Радуга в аду

Мой живот болел. Он ныл и молил о еде, и, конечно, денег у меня кот наплакал, но на какую-то дрянь обычно хватало. Поэтому я думал, что и на этот раз хватит, тем более, я не чувствовал вкуса, точнее чувствовал, но он был либо соленый, либо горький. Никогда не понимал, почему. Вероятно, побочные эффекты бесчисленного количества принимаемых лекарств или наркотиков. Ближайший магазин находился в трех кварталах от моего подвала. Я шёл, ковыляя, и никто не обращал на меня должного внимания. Магазин находился рядом с мэрией, там был очередной митинг или что-то типа того. Везде стояла куча ограждений и много полицейских: какие-то борцы за справедливость совсем поехали головой. — Так не должно больше продолжаться, хватит этой коррупции! — дружно кричали они. Я встал рядом с бордюром, смотрел и хихикал над тем, как их старания становились напрасными. Ко мне подошел человек, который встал рядом со мной и тяжело вздохнул. «Глупцы», — прошептал он. Я сначала не понял, к чему это он, но потом оглядел незнакомца с ног до головы. Это был довольно богатый мужчина лет двадцати трех — пожалуй, мой ровесник. — Простите, вы что-то сказали? — Глупцы, я сказал, подумайте сами: они тратят свое драгоценное время впустую, а ведь жизнь так коротка. Бог поощряет упорство, но, думаю, не в этот раз. — Вы сказали Бог? — я еле-еле скрывал неподдельную насмешку. — Да, Бог, а вы что, не верите в него? Невольно пожав плечами, я облокотился спиной об ближайшую стену. Мужчина глянул на меня с такой же улыбкой. — Посмотри на них, — указав рукой на митинг, сказал он мне. — У них же есть еще какие-то занятия, помимо этого представления, да и потом － они ничуть не лучше мэра и остальной власти. Я перебил его, потому что всегда был беспардонным. — Вы верите Богу? — Я служу Богу, но он покинул меня, как и остальных, еще давно. Человечество слишком испортилось. Заповеди нужны для того, чтобы их нарушать. Они, как и законы, сдерживают народ, чтобы тот не превратился в диких животных и не уничтожил все к чертям, но люди, так или иначе, разрушают этот мир, разрушают себя. Я с пристальным вниманием слушал его. Странно было видеть служителя, который считает, что Бог отвернулся от нас. — Так зачем служите Богу? — спросил я у него. Тот усмехнулся и провел рукой по своей шее. — Отец, отец моего отца и так далее, считай это не мой выбор, меня никто не спрашивал. А ты? Ты веришь в Бога? По тебе видно, что нет. — Видимо, ты прав, — ответил я. Он мне чем-то понравился, он мыслил практически так же, как и я. Живот все еще болел, и я собирался покинуть общество этого мужчины, но тот схватил меня за руку, удерживая ее довольно сильно. Он приблизился ко мне и прошептал на ухо: — Ты кажешься мне знакомым… Вспомнил: твоя мать ходила в церковь. Как она? С ней все хорошо? Я застыл, рассудок покинул меня на некоторое время. Воспоминания о моей матери были не совсем приятными. Я резко оттолкнул его в сторону. — Я откуда знаю! В психушке она, если не умерла, конечно. Мужчина немного задумался, а позже извинился за свое крайне грубое поведение и пригласил меня выпить с ним. Халявная выпивка не повредила бы, тем более, в подвале у меня ее, как таковой, никогда не было, лишь какая-то древняя бурда, которую я хранил на случай своих же собственных похорон. Зайдя в бар, мы заняли столик. Официант принёс выпить, и мы начали болтать о жизни, политике, всякой дряни, которая меня ничуть не волновала, но, тем не менее, я понимал, что надо было как-то поддержать разговор с человеком, который купил мне выпивку. Однако он упомянул мою мать. — Так откуда ты знаешь ее? Только по церкви? — Давай будем честны, твоя мать была той еще больной дурой. Когда я впервые с ней познакомился, твой отец еще был жив, а я работал помощником у священника, — он странно улыбнулся, — я ее чем-то заинтересовал, и я помню, как однажды мы с ней отошли в уборную и там она меня поцеловала, честно, я не хочу вдаваться в подробности, но после этого мы не раз с ней пересекались. Она была довольно горячей женщиной. — Она и меня трахала, когда отца не стало. Позже это все