действительности. Надежда на то, что в служении божественному они обретут какую-то осмысленную цель... ...которой, будучи такими пристрастными и амбициозными как их сородичи, они просто не видели перед собою. Но это было не всё. Далеко не всё, что сделало Лоргара тем, кем он был сейчас... Нет, не сейчас, — только что. Сейчас он был просто очень сильно разочаровавшимся человеком. Но вдруг кашель прервал его хождение по кругу в чертогах собственного разума. Горький пепел набился в горло и легкие, заставляя те саднить, и тело постаралось вытолкнуть его из себя всей силой сверхчеловеческих легких. Воздух был буквально пропитан микроскопической взвесью, забивавшей поры и дыхательные пути, но Лоргар дышал полной грудью, пытаясь таким образом воздать дань своему лучшему творению, хотя уже и успел его проклясть... ...в тайне от самого себя. Он видел, как в его душе готовится заплестись тугой узел ненависти и злобы, словно струп заращивающий тяжелые рваные раны, но под этим струпом скрывался лишь гной, грозящий отравить рассудок, извратить мышление, вынудить презреть своё прошлое и попрать будущее, уничтожить всё то доброе и светлое, что он годами культивировал в своём существе, что хотел сохранить в мире и в душе. Зачем всё это было нужно? Теперь он не знал ответа. Теперь, когда вместе с обликом прекрасного мира Император выжег из души примарха всё то, что им когда-то двигало, лишив всего святого, дорогого и близкого, былой Лоргар умирал в немом рыдании, но на его месте оставалось нечто... искалеченное, опустошенное и обессиленное, задающееся вопросами, на которые никогда не узнать ответа. Хоть он и был идеалом человеческого существа, чья воля и мысль простирались от одного конца галактики к другому, однако сейчас он чувствовал себя маленьким ребенком, потерявшимся в темноте. Что-то холодное сворачивалось внутри, холодное и липкое... Страх... Примарх боялся той огромной вселенной, которая открывалась его взору сейчас, когда с глаз слетела пелена "божественного" наваждения... Того что ему придется принимать решения, согласуясь с целью, которую он уже утратил, что ему придется выбирать для себя новый тернистый путь неведомо куда и неведомо зачем... В последний миг перед отбытием Императора Лоргар увидел в нем нечто иное, чего не видел раньше никогда... Что-то под безупречной личиной золотого идола, культ которого он уже воздвиг и, быть может, не повергнет никогда, некий новый образ, ранее ускользавший... Невероятная сила воли, решимость и психический потенциал, но ещё большая бездна амбиций и жестокости, жажда покорять, властвовать, сила перекраивать галактику, воплощенная в непреклонном стремлении достигать всё большего. Миры покорялись не во имя Человечества, как вещали имперские итераторы, но во имя амбиций того, кто стоял во главе всего этого, во имя воли тирана, неуёмного в своих желаниях, во имя Императора... Это было девизом всех имперских гражданских и военных, всех общественных структур и слоев населения. Во имя Императора. Этот слоган кричали имперские солдаты, бросаясь в мясорубку войны, под звук этих слов целые миры обращались в прах, а суперсолдаты жестоко, систематично и безжалостно истребляли миры один за другим, взрослых, детей, виновных и невинных, старых и молодых, размалывали их гигантскими фугасами, бомбами, сжигали в пламени прометия и рубили ревущими цепными мечами. Вирусные бомбы обращали всё живое на целых планетах в эссенцию чистой гнили и гремучего метана, который тут-же детонировал монструозной вспышкой пламени, оставляя лишь выжженную безвоздушную пустыню там, где раньше процветала цивилизация... И всё ради чего? Ради какой цели? Во имя Императора? Свет имперской истины был лишь отсветом пожарищ, в которых корчились сотни планет, пожираемые медленно разрастающейся опухолью Империума. В нем правила только ложь... Так много лжи и самообмана, закрывавших от досужего взгляда все скелеты в шкафах звездной империи Людей. Сейчас Лоргару всё это казалось каким-то последовательным, систематичным