***
— Кажется, мы перебрали… — говорит Падме. — Ты против? — Дорогой… левее, пожалуйста, ага… так вот. Если я буду против, ты об этом узнаешь без тени сомнения. Нет, я только за. Не отвлекайся, продолжай. Но в трезвом состоянии я никогда бы… Она замолкает. — М-м? — интересуется Энакин. Он не отвлекается и продолжает, как ему и было сказано. Звук странно вибрирует у нее в промежности. Падме вздыхает. Как хорошо-то… Прижимает ногами его голову поближе. О чем это она?.. Ах, ну да. Ну да… Голову ведет. — Я бы никогда… Я никогда не занималась сексом в туалете. — М? Падме легонько бьет Энакина каблуком так и не снятого сапога по спине, и крепче хватается за трубы. Туалетная сидушка в нечеловеческой, но очень удобной для орального секса модификации слишком гладкая. И так и норовит включить слив. И выключить обогрев. Падме хочет оргазм раньше, чем техника окончательно сломается. Почему-то думать об этом смешно. — Поторопись, эта штука хочет смыть меня в канализацию. Энакин фыркает, щекочет языком ее клитор — и Падме кончает, неожиданно для себя. Возбуждение почти не спадает, только теплая волна будто омывает все тело. Хочется еще. — Так, — говорит Падме. — Смена диспозиции. — Обожаю, когда ты так говоришь, — Энакин смотрит на нее снизу, между ее ног, и медленно облизывает губы. На его лице ее влага. Падме глубоко вздыхает. — Хочу тебя. — А уж я-то, — он улыбается. — Ты ведь не дрочил? — Дорогая, мы же договаривались, — возмущается Энакин, осторожно отстраняясь. Его Сила держит ее под задницу, пока она опускает ноги и встает с сидушки. Техника тут же выдает радостную веселую трель и шумно спускает воду. Падме хихикает, поворачивается к Энакину спиной. Задирает платье. — Пожестче, — просит она. Для мягкого, медленного, полного любви секса есть кровать у нее дома. В туалетной кабинке бара нужно иначе. Чтобы подходило к обстановке. Набуанцы все подбирают по обстановке и контексту, как же еще… Энакин одним движением вставляет ей на всю длину и втискивает в стену, Падме охает, и вся набуанская культура выметается из ее головы. Ей необычайно хорошо и хочется кричать. Она закусывает было губу, а потом вспоминает, что они не дома, а в баре, где большая часть посетителей хоть раз да пользует туалет не по прямому назначению. Она кричит.***
Энакин держит барьеры, не дает никому себя прочитать, никакой бы джедай его даже не узнал, но проклятая ученическая связь… По полублокированной связи сочится неодобрение. Энакину все равно. Но раздражает. …Да, завтра его выкинут из Ордена, но, может, оно и к лучшему. Разберемся. Завтра будет завтра. Сегодня же они с Падме вместе, и важнее нет ничего. Вот только выпили они действительно многовато. Или им подмешали афродизиака больше, чем обычно подсыпают в таких забегаловках? Если и подмешали — никакой опасности он не чувствует, так что хоть это и погано, но не так важно. Себя он вполне контролирует. Падме… Он вбивается в ее тело, она вскрикивает, стонет, и с каждым звуком его возбуждение растет. Сила плещет вокруг цветной волной. Как же хорошо. Как же правильно. От его оргазма волны вокруг вспыхивают — а когда второй раз кончает Падме, от его члена и от металлических пальцев, Сила будто смеется, и Энакин смеется вместе с ней — и выплескивает радость прямо в ученическую связь. Как же мне плевать на ваше неодобрение сейчас, учитель.***