всплыло и она оказалась там, где ей самое место. — Ты ее навещал? — Ни разу, — в моих словах было явное отвращение к вышесказанному, ведь из-за нее все мои проблемы образовались. — Знаешь… Как тебя там?.. — Джейкоб, а тебя? — Не имеет значения, я ненавижу свое имя и считаю, что оно совершенно лишнее в человеке. — Странный ты человек. Я с ехидной улыбкой посмотрел на него, а он недоумевал. Хотя в его глазах были искры, как, собственно, и в моих. Он мне чем-то приглянулся — наверное, тем, что оказался слишком подвержен системе, хотя и делал вид, что он нет. Однако, я не лучше него, таких, как я, сотни, а то и тысячи. — Слушай, а ты пытался поверить в Бога? — Зачем? Он же отвернулся от нас, сам говорил. — У меня теория, что от таких, как ты, он не отвернулся. Хочешь сходить в церковь? Особого приглашения я от него не ожидал, однако, несмотря на всю глупость и бессмысленность этого предложения, я согласился. Мы допили пиво и вышли на улицу. Холодный ветер качал ветки деревьев, а люди все также куда-то спешили. Завязав покрепче шарф, я пошел за ним. По дороге он рассказывал мне про Бога, я же, как считал это раньше полнейшим бредом, так и продолжал считать. Вскоре показалась церковь: она была обшарпанной и совершенно не похожей на пристанище Бога. Обычно подобные места очень красивы, они так и призывают к поклонению мужику в тунике. Но никого не было, что странно, ведь раньше сюда приходило довольно много людей. Я был начеку, все же Джейкоб вызывал у меня явное недоверие. Осмотревшись вокруг, мы зашли внутрь, где пахло воском. К слову, повсюду висели иконы. Такая атмосфера почему-то успокаивала меня. Джейкоб сидел на скамье, проводя руками по рядом лежавшей иконе. Я сидел поначалу рядом с ним. — У тебя глаза, как у твоей матери, такие же пустые. Пойдем со мной. Мы прошли в закрытое помещение. Он шел первым, и я не заметил, как потерял его из виду. — Джейкоб, ты где? Через пару секунд я почувствовал сильную боль в затылке. Он огрел меня железякой. Я потерял сознание и упал на холодный пол. Позже я очнулся на столе, где обычно стоял святой отец и читал проповеди. Мои руки оказались связанными, а Джейкоб стоял без одежды. Он медленно приближался ко мне, словно чего-то дожидаясь. — Знаешь, иногда я трахал твою мать. Но сейчас ее, как ты видишь, рядом нет, а я всегда был ненасытным. Забавно получается, но ты — ее идеальная копия. Именно поэтому было бы неплохо потрахаться снова, но уже на глазах у Бога. Я не мог сопротивляться, ведь я был почти обездвижен. Пойдя ко мне еще ближе, он запихнул свой член мне в рот. Член оказался твердым и горячим. У меня получилось его выплюнуть, но, если быть честным, то не сильно хотелось, в общем-то. Опять все повторялось, опять тело не слушалось меня. Было и приятно, и отвратительно одновременно. Член становился мокрым от моих слюней, я чувствовал этот противный запах, которым он пах. Джейкоб умело елозил в моем рту, периодически поглаживая мою голову. — Да, вот так, молодец, теперь кое-что другое… Он достал член изо рта и подошел ко мне сзади. Я почувствовал жуткую боль: войдя, он водил им внутри меня. Было тепло и крайне влажно, я не сдерживался, и все, что мне оставалось делать — это лишь стонать от боли и странного удовольствия. Каждая минута длилась вечность, каждый мой вздох возвращал меня обратно в детство. В детство, где мне было плохо и хорошо одновременно. — Тебе нравится? Приятное чувство, да? Когда вот так вот осознаешь, что в твоем теле есть частичка другого, то становится очень хорошо. Даже чувствуешь себя беременной женщиной… Все его слова были совершенно безумными и в тоже время возбуждающими. В один момент мне самому захотелось заняться с ним сексом. — Постой, — прошептал я. Джейкоб вынул член из меня. Медленно проводя им по моей сухой коже, он наклонился ко мне, чтобы выслушать то, что я ему скажу. Мы смотрели друг на друга, его лицо было спокойно, а мое немного напряженно из-за боли в анусе. В моей голове я уже представил, как он охотно согласится заняться со мной сексом, как наши тела сольются воедино, но я недооценил Джейкоба, я ошибся, а