безумием, порожденным уникальным злым гением, жаждущим лишь абсолютной власти. И самым странным было то, что Уризен все эти долгие годы служения Императору, в глубине души понимал это и даже почитал. Вся та религия, которую он построил, в корне своём таила это самое почитание, возвеличивание тирании, как высшей формы выражения человеческой воли, как фундаментальный принцип правления. Религия Лоргара была культом личности, поощряющим единоличность правления того, кто стоял во главе и делающая эту власть абсолютной, божественной... Божественен потому что силен, но не наоборот... Своими руками он помог преступлению против человечества стать величайшей, почитаемой добродетелью... Примарха всегда называли очень похожим на его отца. Буквально миниатюрным воплощением Императора. Но сейчас Уризен понимал, как сильно он не похож на Императора. Монархия была воплощением всего того светлого и чистого, что есть в человеческом существе, что только может породить человеческая цивилизация. Монархия была островом мира, благополучия, надежды и радости в этом бесконечном океане насилия и разрушения. Как считал Лоргар, Монархия была авангардом того благоденствия, к которому мог стремиться весь Империум, эталоном того, каким должен быть истинно имперский мир. Монархия была не столько идеальным подношением Императору, как считали многие его братья, но скорее воплощением идеала самого Лоргара, того идеала, к которому он пришел лишь сквозь годы поисков, исследований и штудирования древних земных и колхидских наук, трудов древних и современных мудрецов, ученых, философов. Была трудом его жизни, была воплощенной, актуальной утопией, будто утверждающей на всю вселенную: "Я сущее доказательство того, что мир может быть идеальным!" Но Императору оказался не нужен этот идеальный мир, и тысячи других утопических миров, которые Уризен был готов для него воздвигнуть. Ему оказалась не нужна фанатичная преданность и обожание, гармония и покой, который создавал Лоргар, о которых он мечтал... ..но только бесконечные завоевания и кровопролитие во имя его. Но... Какой это имеет смысл? Какая разница, что будет потом, какая разница, что будет сейчас? Какая разница кто прав и виноват, кто тиран а кто пророк... Какой в этом смысл? Больше нет ничего... В его душе, в мыслях, в его жизни... Только пустота и боль. Примарх осознал, что теперь для него нет ничего, к чему можно стремиться, для чего жить... Всё оказалось нелепой ложью и самообманом, слепым следованием за зовом обманутого сердца... Теперь ничто не имело смысла... Истерика сменилась тупым оцепенением, в котором он по-началу боялся остаться навсегда, однако вскорости и на это ему стало плевать.***
Он даже не помнил, как вернулся на свой флагман. Постоянно ранясь об острые кромки своей сломленной души, он оставался в том же оцепенении, что нахлынуло на него ещё там, на пепелище. Как давно это было? Вчера? Неделю назад? Месяц? Сейчас, казалось, будто всё произошло с кем-то другим. Флот был парализован. Легион был парализован. Вся жизнь, вся буря действий, звуков, движения и целеустремленности, от которых раньше рябило в глазах при взгляде на флот Семнадцатого Легиона, будто испарилась вместе с последними надеждами примарха. Теперь, если кому-то и доводилось увидеть Аврелиана, он обнаруживал перед собою изможденную, посеревшую и отчаявшуюся тень некогда величественного создания. Глаза впали, под ними пролегли глубокие черные круги. Траншеи морщин исполосовали некогда прекрасное, величественное лицо, а от великолепного психического золота, которое некогда излучал примарх не осталось и следа. Кор Фаэрон и Эреб время от времени наведывались к Аврелиану, вещая о чем-то, уговаривая, взывая и обещая. Однако Лоргар не слышал их слов. Где-то в глубине, он даже отлично понимал, чего именно они от него хотят, чего добиваются, шепча что-то о древних верованиях Колхиды и каких-то истинах. Они всего-лишь делали то же самое, что делал его отец. Добивались воплощения своих амбиций, желаний