— Мне хочется еще, — Падме отвлекается от поцелуев. Надо выдохнуть. — Нам точно что-то подлили. — Наверняка, — говорит Энакин. У него все еще стояк. — Но я предлагаю продолжить не тут. Тут уже как-то… привычно. Падме смеется. Прячет трусы в сумочку. Этого она тоже еще никогда не делала. На людях без белья…. и пусть никто не увидит, платье достаточно длинное и плотное, но Энакин будет знать. Это возбуждает само по себе. — У меня совсем не получается волноваться, — говорит она. — Это наркотик? — Афродизиак, — Энакин улыбается ей, наклонив голову к плечу. — Тебе идет. Не волноваться. О, я совсем уже, у меня ж имплантат мониторит жизнедеятельность. Доберемся до деки и посмотрим, что нам смешали. — Но не опасное. — Не опасное. — Утром я буду в ужасе, — говорит Падме весело. — Хотя… — Не будешь, — Энакин обнимает ее и гладит по спине. Все так невинно, а ей хочется застонать и потереться… — Я тебе не дам. — Люблю, когда ты так говоришь… За стеной кабинки кто-то стонет и вскрикивает, стенка дрожит. Падме усмехается — и видит на лице Энакина зеркальную ухмылку. Голову кружит. — Может, по-быстрому? Ну чтоб там не думали, будто они в одиночестве? — Поддержать, то есть? — Ну а что? — И правда. Энакин поднимает ее легко, упирает спиной в стену, Падме стискивает его ногами, обнимает за шею. Он вколачивается в нее, а Падме спиной чувствует такие же ритмичные удары с той стороны и, не удержавшись, стучит в стену стандартным кодом. «Привет, привет». Энакин смеется в голос и целует ее. Кончают они одновременно.***
Они снова целуются, хотя и решили уже выбираться из туалета, из бара, и двигаться к нормальной кровати, но оторваться друг от друга так тяжко… Визг сирены продирает по спине и вкручивается в уши. Падме подхватывает сумочку, автоматически проверяет на месте ли карманный бластер. — Пожар? Налет? — Полиция, — Энакин хватает ее за руку. — Кто-то сдал местных улучшателей коктейлей. Падме вздергивает брови. Что сдали — правильно, но не вовремя. Если их тут вдвоем заметут… — Кто-то? Энакин пожимает плечами, судя по его кислому виду — подозреваемый у них одинаков. Кеноби. Но когда они выпадают из кабинки, теория рассыпается: из соседней двери взъерошенный и настороженный Кеноби выводит такую же взъерошенную Сатин. Они с Энакином чуть не сталкиваются у зеркала и замирают. Падме встречается с Сатин взглядом — чтобы прочесть мысль «так вот кто был за стенкой» не нужно никакой Силы, — и фыркает одновременно с ней. Совсем не стыдно. Ни единой секунды. Скорее весело. — Пора сматываться, — Падме трогает Энакина за плечо. Тот встряхивается. — Да. За мной! И тащит ее за собой — из туалета, в переходы черных ходов через подсобку — и, к восторгу Падме, в вентиляционный люк. Оби-Ван вполголоса ругается на люк, но следует за ними, Сатин молчит. Они спускаются дальше и дальше, по техническим ходам и выходят на маленькую стоянку, почти пустую. — Ты предлагаешь вызвать такси сюда? — едко спрашивает Кеноби. Энакин отмахивается. Открывает ближайший спидер, падает на место водителя. — Вы что встали? — высовывается из окна. — Садитесь, взлетаем! — Ты… Оби-Вана прерывают сирены. Падме молча падает на заднее сиденье и тянет за собой Сатин. Та дергает за руку Оби-Вана, тот осекается, влезает следом. Энакин стартует резко, разворачивает спидер так круто, что у Падме сердце подпрыгивает, и бросает вниз — почти отвесно. Падме смотрит на несущиеся мимо стены и визжит — то ли от ужаса, то ли от восторга, как подобает скорее маленькой девочке. Но она была такой серьезной маленькой девочкой и никогда не позволяла себе ничего подобного. Сатин рядом смеется. — Совершенно недопустимо, — бурчит Кеноби. Следующий вираж бросает его на Сатин. Успевшая пристегнуться Падме усмехается. А Сатин целует Оби-Вана. Она явно выпила не меньше афродизиака, чем сама Падме, и броня сдержанности сегодня сброшена. Без нее она куда красивее.***
