compunction

Она постоянно вытаскивала Дио из дома гулять, или следовала за ним до суда в течение месяца, желая провести больше времени с отцом. Дио с опозданием понял, откуда это: Эрина часто говорила, что Хелен очень любит его, но он мало внимания обращает на собственную дочь. Сейчас, когда он стал больше времени проводить с ней, Хелен не хотела отставать ни на шаг, и не сказать, что это раздражало. Временами, конечно, это выводило из себя, однако Дио каждый раз вспоминал: она его дочь, и он её любит. И приходилось уже идти на уступки. Прежде было проще, потому что уступать приходилось другим, но сейчас у него ребёнок, и широкого выбора нет. Либо уступаешь, либо тебе отгрызают голову. Возможно, даже в прямом смысле, потому что один раз Хелен его уже укусила. Но между тем, Дио продолжал смотреть на двери спальни. Эрина действительно оттуда редко выходила, а если они пересекались, то её взгляд становился презрительным, но ни слова она так и не сказала за этот месяц даже при этих стычках. Хелен обиженно говорила о том, что мама совсем перестала проводить с ней время, и что ей всё время плохо. То же говорили и служанки, которые приносили ей еду прямо в спальню, это всерьёз беспокоило, но входить всё равно было страшно. Страшно было войти обратно и вспомнить то, как он сорвался, и что он сделал. Всё шло как нельзя лучше, но Дио позволил плохим эмоциям взять верх и вернуться к тому, с чего начал: к убийце, у которого нет никаких моральных ценностей с извращённым понятием жизни. С Эриной надо было поговорить, и поговорить срочно. Как только он разберётся с Хелен. Она успела где-то подхватить болезнь, и лежала в постели два дня без изменений в самочувствии. Как раз в это время у Дио было ещё больше работы в суде, и он проводил там целый день, едва ли не до самой ночи. Требовал максимального присмотра за дочерью у нанятых докторов, а сам то и дело нервничал, непривыкший к таким переживаниям. В детстве такое было один раз. Он тогда и сам заболел, и мама всегда была рядом, даже не уходила на работу. Сидела около его постели, читала ему, и кормила, и, судя по тому, что у Дио почти всегда была еда, она скармливала ему и свою порцию. Спустя некоторое время Дио, с температурой и охрипшим голосом, просил её отдохнуть. Она улыбалась, говоря о том, что в порядке, и ей надо всего лишь немного вздремнуть (как понял сам Дио, она уходила иногда на заработок только тогда, когда он засыпал, значит, скорее всего, не спала вообще), и легла около него, гладя ладонью горячую щеку сына, продолжая улыбаться. Дио вспомнил об этом, когда вернулся домой, но ни одного доктора внутри комнаты Хелен не было. Была лишь Эрина. Он не сразу вспомнил о том, что она была медсестрой, и это естественно, что ради заботы о дочери она могла выгнать всех, и самой сидеть около неё. Так и было, и сейчас Дио смотрел на то, как она спала, уложив голову на постель Хелен. Хелен тоже спала. Тихо, чтобы никого не разбудить, Дио подошёл к ней и коснулся губами лба. Так в детстве у него проверяла температуру мама, и это был отличный способ. И у Хелен всё ещё была температура, но будить её не стоило. Ей надо было отдыхать, так говорили и доктора, которые шли за ним, Дио, от входа в особняк до комнаты дочери. Поэтому, сняв с себя пиджак, он накинул его на плечи Эрины, и собрался было уже уйти из комнаты, как услышал слабый голос, такой же, какой был у него в детстве, когда он болел. — Отнеси её к вам, пожалуйста, - Хелен натянула одеяло до носа. – Хочу, чтобы мама отдохнула. Дио усмехнулся, и вернулся к ней, потрепав дочь по волосам. Она вяло отмахнулась, поворачиваясь набок, всем своим видом показывая, что собирается спать. Он пожелал ей спокойной ночи, и, осторожно взяв Эрину на руки (очень переживая за то, что она могла проснуться), тихо вышел из комнаты, направившись в спальню. Там, уложив её в постель, Дио думал о том, что теперь он может поговорить с ней. Спокойно, потому что их дочь была больна, а, значит, Эрина бы не стала рисковать тем, чтобы волновать её. Кроме того, сейчас была подходящее время: они наедине в собственной спальне, на улице