и непомерных потребностей... Своими методами, используя те инструменты, которые у них были. Ему было не интересно, чего они хотят. В этой нахлынувшей апатии всё выглядело совсем иначе, без налета мнимой лжи. Теперь он видел людей такими, какими они были на самом деле... — Сын мой, пойми же, мы не можем простить Императору подобного кощунства... Бог бы никогда не поступил так! Но я знаю, чего ты всегда хотел, мой сын. Ты хотел истины, хотел быть её проводником, её вершителем... Ты хотел нести людям правду о богах... Но ты ошибался, Император обманул тебя! Но вместе, сын мой, мы сможем найти истинных богов, ведь их не может не быть! — монотонно вещал Фаэрон, склонившись к сидящему у смотрового иллюминатора примарху. Они с Эребом сменяли друг друга на этом посту день за днем, говоря одно и тоже разными словами. А ведь он больше даже не скрывает своих истинных намерений, размышлял Уризен. Теперь они оба просто наущают меня на бунт против Императора, пытаясь уничтожить остатки моей лояльности, даже не догадываясь, что в этом уже нет нужды... Ведь моё разочарование — отличный способ склонить меня к тому, что хотят они, чего бы они не замышляли. Истинные боги? Ха! Еще один золотой идол, который жаждет крови... Божественность достойна поклонения хотя-бы потому что она божественна? И я автор этих слов... Как же глупо... И ведь я в это верил, был верен своему божеству! Эти два слова так похожи... Вера, верность. Они рождены одним и тем же в наших умах... Почему же мы верны? Почему верен я? Что на самом деле воздвигло Монархию? Её воздвигли руки тысяч людей и сверхлюдей движимых моим приказом, страхом или желанием служить мне, империи, божеству, которого я им подарил. Но что двигало мной? И в этом чем я отличался от презренного раба, волочащего громадный камень с именем Императора на устах? Ведь нами обоими двигала жажда служить своему божеству... Что же это за вездесущая жажда подчиняться, снедающая сердца всякого, от малого до велика и присущая всем без исключения? Что за прореха в человеческой воле заставляет искать себе господина, создавать себе божество? И вот, примарх подобен рабу в своей преданности, рожденной из неуёмной, глубинной потребности человеческой души, человеческой психики... Какого-то неотвратимого альтруизма, что сильнее чем страх, голод, боль и страсть. Ведь даже мой приемный отец Кор Фаэрон и тот нынче отдает всего себя на алтарь собственных амбиций, лезет из кожи вон, дабы ублажить названное божество своим усердием. В этом он такой же как и тот презренный раб, только божества у них разные. Так что же человек, как не машина для служения своему божеству? Маммону будь то, или Императору, или быть может даже собственному отторженью всех истин, правил и надежд... Ведь мы всего лишь щепки в океане собственных необузданных страстей и неподвластных нам желаний, чьи течения сталкивают нас один с другим и заставляют рвать зубами глотки и в пепел обращать миры, рвать цветы для своей возлюбленной и строить километровые соборы, в складках грязного тряпья скрывать заточенный сук дабы заколоть им своего конкурента у корыта с пойлом для рабов или хитрой игрою слов, обещаний, уговоров и даров натравливать друг на друга целые империи, простирающиеся меж звезд... А всё лишь для чего? Чтобы наполнить жизнью этот краткий миг собственного осознанного существования, прежде чем раствориться в океане вечности? Что-бы забыть о собственной недолговечности и смертности? Желанием продлиться в своем божестве, в своих деяниях, выходит, движим мир? Вера же тем сильнее, чем острее ощущаешь смерть на своем затылке... Но вера во что? Что всё не зря? Что кто-то высший от тебя способен и тебя вознести над бездной по-настоящему пустого бытия? В то, что где-то за границей твоего понимания собственного кумира есть нечто, что действительно стоит твоей жизни и смерти? На все эти вопросы у него не было ответа. Он ходил в своих рассуждениях всё по кругу и по кругу, расширяя и углубляя, совершенствуя их, но никак не мог