— Оторвались, — говорит Энакин, наконец выходя на быструю трассу. От полета все еще стучит сердце. Ловит взгляд Падме в зеркале заднего вида, Падме, разгоряченная, встрепанная, прекрасная, улыбается. — Еще полчаса и мы на месте. — Затемни окна, — говорит она. — Уже. Снаружи. Она улыбается шире. Задирает платье до талии, разводит колени. Энакин сглатывает — он умудрился забыть, что на ней нет белья. — Смотри на дорогу, — смеется Падме. Он смотрит. И на дорогу в том числе. Рука Падме ложится на ее промежность, теребит складки, один из ее пальцев… Энакин хватает ртом воздух. …На дорогу смотри. Здесь глупый автопилот, не хватало еще убиться. Они идут очень низко, в потоке грузовых автоматов, которые их не видят, обычным людям тут делать нечего, но ему до войны нравилось летать здесь, обгонять грузовики, втискиваться в свободные щели между эшелонами… Память о гонках ну совершенно не помогает обуздать возбуждение. И не смотреть, как Падме ласкает себя, нет сил. Ласкает себя на виду у Сатин и Оби-Вана. И ей все равно. А они — видят. И смотрят? Не видно, спина Сатин закрывает Кеноби, она сидит у него на коленях, лицом к нему, наверняка целуются. Сила… Он чуть открывается Силе — чуть больше, чем нужно для пилотирования. В надежде, что холодное Ее спокойствие усмирит его похоть хоть немного. По ученической связи от Оби-Вана плещет смесью радости, восторга, похоти и стыда. И стыда все меньше и меньше. Сзади стонут — не Падме. Падме с пылающими щеками, откинув голову на подголовник и прикрыв глаза, яростно трет себя между ног. Стонет Сатин. Приподнимается, почти касаясь плечами потолка кабины, опускается. Хлюпающий звук заставляет Энакина закусить губу. Ему очень хочется посмотреть, как член Кеноби входит в герцогиню. Ему очень хочется посмотреть на Кеноби в момент оргазма. Он передает это по связи, ловит всплеск стыда-ужаса-возбуждения и ухмыляется. Переводит дыхание. У него стоит так, что больно. У Падме внутри уже три пальца, она извивается на сиденье, кусает губы. Дышит быстро. Энакин расстегивает ширинку и достает член одной рукой. Дрочить, к сожалению, нет возможности, но он того гляди кончит в штаны без всякого дополнительного стимула. Возбуждение изливается из их с Кеноби связи, тот близок к оргазму и контролирует себя все меньше. Сатин стонет, насаживаясь на него, а Кеноби почти открывается Энакину… Тело Кеноби ощущается почти как свое, только желание и любовь тот чувствует к другой женщине. А вот похоть… Ну надо же. Кеноби пытается закрыться, ему стыдно — Энакину же весело. Это же надо, узнать такое, да так поздно. Бедный Оби-Ван. «У вас девственная задница, а, учитель? Или все-таки нет? Моему члену будет в ней очень-очень узко…» По связи приходит нечленораздельный яростный рык. Звук совокупления учащается, Сатин кричит на одной ноте. Оби-Ван долбит ее, как одержимый. В унисон стонет Падме — она трахает себя пальцами в том же ритме. Энакин видит, как ее трясет оргазмом, но она не прекращает — будто Оби-Ван сейчас одновременно имеет двоих. Энакина перекручивает от вспыхнувшей ревности и возбуждения, и он кончает, к себе так и не прикоснувшись. Одновременно с Оби-Ваном.***
В лифте Энакин и Кеноби друг на друга не смотрят и стараются не касаться, Падме переглядывается с Сатин, та закатывает глаза, обнимает Кеноби за шею и целует взасос. Отличная идея, решает Падме и повторяет маневр. Лифт открывается в шлюз безопасности, пока Энакин набирает код и стирает записи с камер лифта, Кеноби отрывается от Сатин и оглядывает окружающее. — Мы… где? — Дома, — Энакин распахивает двери. Падме берет Сатин за руку, вдвоем они втаскивают Оби-Вана в квартиру. Пока Энакин запирает дверь, Падме настраивает освещение, активирует кухню голосовой командой — ей точно захочется чая после. И воды. Бросает сумочку в мягкий контейнер у стены. — Добро пожаловать, — говорит она. — Раздевайтесь. — Э-э? — на Оби-Вана забавно смотреть. От аккуратного