compunction

Возможно, он бы не стал таким сентиментальным. Может, если бы он не наладил отношения с Эриной и не женился, то не дошёл бы до этого. Не было бы страха стать как отец: думал бы только о деньгах, периодически потрахивая каких-нибудь шлюх, и не было бы того стресса, из-за которого хотелось бы пить, не пришлось бы срываться на близких людях, потому что их и не было бы. Но той ночью в нём что-то сломалось, и это что-то сорвало все тормоза. Когда Эрина с Хелен ушли от него рано утром, и Эрина смотрела на него с одним лишь сожалением, а Хелен и вовсе отводила взгляд, Дио напился. Он отчётливо помнил взгляд Эрины, который выражал не сочувствие к нему или какую-либо печаль из-за временного разрыва с мужем, а сожаление о выбранной жизни. Вероятно, она думала, что останься она одной, то всё сложилось бы лучше, чем если бы вышла за него, Дио, замуж. Вероятно, она бы вышла за любого другого мужчину, возможно, по расчёту, но была бы гораздо счастливее, чем сейчас. Она не врала о том, что любит его, но это не та любовь, которая обычно помогает обоим. Возможно, временно, но в итоге всё летит в пропасть, потому что человек, которого она полюбила – это Дио Брандо, совершенно не Джостар. Он пытался стать лучше, пытался действительно стать этим новым «Дио Джостаром», но ничего не получилось. Сколько бы он не пытался, прошедшие годы – фарс и самообман. Эрине действительно было бы куда лучше в какой угодно жизни, но не в этой, не рядом с Дио. Даже её беременность складывалась ужасно, и не надо было быть экспертом, чтобы понимать, что этот ребёнок убивает её. Дио сомневался в том, что выживет ребёнок, и он часто сталкивался с мыслью о том, что если он и выживет, то, вероятней всего, заберёт при рождении жизнь своей матери. У них не должно быть больше детей. У них не должно было быть и первого, именно поэтому Хелен так похожа на Дио, даже в пятилетнем возрасте унаследовав этот чёртов голос в голове, который говорит о том, как ужасны эти гены. Именно поэтому ей нравилась знакомая девочка, и поэтому она тяжело заболела, а потом оказалась ночью в темноте наедине с чудовищем. Именно поэтому сейчас её не было рядом, как и Эрины. Судьба пыталась их разделить, и это было ясно. Дио верил в судьбу, больше, чем в Бога, о котором говорила мать, и понимал, что всё происходит из-за того, что эта жизнь – не его. Всё должно быть не так. И сейчас судьба всё у него отбирает, хочет уничтожить его жизнь, потому что это всё было неправильным. Судьба стремилась к равновесию, так Дио думал и про путешествия во времени. Если бы они были возможными, и, отправившись в прошлое, человек попытается спасти другого от смерти, то история будет делать всё возможное, чтобы остановить его, потому что чем крупнее вмешательство, тем больше время отбирает. В конце концов, это могло привести к тому, что ценой спасения чужой жизни, в результате мог погибнуть спаситель из другого времени. Всё в мире стремилось к равновесию, поэтому сейчас происходит то, что происходит. Его тошнит по нескольку раз в день, но в желудке нет никакой еды, поэтому всё, что из Дио выходит – это желчь. Прислуга настоятельно рекомендует обратиться к доктору, особенно тогда, когда Дио прочистил желудок из-за одного лишь запаха готовящейся еды, но он их игнорировал. Ему тоже было бы лучше, если бы он не наладил отношения с Эриной. Он бы не задумывался о том, что его когда-либо любили, и о том, что это вообще такое. Любовь матери воспринималась как нечто должное, а любовь Джорджа и Джонатана – как нечто глупое и наивное. Но близкое общение с Эриной сломало его, потому что, смотря ей в глаза, он понимал, что она видит его настоящего. И