* * *
Её слова о любви были странными. Она точно не верила, что кто-то может её любить. Сам виноват, что полюбил эту идиотку, теперь придётся терпеть все её причуды… ...Как он испугался, когда понял, что они стоят на великане. Он не думал, что делал, когда менялся местами с ней и братом. Сработал какой-то инстинкт, который у него было не отбить уже ничем. По идее им должен был завладеть страх — ведь их несло прямо на скалу, но почти чёрные из-за освещения глаза на безопасном участке тропы внушили умиротворение. Она была такой бледной, что, казалось бы, сама только что чуть не умерла. После короткого разговора с хоббитом она сделала неожиданное — кинувшись к нему через всю площадку, обняла со всей силы. — Спасибо, — едва слышно произнесла она, и, прежде чем он успел обнять её в ответ, вмазала ему по голени и отстранилась, — но ты всё равно идиот, и если ещё хоть раз так сделаешь, я самолично тебе что-нибудь сломаю, чтобы думал хоть немножко! — Знаешь, ты очень странно выражаешь волнение, — задумчиво заметил Кили. — Я за него не волновалась. Он усмехнулся себе под нос — соврать она бы сейчас не смогла, даже если бы очень захотела, хотя, как он успел заметить, лгуньей она была просто замечательной. Под маской веселья всегда скрывались истинные эмоции, словно бушующий поток реки под кромкой льда, и если первое время он на это велся, то после начал раскрывать то, что она чувствовала на самом деле. Страх — на сумасшествие. Горечь — на веселье. Редко можно было видеть, как она их не скрывает. ...Взять хотя бы пещеры у гоблинов… Сначала она была испугана так, что, кажется, не осознавала что он ей говорит, а потом ни с того ни с сего провернула эту выходку с королём гоблинов… О чём нужно думать, чтобы оскорбить этого монстра, находясь в полной его власти?! Он хотел бы её ненавидеть — за выходки, за идиотизм, за то, что всё равно за неё волнуется… За то, что злится даже не на неё, а на тех, кто посмел её тронуть. Она словно перестала быть собой. Бесстрашная, с чёртовым кинжалом наперевес, бросилась в самую гущу, ловко уворачиваясь от атак и, кажется, даже этого не замечая. Пока не убила какого-то гоблина, вогнав клинок ему прямо в глаз. — Лисси! — он кинулся к ней, схватил за плечи и хорошенько встряхнул. — Какого Балрога? Он не уточнял относительно чего задает этот вопрос, но судя по глазам она всё понимала. — Ой, — невинным тоном произнесла она, — кажется, нам пора уходить. Потом договорим! — А ну-ка стой! Он не позволял никому к ней подойти. Не позволял ей никуда лезть, даже на мосту — когда она кинулась резать канаты, он не позволил ей этого. — Совсем ополоумела? — прошипел он ей на ухо, прижимая к себе, в то время как Кили перерезал канат и их начало качать из стороны в сторону. С неё словно слетела маска. — Боже, Боже, Боже… — шепчет она, вцепившись до побеления костяшек в его руку. — Прости меня, ладно? Не знаю, что со мной происходит, но твоя злость на меня не добавляет оптимизма ситуации в целом. — Лисса… — поражённо воскликнул он, не зная, как на такое реагировать. — Прыгайте! — Ой, нет, — она нервно дернулась назад, но он с легкостью её удержал и, перекинув через плечо, сиганул с шатающегося помоста. Она сжалась словно котенок у него в руках, даже не сопротивляясь, и так и висела, замерев, пока её не опустили на землю. — Хоть сейчас от меня не отходи! — крикнул он, разрубая подошедшего слишком близко гоблина пополам и хватая её за руку, чтобы нагнать остальных. — Это не от меня, знаешь ли, зависит! — пропыхтела она, сплетая свои пальцы с его. Он уверен — она даже этого не заметила. Он хотел её защитить, от всего, понимал, что сейчас они оба могут не выжить, но всё равно с отчаяньем прижимал её к себе.***
