Глава девятая. Одиночество
22 апреля 2019 г. в 08:49
Вторую ночь они провели в доме подобротнее — уже не заброшенная хижина, но подворье зажиточных крестьян. В кладовке было, конечно, шаром покати, а в просторном стойле обнаружился обглоданный почти до костей каркас лошади — то, чем не поживились волки и не доглодали мелкие падальщики, теперь уныло взирало из-под повисшей на одной петле двери загона.
— Слышала, Ходоки поднимают из земли даже истлевшие трупы, — решила пошутить Арья. — У этой клячи есть второй шанс погулять по Вестеросу. Только вот оценит ли? Да и надо ли ей это? Вот, копыта сбиты так, что, похоже, лошадка свое послужила…
— Знаешь, что меня успокаивало длинными ночами после… после свадьбы в Винтерфелле? — Санса не мигая смотрела на замерзший растерзанный труп. — Что хотя бы смерть конечна. Наверное, это больно — но жить больнее и куда страшнее. А тут раз — и все сотрется. Но нет. Теперь надо бояться еще и этого — что покоя не будет никогда.
— Зачем бояться? — Ветер злобно бросил им в спины россыпь сухого снега со двора, пробежал по ногам и дернул сорванную дверь, шевельнув скорбно взирающий на них пустыми глазницами лошадиный череп. Арья пожала плечами и поежилась — метель обещала быть нешуточной. — Тебе не все равно, что будет, когда ты умрешь? Эти мертвяки из-за Стены, по словам Брана, просто ходячие трупы. Ничего в них не осталось от прежней жизни. Как куклы на нитках.
— Не хочу я быть ничьей куклой, — резко сказала Санса и так же не мигая уставилась на сестру. — Ты сама, сколько тебя помню, ненавидела, когда тебя вынуждают делать что-то чуждое. А я достаточно поиграла в эти игры. Другие дергают за нитки, но руки в крови будут у тебя. Пойдем отсюда. Даже мерзлая, эта кляча воняет.
— Это просто мясо, — Арья вышла вслед за сестрой, аккуратно обходя наледь у порога конюшни. — Но наши лошади вряд ли оценят соседство, ты права. Животные боятся мертвяков — прямо как ты. Заведем их в дом — места там хватит на всех, а этими двумя рисковать мы не можем.
— Я не боюсь мертвяков, — каким-то безнадежным голосом бросила Санса через плечо. Ветер сдувал влажные ее пряди, выбившиеся из косы, Арье в лицо. Санса стала выше матери и, похоже, даже выше Джона. Арья сердито подумала, что не так сестра и ошиблась с выбором кавалера. Всё лучше, чем с карликом Ланнистером.
— А чего ты боишься? — серая кобыла недовольно покосилась на стойло, фыркнула и пошла у Арьи в поводу, толкнув плечом каурую товарку. Санса взяла свою лошадь под уздцы и дернула ее в сторону дома. Каурая нервничала, то ли чуя волков неподалеку, то ли, как и ее хозяйка, напугавшись трупа в конюшне.
— Зависимости. Невозможности сопротивляться. Я так устала от этого. — Санса завела лошадь в дом первой
— Так сопротивляйся, кто же тебе мешает? Можно подумать, когда-то… — Арья прервала фразу, слова, словно поземка, уносились назад, в снежные завихрения на дворе и прочь по Тракту. Орать точно не стоит, хоть метель и глушит звуки. Что-то появившееся в лице сестры после Рва Кейлин напрочь отбило у Арьи желание спорить. Они почти не говорили по пути, тем более ветер бил им в спины — злой северный обжигающий ветер, наверное, прилетевший откуда-то из-за Стены. Он ранил больнее ножа, сек изощренней плети. Арья начала понимать, что тот Север, о котором она так долго потаенно, почти запретно мечтала годами, весь кончился, сошел на ветер, снег и бесконечное одиночество, которое не снилось ей даже в слепой темноте Черно-Белого Дома. И даже сейчас, чем дальше они двигались к Югу, тем гаже становилось у Арьи на душе — и чего ради ввязалась она в эту историю, которая уж точно не принесет ни одной из них никакой пользы?