ночь, а дверь в комнату закрыта. Но Дио не решился будить её. Убрав волосы с её лица, он думал о том, что лучше оставить её сейчас, и вернуться, может, утром. Она, скорее всего, оценит его заботу, и говорить будет даже проще. По крайней мере, она осознает, что ему действительно жаль. Напоследок глянув на вырез на груди, быстро её потрогав (во-первых, она казалась ему почему-то больше, чем обычно, а, во-вторых, у него с месяца ничего не было, кроме собственной руки, и нервы сдавали), направился к выходу. — Куда собрался, герой-любовник? Да, это её голос. Похоже, разговор отложить не получится. Дио медленно развернулся, надеясь на то, что Эрина будет мягче, однако она сидела на кровати, скрестив руки на груди, хмурясь так, что было видно даже в темноте. В этот момент он неожиданно почувствовал, что у него есть кольцо на безымянном пальце, обручальное, которое он почти не снимал за все эти годы. Почему-то оно казалось чем-то естественным, не любимым, а просто обычным. Как сам факт, существования пальцев – кольцо должно быть, и ничего тут не попишешь. Однако сейчас он впервые чувствовал это кольцо как нечто отдельное от тела. Дио посмотрел на уже вставшую Эрину, ожидая, что она начнёт первой. — Ты всё ещё злишься? Дио уже сам себя мысленно ударил за этот вопрос. Разумеется, она не злится. Вот так легко простила его за изнасилование, стоило ему месяц не заходить в спальню, а потом поносить её на руках. Эрина женщина добродушная, всех примет, всех пригреет. Нет, она была добра. Как Дио и продолжал думать: она бы спасла его с тонущего корабля несмотря ни на что, однако это не значит, что она бы простила его. Всю жизнь бы ненавидела, кидала бы злые и обиженные взгляды, но жизнь спасёт. Эрина считала, что никто не заслуживает смерти, а Дио считал ровно наоборот: мрази, вроде Дарио Брандо, недостойны жизни. — Я злюсь, - сказала она, и её лицо ни разу не смягчилось. – Просто стало интересно, кто тебя укусил, что ты вдруг стал относиться ко мне хорошо и не пользуешься возможностью, когда я не могу сопротивляться? — Я не хотел, - Дио поморщился. – Я был на эмоциях, не мог себя контролировать, натворил глупостей, и… Прости меня? Это было так жалко, что Дио мысленно отвесил себе ещё пару тумаков. Эрина вздохнула и махнула рукой, и этим жестом сразу всё стало ясно. Скорее всего, их брак вскоре разрушится, и сейчас она всем своим видом показала, что устала. Дио стало душно. Он понял, как сильно не хочет этого, и то давнее душащее чувство, когда воздуха катастрофически мало, а сердце болит невыносимо. Скорее всего, это было из-за разговоров с Хелен – постоянно убеждаясь в том, что он любит эту семью, Дио дал слабину. Тот человек, что когда-то хладнокровно убивал кого-то, казалось, был в прошлом, потому что Дио размяк. Это даже не изменения в лучшую сторону – он до сих пор сочится желчью и плохими поступками, но он стал тряпкой, и это бесило больше всего. Дио зарычал, растрепал себе волосы, и решительно посмотрел на жену, надеясь, что она увидит в темноте его глаза. — Нет, я никуда не уйду. Эрина, мне жаль. Я поступил как ублюдок, и осознаю это, и я ничего не могу сделать, кроме как сказать мне жаль. Мне стыдно, что я до сих пор нервничаю из-за ДжоДжо, и что виню тебя в чём-то, что сорвал злость на тебе. Мне стыдно, что я продолжаю думать, что могу потерять тебя. Я не хочу этого. – Он подошёл к ней, и был уверен, она видит его глаза, как и он видит её. – Я боюсь потерять тебя. Мне кажется, что если меня не полюбишь ты, то не полюбит никто другой. Ты сама знаешь, как со мной трудно, и всё равно у тебя получалось любить меня. – Дио вдруг вспомнил ДжоДжо, который так же считал Дио братом эти семь лет, и любил как настоящего члена семьи. Ему стало тошно. – Возможно, я бы даже не пришёл к этому, если бы не ты. Эрина, ты спасла мою раздолбайскую душу, и я не хочу тебя потерять. – Выждав пару мгновений, вспоминая разговоры с Хелен, Дио добавил: - Я действительно люблю тебя. Ты знаешь, что я тебя люблю. И я люблю тебя так, как не любил никого другого. Дио думал о том, как много лет признался Эрине в любви, после того, как