Невидимка

Обычно Уне хватало хлопот в поместье, так что от заседаний совета, обсуждений и соглашений на высоких уровнях она оставалась далека — точнее, не совсем понимала сути. Лларен любил говорить, что бюрократы и политики общаются на своём тайном языке зануд, который без переводчика на мерский не понять. Ратис пытался его поправить, но в итоге соглашался, что законы нередко намеренно усложняют для простого народа и оставляют лазейки для избранных. Как раз перед обсуждением какого-то нового закона серджо советник внезапно разнервничался: он мало спал и ел, но зато много писал в своём кабинете и репетировал речь, когда якобы никто не слышал. Порой в ней проскакивали матерные словечки и странное хихиканье. — Кажись, он собрался разъебать этот стариканский слёт, но не нашёл свою искру, — рассуждал Лларен за обедом, на который серджо советник не явился. Все промолчали, поэтому он продолжил мысль: — Это потому что Кер стал таким же скучным и старым? Может, заразно? А то в последнее время колено так подозрительно хрустит… Ратис злорадно усмехнулся. — Скорее уж от лени. Когда ты последний раз тренировался, Лларен? Давай, погоняю в фехтовании, и колено сразу перестанет беспокоить. Кериану же стоит делегировать некоторые обязанности — скажем, найти автора для речей. — Вряд ли Кер пойдёт на это. Он сам-то свои мысли едва в кучку собирает, а работник со стороны и вовсе повесится. Уна никак не участвовала в разговоре, но поддерживала обе точки зрения. Во-первых, мутсэра Тирано и правда засиделся дома и обленился. Во-вторых, серджо советник никогда не стал бы читать с чужого листа. Значит, как обычно, проблема таилась в пресловутой искре. Вдохновение и даже искренность имели свои ограничения в словах. Уна умела вовремя молчать — потому и работала хорошо, — хотя и советники, как она знала, о насущном высказывались довольно выборочно. Настал день заседания. Утром Кериан вроде как собрался, но всё у него валилось из рук. Уна заранее подготовила парадную одежду, начистила обувь и терпеливо ждала, когда серджо советник изволит отмыться и желательно не утонуть по рассеянности, а затем — опешила, услышав его просьбу: — Побреешь меня налысо? Кериан взлохматил неравномерно отросшие волосы, которые после мытья торчали в разные стороны рыжими сосульками. Сколько Уна помнила, он всегда ходил с аккуратным ирокезом, но за время работы из дома за причёской он следил в последнюю очередь. — В смысле, по бокам сбрить? — предположила Уна, думая, что серджо собирался привести в порядок привычный ирокез. — Нет, совсем всё сбрить. Подчистую. Как у раба или каторжника. В хозяйском символизме Уна откровенно плавала и как-то обычно находила баланс, но теперь — честно остолбенела. — Как же так, у вас сегодня заседание! Я отказываюсь, простите. Впрочем, Кериан не расстроился и пошёл искать следующую жертву. Ратис на его горе отсутствовал в поместье и с рассвета тренировал учеников при храме, зато, конечно, неподалёку крутился скучающий Лларен. Выслушав всё то же самое, он громко заржал, что не удивляло, учитывая его день рождения. — А, ясно. Так у тебя протест? Ну хорошо, иди в цирюльню — думаю, ради советника Индри они разгонят очередь. Уна усиленно сливалась с мебелью и сгорала от любопытства, однако никто из хозяев её не замечал. Кериан отчего-то мялся и ответил неохотно: — Но я больше не могу туда ходить! Они знают, что даже у советника нет выбора, и нагло пользуются своей властью: то возмущаются, что форма головы у меня неправильная, то волосы жёсткие и плохо стригутся, то кожа проблемная, и всё время я почему-то неправильный. Достаточно унижений! — Так ты объявишь войну их монополии стрёмных конских чёлок? Я в деле! Уна, приготовь пыточные инструменты! Кериан благополучно фильтровал Ллареновские шутки, но Уну не покидало нехорошее предчувствие. Цирюльник и его жертва устроились в коридоре, который было проще подмести. Поначалу Лларен приценивался, медленно и аккуратно сбривал виски опасной бритвой, но когда Кериан поторопил, он перешёл к размашистым движениям, от которых кровь стыла в жилах. Рыжие волосы падали на пол. Уна схватилась за сердце от жалости и отвернулась. — Знаешь, про форму головы они не врали — тут есть шрамы. Придётся на затылке повозиться. Кто тебя по голове-то бил, Кер? — Было бы странно их не найти, учитывая наши приключения. — А, точно, было дело. Сраная пещера, сраные культисты. Я просто не держу дурное в голове, понимаешь? Полезное дело, кстати. Кериан что-то пропыхтел и не ответил. Время поджимало, так что Уна принесла сменную одежду, чтобы серджо советник успел переодеться и сразу убежать; экипаж ожидал у дверей. Уна усердно мела волосы в совок, чтобы никто не унёс их на подошвах, и как-то особо не рассматривала лысую голову Кериана. Тот смахнул налипшие мелкие волосы с ушей, глянул в зеркало у двери и побежал на заседание. Что-то мелькнуло в последний миг, как та самая искра, но Уна не придала этому значения. Лларен стоял у кучи рыжих волос, уперев руки в бока. — Каторжник