Таар-лайх!

— Мастер не должен праздно шататься ночью, — заявил Тхиа. Не Кинтару — звездному небу. Ну, еще кинтаровским ступням, может, на которые соизволил глаза скосить. А ступни, между прочим, все в росе. И младший ученик Майон Тхиа весь в росе, он же в ней лежит, словно пьяный. — Так праздно — это праздно, а я пропавшего ученика ищу уже полчаса как, — поведал ему Кинтар. В ответ дождался только усмешки. И то такой хилой, что хоть плачь, на это убожество глядя. — Младшим ученикам, знаешь ли, тоже не положено в траве бока отлеживать ночами. Вам почто кровати даны, теплые, с одеялами, а? — Настоящий воин должен уметь высыпаться в любых условиях. — Уши надрать тебе, воин. — Ты все обещаешь только. Потасовка вышла короткая. Тхиа хоть и талантлив был до неприличия, а Кинтару тоже не за просто так повязка мастерская досталась, поэтому и возились они в траве секунд так десять, а то и меньше, и закончили на том, что Тхиа славно умылся росой и схлопотал вдобавок подзатыльник. Кинтар, глядя, как он брезгливо отплевывается от попавших в рот травинок, хмыкнул и потянулся потрепать его по макушке. — Ну, давай теперь начистоту. Что это за возлежания под луной? — Кинт, — Тхиа снова откинулся на траву и прикрыл глаза, — ты же понимаешь, да, что из-за меня чуть разумное… Человек чуть не погиб. — Так, погоди. Про язык твой длинный мы уже поговорили, помнится, и не раз, и не только со мной у тебя эта беседа состоялась, — напомнил Кинтар. — Ты чего снова? — Да ты не о том, — отмахнулся Тхиа досадливо. — Помню я про язык, я теперь знаешь сколько раз думаю, прежде чем что сказать? Не в этом дело. Ты пойми — их ведь таких еще много. Отец говорил, только у него в замке еще двое оставались. И все такие же — в кандалах неведомого происхождения, ни слова против системы сказать не могут. Ты вот подумай — почему преступников везде в темницы кидают? Это же самое страшное для живого человека — волю потерять, себе хозяином больше не быть. А они так живут. — Живут, — только и ответил Кинтар. Тема эта волновала и его, но только он намеревался подумать об этом как следует, как в школе случалось что-то из ряда вон… Патриархи приезжали, например. Или родственники чьи неугомонные. Или и вовсе — свадьба намечалась. Мало ему как будто школы целой в руках. — Только не знаю я, что с этим делать, Тхиа, — честно сказал он. — Ладно наш мальчишка — с ним уже проще, он разговаривать стал, яблоки любит, с Нэнко они не расстаются, вон как про звезды поспорили, так и не растащишь… А только даже он уперся и никак назваться не желает. — За это не переживай, — Тхиа неожиданно широко улыбнулся, — с этим вся спальня младших уже неделю возится, завтра утром увидишь, наверное… Не твоя эта проблема, не мастерская. — И, прежде чем Кинтар успел вслух удивиться, что это там затеяли младшие, Тхиа тихо продолжил: — А я... тебя спросить хотел. Кинтар мысленно хмыкнул: это ты, брат, чего заговорил, как совсем мелкие наши? Тхиа, видно, и сам такой робости не ожидал, потому что вдруг поднялся рывком, встряхнулся и устремил на Кинтара уже нормальный, чисто Тхиа свойственный взгляд. — Мне домой нужно съездить. И Тень с собой взять. Только приказать я ему не могу, а сам он не захочет. Попроси его ты. Это ему ведь надо — я не могу уже с ним, когда он от каждого моего слова подвоха ждет! А, вон оно что. И правда — в жизнь школы их новый не то ученик, не то кто еще, тьфу ты, вливался с каждым днем все лучше, но одна беда оставалась: к Тхиа он предпочитал не приближаться. — Нужно мага того найти, — пояснил Тхиа. — Который его из бездны вытащил и к нашей семье привязал. Как привязал ведь, так и отвяжет, еще и само слово это проклятое, «приказ», сотрет к демонам. Отец должен знать, кто это, но письма писать смысла нет, если маг этим занимается, он должен быть богат, как король, такого не вызовешь к нам сюда. — Твоя правда, — вздохнул Кинтар. Подумал немного и кивнул: — Ладно, попытаюсь уговорить его. А ты готовься, что с вами кто еще поедет… Нэнко вон забирай, заодно замок настоящий ему покажешь. — Возьму, — не стал спорить Тхиа. — Смотреть на замки всем нравится. Тем особенно, кто там не жил… Кинт. Я если не скоро вернусь, это ничего? Я думаю, вдруг еще удастся кого найти. Эх, Тхиа, Тхиа, вот знал бы ты, что мне сильнее всего теперь хочется в спальню тебя уволочь и рявкнуть, что не поедешь ты никуда, пока вон в лучшего из старших не вырастешь, да и позже тоже не поедешь, — только не для того мастерами становятся, чтоб в наседку превращаться. И не покажу тебе я сейчас, как горько стало, аж во рту горчит по-настоящему. — Ничего, Тхиа. Ты поезжай. Там видно будет. *** Быть мастером тяжело. Вот вроде хочешь ты выспаться наконец-то, а перед рассветом то заботы нападут и с ног попытаются сбить, то собственное же любопытство шилом в одном месте завертится: нет, что там все-таки задумали младшие? Покрутившись для порядка с минуту, Кинтар откинул одеяло, которое даже нагреться толком не успело, и вышел в коридор. Трусцой выбежал на улицу, обогнул здание и, запрокинув голову, примерился к облюбованному уже дубу, растущему аккурат перед окнами спальни младших. Успел он как раз вовремя. В темной еще спальне никто не храпел. Даже не дремал