...Она кривит губы в усмешке, задирая штанину. Человек не может ходить с такой травмой, он точно это знал — Фили видел, как взрослые мужчины с такими же сбитыми мышцами и гематомами не могли и шагу сделать. Но эта невозможная девушка лишь улыбнулась и пожала плечами. Маска слетела второй раз за этот короткий промежуток времени — она была в ужасе… от высоты. Она боялась высоты, а он только сейчас это понял. Хорошо, что Двалин был рядом — иначе она бы так и не отцепилась от дерева… Боль её словно бы отрезвила и она снова пришла в действие, начала активно работать руками и спасать свою жизнь. Неожиданно, но она ни разу не промахнулась. Он-то думал, она едва ли сможет нормально сражаться, но сегодняшний день показал обратное. Малютка с душой воина — она бросилась к Ори и Дори на подмогу, хотя сама чуть не свалилась в пропасть пару минут назад. Но величайший героизм (или идиотизм?) был в тот момент, когда она кинулась на Азога Осквернителя с одним кинжалом и сумела выбить его из седла.***
...А как он испугался, когда оказалось, что Лисса пила дрянь на дурманящих травах! Он знал, что на людей отвар действует по-другому, потому что торговцы, которых они бывало провожали, дурнели от смеси, что гномы пили, когда кончался эль на опохмел. Её потерянный взгляд и испуганное лицо были такими выразительными, что он невольно захотел прижать её к себе, чтобы оградить от всего на свете. — Все хорошо, я рядом. — Ты всегда рядом. Не надоело ещё? — Ну кто-то же должен, — он осторожно прижимает к себе замёрзшую девушку, чувствуя какие ледяные у неё руки. Снова! — Опять ледяная! — Неправда! ...Потом, когда они оказались у Беорна, она попыталась отдалиться от него, возможно напуганная откровением о своей личности или чем-то ещё. Ему трудно было её понять. Думалось, ей самой трудно было себя понять.* * *
...Лес был ужасен. Его словно бы что-то разъедало изнутри, и все это чувствовали. Ей было лучше других, но всё же влияние магии было слишком явно — девушка становилась дёрганной и задумчивой, не похожей на себя настоящую. Она запнулась, увидев что-то меж деревьев и замерла, вглядываясь в темноту. — Лисёнок, — мягко схватил он её за запястье, — что-то не так? — Причудилось, — бормочет она, снова неосознанно сплетая свои пальцы с его. Неожиданно дышать стало легче и морок отпустил. Судя по всему ей тоже стало лучше. — Идем. Дальше — до моста — они снова молчат, и сейчас это молчание не такое пугающее.***
...Они потеряли её — это стало понятно, когда они собрались плечом к плечу защищаясь от пауков, но взгляд по привычке не выцепил это недоразумение. И каково же было облегчение, когда она триумфально возвратилась. Он не видел, как её ранили, так что когда ей внезапно стало плохо, это было полной неожиданностью — снова бледная и ледяная, выгибающаяся от боли, приносимой ядом, на руках у какого-то остроухого. Хотя отдавать её Фили изначально не собирался, но ему пригрозили — заупрямится, и её убьют. Почти месяц в неведении он изводил себя, не зная, сможет ли найти себе место в жизни без неё. И пускай это было излишне сопливо, гномы любили именно так — оговорок и поблажек не делалось даже собственным разумом. Потому что она — его, и она должна быть в безопасности.***
...Ей шёл синий цвет — когда эльф привез её, уснувшую, в Эсгарот, он изначально отметил именно это. Почему же она не любила платья, если они её так красят? Калейдоскоп из видений, где она то смеётся, бегая по выделенному им дому, то в шутку пытается его поколотить, снова слились для него в один водоворот.* * *