ударил её. Дио осознал, что едва ли не все самые эмоциональные моменты в их отношениях происходили после крупных ссор. Первый раз, тогда, когда они только начали встречаться, около реки, второй раз перед тем, как Дио признался в любви и сделал ей предложение. И сейчас. Он надеялся, что она его простит, потому что ни перед кем он не позволял себе таким разговоров. Дио всегда умело играл отчаяние или радость, или что угодно на свете, но он ни разу не играл с Эриной. Он понимал, что даже спустя шесть лет, он всё ещё любит её, любил вчера и будет любить завтра. Когда-то давно, он сравнивал близких людей с чем-то. Теперь он знал наверняка, что его солнце уже не мать, а она. Наверное, она вообще была чем-то вроде солнцем этой семьи, и если бы она ушла, то всё стало бы совсем плохо. Достаточно подумать о том, что будет, если настоящее солнце потухнет, и легко представить, что случилось бы с ним и Хелен. Вероятней всего, Дио стал бы как отец. Эрина сдерживала его от этого, неосознанно, но сдерживала, и рядом с ней была уверенность в том, что до такого не дойдёт. И пока Эрина его не простит, Дио не сможет простить себя. — Дио, у тебя всегда была одна и та же проблема, с тех самых пор, как мы встретились шесть лет назад, - лицо Эрины смягчилось. – Тебя обременяет прошлое, и ты можешь скрывать это как хочешь, но я тебя знаю лучше, чем кто-либо другой, и, поверь, такого человека не полюбит никто. Но тебе нужно перестать думать об этом. Меня не интересует то, каким ты был в прошлом, или что тогда делал. Меня интересует то, что может злить тебя, что может успокаивать тебя, что угодно – расскажи мне об этом. За все эти годы брака ты остался таким же закрытым для меня. Ты уделяешь слишком много времени своему прошлому и заботе о том, чтобы не стать кем-то там, забывая, что ты уже не тот человек, что был тогда. Может, ты стал лучше, может, хуже. Но ты сейчас – это ты, человек, которого я люблю, а не тот, другой, из давно минувших лет, или твой отец, или из-за кого ты там злишься. У Дио застыло дыхание, когда рука Эрины коснулась его щеки. Он был уверен, что никогда не рассказывал ей про отца. — Самое странное во всём этом то, что я продолжаю любить тебя, - она отошла. – Но ты ещё не заслужил моего прощения. Поэтому… Раздевайся. Много вопросов в тот вечер больше не было. Эрина просто сделала всё сама. Её условие получение прощения – полное подчинение. Дио думал, что она хотела действительно доминировать, может, даже унижать его, но нет. Она снова прикасалась к его шрамам, зацеловывая каждый, прикасаясь своей горячей кожей к его холодной, и была настолько нежной, что было приторно. Но даже так – в ту ночь между ними было столько чувств, которые отражали то невысказанное за все шесть лет знакомства. Эрина сидела на его бёдрах, дрожа, но не отводя взгляда от его глаз, и Дио был готов разрыдаться третий раз за месяц, от одного лишь осознания, что она его действительно любит. Было больно от того, что его вообще возможно любить, было больно в детстве, когда его обнимала мама, было больно в юности, когда ДжоДжо держал его за руку во время кошмаров, было больно месяц назад, когда его обнимала Хелен, и было больно сейчас. Сейчас он обнимал её за талию, прижимая к себе, даже не осознавая, сорвалось ли его дыхание от того, что они занимались эмоциональным сексом, или из-за того, что он был на грани слёз. Когда Эрина уснула уложив голову ему на грудь, Дио смотрел на своё обручальное кольцо и думал о том, что этот брак, скорее всего, долго не выдержит. Он вспоминал счастливую улыбку ДжоДжо, тепло его объятий и семь лет. Семь лет понадобилось на то, чтобы они привязались друг к другу, и семь лет потребовалось для того, чтобы Дио решился на это убийство. Шестой год брака с Эриной. Остался год. Может, меньше. Может, больше. Но брак долго не протянет. Те, кто хоть раз осмеливался полюбить Дио Брандо (сейчас он понимал, что никакой он не Джостар, несмотря на записи в официальных документах) долго не жили, и эти люди в основном страдали. Прижимая к себе жену, Дио думал о том, что те, кого любил он, всегда исчезали из его жизни.