он оказался больным извращенцем. — Джейкоб, я хочу сделать это вместе с тобой. Ударив меня по лицу кулаком, он схватился рукой за мои волосы и снова заставил сосать. Я понял, что все пошло не так, как я планировал… В принципе, это жизнь, чего еще я от нее ожидал. Тем не менее, я не знал, как долго это должно было продолжаться. Я не мог быть уверенным, что не останусь тут на день или два, а то и на неделю. Трудно было думать, когда рот заполнил член, но несмотря на все это, я должен был спасти себя самого. Бога, наверное, и вправду не было, потому что мы находились в церкви, перед лицом Господа нашего: я даже представил, как он сидел там наверху и вовсю надрачивал на мою проблему. Ничего более умного, кроме как укусить его за член, мне в голову не пришло. Отвратительное чувство заполнило горло и язык — этот привкус во рту вызвал у меня рвоту, но приходилось сдерживаться. Это становилось неприятным казусом для меня, и очень больным укусом для него. Мой рот, как и его член, кровоточил, кровь была густой и безвкусной, текла словно водопад. — Твою мать! — закричал Джейкоб, придерживая рану, — сукин ты сын! Я дал тебе возможность прикоснуться к Богу, а ты отверг ее… — Если под прикосновением к Богу ты имеешь в виду отсосать тебе, то да, я отвергаю эту возможность. — Ты такой же холодный, как и твоя мать, такой же жестокий, — еле-еле дыша, говорил Джейкоб, — но ты беспомощен, и я сделаю с тобой все, что захочу! Он ударил подсвечником меня по спине, послышался хруст, и я ощутил адскую боль. Тело мгновенно отказало, и я лежал в неподвижном состоянии — я лишь смотрел на то, как он что-то делал. Джейкоб полил свой член святой водой, нервно ходил из стороны в сторону, бубня молитву себе под нос. — Царю Небесный, Утешителю, Душе истины, Иже везде сый и вся исполняяй, Сокровище благих и жизни Подателю, прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси, Блаже, души наша. Благослови, Господи, и помоги мне, грешному, совершить начинаемое мною дело, во славу Твою. Господи, Иисусе Христе, Сыне Единородный Безначальнаго Твоего Отца, Ты бо рекл еси пречистыми усты Твоими, яко без Мене не можете творити ничесоже. Господи мой, Аминь, — он посмотрел на меня безумным взглядом, — ну, что же, мой дорогой друг, настало время увидеть Бога! Он полностью разделся: его тело было худым и исполосованным многочисленными порезами в виде крестов. Зализав волосы назад, он подошел ко мне и начал обливать святой водой, а затем снова засунул свой член мне в анус. Он кричал от боли, кровь не останавливалась и текла все сильнее и сильнее. Не знаю, кому из нас было больнее, но одно я знал точно: мне предстояло умереть здесь. Он продолжал меня насиловать на протяжении целого часа, стенки моего ануса были красными, а его член становился шершавым. Я ощущал, как он все медленнее вставлял мне, да и сперма уже почти не выходила из головки. Пару раз он ссал в меня. Мне становилось безразлично на то положение, в которое я попал. Я уже ничего не хотел, мне было плевать. Лунный свет проникал в помещение через красивый, но грязный витраж. Джейкоб опирался на стол запотевшими руками, пыхтел, иногда кричал что-то непонятное. Прошел еще час безостановочного секса, и я почувствовал, как Джейкоб взял меня за бок и перевернул лицом вверх. — Ты…ты познал Бога? — спросил он, — теперь ты един с ним, теперь ты и есть сам Бог. Он невольно согнулся, лицо покрылось еще большим количеством пота, а зубы начали громко скрипеть. Отойдя от стола, он с громким от боли криком выпрямил грудь. Честно, выглядело это эффектно. Джейкоб в той позе, в которой находился Иисус Христос во время распятия, и огромный светящийся витраж. В этот момент его можно было назвать Богом. Схватившись за грудь, он заплакал, слез было много, но несмотря на это, он не вызвал у меня ни капли жалости, скорее только отвращение. Не прошло и нескольких секунд, как мужчина упал на пол － видимо его сердце не выдержало часовой нагрузки и попросту остановилось. Труп лежал на холодном деревянном полу всю ночь, а я понемногу приходил в себя. Пальцы уже начали дергаться, шея могла