— Ох, не нуди. Вот отвоюете Эребор и выберешь себе жену с аккуратными нежными руками, не то что у меня. — Девушка легко улыбается, забирая свои искалеченные руки. — Или уже есть счастливица на примете? Гном вздохнул, нащупав бинты и заживляющую матушкину мазь в сумке. Она даже не осознает, насколько больно слышать от неё именно эти слова. Так хотелось сказать, что мол да — это ты и есть. Он знал, что когда ей больно, она улыбается особенно лучезарно. И вот сейчас он это заметил — она улыбалась ярко, отводя глаза. Ей тоже больно от того, что она говорит, но что именно вызывало в ней боль? Какие-то воспоминания или… сердце глухо ударилось об рёбра… или она что-то к нему чувствует, несмотря на показное безразличие и на якобы непонимание любви она могла бы… или это его фантазия? Он ничего не сказал, взглядом указав себе на колени, чтобы она положила на них руки. Она говорила, что не чувствует боли в той мере, в которой должен чувствовать нормальный человек, но её ладони… они выглядят ужасно. Как она могла хоть что-то делать ими? У неё же всё в кровь до мяса сбито, и это она ещё их лечила! Он начал аккуратно наносить мазь, жалостливо сдвинув брови. Она не любит, когда её жалеют, но он ничего не мог с собой поделать — хрупкая и нежная, она влекла его, её хотелось защищать, оберегать… любить. О Махал, сделай так, чтобы когда всё кончилось мы оба были живы — тогда я возьму её в жёны, ведь почти уверен, что она тоже ко мне что-то чувствует, особенно после сегодняшнего… И ведь она так и не сняла с руки неразлучника, как впрочем и он сам. И это только подливало масла в огонь, горящий у него глубоко внутри. И главное — одобрение дяди он уже получил, а матушке Лисса понравится, ведь Торина убедить в том, что девушка подходящая партия для него, было бы намного труднее. Дис была очень придирчива в прошлом, когда подбирала ему кандидаток в жёны. Хотя сам он наверное был ещё придирчивее, потому что отвергал всех, ведь уже тогда чувствовал, что его половинка явно живёт не в Синих горах. Матушка долго будет приглядываться к Лиссе, но всё же поймет, что она хорошая — добрая, отважная и сильная — как истинная гномка. Хотя стоит ли её сравнивать с гномками, ведь ни одна из них так и не сравнилась с его Лиссой? ...Она не спала — Фили видел это уже не в первый раз, но ничего не мог поделать, потому что если она и засыпала, то наутро выглядела ещё хуже. Что мучило её во снах? Или, быть может, так действовала приближающаяся гора, а вместе с ней и дракон? И всё же… — Доброй ночи? — спросила она, присаживаясь рядом и блаженно млея, вытянув руки к теплу. — Ты не спишь совсем, — невзначай заметил Фили, а она удивленно замерла, видимо поняв что кто-то из гномов внимательнейшим образом за ней наблюдает, а не наоборот, как она на то, видимо, уже понадеялась. — И явно не потому, что тебе просто не хочется. — Я в порядке, — дёрнув плечом, отворачивается к тёмному небосводу, усеянному тысячью звёзд, горящих так ярко этой ночью, что свет костра кажется блеклым. — Хватит сверлить меня взглядом. — Ты не в порядке. — Он осторожно обхватывает её за плечи, боясь спугнуть и притягивает к себе. — Ходишь словно призрак какой-то. Бледная, с мешками под глазами и хмуришься почище дяди. Что происходит? — Кошмары. Мне страшно спать, доволен? Она поджала губы и отвела взгляд в сторону, устремив взгляд на трепещущее пламя. Он знал, что в своей слабости Лисса признаваться не умеет. Чего стоил случай на первой помывке — ведь они-то были закаленными воинами и с лёгкостью переносили холодную воду, но девушка на то и была девушкой, пусть никто об этом тогда и не задумался. — Лисса. — Она тяжело вздохнула, словно бы собиралась кинуться вниз прямо с обрыва и посмотрела на него явно не самым бодрым взглядом. — Иди сюда. — Эта фраза стала почти коронной в их взаимоотношениях. Она, на удивление, послушно присаживается ближе, и гном сжимает её в медвежьих объятиях, почти укладывая на себя и накидывая сверху свой плащ. — Теперь закрой глаза и расслабься. — Он тыкает её под рёбра, потому что чувствует, как она напряжена. — Я не подпущу к тебе ни один кошмар и если что разбужу, хорошо? Она подняла голову с его широкой груди и внимательно впилась взглядом в серые спокойные глаза, словно бы желая вмиг узнать все его тайны. — Хорошо, но моё мрачное настроение поутру в случае чего будет на твоей совести. На другое он и не рассчитывал.***