он, ха! И это меня называют зажравшимся. Он мне ещё спасибо скажет! Теперь Уна не сомневалась, что грядёт нечто ужасное. Первым раскатом, уже вечером, был топот в прихожей и вопль серджо советника: — Лларен Тирано! Если у тебя осталась честь, ты сейчас же возьмёшься за оружие! Ратис обратил к Уне непонимающий взгляд, но та тоже не знала, что случилось. Они бросили новый карниз, который не успели повесить, и побежали на удаляющиеся по коридору вопли. Кериан успел загнать Лларена в библиотеку, откуда не было выхода, но как тот мог знать об этом? Сначала Уна не понимала, на что вообще смотрела — что именно привлекло её внимание, — но затем осознала: на затылке у серджо советника сидело нечто, обняв его рыжими мохнатыми лапками, настолько ужасное и непонятное, что хотелось сбить это шваброй… или дёрнуть из любопытства за длинный хвостик. Лларен сжался комочком на спинке дивана из красного дерева — не иначе как взлетел одним махом. Впрочем, когда Ратис издал смешок, похожий на кряканье, серджо советник переключился на них. — Это смешно, по-твоему? Переговоры сорваны! Теперь налог на торговлю для иноземцев вырастет в разы, потому что меня не восприняли всерьёз! Уна горько вздохнула, припомнив, о чём шептались на рынке: «пошлины для н’вахов», как окрестили их в народе, понравились лишь отпетым расистам. Никто не подозревал, что инициативу всерьёз рассмотрят. И всё равно плакать хотелось по иной причине: даэдрова зверюшка, которую с такой щепетильностью выбрил Лларен, обладала мистической притягательностью. Уна видела всё: острую моську, уши, раскинутые лапки, хвост из остатков отросшей шевелюры — но не потому что хотела. Кериан, устав тыкать в Лларена сорванным со стенда нордским мечом, грохнулся в кресло и прикрыл лицо ладонью. — Мы, блядь, в жопе, — подвёл он итог. Все выдохнули с трагичным облегчением. Стоило отдать должное Лларену — несмотря на лень, он всё ещё обладал прытью сенч-тигра, однако не его грацией. Впервые за долгое время серджо советник надрался до синих соплей, откупорив подаренный Гарином кувшин суджаммы. Подходить с опасной бритвой все побоялись, а сам он не мог дотянуться до затылка, поэтому сидел, уставившись в Пустоту, и монотонно гладил затылок, словно успокаивал свою неведомую зверушку. Как персона привилегированная, советник Индри получал утренние газеты из первого свежего тиража. Злые языки утверждали: так верхушка власти и их друзья могли вовремя остановить особо ушлых писак, однако все понимали, что выпуск всё равно попал бы в руки любопытного населения. Уна положила газету на стол между Ратисом и Ллареном, которым завтрак всё равно в горло не лез: все чувствовали себя в разной степени виноватыми. Как мер с самой чистой совестью, Ратис взялся за чтение. Сперва он хмурился, но чем больше вникал, тем выше ползли его брови. Ратис снова издал этот странный смешок, похожий на кряканье, и развернул газету, чтобы все увидели рисунок: за трибуной спиной к зрителю стоял мер со знакомой зверюгой на затылке и, судя по позе, стучал кулаком, что-то одухотворённо выкрикивая. Схематично нарисованные зрители в зале ликовали на фоне. Ниже Уна прочитала: «Данмеры и гости нашей провинции делятся впечатлениями от вчерашних слушаний по громкому делу: всех докладчиков затмила «тёмная лошадка» Кериан Индри своим эффектным выступлением против увеличения налогообложения — так называемой «пошлины для н’вахов». «Этот мер ничего не боится, раз способен выйти в люди с такой причёской, — говорят они. — Столь сильный пример и нужен нации. Кериан Индри — неизбранный кандидат от народа!» «Не велика мышка, да зубок остёр: заигрывание с модой или опасный знак для Великих Домов? Кериан Индри — новый Хелсет?» «Самый молодой советник Индри выражает протест: долой заскорузлые, плесневелые устои! Движение «Молодёжь Морровинда против ветра» вышло на протесты с одинаковыми причёсками. «Крысы — вот, кто сидит у нас на головах! Это жадные торговые гильдии! Мы рады, что кто-то выступил против них!» — заявляют они». «Богоугодный протест: ординаторы не нашли в выступлении Кериана Индри ничего запретного или оскорбительного, обвинения признаны беспочвенными». Все молча переглянулись, и Лларен задумчиво произнёс: — Так он всё-таки разъебал стариканское сборище? Охе… в смысле, молодец! Таков и был план, серьёзно! Они фактически вломились в комнату, где серджо советник изволил маяться от похмелья. Уна наколдовала шарик света, Ратис вложил в руки Кериана газету и помог выпрямиться, а Лларен плюхнулся на диван, закинув нога на ногу, готовый принимать извинения. Кериан долго вчитывался в те же строки, не веря в происходящее. Наконец он вцепился в газету, вскочил, смахнув дрёму, и воскликнул: — Пресвятой Неревар, только не это! Последняя заметка гласила: «Крысик — писк сезона: в местной цирюльне нет отбоя от модников! Все хотят подстричься у личного мастера серджо советника». Лларен — со слезами на глазах и подсчётами упущенной прибыли на устах — потянулся к недопитому кувшину суджаммы.