облика ничего не осталось, на его штанах — капли семени, но он все еще выглядит растерянным и смущенным. — Верхнюю одежду, говорю, снимайте, — смеется Падме, стягивает сапоги и босиком проходит из закутка прихожей в жилую комнату. Квартира маленькая, комнату от спальни отделяет только ширма, сейчас, как обычно, сложенная. Во всю стену — огромное окно, прекрасный вид на старую индустриальную зону и доки. Энакину нравится смотреть на стартующие корабли, на вечное движение транспорта, а Падме научилась видеть в этом красоту после того, как ей объяснили, насколько этот видимый хаос организован и логичен. Очень чисто. Весь обычный рабочий беспредел Энакина распихан по стеллажам вдоль стен, и даже там наведено подобие порядка. На столе у окна — букет ее любимых цветов. И подаренный ей каллиграфический свиток висит наконец-то прямо. — В холодильнике вино есть, — Энакин появляется на пороге, снимая куртку на ходу. — И мясная нарезка. Есть кто-нибудь хочет? Падме улыбается ему, целует в нос. — Мой герой. Ты даже вытер пыль. — Я дроида настроил наконец, — сознается Энакин. — Тем более герой, — говорит Падме и целует его вдумчивей. Отхлынувшая было волна возбуждения поднимается вновь. — Вино… — Пожалуй, не стоит мешать его с тем, что нам подлили, — говорит Сатин. — Мне до сих пор жарко… — Вы никогда не принимали афродизиаков, герцогиня? — интересуется Энакин светским тоном. Сатин улыбается, качает головой. — Полагаю, мы можем перейти на менее формальную форму общения, — замечает она и сбрасывает платье. Белья под платьем нет. Она совершенно прекрасна. Кеноби вскрикивает что-то непонятно-шокированное. — Он заляпал мне платье, — жалуется Сатин и стреляет взглядом в возмущенного Оби-Вана. — У тебя его можно почистить? — Прекрасная мысль, — заявляет Падме. — Оби-Ван, раздевайтесь, я и вашу одежду закину заодно. Энакин смеется в голос, снимает штаны. — И мою тоже. — Ты кончил в брюки? — интересуется Падме. — Или успел вытащить, и теперь бедным дроидам отмывать машину? — Конечно же я успел, — притворно возмущается Энакин. — Как тебе только пришло в голову! — У Оби-Вана наконец-то получается понятная фраза. Он, совсем одетый, отведя в сторону руку Сатин, шагает к голому Энакину. — Ты!.. — Что — я? — Ты угнал спидер! Как ты мог, противозаконное деяние!.. И мы теперь!.. Энакин хохочет. — Энакин! — Это наш спидер, — объясняет Падме, улыбаясь. Сатин помогает ей расстегнуть платье. У нее такие мягкие руки… — Семейный, так сказать. От этой квартиры. — Я всегда его оставляю на отходном пути из бара, если мы куда-то собираемся, — Энакин то и дело сбивается на хихиканье. — На всякий случай. А ты думал, мы удирали от полиции в краденом спидере? — Я… — Ты трахался в краденом спидере? — голос Энакина становится ниже. Падме облизывает губы. Сатин вынимает ее из платья, обнимает за плечи. Шепчет в ухо: «Какой голос…» О да. Уже слышно, каким он будет, когда Энакин войдет в самую зрелость. Между ног теплеет, стоит только представить. Оби-Ван отступает на шаг. — Я не… — Тебя заводило, что вы трахаетесь в краденом спидере и мы вас видим, да, учитель? Оби-Ван закусывает губу. Видимо, борется с собой. «Ну сдавайся же», — шепчет Сатин. Падме фыркает. И тянет ее левую руку себе на грудь. Их мужчины явно займутся друг другом, а ей нужно… — Только я никогда этим с женщиной не занималась, — шепчет Падме, когда Сатин, потеребив ее сосок, ведет ладонь ниже. — Неужели? А все твои… служанки? Ты представляешь, какие слухи о вас ходили? — Еще бы, — вздыхает Падме. — Мне самой себе из слухов было завидно. И всегда хотелось попробовать… — Но чтобы без последствий. — Вот именно. Оби-Ван наконец-то шагает вперед, хватает Энакина плечи, дергает на себя. И целует в губы