От Сансы веяло немыслимым унынием и холодом, словно она уже стала подобием королевы Ночи, как когда-то ехидно предрекала ей Арья, догоняя сестру в гулких коридорах Винтерфелла. Все стало другим — и Винтерфелл, и Север: Арья словно выросла из тесных одежд, как, бывало, к негодованию матери, не влезала в парадные, расшитые к случаю платья. Даже стены замка, оставленного позади в надвигающейся с севера мгле, узкими сводами и потемневшими от пожара балками давили на плечи — или это она стала выше? Только Санса, сейчас сутуло идущая впереди, кажущаяся еще выше в полутьме чужого дома, была по-прежнему непостижима и раздражала ничуть не меньше, хоть и изменилась до неузнаваемости.
Арья привязала кобылу к несущему столбу в глубине единого зала — в доме не было комнат, лишь длинный низкий чертог с очагом в торце — отпихнула ногой поломанную детскую колыбель, в которой, похоже, гнездились крысы и устроилась на низкой скамье напротив сестры, занявшей единственный колченогий стул. Этот псевдокоролевский жест опять вывел ее из себя, вывел настолько, что Арья задумалась, машинально ломая сухие ветки страж-дерева, в изобилии валявшиеся у очага.
Что же так раздражает в Сансе? То, что несмотря ни на что, та смогла вырасти в величавую, словно из единого куска воска отлитую женщину, которая, даже вытирая рвоту рукавом, умудряется смотреться истинной леди? Не смотреться, быть. Разницу Арья знала хорошо. Лицо сверху может сидеть как вторая кожа, но важно то, что под ним — иначе магия не действует, и никто, даже ты сама не поверишь. Неужели сама природа так крепко втемяшила Сансе в ее рыжую голову мысль о безупречности и величии, что та сжилась с ней, делая ее не второй — первой кожей? Огонь не желал загораться, ветки дымили и вспыхивали, Арья подбросила в очаг пару лысоватых шишек и сердито сплюнула. Санса вздрогнула.
— Можешь не плеваться, мы все-таки в доме?
— Твой, что ли, дом? Незачем придираться, — огрызнулась Арья, — под рассвет все равно в путь. Этот дом, тот дом… Без людей это только горстка закопченного дерева, лежалых тряпок и вонючих лошадиных трупов.
— Но сейчас мы в нем. Мы в этом доме, а мы еще пока люди, значит, нужно вести себя соответствующе, — отсутствующим тоном пробубнила Санса. — По-людски.
— А это как, может, объяснишь? — взбесилась Арья, зашвыривая очередную шишку в едва тлеющий огонь, который, казалось, ничуть не заинтересовался этим подношением. — Что, надо мыть руки водой с лимоном, склонять голову перед едой и возносить молитву Семерым? Не пускать ветры в парадном чертоге?
— И это тоже. — Тон Сансы был ледяным, как сегодняшняя метель, только била она теперь не в спину, а в ноющий от голода и недосыпа висок. — Иначе и смысла нет сопротивляться. Можно просто сесть тут и подождать Белых Ходоков.
Очаг пыхнул снопом искр между ними, на миг осветив пустую залу болезненным, нервно дрожащим отблеском, и Арья в который раз в некотором замешательстве отметила, как похожа сестра не на мать — на отца. Она и сама толком не улавливала, чем и почему, но было что-то во взгляде Сансы — та самая отрешенность, свойственная Неду Старку, особенно после неприятной казни. Маленькая Арья и тогда до конца не понимала, что печалит отца и отчего ищет он уединения у сердце-древа, не понимала она этого и сейчас. Чем короче становился ее список, тем меньше радости приносила месть, но в момент, когда жизнь перетекала из бешено стучащего сердца струсившего врага в сталь в ее руке, она не торжествовала, нет, но знала, что свершенное верно и справедливо, а если выверено так тщательно, как выверяла она свои шаги, то нет уже ни пути назад, ни времени на сожаления.
— Ты стала похожа на мать, — беззвучно прошелестела Санса, словно ветер пробежал по коже — не этот, злой и жгучий, а прежний, чуть касающийся крыш, шуршащий красными листьями Сердце-Древа по стенам Винтерфелла.