двигаться. Я был утомлен всем этим, поэтому, лежа на столе, думал о том, где я обложался. Я не хотел верить, что мое существование не имело смысла, что каждый прожитый день не нес в себе посыла. Вся моя жизнь была искалечена, и именно она сделала меня таким, каким я был сейчас. — Может, мне умереть здесь… Было бы неплохо, думаю, — прошептал я, рассматривая красивейшую мозаику мире, — я был бы свободен от оков жизни, и меня бы ждала неизвестная бездна, которая незамедлительно поглотила бы меня. Мозаика блестела потрясающе ярко, она очаровывала меня - именно поэтому я удивлялся, сколько же труда и терпения требовалось, чтобы создать такой шедевр. И хотя она со временем потрескалась и развалилась на части, мозаика все также продолжала производить на меня впечатление. Ветер проникал в зал через маленькие трещины в потолке и стенах. От него у меня были мурашки по коже, от нервов зубы бились друг об друга. Мне хотелось умереть, но в то же время очень хотелось жить, словно две сущности во мне боролись между собой за осуществление своей мечты. Мне надоело просто лежать, да и голым под почти открытым небом не очень-то казалось приятным. Веревки сковывали мои движения, в каких-то местах они и вовсе мешали крови циркулировать. Попытавшись скатиться вниз, я упал, ударившись носом. Я чихнул, и эхо пронеслось по всей церкви с неестественным звуком, будто у какой-то птицы рядом были страшные роды. Я огляделся в поисках того, что могло бы разрезать путы, но на полу не нашлось ничего полезного. К моему счастью, некоторые доски отошли от стены, гнилые и острые, они заставили меня кое-что предпринять. Полз я, как гусеница, медленно, но верно, даже приближался к своему спасению. Пол царапал грудь и живот, оставляя на них меленькие занозы. Несмотря на боль, я дополз до досок. С огромным трудом, но я поднялся и принялся тереть веревки об острые края досок. Наконец, я освободил свои руки и по венам стремительно пошла кровь. Я сел, чтобы перевести дух, и собраться с мыслями, но не особо понимал, что я должен был делать после того, как выйду из церкви. Просто пойти домой, как ни в чем не бывало? Я знал, что находился на пределе, слишком много дерьма в моей жизни оказалось, и оно в моей голове постоянно напоминало о себе, заставляло меня чувствовать всю ту боль, которую я испытывал ранее. — Я не хочу так жить! — закричал я на всю церковь так сильно, что старые мутные стекла задрожали, — я лучше умру, и это будет моим единственным правильным решением! Развязав веревки на ногах, я наконец-то встал. У меня началась истерика, я метался туда-сюда, рвал на себе волосы, пытался содрать с себя кожу. Подойдя к трупу Джейкоба, я плюнул в него, а потом лег рядом с ним. — Как думаешь, Бог примет меня? -шепотом спрашивал я его на ухо, — пора нам это узнать. Я встал и принялся искать способ убить себя. В углу лежала старая и пыльная люстра, а с ней и толстая веревка. Взяв ее, я закинул на крючок, на котором, к слову, эта самая люстра должна была висеть. Проверив ее надежность, я принялся делать петлю у себя на шее. Встав на тот самый ненавистный стол, я закрыл свои глаза. Было темно и немного страшно, я боялся смерти, как, впрочем, и большинство людей. — Бог, если ты есть, то прими меня в свою обитель, — заикаясь, проговорил я, — грешен, если я понесу наказание, то я готов, но прошу, избавь меня от оков жизни, окончи мою игру в этом спектакле под названием «Жизнь». С этими словами я спрыгнул со стола, веревка начала давить мне на горло, становилось трудно дышать, в глазах темнело: закрыв их, я увидел, как вся моя жизнь мелькает. Еще мгновение, и пустота. Черная и бесконечная, в ней было абсолютно ничего. Странный вой доносился откуда-то, и я увидел, как дикий зверь бежит на меня. Сгорбившееся существо с рогами стремительно приближалось ко мне, оно вцепилось мне в горло, а затем испарилось, превратясь в бабочек. Кровь текла по полу, а затем взымала вверх, словно гордая птица. Из нее начинала расти арка. Бабочки, влетевшие в нее, добавили яркие краски. Это было чудесно. Я видел нечто похожее на радугу: на радугу в Аду.