Она не знала значения всех заплетенных Торином кос, а вот он сам — да. Одна из них действительно была символом вхождения в их род, а вот остальные означали, что глава рода подобрал девушке жениха и скоро тот сам заплетёт ей косу.***
...Сам факт, что Лисса так просто останется в лагере, был до нелепости невозможным, но ему вдруг захотелось в это поверить. Просто он так устал за неё волноваться… — Если ты не забыл, — закатила она глаза, — я боюсь высоты. Ко всему прочему… мне не настолько отшибло мозги. Варг с драконом — это разный уровень опасности. Не хочу испытывать судьбу. Уж простите за слишком бабское заявление, но мне страшно. Какой же идиот — повёлся на это. Да, она определенно боялась, даже в тот миг, когда он увидел её прыжок на морду Зверя, которого это только больше разозлило. Казалось, что он снова разучился дышать. Теперь ей точно не выжить.* * *
— Фили! Фили! — Поначалу он решил, что сходит с ума вслед за дядей, услышав этот голос в переходе одного из коридоров, но две тонкие руки, обнявшие его со спины, быстро развеяли сомнения. — Чудесный день! Самый чудесный день! — Лисса? — выдохнул Фили, обернувшись к ней. И всё ещё не веря, обеспокоенно прошёлся руками по её измождённому лицу, то ли подмечая ожоги, то ли небольшие царапины, которые точно не были единственными. — Махал и вправду хранит безумцев! — гном рассмеялся, словно какой-то умалишённый, и прижал её к себе, судорожно сжав пальцами хрупкие плечи. Реальная. И живая. Она прижалась к нему так доверчиво, словно бы всю жизнь так делала. — Посажу тебя на цепь. Она лишь рассмеялась, отстранившись от него и заглядывая в серые блестящие глаза. — Сейчас-то от этого никакого толка нет. Дракон мёртв, всё кончено. — Она обняла его за шею, разворачивая к тёмному коридору, в направлении которого он шагал до этого. — Можешь себе представить? — Да уж… — пробормотал он смущённо, — кончено. Что теперь думаешь делать? — Я теперь твоя кузина, забыл? — рассмеялась она, чмокнув его в щёку. — Я ещё вам тут понадоедаю! — Лисса, я хотел тебе сказать… — неуверенно начал он, собравшись с духом и решив, что лучше времени не найти, ведь действительно всё наконец кончено… Но тут из-за поворота с громким радостным криком вылетел Кили. — Живая, зараза! — Мелкий, иди в пень, — возмутилась она, попытавшись треснуть Кили, но он ловко перехватил её руку и, подтащив к себе, обнял до хруста костей, — ничего нормально сделать не можешь. Даже радость выразить не в состоянии! — Ой, да ну тебя, — фыркнул Кили, отпустив её и дав подзатыльник, — пошли! Ребята нашли бочонок эля, отметим твоё возвращение. И он, насвистывая что-то под нос, поскакал дальше по коридору. Лисса прикусила губу, недовольно покачала головой и обернулась к Фили. — Ты вроде хотел что-то сказать? — произнесла она, всё же улыбнувшись. От этой улыбки захотелось взвыть. — Да… я рад, что ты жива и здесь, с нами. Он вымученно улыбнулся и подал ей руку. Она не поверила, он видел это, но всё равно позволила себя повести. Такая странная — видящая словно бы всё, и тем же временем ничего.* * *