так, будто это последний поцелуй в его жизни. — Ну наконец-то, — выдыхает Сатин. Ее ладонь проскальзывает Падме между ног, и Падме довольно стонет. — Ты не ревнуешь? — спрашивает она. Холодные пальчики играют с ней внизу, и это так ново и волнительно, что ноги подкашиваются. Чудо, что она не кончила сразу. — Ну вот еще, — фыркает Сатин. — Это у него не та любовь, к которой стоит ревновать. Это у него одержимость и многолетние запреты. — Потрахаются и пройдет, — хихикает Падме. Энакин раздевает Оби-Вана прямо посреди комнаты, а тот, похоже, готов кончить только от этого. У Энакина же прекрасный стояк — так бы и облизала… — А ты-то не ревнуешь? — Сатин вкладывает в нее пальчик, очень аккуратно, и сама эта аккуратность заводит еще больше. — Энакину интересно, — говорит Падме. — Как и мне сейчас. Но это не тот интерес, из которого вырастает что-то большее дружбы. Без обид. — Так и мне интересно, — смеется Сатин. — И особенно интересно посмотреть, как они будут… — О да. — А смазка-то у тебя тут есть? — Конечно, — Падме чуть приседает, чтобы палец Сатин достал поглубже. Как приятно… — У нас тут есть не только смазка, если ты понимаешь, о чем я. — О. Сатин чуть смещается, ее правая рука оглаживает ягодицы Падме, трогает анус. — Не я, — Падме облизывает губы. — Не только я, в смысле. — А вот на это я бы посмотрела, — голос Сатин становится глубже. — О… — Ну, может быть. — Падме трется о ласкающую ее руку. — Потом… Ну вставь же ты мне хотя бы два пальца, ну сил же нет терпеть!.. — И от одного кончишь, — строго говорит Сатин. — Ты уже близко. — Ох, нет, еще совсем не близко, еще совсем… Сатин поворачивает к себе ее голову и целует. Мягкие губы, совсем другая, не мужская манера — они лижутся с открытыми ртами, слюна капает на грудь, Падме трясет. Сколько они так стоят, целуясь, пока ее медленно-медленно потрахивают одним пальцем, она не знает, но когда отрывается от Сатин и смотрит на мужчин, голый Оби-Ван уже наклоняется над кроватью, а рука Энакина орудует в его заднице. — О-о, — тянет Сатин. — О-о… Падме кладет свою руку на ее, увеличивает ритм скачком, она хочет кончить, сейчас, возбуждение уже нестерпимо. Оргазм пронизывает ее, когда Энакин начинает вставлять Оби-Вану. Сатин, почти отпустив Падме, едва слышно стонет. Падме разворачивается — Сатин безумным взглядом смотрит поверх ее плеча, на с хлюпаньем вбивающегося в тело Оби-Вана Энакина, — и всовывает палец ей между ног. Сатин настолько мокрая, что едва это замечает. Но когда Падме добавляет второй, задев клитор, — вздрагивает, вскрикивает и кончает сразу. — Постель, — говорит Падме, когда женщина в ее руках прекращает содрогаться. — У меня ноги подгибаются. А на полу жестко. Но прежде чем добраться до кровати они еще раз додрачивают друг друга до оргазма, стоя на коленях на полу. Удержаться нет никакой возможности, а до постели так далеко.***
Когда Падме просыпается, за окном еще темно. На кухне горит свет. Она выбирается из постели, стараясь никого не задеть и не застонать, ковыляет на кухню, как была — голышом. Кажется, душ они вчера все же принимали, когда немного отпустило, хотя Падме этого почти не помнит. Они ввалились туда все вчетвером, но даже не трахались. Так… трогались немножко. И помыться, судя по отсутствию засохшей спермы на теле, не забыли. Редкостное благоразумие… На кухне голый Энакин, перепоясанный полотенцем, варит каф. И стоит Падме, постанывая, умоститься на стуле у обеденной стойки-стола, как к ней подлетают капсула обезболивающего и стакан воды. — Люблю тебя, — выдыхает Падме, высосав воду. В горле сухо. — Еще. Он наливает ей еще, не отвлекаясь от кафа. Падме уже спокойнее допивает стакан, оглядывается — кухня выглядит как обычно, вот только