Проходя под тории
25 октября 2017 г. в 12:04
У них были имена, но Теразава не хотела их знать.
Это не было не бездушно или даже жестоко. Ей часто приходилось напоминать самой себе как ее зовут. Обращение “девочка” было привычнее для нее чем ее (слабо) знакомое имя. Друг-друга называли по внешности, а не по личному имени. Особенно в мире, где парень, стоящий на страже, или девушка, которая знала как придать белью запах трав, могли погибнут быстрее, чем моргнет глаз.
От горя и тоски по дому, которые не становились легче и не уходили из ее головы, и понимания, что они скорее всего скоро умрут… У нее не было желания образовывать привязанности...
Кроме того, она не могла опознать никого “важного”. Как бы ее другие воспоминания не затуманились, полная стрессов жизнь и хобби отодвинутые реальной опасностью здесь и сейчас, по большому счету они ни на что не повлияют.
Уход за оружием было работой общей для всей семьи Секандзи. На свежезаточенном лезвии отражались толстые пурпурные полосы идущие от кончика носа по большей части век и истончающиеся к вискам, легко различимые, пусть ее глаза и были медного цвета, а кожа слишком загорелой, чтобы окрас хорошо выделялся. Здесь пользовались кунаями, тяжелыми ножами без гарды, выглядящими как совок, с рукояткой обмотанной обрывками ткани, но ее семья всему холодному оружию предпочитала короткие мечи.
Орочимару по канону был сиротой, так что вполне вероятно, что после родов ее мать умрет, как и все прочие.
Окрас век, общий для семьи, как и различные оттенки бледной как тесто кожи, отличался разнообразием цветов. Часто встречался зеленый как и синий, еще попадался красный. Только у рода ее отца был пурпурный, и поэтому они управляли семьей, потому что пурпур - цвет королей, и только у одной женщины в стране Рек были глаза металлического оттенка. Таким образом, Теразава могла быть родственницей будущего Змеиного Сеннина и главой Деревни Скрытой в Звуке.
У нее не было времени, чтобы найти способ пережить то, что убьет весь клан и оставит единственного выжившего сиротой в другой стране.
В какой то мере это освобождало.
Не только знать, что все пойдет к чертям, но быть в идеальной позиции, чтобы изменить что-то. Она могла попробовать стать макгаффином, завязкой сюжета, пользуясь знаниями из оставленного ей мира, если бы знала как. Теразава была слишком далеко от Конохи, слишком рано, и ее имени не было в списке актеров.
Сенджу и Учиха еще воевали, так что “вечная” вражда между наследниками или главами кланов уже давно идет. Или может быть, давно закончилась, а слухи распускают понимая, что именно “деревня шиноби” означает для остального мира, так что никто не делился новостями, да и ей, скорее всего, поздно что-то предпринимать.
Тера могла … просто проводить время пока не умерла. Может быть внимательно рассмотреть пару-тройку карт, поскольку Орочимару оказался посреди страны Огня в деревне шиноби, а ее семью… Ее семью не волновало ничего за пределами земли Травы.
Наверное, умирать больно. Она на самом деле не могла вспомнить, умерла ли она как Эрин, или же что случилось и почему ее сознание оказалось в теле ребенка. Кроме того, что-то повлияло на ее осознание себя, и она с трудом могла вспомнить первые несколько дней.
Так что, даже если ей и придется бежать день или три подряд с младенцем в руках, Тера особенно не переживала.
Она сделает все, что в ее силах, чтобы канон начался как положено, а потом или станет крестьянкой, или знахаркой, или умрет.
Последнее ей казалось не таким уж плохим выходом.
===
Шимико еле-еле пережила роды.
Пока она лежала в постели, Теразава стала ее руками, ухаживающими за ребенком. “Ака-чан” потому, что ей еще не придумали имя, девочка (как?) слабо плакала, пока ее мать не прешла на более сбалансированную диету, и не прекратила псевдо-голодовку.
Можно было умереть от недоедания, даже если чем-то питаешься. Цинга была беспощадна, если не есть достаточно фруктов или овощей, это Тера прекрасно знала.