...Он яростно прижался к худенькому телу, чувствуя привкус крови на алых губах. Она была такой тоненькой, что помещалась у него в ладонях и он опасался переломить её ненароком. Легко подхватив её на руки и заставив обхватить свой торс ногами, он прижал её к ближайшей колонне, расцеловывая шею. Девушка протяжно застонала, вцепившись в его плечи, а под его ногами шебуршали золотые монеты, и так же звонко звенели на ней серьги из дорогих камней и ожерелье, делавшее тонкую шею ещё желаннее… Жар поднялся из самых глубин, не отпуская и распаляя его всё больше. Он задрал её рубашку, пройдясь пальцами по оголённой мягкой коже… — Фили, всё хорошо? — Морок спал так же неожиданно, как и появился, хотя Лисса стояла рядом посреди всех этих богатств. Золото пело и шептало ему, но девушка, державшая его за руку и обеспокоенно вглядывавшаяся в его лицо заставляла отступить алчность, похоть и страсть. — Отряд меняется, — как-то грустно произнесла она, — на Торина даже глядеть страшно… Фили, пожалуйста, хотя бы ты останься прежним, ладно? Он почувствовал, как всё существо затопляет нежность и осторожно привлек её к себе. Милая, добрая, светлая. Он напугает её, если будет вести себя так, как велели эти блестяшки. Для неё он будет самым честным рыцарем без страха и упрека, таким, каким она его, похоже, и видит. Он осторожно гладит её по волосам, перебирая темнеющие пряди. Сейчас она уже не похожа на роханку с их светлыми гривами, а больше приближается к гондорцам или следопытам. Она ему верит и никакое золото этого не стоит, ведь всё вокруг для неё лишь куски холодного железа. — Все будет хорошо, — произносит он, вдыхая сладковатый аромат её волос, — я рядом. Ох, как было бы здорово признаться ей! Но сейчас всё снова стало сложным и казалось, неприятности уже никогда не отступят.* * *
Они шли по переходам к библиотеке, но девушка не выглядела удивленной — наверное, сама уже тут побывала и не раз. Он вошёл в купол, прикрыв дверь и заозиравшись кругом, в поисках того, кто мог бы их услышать. — У тебя паранойя, — сообщила она спокойным тоном, пройдясь вдоль полок и высматривая что-то. — Хотел о чём-то спросить? — Я… — Фили устало присел на скамью, сложив ладони на коленях. — Торин не спит и не ест. Ты права, это действительно жутко. Я говорю ему что-то, но он не слышит, и только ищет Аркенстон — днём и ночью… Я боюсь стать таким же. — Ты ведь обещал мне, помнишь? — она тут же оказалась рядом, присев на корточки и сжав его ладонь. — Обещал не меняться и я верю, что долг в тебе пересилит безумие. Он вздохнул, подняв на неё глаза. Он смотрел на её лицо, чувствуя, что сейчас не в состоянии сдержаться и чуть склонился вперёд… Но тут прозвучал сигнальный рог. Лисса дёрнулась назад, тяжело вздохнув и приняв на пару мгновений до ужаса растерянный вид, однако быстро собралась с мыслями. — Ну ни секунды покоя! — ворчливо пробормотала она, поднимаясь с пола и отряхивая с одежды пыль. — Идём? Он про себя укоризненно качает головой и заставляет её надеть кольчугу. ...И снова выводящая из себя неизвестность — жива ли ещё, а если и жива, то надолго ли?***
...Она врывается на верхнюю площадку, словно бы вообще не оценивая опасности и тут же сбивает с ног ближайшего орка. Фили сильно ранен и видит это с трудом, но прекрасно ощущает спиной удар о каменные плиты. Монстр и кроха — она знает, что не победит, однако упрямо поднимает своё несуразное оружие. Зачем? За что? Орк слишком силён. Он швыряет её о стену с довольной ухмылкой на бледном лице, а всё, что может Фили — это пытаться подняться самостоятельно, наблюдая, как Лисса пытается дотянуться до оружия, прячет от него взгляд и как с ужасным хрустом Азог ломает ей пальцы. Он судорожно вдыхает, кляня себя за слабость и в ту же секунду ловит взгляд Бледного Орка, когда тот с пугающей улыбкой поднимает за волосы одуревшую от шока Лиссу и приставляет к её шее клинок, следя за реакцией гнома. — Отойди от неё, мерзкая тварь! — Торин появляется вовремя.***
Он не помнил, как попал в лагерь, но Балин говорил, что Лисса самолично донесла его до медиков и рванула обратно в битву, только убедившись, что ему, как и Кили, помогут.***