никто. И вовсе даже все стояли, в повязках одних на бедрах, кто-то — в одеяле, на плечи накинутом. Тхиа не спал тоже — крутился деловито у окна, какие-то миски переставляя. Одна ему не понравилась, вторая тоже, а третью, металлическую, глубокую, в свете луны отливающую серебром, он деловито прижал к груди и отвернулся от окна. Как по команде, в спальне стали вспыхивать огоньки. Раз, два… Пять… Шестнадцать… Двадцать три — по количеству младших учеников. Не считая Тени. В спальне стало светло — достаточно светло, чтобы разлегшийся на толстой ветке мастер и порадовался, что теперь видит все происходящее, и забеспокоился, как бы его самого не разглядели. Но младшие увлечены были настолько, что в сторону окна даже не смотрели. Встали полукругом, в центре, лицом к окну, двое — Тхиа и Тень. Тхиа поднял руку, и в теплом свете свечей сверкнул металл. — Мы не род, — сказал он. Тихо так, но Кинтар почему-то слышал. Каждое слово слышал. Может, потому что сам превратился в слух, может, потому что отчаянно пожелал вдруг быть там, с ними. — Мы не семья, в которой много поколений, у нас нет родового древа — но это не имеет никакого значения. Потому что мы даже больше, чем род. Тхиа сделал паузу, и полукруг качнулся, словно морская трава заволновалась от упавшего на дно камня; младшие заглядывали в лица друг другу, кто-то робко улыбался, кто-то держался сосредоточенно, словно новую фигуру разучивал. — Мы с вами — братство, — сказал Тхиа, и снова все лица повернулись к нему. Только Тень стоял, опустив голову. — Это поважнее даже, чем семья. Никто из нас семью не выбирал, тут кому что досталось — у кого крестьяне в родне, у кого купцы, у кого и вовсе нет семьи, но ни один из нас не делал выбор, в каком доме появиться на свет и кого звать матерью и отцом. А сегодня мы — те, кто захочет, — станем с вами братьями, настоящими, по крови. Мы сделаем выбор. Сами решим, хотим делить со всеми, кто здесь есть, свою кровь, или не хотим. Вот нож — и каждый коснется своей руки сам. Сегодня все — только по вашей воле. Ни единое слово не станет приказом. Он вытянул вперед руку. Губы его были плотно сжаты. Тишина в спальне звенела и пела, разливаясь по углам, заползая в трещины в полу, тени плясали на стенах. Младшие молчали, не отрывая взглядов от сверкающего в медовых отсветах свечей лезвия. — Вы сами понимаете — если по крови с кем-то брат, нельзя предать. Тхиа двинулся по кругу — в другую сторону от Тени. Нож переходил из рук в руки. Никто не шипел, не ойкал — слышался только шелест дыхания и звук падающих на металлическое дно капель. Капало и на пол, и Кинтару представлялось, как густые, живые капли растворяются в старом потемневшем дереве, как начинает двигаться в иссохших жилах древесный сок вперемешку с кровью… Тхиа остановился напротив Тени. — Ты с нами, — сказал тихо. — Ты здесь, в кругу, как в кругу я, Нэнко, Юо, Арин, Ленно… Но у тебя нет имени. Если безымянный отдаст свою кровь, как потом твои названые братья станут тебя вспоминать? Тень поднял голову, взгляды их встретились, и даже издалека Кинтар разглядел отчаяние, застывшее на лице Тени. — Нам повезло, — продолжил Тхиа. — Каждому из нас имя было дано, при рождении или после… Выбирай, — он вдруг улыбнулся — лукаво и чуть насмешливо, но никому не пришло бы обидеться на эту насмешку. — Выбирай, кто сегодня даст имя тебе. Все, кто отдал свою кровь сейчас, готовы стать твоими братьями, но кто назовет тебя — это тебе решать. Тень замер, ссутулившись и низко опустив голову. Кинтар вдруг представил, как остро пахнет в спальне воском, кровью и железом, и услышал, как не только кровь капает из сжатых кулаков и с прямых ладоней, но и воск стекает на пол, оплывая и застывая молочными кляксами… Тень повернулся, сделал шаг — и, конечно, его встретила радостная улыбка Нэнко. Мог ли он выбрать кого-то еще? Нэнко не стал дожидаться каких-то слов, просто шагнул вперед, потянул Тень за рукав и что-то шепнул на ухо. Не что-то, конечно. Имя. Тень выпрямился. Машинально, словно опять превратился в послушную куклу, и только застывшая невнятная гримаса выдавала его смятение. Сам словно не понял, радоваться тут нужно или плакать. — А познакомимся завтра, — невозмутимо прокомментировал Тхиа. И протянул ему нож, и Тень — уже не Тень — полоснул по ладони. ...Рассвет застал младших умиротворенными и счастливыми, когда они шли умываться, все перемазанные кровью на манер дикарей — полоски на лбу, на щеках, на носу. И умывались они, конечно, так, чтобы не смыть раскрас. Старшие выходили на разминку и все реагировали одинаково: сначала таращились на окровавленных младших, потом на спокойного мастера, который и не думал по этому поводу волноваться, потом снова на младших, а потом пожимали плечами и начинали зевать или потягиваться. Последнего из старших Кинтар еле дождался. У него на языке вертелось, как оса с острым жалом, одна-единственная команда, и, когда школа выстроилась и замерла, ожидая начала, он сошел с того места, где каждое утро приветствовал учеников мастер, и остановился перед новым своим учеником, так и не сменившим выражение лица с ошарашенного на приличное и не смывшим толстые красные полосы со скул. — Таар-лайх, — тихо сказал он. И ученик ответил.