жбан мороженого стоит в углу пустым. И бутылка рядом с ним. — О, нет. Мы играли с едой. И я этого не помню! — Падме очень обидно. — Это после вина, да? — Ага. Я тебе покажу, и ты вспомнишь. — Энакин улыбается ей через плечо. — Но знаешь, этой ночью… В смысле, следующей ночью… — Ой, да, — Падме содрогается. Мутит от одной мысли о сексе. И вообще о физической активности. — Надо отдохнуть. У меня выходной, ты в увольнительной. Полежим, чего-нибудь веселое посмотрим… Мороженое купим и съедим… — Отличный план. Он явно улыбается, вот только голос у него неправильно радостный. Падме начинает было сползать со стула, но запах свежего кафа наконец-то окутывает кухню, и Энакин подходит к ней сам, с чашками в руках. — Что бы ни было, мы с этим разберемся, — говорит Падме, ткнувшись лбом ему в плечо. — Вместе. — Конечно. — Энакин гладит ее по волосам. — Да и к лучшему, наверняка… Просто это так унизительно… — Что именно унизительно? — резко спрашивают от двери. Оби-Ван. Падме поворачивает голову — тот стоит, вцепившись в косяк, бледный, взъерошенный и решительный. — Публичное разбирательство Совета по поводу моего попрания устоев, — отвечает Энакин. — Ты каф будешь или лучше воды? — Каф, — отвечает Оби-Ван после паузы. — Почему ты решил, что разбирательство будет? Вчерашняя ночь… — Бен… — …не считается. Нас отравили, подлили возбуждающее средство, мы не отвечали за свои действия! — Я, — холодно произносит Сатин из-за спины Оби-Вана, — прекрасно отвечала за свои действия. Посторонись, пожалуйста. Она входит в кухню, обнаженная, с высоко поднятой головой. — И я не считаю, что все произошедшее нужно забыть и выкинуть. Ты — как хочешь, а я не стану. — Каф со специями и молоком, — Энакин протягивает ей кружку с полупоклоном. — Прошу. Сатин удивленно улыбается и благодарит. — Я не то совсем хотел сказать. — Кеноби приближается к Сатин. — Прости. Я совсем не имел в виду… — Я устал жить тройной жизнью, — Энакин отпивает каф и со стуком ставит чашку на стол. — На войне, в Ордене, в семье. Орден тут — наименее важен. Пошел он к сарлакку. — Энакин, — вздыхает Оби-Ван. — Послушай… Пока отношения не переходят… Энакин фыркает. — Ну скажи мне, что ты любишь герцогиню не больше, чем друга. Скажи. — Я… — К сожалению, — очень ровно произносит Сатин, — джедаям нельзя жениться, поэтому наши отношения не имеют никакого будущего, и, право, будет лучше… Энакин переглядывается с Падме, она кивает. Стискивает его руку. — Мы женаты, — говорит он. Сатин смотрит неверяще, а Оби-Ван морщится. — Подобный брак недействителен. Это всего лишь… — На Набу, — веско произносит Падме, она уже начинает злиться, — действителен. И значит в Республике — тоже. — И завтра я пойду к Совету со свидетельством о браке, и пусть они делают, что хотят, — заканчивает Энакин. — Поскольку сейчас война, то шансы, что меня выкинут из Ордена с позором, хоть и высоки, но не абсолютны. Даже если и выкинут, не пропаду. А ты делай, что хочешь. Оби-Ван смотрит на Энакина в ступоре. Падме переводит взгляд с него на застывшую с кафом Сатин, обратно и рявкает, потому что сколько уже можно-то: — Оби-Ван Кеноби, ты собираешься жениться на герцогине Сатин, или как?! После прошедшей ночи — ты обязан! — Я не хочу ничем обязывать, — шепчет Сатин. А Оби-Ван, отмерев, усмехается. — Если она меня захочет. После прошедшей ночи-то. — Захочу, — Сатин кивает и протягивает ему чуть подрагивающие руки. — Несомненно. Конечно. — …Но после прошедшей ночи — чуть погодя, — добавляет Энакин на ухо Падме, она смеется, осекается, но те двое никого и ничего кроме друг друга явно не видят и не слышат. Прекрасная получилась годовщина свадьбы, решает Падме. И, вытащив с полки датапад, начинает планировать свадьбу чужую.