...Теперь он должен стать королём. Торин мертв, а Лисса словно бы сама перестала жить вслед за ним — до того ужасно выглядела. Сначала она отговаривалась и отрицала сам факт, что что-то с ней не в порядке, потом были споры и ссоры, вызванные в основном тем, что она стала пропадать незнамо где и с кем, после чего вроде как попыталась сделать вид, что ничего в её жизни не изменилось, но он всё равно видел правду. Но что нужно было сказать, если даже её ненаглядный остроухий дружок лишь бессильно скрипел зубами, не в состоянии что-либо поменять? Скоро он должен будет стать королём, но народ возглавляет уже сейчас — потому что он правитель, хоть и не коронованный. А потому он носится по Эребору, устраняя проблему за проблемой, но… нигде не находя копны спутанных волос и совсем несчастных в последнее время серых глаз. Как оказалось, она всё это время находилась в выделенной комнате, из которой её сумела вывести приехавшая так скоро, как смогла, матушка, но от этого они чаще встречаться не стали. Он снова её не видел, и лишь со слов других знал, что например позавчера она помогала портнихам, а сегодня мелькала на кухне. Похороны дяди оставили на сердце неразделенный груз и он снова не увидел девушку поблизости. Не могла же она пропустить церемонию? Неужели совсем забыла? Фили это решительно надоело. Сегодня делами, если возникнут, займётся Дис, а он выскажет Лиссе всё, что думает. Когда отловит. Ловить и не пришлось. Она сидела у саркофага спиной к покойному и кажется даже плакала, хотя вряд ли осознавала это. Так странно — раньше её слёз он не видел. — Знаешь, — тихо заговорила она, но в тишине её голос звучал громко и отчётливо, — я думала, что у нас получится. Дойти до «долго и счастливо» для тебя и твоих племянников. Но ты ведь изначально знал, как все закончится, верно? Ты не видел для себя спокойной жизни, возлюбленной гномки, которую я тебе непременно нашла бы, чертов ворчун! — она вдруг треснула по саркофагу правой рукой, которая тут же почему-то окрасилась в красный цвет — как он потом догадался, из-за ягод. — И маленьких гномят, с которыми я бы играла на нижних ярусах, таская у кузнецов инструменты, или прыгая на мехах в кузнях, или… да мало ли чем ещё можно заняться в этой горе? Но это то, что надумала себе я… А ты кинул меня в этом мире, сволочь. А ведь обещал отбить меня у остроухих… — она прикрывает глаза, чуть откинувшись назад и касаясь затылком холодного камня. — Кто теперь защитит меня от нападок любителя оленей? Хотя вряд ли он меня теперь стерпит — я же его мальчика порчу… это, между прочим, клевета — у нас с ним взаимообмен гадостями. Хотя он хороший друг. Не лучше гномов, но всё же. Знаешь, я не понимаю, что мне делать ближайшие лет шестьдесят, до следующей масштабной жопы. Может, отстраивать бункер? Да-да, это жуткая неожиданность, но я больше не хочу искать приключений и сражений… Война — это страшно, а не круто. И да, я, тупая идиотка, только сейчас до этого доперла, хотя ты твердил об этом чуть ли не с начала похода. Но ведь на то я и вечный ребенок, что бы не слушать взрослых, верно? Правда, меня наверное теперь нельзя назвать ребенком — после Отечественной в нашем мире тоже были такие как я, только младше намного. Ну, знаешь, когда смотришь на пятилетнего пацана, а у него глаза старца… Хотя что я говорю, кому как не тебе о подобном знать, да? Торин… — Она всхлипывает, судя по всему все же ощутив, что плачет. — Я сломалась и мне страшно. Но я никому не скажу. И буду сильной, как ты. Честно-пречестно. Знаешь, с чего начну? — она замолкает на пару мгновений, то ли ожидая ответа, то ли просто собираясь с духом. — Отпущу твоего племянника. Точнее, сама уйду — у него впереди целая гномья жизнь, а я… я в неё не вписываюсь, да и к тому же… он-то не такой дурак, чтобы влюбиться в больную иномирную идиотку, которую и знает-то всего шесть месяцев. Хотя это и не мало, но только я, блин, такая дурная. Да, я влюбилась в этого золотоволосого идиота! — вдруг яростно рявкает она, ударившись затылком о холодный камень, а он застывает с открытым ртом, словно бы весь воздух мира у него отняли в один миг. — Вот только никому не скажу, хотя, наверное, остроухий и без этого понял, да ещё и прочёл кое-что, но… он будет молчать. Хоть он и козел, но тайны хранить умеет. А ты баран, потому что бросил м… нас. Но я тебя прощаю. На полном серьёзе, Вашество, прощаю и больше не буду проклинать и ныть, как плохо, когда тебя нет. Буду… сильной. Как учил.* * *
