Если спросят меня, где взяла я такого мальчишку сладкого...

*** Её настроение изменилось. Словно стиснула зубы и сквозь них общается со всеми. Иногда через силу, проявляя терпение, иногда срывается. Но всегда напряжена, вместе с тем растеряна и мыслями где-то далеко. С ним совсем другое дело. При общении с ним она расслабляется, её тон мгновенно меняется. Она словно оттаивает, оживает. Ему самому начинает казаться, что это всё вовсе не показное, − так претворяться нельзя, это происходит непроизвольно. И ему это нравится, ему это льстит. Однако она ничего не предпринимает, сократила их совместные ужины до минимума и на очередные гастроли полетела без них. Пару дней без ее участия в их жизни. Они предоставлены сами себе. Каникулы! Татьяна не нарадуется, а его самого отчего-то ломает. Он не находит себе места, объясняя это вынужденным простоем и бездельем. Он не может без работы. Раньше мог, теперь нет. Он злится. Это его настроение сохраняется и к ее возвращению. Злится сам и делает все, чтобы вывести ее из себя. Атмосфера в коллективе напряжена как никогда. Очередное его опоздание на репетицию. − Его величество выспалось и теперь может приступить к работе?! − с издевкой вопрошает она. − Чего молчишь? Язык проглотил? − Не выспался. Наглый взгляд в её сторону и заговорческая улыбка в адрес Татьяны, словно давая звезде, одиноко сидящей в пустом зале, понять, почему именно он не выспался. − Вышел из зала! Немедленно! Пожал плечами, снова нагловато улыбнулся на этот раз в никуда. Легко спрыгнул со сцены в зал и медленно пошел между рядами на выход, бесцеремонно почесывая бок. Уже у выхода в зал был остановлен окриком балетмейстера. − Капуста! Вернись на сцену! Обернулся, взглянул на нее, на этот раз она стояла рядом с балетмейстером. Повела головой в сторону сцены, сделав ему знак возвращаться. − Прогоняем всю программу с начала и до конца! Встал в строй и честно отработал. Не проблема. Все свободны. Кроме Капусты. Игорь, еще раз всю программу с начала и до конца. Один. Уже то, что балетмейстер назвал его Игорем, означало проявление сочувствия. Вот оно что! Наряд вне очереди от командира в юбке и чулках. Как в армии. Что ж, он служил, знает. Восстановил дыхание и снова на плац. С еще большей самоотдачей, чем в первый раз. Безумие. Гул музыки в голове, привкус железа во рту и боль в печенке. Но он не сдался и пощады не попросил. Программа окончена. Обливаясь потом, остановился посреди сцены, чувствуя в теле необычайную легкость, хотя бы оттого, что просто стоял, не двигался. Руки повисли как плети, но губы еще шевелились и были в состоянии произнести провокационные «Еще раз?» − Достаточно. На сегодня. *** ОНА. Каждый раз, когда, кажется, что хуже уже быть не может, больше она просто не выдержит, случается что-то еще и она вопреки этому «кажется», стиснув зубы, идет дальше. Потому что так надо, так принято. Надо жить. Вся ее боль забывается и выплескивается в творчестве. Так было всегда. Это словно искупление всей боли и зла, которые ей были посланы. Красивая пустоголовая кукла в мужском обличии, которая каждый вечер выходит вместе с ней на сцену, не искупление, скорей доказательство того, что жить не только надо, но и стоит. Он это самое её желание жить. Он же беспросветная тоска и бешеная, бесконтрольная ревность. Снова опоздал на репетицию, не выспался, с нежностью смотрит на свою курицу. Ревность ударяет в голову. Так резко и так сильно. Словно апоплексический удар. − Вон из зала! − пренебрежительно выплевывает, но тут же меняет свое мнение, рождается новый план мести... Бледный, изможденный, но не сломленный, он стоит на сцене один, отработав программу два раза подряд. Герой, ничего не скажешь. − Еще раз?! Бросает ей вызов, издевается. Нет! Больше не надо. Больше не выдержит она и падет вместе с ним.