добраться до сути. И вдруг, словно короткий удар молотом, осознание, а быть может иллюзия осознания ворвалась в его воспаленный разум. На эти вопросы и вовсе не было ответа. На них не могло быть ответа. Как и человеческая жизнь они были бессмысленны, бесцельны. Человек верил потому что для него это было естественно. Так же естественно, как питание, размножение и смерть. Это было также неотъемлемо, как дыхание и пищеварение. Человек просто нуждается в идоле, не важно каком. И это неизбежно. А ведь это самое утверждение легло в основу его "Лектатио Дивинитатус" и прочих его работ о божественном! Он вновь "изобрел велосипед", но на этот раз зайдя совершенно с другой стороны, основываясь на совершенно других положениях, ведь раньше он исходил из адамантиевых постулатов веры и долга, а ныне рассуждал как отчаявшийся, сломленный человек, но всё-же приходил к одному и тому-же выводу, что лишь подтверждало его истинность... Человек не может без веры и надежды... Нуждается в чем-то большем от самое себя, в божестве, лидере, идее, пассии, цели, чем-то на что можно надеяться и уповать, для чего можно жить... И он когда-то жил лишь для того, чтобы воплотить в жизнь замысел о том, чтобы принести эту самую веру, надежду и цель в каждое человеческое сердце, но теперь это казалось наивным и глупым... Былые цели и устремления разбились вместе с его сердцем и в галактике его отца не нашлось бы места ничему, что бы Уризен ни попытался создать. Теперь всё это было в прошлом, а он — совсем не тем проводником Имперской Истины, который гордо нес меж звезд свои неукоснительные ценности. За размышлениями примарх даже не заметил, как названный отец оставил его в одиночестве. Скоро должен был придти Эреб, дабы вновь рассказывать о природе божественного, о силе и чем-то там ещё, что сейчас не сильно интересовало Уризена. Он не хотел быть их марионеткой, а пока-что просто наблюдал, сколь же далеко они зайдут с его мнимого согласия. А безразличие понемногу сменялось отчаяньем. Снова. Он обнаружил себя в глухом умственном тупике. С одной стороны, его прошлую жизнь отнял его отец. С другой, он больше не в силах был хранить верность Императору и вернуться к крестовому походу для него было хуже смерти. С третьей же, на него наседали его приближенные офицеры, практически его родня, почти требуя от него чего-то пока-что непонятно чего, кроме непосредственно восстания против Императора... По сути, у него не оставалось выбора и каждая обозримая перспектива предвещала лишь боль и новые разочарования, ведь даже если наущения Кор Фаэрона верны и вместе они смогут найти других богов, то примарх просто сменит одного тирана на другого... ...при этом даже не до конца понимая, зачем делает всё это. И по щеке покатилась горячая, горькая слеза. Даже полубожественное сверхчеловеческое существо оказалось бессильно перед ликом непреклонной судьбы, перед безысходностью предрешенности... Слезы были последним, что оставалось у человека, для которого уже ничего нет. +Уризен! — вдруг прозвучал в его голове тихий высокий голос. — Кирена, это вы? — прохрипел Лоргар, едва проталкивая воздух через голосовые связки после долгого молчания. Ему ответил звонкий и чистый психический смех. +Нет. Я... Я уже не помню, как меня зовут+ — ответила пустота за линзой иллюминатора. В психическом звуке всё явственнее проступала мелодичность прекрасного и нежного женского голоса. — Как это? Почему? — удивился примарх. На самом деле ему казалось, что он не сможет удивиться сейчас чему бы то ни было, однако голос безымянного существа в его голове по крайней мере заинтересовал его. Как бы то ни было, он лишь хотел, чтобы этот прекрасный голос продолжал звучать. +Это... Трудно объяснить словами. Но, я покажу тебе...