Он дождаться не мог этого пира после коронации, чтобы поговорить с ней. Мысли путались и не желали быть покорёнными, но один вид изящной маленькой фигурки заглушил всё. — Могу я пригласить вашу даму на танец? Она испуганно оборачивается к нему, а остроухий принц, едва поиграв бровями, почти тут же отдает её, откланявшись и ускакав куда-то к столу. Похоже, он действительно её хороший друг. Как же бесит, что она всё попыталась решить сама, что чуть не ушла и не лишила их обоих счастья, но всё равно — два больших серых глаза, смотрящие прямо в душу, и он готов простить всё, что угодно… ...А дальше неделя простого житейского счастья — она снова почти не выходит из комнаты — правда, теперь это его комната. Днями валяется на кровати, послушно его дожидаясь, дарит хитрые и тёплые поцелуи, играет с его волосами и подкладывает под подушку и на стол его же портреты, нарисованные на скорую руку, но так тепло и живо, что хочется смеяться. Он не хотел затягивать со свадьбой, но всё равно не успел — одним утром её просто не оказалось рядом. Ни её самой, ни её вещей, только стопка его же рубашек, одолженных ещё в начале похода и кипа листочков — те самые портреты… На последнем они вместе. А через три дня прибывает её остроухий друг и с мрачным лицом отдаёт ему кожаный альбом, который частенько мелькал у Лиссы в последние дни. — Она назвала это письмами и просила отдать тебе… Я не смог её ни удержать, ни отговорить. Прости, гномий король. Он уже не слушает, жадно рассматривая листы с забавным, но красивым и довольно ровным почерком и не может оторваться, словно какой-то больной. Хотя от чего же «словно»? Он и был болен ей — безумец, полюбивший свою смертельную болезнь и ни за что её не отпустивший бы. Вот только болезнь не желала ему смерти, а потому ушла сама. Благородно в какой-то мере, но больно и жестоко.* * *
...— Забудь. Она не вернётся, даже если завтра наступит конец света. Фили вздрагивает и смотрит на брата, словно бы тот только что сказал самую несуразную вещь на свете. — Ты не понимаешь, — отрицательно качает головой король, возвращаясь к просмотру очередного доклада о том, что какая-то светловолосая женщина скрылась от гномьего каравана вблизи Синих Гор, — она сбежала не просто так. — Ну и почему же, гений? Брат, послушай: Лисса — это Лисса, и даже я на неё не злюсь, но… она бы ни за что не пожелала, чтобы ты изводил свою жизнь на её бесплодные поиски. Что она написала в последнем «письме»? — «Хватит себя мучить и терзать. Заведи семью и живи спокойно,» — по памяти произнёс король и тяжело вздохнул. Шестьдесят лет поисков, но он словно бы ловил воздух руками — толку от этого не было. Её видели то в Рохане, то в Гондоре, то неожиданно её тень мелькала на Юге, рядом с Умбаром, или же наоборот — совсем рядом, у Лихолесья. — Вот видишь, — по десятому кругу начал Кили, но Фили жестом остановил его. — Она попросту боится любить и быть любимой. Боится, что причинит мне вред, а потому до сих пор бегает. — Он прикрыл глаза, снова погружаясь в прочитанное (и перечитанное). — А ещё она не хочет становиться слабой из-за того, что к кому-то привязана. Я найду её и всё объясню. — С чего ты взял, что она жива и послушает? — тяжело вздохнул принц. — Просто чувствую. Он чувствует всем сердцем — ведь оно у них одно на двоих.