дело даже не в каких-то соплях. Ему было плохо от мысли, что Эрина видела всё то отвратительное, что в Дио скрывается, и всё равно твёрдо говорила о том, что любит его, и это причиняло невыносимую боль, будто грудь раскололи чем-то холодным и острым. Каждый раз он думал о том, что мать его любила так же, возможно, с детства наперёд зная, что её сын станет не лучшим человеком, но всё равно надеясь на что-то, воспитывая и любя так, будто он был единственным смыслом её жизни. И после того, как он женился на Эрине, Дио понял, что так оно и было. Он понимал, что забота Джорджа была настоящей, искренней, и он действительно был ему отцом. Неважно, насколько глупым и наивным он был, он всё равно пытался дать его сыновьям всё самое лучшее, даже несмотря на то, что сам Дио ему даже не кровный родственник, даже не отдалённо. С первого дня их знакомства он был готов дать ему всё, что у него было. И Джонатан. Самый наивный идиот среди всех них. Тот, чью жизнь Дио намеревался разрушить, отобрал у него всех друзей, всё уважение других, настроил против него родного отца, и даже сжёг любимую собаку. Несмотря на это, Джонатан всегда был рядом на протяжении тех семи лет, когда Дио болел, когда ему снились кошмары, когда он боялся несуществующих призраков, когда ему было сложно ходить после тренировки, и, чёрт возьми, Дио даже сейчас ощущал его присутствие. Эти шесть лет после его “смерти”, в которую Дио уже даже не пытается поверить, ему казалось, что он совсем рядом, и при этом, даже не пытается отобрать у того, кто пытался убить его, всё то, чего он, Дио, смог добиться. Из-за Эрины он слишком много думал о любви, понимая, что его вряд ли бы кто-то вообще смог полюбить. Это заставляло его просыпаться посреди ночи, вспоминая о том, что у него больше никогда не будет никого, кто бы смог полюбить его со всем тем злом, что в нём крылось, и если раньше на это было плевать, и это казалось излишней эмоциональностью, то сейчас это вызывало невыносимую боль во всём теле, и желание напиться ещё, и так раз за разом. Когда лицо зарастает щетиной, а желудок уже сводит от голода, Дио пытается заставить себя не пить день, и поесть хотя бы немного. Желудок свело судорогой как только он попытался откусить какой-то дряни, которую ему порекомендовали, и оно вернулось буквально через пару секунд. Дио сдерживался от того, чтобы напиться, но поесть так и не удалось, и поэтому вечером он снова выпил какое-то дешёвое пойло, которое осталось нетронутым, и после пары глотков вновь прочистил желудок. У Дио было чёткое ощущение, что его желудок вот-вот начнёт переваривать сам себя, а, кроме того, он стал носить с собой револьвер. Его эмоциональность достигла того уровня, когда он готов закричать и ударить прислугу за то, что от него уносят пустую бутылку выпивки. Иногда желание пристрелить кого-то было настолько сильным, что его руки подрагивали от предвкушения всадить пулю кому-нибудь в голову и наблюдать за тем, как кровь растекается по полу. Дио было слишком плохо. Он думал о словах Эрины, о том, почему он просто не может быть счастлив, и его трясло. Он вспоминал глупые слова ДжоДжо, когда он говорил, вероятно, про Дэнни, и становилось только хуже. — У тебя когда-нибудь бывало такое? Когда вспоминаешь о чём-то, и воспроизводишь в голове счастливые моменты с кем-то раз за разом? Тогда он назвал ДжоДжо идиотом, но сейчас он беспомощно рыдал. Бывало. Особенно сейчас. Особенно когда он смотрел на старый портрет матери, и даже тогда позволил себе рыдать. Он называл Джонатана эмоциональным дураком, когда он плакал на годовщины смерти своей матери, хотя даже не знал её, но сейчас тем, кто был эмоциональным