+ — прошептал голос и перед глазами Лоргара вдруг пронеслись многомерные картины потусторонних миров, запредельных ужасов, уродств и премерзостей, сцены, куда более ужасные, чем все пытки и бесчинства, которые мог учинить человеческий род. — Ты... Это твой мир, твоя жизнь? — просипел Лоргар, наклонившись лбом к ледяной полусфере смотрового окна, прогоняя остатки наваждения. +Я уже не помню, как попала сюда и кем была раньше. Всё что я знаю, это лишь ужас бесконечного страдания, который повторяется снова и снова, и так уже целую вечность...+ — ответила она и Лоргар понял всю боль этого существа, всю полноту безысходности и отчаянья, которым было пропитано её существование. Он понимал всю её боль. И от этого в его душе забрезжило то, чего он ещё никогда не знал... Сочувствие, такое непривычное и искреннее, заставляющее забыть о собственных духовных терзаниях и ранах. И только он хотел что-то сказать, как голос опередил его: +Не нужно слов. Используй свой разум. Поделись со мной тем, что тебя гложет, что причиняет тебе такую сильную боль? И он постарался изложить ей свою историю на языке ощущений и образов. В ответ она делилась обрывками своих воспоминаний о тех днях, когда её существование ещё не сводилось к бесконечной боли и вкусу сладковатой отравы на губах. Образы танцующих созвездий и сияющий спиралей галактик, россыпи пышных квазаров и пульс необъятного мироздания в заботливых ладонях. Он рассказывал ей о Монархии и Колхиде и она восхищалась его былыми идеалами и творениями, благородством и силой его сыновей, работой, которую он проделал, возводя культ Императора. Казалось, для них обоих это общение — своеобразная отдушина, сквозь которую можно вдохнуть хоть немного свежего воздуха, сбросить тяжесть собственных страданий и мыслей... Ведь человеку нужен человек... +Но как ты нашла меня?+ — наконец мысленно спросил Лоргар. Голос засмеялся в ответ. +Твоя боль и отчаянье горели так сильно, что их отражение в варпе затмевало звезды. Все наши души слиты в единый сверхпространственный океан и я чувствую переживания каждого живого существа... Но подобность наших с тобою чувств позволили нам общаться непосредственно.+ Лоргар ощущал прилив неостановимой меланхолии, но вместе с тем и какой-то душевной легкости, свободы ото всего того, что сковывало его ещё совсем недавно. Волшебство взаимопонимания, простой эмпатии и человеческого общения, пусть и средствами одной лишь псионики, медленно но верно возвращало его из мира мертвых в мир живых. Тепло и благодарность к этому безымянному существу разрасталось в его душе... +Я могу чем-то помочь тебе? Хоть как-то ослабить твои страдания?+ — взволновано подумал он. +Боюсь что нет... Ведь я даже не представляю где я и что со мной... Но ты и так сделал уже очень и очень многое для меня. Ты дал мне надежду, дал мне возможность увидеть твоими глазами мир, который я забыла... В нашей вселенной это многого стоит...+ +...мне ли не знать,+ — улыбнулся в ответ Лоргар, понимая что впервые в жизни просто общается на равных, без прикрас, лжи, раболепия и необходимости, а просто потому что был рад этому. +Ох, Уризен... Мой палач возвращается!.. Нам нужно как можно скорее разорвать мысленный контакт, иначе он выследит тебя и погубит!+ +Меня не так просто убить. Я сам найду его и уничтожу!+ — примарх был искренен в своих словах. После всех невзгод и разочарований, такое яркое и правдивое желание помочь этому несчастному существу казалось лучшим изо всего того, к чему он мог нынче стремиться. — +Где, как мне тебя искать!?+ +Прости, я не знаю...+ — почти плакал голос. — +Но я знаю лишь одно: если ты правда хочешь этого, то судьба обязательно приведет нас друг к другу... Просто позволь ей это сделать, позволь происходить тому, чего хотят от тебя твои близкие и этот путь сведет нас вместе. А если хочешь знать больше, найди тех кто танцует на осколках былой славы. Они ещё помнят то, что я успела забыть...+ +Х-хорошо+ — запнулся Лоргар. — +Я сделаю всё что в моих силах... Обещаю...+ Последняя мысль повисла в воздухе, словно звук отворяемой двери в новую жизнь. Новая надежда для них обоих. И что-то нежное и невесомое едва ощутимо коснулось его щеки в воздушном поцелуе и из пустого воздуха у самого его уха раздался неосязаемый шепот: +Спасибо...+