— Что? — так же беззвучно уронила Арья, шевеля палкой потрескивающие шишки и хворост. Теперь занялось, лишь бы не потух очаг, когда они заснут. Снаружи холодало.
— Твое лицо. И как вспыхивают глаза, когда ты злишься. Как у мамы.
— Разве мама когда-нибудь злилась по настоящему? — прищурилась Арья. — Не на тебя точно. А вот на меня…
— По настоящему злящейся мы ее, думаю, не видели. Но она могла и умела злиться, и быть безрассудной, и совершать дурацкие поступки тоже. — Лицо Сансы не выражало ничего, настоящий лик Старка, только чуть дрожали золотистые ресницы, идеально ровные брови сошлись, образуя старящую морщинку, и глаза словно потемнели — Арья поняла, сестра до сих пор не простила. — Плохо то… Впрочем, неважно, — лоб разгладился, и лицо Сансы опять стало почти безмятежным, как лик Девы на искусных изображениях Браавоса — в Вестеросе таких и не сыщешь. Лишь в синеве глаз все еще тлел гнев. И не так уж она сложна, подумала Арья, ковыряясь в подсумке и прикидывая, сколько солонины оставить на остаток пути. Если выехать с рассветом, то к темноте они будут у Гостиницы на Перекрестке, а, следовательно, их путь закончен, да и запасы, даст Неведомый, у Пирожка всегда можно пополнить.
— Я не хочу думать, что они были в чем-то неправы, — неожиданно для себя сообщила Арья. — Родители. Они думали о семье, защищали нас и Винтерфелл…
— Они не думали о семье, — перебила ее Санса, — они думали, что заботятся о нас, а на деле отыгрывали то, что от них ждали всякие олухи, или шли туда, куда их толкали мерзавцы вроде Мизинца. Они были недальновидны, признай это. И мы почти кончились крахом.
— Не хочу я ничего признавать, — пробубнила Арья, набивая рот жесткой до спазма в горле солониной. — Что сделано, то сделано, и если ты хочешь, чтобы я усомнилась…
— Что сделано, то сделано, верно. И никто тебя не просит усомниться, а просто помни, что они были просто люди. И ошибались, и выбирали неверные пути, как и все мы, — спокойно сказала Санса, протягивая руку за своей порцией солонины. — Это не значит, что надо их меньше любить. Но поступки наших родных завели нас в тупик, из которого, похоже, нет выхода, кроме дороги в смерть.
— Не сегодня, — отрезала Арья.
— Прости? — Санса поморщилась, впиваясь белыми зубами в солонину. Мелом что ли она их начищает, эти свои зубы?
— Мы говорим смерти: не сегодня. Мне все равно, кто что сделал. Я буду делать, что должно и как считаю нужным.
— Вот я и говорю, ты похожа на мать, — вздохнула Санса. — Надо лечь спать. Этот твой костер продержится? Очень холодно, слишком… — Она боязливо покосилась на добротную деревянную дверь, за которой больным младенцем завывала метель.
— Надо, завтра выезжаем на рассвете. Успеть бы… — Арья прервала сама себя, понимая, что незачем сестре знать, что они едут, скорее всего, к умирающему. — Об очаге не беспокойся, тут хватает хвороста, да и большие поленья, похоже, занялись. Я привыкла спать вполглаза. Если хочешь спать, ложись. Не будешь больше блевать?
— Не знаю, — Санса нахмурилась. — Жжет больше, чем мутит. Теперь почти всегда. Но зато я знаю.
— Что? — Почему-то Арье не хотелось слышать ответ.
— Что я не одна. — Санса дожевала солонину, с трудом сглатывая, запила талой водой из меха и кое-как устроилась на скамье, свернувшись клубочком под плащом. Арья опять почувствовала это лютое, непрекращающееся со времен ее приезда в Винтерфелл одиночество и почти позавидовала Сансе. Чему, казалось бы, тут завидовать? Но ее не оставляло ощущение, что сестра опять идет впереди, как сегодня в метель, а ей остается только принимать удары ветра в спину.