дураком, был он, Дио. Он вспоминал о том, что первым человеком, который любил его искренне, всем сердцем, абсолютно глупо, но чисто и невинно, была его мать. Он вспоминал её тёплые объятья, все её слова, все моменты до единого, которые вообще мог запомнить в сознательной жизни, то, как сильно она его любила, и это было единственным, что удерживало её на плаву в той грязи, что они жили. То, что не дало ей самой стать такой же испорченной, какими были все вокруг них, и её чувства были достаточно сильными, чтобы отдавали тяжёлой болью в груди даже сейчас, когда Дио было двадцать шесть, но он не мог об этом забыть. Больше всего ему хотелось стать с кем-то ближе. Они с Эриной избавились от болезненных воспоминаний о ДжоДжо, избавились от его вещей, но Дио совсем забыл про то, что его сигареты лежали в дальнем ящике у него, Дио, в кабинете. Когда он случайно натыкается на них, и снова возвращается в воспоминания о том, как Джонатан медленно затягивался, держа сигарету указательным и среднем пальцами, и улыбался, смотря краем глаза на Дио. Он вспоминал, как ДжоДжо пускал ему дым в лицо и смеялся, когда его ругали. Больше всего ему хотелось чувствовать, что он не одинок. Некоторые люди врываются в жизнь, словно вихрь, и как бы ты не пытался, то не можешь прекратить думать о них. Особенно после того, как они уходят. Дио потребовал сейчас же отправиться в Лондон. Ему было плевать, сколько времени уйдёт на дорогу, и что он может загнуться в любой момент от боли в желудке, что всё тело ноет, а голова невыносимо болит. С собой он берёт только револьвер и пыльные сигареты, надеясь вновь попытаться закурить по дороге, чтобы успокоиться, но так и не притронулся к ним ни разу за весь путь. Ему было невыносимо плохо физически. Всю дорогу его мутило, от предложенной еды тошнило, а алкоголь уже осточертел. Хотелось, чтобы всё это закончилось, чтобы всё это исчезло, и он смог спокойно вернуться в особняк, где вновь будет несущаяся по всему помещению Хелен и поглаживающая живот Эрина с книгой в руках. Никто не был бы зол, и всё было бы хорошо. Но сейчас это казалось чем-то настолько далёким и недостижимым, что отзывалось невообразимой болью в голове и груди. Они прибыли ночью к месту назначения, и Дио шёл по кладбищу вслепую, понятия не имея, куда ступает нога. Идти ему было сложнее, чем было до поездки, и всё тело трясло от холода. Дио потребовал сделать должную могилу его матери как только получил всё состояние Джостаров. Тела не было, так же, как и в случае с Джонатаном, но он всё равно хотел, чтобы у неё было хотя бы надгробие, которое она действительно заслужила, в то время как Дарио, будучи дерьмовым человеком во всех его проявлениях, смог получить относительно нормальную могилу с подачки тех же Джостаров. Дио шёл к надгробию матери, потому что он думал, что то, чего ему не хватало в жизни для счастья – это она. И если визит на её могилу хотя бы немного заглушит ноющую в груди боль, и поможет ему хоть немного стать таким человеком, какого она хотела из него вырастить, то он готов сделать это. Но ничего не произошло. Стало только хуже. Встав перед едва найденным надгробием, его начало трясти ещё больше. В таком состоянии, после недавно случившемся, когда он едва не убил служанку и напугал свою дочь, когда окончательно разочаровал свою жену, он стоял перед надгробием своей мамы, которая с его рождения надеялась, что Дио вырастет хорошим и достойным человеком. Если души существуют, то она наверняка была бы разочарована. Так же, как и Эрина. Потому что они были слишком похожи, и слишком дороги ему, Дио, чтобы было легко смириться с мыслью о том, что они в нём были разочарованы. Дио