Спаси меня

       - Мистер Саксон?        - Да, доктор Смит, - отвечают на другом конце трубки явно озадаченным голосом, - есть новости?        - Мы нашли подходящее сердце.        - О.        - Вам следует прийти ко мне как можно раньше, чтобы мы могли проверить еще раз ваше состояние и, думаю, назначить операцию.        - Завтра я совершенно не могу, у меня совещание с британцами. Но послезавтра свободен. Если нужно, могу подкорректировать график на следующую неделю, чтобы мы могли встретиться.        Заглянув в свой график и поняв, что, если примет Саксона послезавтра, придется остаться без обеда и запланированного похода в ветеринарный магазин в это время за кормом для кошки, доктор Смит все же отвечает согласием:        - Хорошо. Послезавтра в полдень вас устраивает? У вас будет час?        - Я смогу его выделить, доктор.        - Ладно. Значит, я вас жду.        - Да. Я буду.        Повесив трубку, доктор Смит с облегчением вздыхает. Черт подери, идеальные дни начались. Пациентов меньше, чем обычно, для Саксона, наконец, нашлось сердце, глупые сны не беспокоят его и через два часа, когда он снова посетит психотерапевта, видимо, может сказать ему, что этот ночной бред прекратился и поблагодарить за снотворное. Надо было просто признать свое переутомление на работе, уменьшить количество больных, принимаемых за день (в конце концов, есть еще его коллеги, и мало кто берет на себя столько же работы, сколько он) и приглашать любовницу домой почаще, чтобы утром просыпаться от качественного минета. Секрет успеха найден, секрет отсутствия снов тоже! Доктор Смит почти готов был кричать от радости.        Коллега встречает его в своем уютном кабинете с небесно-голубыми обоями вопросом о том, как он себя чувствует.        - Неплохо. Кошмары не снились, кажется, другие сны тоже. Высыпаюсь. Чувствую себя довольно бодрым. Уменьшил количество пациентов на этой неделе, взял только двух новых, вместо обычных шести-семи. Правда, несколько пострадает моя зарплата, конечно, но я посчитал, что вполне могу себе это позволить.        - Головные боли не беспокоят? Ощущение сонливости по утрам? Вялость, слабость, любой другой дискомфорт?        - Нет. Все в порядке. Просыпаюсь, правда, немного труднее и дольше обычного, но уже нашел решение – ставлю будильник на час раньше, за это время вполне успеваю прийти в себя.        - Снов не было совсем никаких, или только твои обычные кошмары перестали беспокоить?        - Никаких. В среду, правда, снилось, что смотрю в зеркало на чью-то спину, но не помню, что там увидел. Бред какой-то. Кратковременный сон. Ничего другого не запомнил.        - Не просыпаешься во время сна?        - Нет. И засыпаю быстро.        - Хорошо. Тогда я могу сделать вывод, что твой организм таким образом реагирует на переутомление, сигнализирует, что тебе нужен отдых, Смит. Считай, что это твоя особенность. Странная, конечно, не скрою, но всякое бывает. Давай-ка проведем сеанс гипноза, чтобы уже быть твердо уверенными, что ничего плохого с тобой не происходит.        Гипноз. К этому виду лечения доктор Смит относился крайне сложно. Не любил его и боялся до чертиков (по соседству жила цыганка, которую он очень боялся, будучи ребенком, как раз из-за этого, хоть у него никогда не было доказательств, что она владеет черной магией, или чем-то подобным), но понимал практическую ценность.        Доктор Смит вздохнул. Да, сны прекратились. Да, все за последнюю неделю идет лучше, чем за последние полгода, в общем и целом. Но, черт, он просто обязан докопаться до сути, раз уж пришел сюда. В конце концов, его сны имеют привычку повторяться, возвращаются в самый неподходящий момент. Как проклятье. Пора уже, наконец, с этим покончить – раз и навсегда.        - Ладно, хорошо, - вздохнул он. – Я согласен.        - Хорошо.        Психиатр достает небольшие часы и, приказав смотреть в них, начинает мерно, спокойным тоном отсчитывать: один, два, три, четыре, пять… С каждым звуком, с каждой секундой, слова, долетающие до слуха, становятся все более тихими, все менее понятными, а на веки наваливается сладким грузом сон – такой желанный, будто он, Смит, не спал целую вечность.        - Девять… - как в тумане, слышит Джон, роняя голову.        - Десять. Что ты видишь, Джон? Опиши мне, что ты видишь?        Море огромное, а солнце светит ярко-ярко, бьет в глаза, слепит, греет кожу.        Джонни снимает рубашку, подставляя себя солнечным лучам и довольно выгибаясь, когда теплое прикосновение ласкает его.        Случайно посмотрев на сидящего рядом друга, в который раз закидывающего удочку в реку, он внезапно открывает для себя его красивую спину. Поколебавшись несколько секунд, осторожно проводит пальцем по позвоночнику, отмечая для себя, что кожа так же очень мягкая, похожая на бархат.        - Что случилось? – Джонни поворачивает к нему голову, смотря прямо в глаза. У него красивые глаза – напоминают кофе с молоком, такие глубокие, проникновенные. И взгляд, который заползает в самую душу. – Ты уже проснулся?        - Я не спал – Джонни протестует, качая головой упрямо.        - Ты не спал настолько, что звуки твоего храпа слышали в Космосе.        Джон смеется, подтрунивает над ним, но не злобно, по-доброму. Джонни видит, что он поймал небольшую рыбешку и с улыбкой смотрит, как та отправляется в ведро. Яростно протерев глаза, которые как всегда, слезятся на солнце, он сдвигает на нос очки, все это время покоящиеся у него на лбу, и садится рядом с другом.        - А мне поудить дашь?        - Еще чего. Обойдешься! – приятель фыркает отодвигаясь от него чуть дальше и демонстративно сжимая удочку в руках крепче, будто бы его собираются отнять.        - Ну ладно – улыбаясь, пожал плечами Джонни, сморщив нос от палящего прямо в лицо солнца, - не очень-то и хотелось.        Рыбалка продолжается недолго. Уже через десять минут рыбак забрасывает удочку, оставляя ее на берегу, и, встав, бросается в море со всех ног.        - Догоняй, Джонни!        О, нет! Только не бегать, только не соревнования по бегу, ну нет, пожалуйста! Джонни готов заныть, расплакаться, как маленький, потому что он, черт возьми, просто хотел погреться на солнце, побыть лентяем в этот последний летний день каникул перед школой. А его тут бегать наперегонки заставляют.        - Джонни! – слышится крик уже из моря, куда Джон ныряет с головой. – Иди сюда, вода теплая, если ты вдруг боишься превратиться в ледышку!        Черт. Неохотно встав, Джонни топает к морю, боязливо заходя в воду и ежится – не от страха, но от предвкушения чувствовать воду на коже, чего сейчас ему совсем не хочется. Она теплая, друг не соврал. Видя, как он барахтается в волнах, гребет все глубже, иногда оборачиваясь и с улыбкой зовя присоединиться, Джонни сдается окончательно – ныряет с головой, уже через секунду оказываясь на поверхности и шумно дыша.        Невероятное ощущение! Кажется, ничего подобного он больше никогда не испытывал.        Джон подплывает к нему – близко, так, что их ноги в воде соприкасаются. У него удивительно теплая кожа, словно бы он грел ее на солнце, а не купается в воде. Каждое, даже самое легкое случайное прикосновение, вызывает у Джонни странное ощущение. Словно кто-то трогает его атласом. Ничего подобного раньше испытать не доводилось.        Джон опускает взгляд вниз, перемещаясь с лица приятеля на его грудь. Мокрые волосы красиво сияют на солнце, в них запутались крошечные капельки воды. Желание прикоснуться становится невыносимым, Джон сжимает зубы до хруста, но все же протягивает руку. Пальцы оказываются как раз в районе сердца приятеля… и он отшатывается в ужасе:        - Что с тобой?        - А что? – Джон морщится, смотря на него с искренним не пониманием и даже с любопытством. – Что такое?        - Почему твое сердце так колотится? Ощущение такое, будто у тебя их два. Безумный ритм.        - Оно всегда такое. Но ты же спасешь меня, Джонни? Спасешь меня?        Ореховый проникновенный взгляд снова разрывает его душу на части. Смотря в эти глаза, обращенные к нему, как к вестнику надежды, Джонни испытывает самую разнообразную гамму эмоций. Одно желание возникает следом за другим, каждое – все более отчаянное, странное, сильное. Подушечки пальцев чешутся, жаждая прикосновений, в конце концов, Джон осторожно касается мокрой груди, запутывая пальцы в волосах, проходит ладонью по дорожке, ощущая ее мягкость. Сердце друга все еще колотится, как безумное.        - Я не знаю, смогу ли, Джон.        - Сможешь. Если ты не сможешь, никто не поможет.        О, о чем он говорит, о чем он просит? Джонни бы себе самому помочь, он совершенно запутался и не знает, чего хочет, что ему нужно от жизни. Приятель поворачивается спиной, мощная волна едва не сносит его, спустив трусы почти до копчика.        - Черт возьми, кажется, море намерено меня трахнуть! – не скрывая веселья в голосе, возмущается он, натягивая трусы выше и снова ныряет.        Джонни замирает, трет лоб. Надо запомнить, что у него на копчике странное пятно, родинка, или просто родимое, похожее на звезду. Это важно. Почему это так важно? Почему важно? Почему? Почему? Почему?        - Джон. Открой глаза, когда я считаю до трех. Открой глаза. Раз.        (Джонни кричит вслед уплывающему обратно на берег другу, чтобы не торопился, подождал его; надо запомнить родинку).        - Два. (Джонни получает фонтан воды в лицо, фыркая и отбиваясь от приятеля, который снова решил дурачиться; надо запомнить родинку). - Три.        (Джонни выпрыгивает из воды с твердым намерением отомстить другу, вот сейчас он ему покажет, только надо запомнить родинку).        - Джон? Что ты видел?        Кабинет, плывущий перед глазами еще секунду назад, приобретает более четкие формы и линии, постепенно становясь реальностью.        Губы пересохли. Хочется пить. А еще – дрочить в туалете, как подросток. Черт побери. Опять.        - Я видел море. И его. Мы купались – сообщает он, сглотнув.        Надо запомнить родинку. Родинка – это очень важно.