Тера тайно боролась с (так-называемым) “лекарем”, выливая большинство экзотических и, возможно, ядовитых отваров, которые он прописывал, в траву, росшую вокруг их маленького дома с двумя комнатами. Она заменяла их обычной настойкой ивовой коры, делать который ее обучила Шимико, пока она была беременной и нуждалась в лекарстве от головной боли. У Шимико едва ли были силы интересоваться, почему все лекарства на один вкус, но Тера все равно потом начала добавлять ягоды и фруктовые соки.
Через неделю новорожденную назвали “Момоми” (сочетание кандзи “учитель” и “работа”, комбинация которых означает “урок”), еще до того как Кацутару вернулся в их маленький дом. Женщина так и не окрепла, хотя их маленькая дочь набрала вес. Мужчина кисло посмотрел на поднесенного младенца женского пола, фыркнул и быстро удалился.
Теразава бы подумала, что на этом все, если бы ее мать не сказала:
-- Тера-чан, - пусть тихий и шепчущий, голос женщины был все равно уверенным и безмятежным, а медные глаза сконцентрировались на ней, - что ты будешь делать?
Она знала, что Шимико никогда не считала будто ее дочь стала хуже соображать после происшествия. Скорее, она стала ожидать большего после того смутного летнего дня, когда паззл сложилась и Тера стала понимать, что происходит. Несколько месяцев наблюдения за попытками Теры научиться прятать настоящую себя, пусть большую часть этого времени Шимико была беременна, не изменили этого острого взгляда, который говорил, что женщина давно раскусила (не-ее) дочь.
-- Я не знаю, как заботиться о ребенке, - так же безмятежно ответила Тера, пряча правду за истиной. Сенсорам, вроде нее и ее матери, невозможно врать прямо, так что Тера проигнорировала этот способ ухода от ответственности, - ты вырастила меня, поэтому для меня естественно обеспечить твое выживание, чтобы ты сделала то же для нее.
Горящая медь столкнулась с закаленной, их глаза ни разу не моргнули за секунды, показавшиеся вечностью.
В какой-то момент Момоми решила внести свою лепту, поддержав сестру плачем, и ее мама стала напевать ей, перенеся свое внимание.
-- Ты будешь хорошей старшей сестрой, Тера-чан, - заметила Шимико странно убийственно мягким голосом на прощание, когда Тера собралась за теплой водой, набранной из колодца этим утром. - сделаешь так, чтобы Момо-чан нечего было бояться, не так ли?
Смысл вложенные в эти слова, тот, что она избегала целую неделю до этого, ударил Теру в грудь как падающая скала. Она смогла только быстро кивнуть в направлении матери, и убежать заниматься домашними делами, пытаясь забыться в них.
Хоть бледная кожа и часто встречалась в семье, но Тера с Момо были единственными детьми с медными глазами и пурпурными метками. Может быть она не сестра или тетя Орочимару, а его мать.
У Эрин не было постоянных отношений, и она не думала о ребенке, а Теразава была слишком мала, чтобы об этом было приятно думать, но по социальным нормам этого времени считалось иначе.
Орочимару же был тем еще засранцем, так? Может быть всем будет лучше без Змеиного Сеннина? (Да)
Если он рассчитывал, что Тера его родит, то это наступит еще очень нескоро.
Но.. Она вроде как и хотела его появления. Вроде как знак, что она больше не нужна, что ей больше не надо ни во что вмешиваться.
(Шимико так и не оправилась от осложнений при родах, и через два года ее похоронили вместе с остальными Секандзи у подножья горы, бросавшей тень на их дом. Два года тихих наставлений в искусстве, которому не обучали женщин Секандзи, даже не всех их шиноби, которые проводились за спиной мужа, чтобы подготовиться к ее возможной и неизбежной смерти. Чтобы Теразава могла обучить Момоми, когда старшая женщина уйдет. Кацутару взял другую жену, когда уроженка страны Рек была на пороге смерти, с зелеными метками, пустыми черными глазами и белой кожей. Она была всего на десять лет старше его восьмилетней дочери. Новая жена фанатично избегала дочерей мужа от другой женщины, испуганная жуткими металлического оттенка глазами. Которые казалось только и ждали, чтобы она посмела вмешаться в то, как Теразава растит Момоми. Через несколько месяцев их бабушка, женщина которая направляла Теру в домашних делах, когда Шимико стала к этому неспособна, умерла оставив их одних. На несколько лет Кацутару с радостью забыл, что у него вообще были дочери)