был готов в который раз разрыдаться, схватившись за волосы и упав на колени. Всего было слишком много, и было слишком плохо, чтобы думать о последствиях или о том, как он вообще будет выглядеть сейчас. Вместо этого он обернулся, когда буквально почувствовал за спиной чьё-то присутствие. Запах смерти, крови и трупа. Ощущение опасности и поднимающийся от самого желудка страх, вызывая волнение и странное покалывание на кончиках пальцев. Тот самый силуэт, более ясный, более заметный. Всё мгновенно встало на свои места. Острые клыки и бледная кожа, которые были отлично видны под луной, внезапные воспоминания о бушующем Джеке Потрошителе, обескровленные жертвы далеко за пределами Уайтчепел, быстрая смерть людей до того, как их лишат крови. Относительное милосердие, и книга «Кармилла» Джозефа Шеридана в руках Джонатана. Книга о вампирах. Запах смерти и желание сожрать человека, которые исходили от ДжоДжо перед тем, как он пропал на шесть долгих лет. Дио достал револьвер и направил дрожащую от страха и изнеможения руку на стоящего перед ним не-человека. — Давно не виделись, Дио, - он улыбается. Совсем как раньше, и в то же время – совершенно по-другому. Это, наверное, из-за острых и пугающих клыков, но Дио всё равно игнорирует приветствие. Он медленно подходит к нему, продолжая сжимать револьвер, дрожа всё сильнее с каждым шагом, но смотря в упор. — Где ты был все эти годы, ублюдок?! – Говорит Дио, и дуло встречается с чужой грудью. – Чем ты стал?! Какого чёрта ты вообще не мёртв, ДжоДжо?! Джонатан молчит. Дио хватает его за ворот рубашки и резко тянет на себя, смотря в его глаза, не красные, всё те же синие, и пытался всем видом показать то, насколько он зол. Стиснув зубы, он продолжал вжимать револьвер в его грудь, и Дио начало тошнить. — Рад тебя видеть, - говорит он, игнорируя чужую злость. – Надеюсь, ты счастлив? Не издёвка, интерес. И от этого стало ещё больнее. Всё это время Джонатан хотел, чтобы Дио был счастлив. Он был жив всё это время и намеренно скрывался, отдав брату всё то, что должно было принадлежать ему. Тем, на кого должна была быть надета маска, должен был быть Дио, не Джонатан. Это было правильно. Судьба хочет именно этого. Дио должен был отречься от своей человечности, окончательно углубиться в свою злость и отвратительную часть личности, которая желала видеть страдания людей и уничтожать их, а Джонатан должен был стать графом, жениться на Эрине и создать семью. Это было правильно. И невозможно болезненно. Дио выронил револьвер, теперь двумя руками сжимая чужой ворот, и его всего трясло. Он слишком устал и слишком скучал. Руки отпустили рубашку и вцепились в плечи, и Дио уткнулся носом в невозможно холодную шею Джонатана, сдерживая очередной порыв разрыдаться от своей слабости. Это и был ответ на вопрос Эрины о том, что мешает ему просто быть счастливым. Слова Джонатана о том, как он возвращался раз за разом в прежние воспоминания о дорогом человеке, прокручивая их в голове по нескольку раз, вновь всплыли где-то в подсознании, вызывая дрожь в руках, уже не от страха. Он постоянно возвращался к воспоминаниям о ДжоДжо даже чаще, чем влюблённая в него до сих пор Эрина. Для полного счастья ему не хватало Джонатана Джостара рядом. — Хэй, - Дио сжимает руки сильнее, прижимаясь ближе, и чувствует, как его обняли в ответ. Он выдавливает из себя улыбку, но так и не удержав слёзы. Несмотря на исходящий отвратительный запах крови и трупов, несмотря на то, что Джонатан был и сам холодным и бледным, словно труп, всё равно было тепло как когда-то, когда он обнимал его, Дио, после того самого кошмара. Дио поднял голову, и посмотрел в глаза брату. — Я скучал.