***
Мальчик подскочил из-за парты, с его губ сорвался душераздирающий вскрик. Руки вцепились в края парты и мелко затряслись, словно он всё ещё тонул в ледяных водах реки. — Сатору? — позвал его слишком знакомый и уже ставший ненавистным голос, который заставил всё тело напрячься, а ноги — задрожать. — С тобой всё в порядке? — вновь окликнули его, и ребёнок медленно поднял взгляд на стоящего возле доски учителя. Стоя в пол-оборота и держа в правой руке кусочек мела, Яширо выжидающе и несколько взволновано смотрел на всполошившегося ученика. Это было фальшивое волнение. Яширо не умеет за кого-либо волноваться. Только за себя. Сатору точно это знал. Секунда, две, три. Они смотрели друг на друга не мигая, в ожидании. Каждый - своего. — Сатору? — снова позвал его учитель, ожидая хоть какого-то ответа и почти незаметно постукивая указательным пальцем по мелку. Мальчик вздрогнул, словно от удара, и как ошпаренный смёл дрожащими руками со стола свои вещи в ранец. Он сорвался с места к выходу, роняя по дороге крупные бусины пота, тут же разбивающиеся о холодный пол. Мозг его взывал остановиться, поступать благоразумно, однако приглушённый стенами голос учителя, окрикивающий по имени, заставлял лишь ускорять бег до ноющей боли в мышцах.***
Мелкие крупицы снежинок кружились в воздухе, оседая на взлохмаченные волосы мальчика, пока тот, не видя дороги, мчался по заснеженным улицам города. Пар серыми клубами с хрипом вырывался из приоткрытого рта, края не застёгнутой куртки трепыхались из стороны в сторону, позвякивая бегунком, лёгкие раздирало тысячей иголок, а мышцы сводило болью от долгого бега. Лишь тогда Фуджинума остановился. Он согнулся пополам, уперев ладони в коленки, и глубоко и тяжело дышал. Паническая дымка, застилающая глаза, стала рассеиваться, возвращая способность здраво мыслить, и Сатору обвёл взглядом парк, в котором оказался. «Возрождение? Значит, убийца — это… Яширо! — размышлял он, глядя широко раскрытыми глазами на снежинки, плавно оседающие на края кроссовок. Сатору сделал глубокий вдох; ощутил капельку пота, скатывающуюся вниз по щеке и тут же застывающую на морозном воздухе. — Нужно просто успокоиться… Если это и впрямь возрождение, то он ещё не покушался ни на Мисато, ни на.. меня. Погодите... А какой сегодня день?..» Мысли бурей кучковались в голове, а в самом её центре горели злобная ухмылка и кровавый взгляд, мешающий сосредоточиться на главном. «Я слишком доверился ему!» Он до боли стиснул зубы, тихий свист вырвался в щели между ними и Сатору сосредоточиться на этом свисте, приказывая себе успокоится. Он вздрогнул, когда чья-то рука в чёрной кожаной перчатке неожиданно легла на плечо. Страх мерзкой слизью незамедлительно разлился где-то в груди, заставляя сердце вновь бешено затрепыхаться, а жгучую желчь подступить к самому горлу. Сатору замер, перестав даже дышать, и теперь отчётливо слышал пульс, стучащий по вискам сильнее отбойного молотка. Он рвано выдохнул, с опаской поворачивая голову. Синие глаза распахнулись, когда он увидел человека перед собой. — Сатору, — Мягкий голос заглушил стук в голове. Непонятно, от чего, но по его телу сразу же разлилось тепло, сменяя собой липкий страх, а улыбка сама коснулась подрагивающих губ. — Кенья, — выдохнул Фуджинума, чувствуя невероятное облегчение.***
— Кенья, скажи... — Сатору неловко замялся, подбирая слова. Он нахохлился, как воробей, и, сгорбив спину, не читаемым взглядом уткнулся в пол: — Какое сегодня число? Они сидели на том же мосту, где когда-то придумывали план по спасению Хиназуки. Это место стало своего рода убежищем лишь для них, местом, где можно спрятаться от чужих глаз и ушей. Место, где взгляд красных глаз не станет тебя искать, не явится прямо перед тобой, как в ночном кошмаре просочившись сквозь холодные стены. — Двенадцатое марта, — помолчав, ответил Кенья. Он с интересом приподнял светлую бровь, оценивающе разглядывая поникшего друга. — Хорошо… — прошептал тот в задумчивости. «Ещё есть время». Тишину вокруг лишь иногда прерывал звук машин, проезжавших под мостом. Сатору смотрел на стекло, за которым продолжал идти снег и думал. — Сатору, ты не доверяешь мне? — вдруг тихо спросил Кенья, выводя друга из раздумий и чуть наклонившись к нему, опираясь ладонями о прохладный бетонный пол. Сатору в смятении приподнял голову, вопросительно посмотрев на него. Кенья ни на секунду не отводил карих глаз, будто пытался заглянуть на дно бездонной, усталой синевы; заглянуть в самую душу, прочитать мысли. Сатору действительно показалось, что именно этого желает Кенья и непроизвольно поёжился. Блондин был непозволительно близко, так близко, что Сатору чувствовал тёплое, дрожащее на морозе дыхание на своём лице, отчего румянец тут же залил щёки. Он поёрзал на месте, не находя слов; почему-то стало невыносимо душно. Взгляд Кеньи пугал его сильнее взгляда собственной матери, которым та порой окидывала сына, стоило ему провинится. Все мысли превращались в жидкую кашицу, а в горле застрял тягучий ком, который он никак не мог проглотить. «Чёрт… Тебе двадцать девять. Прекрати» — подумал он, прикрыв веки и вновь собираясь с мыслями, дрожаще выдохнув. — Прости, — вновь прошептал Фуджинума, поникнув головой, и чёлка упала на его лицо, пощекотов лоб и щёки. Кенья вздохнул, на миг закрыв глаза, и отодвинулся, давая собеседнику незаметно перевести дух. Засунув руки в карманы своего пальто, он поднял взгляд к потолку, как делал всегда, когда о чем-то задумывался. — Просто… — неуверенно начал Сатору, отведя взгляд куда-то в сторону. — Я не могу этого объяснить. Стиснув руки в кулаки, он напряжённо поглядел перед собой и краем глаза заметил неподдельную заинтересованность в карих глазах. — Могу сказать лишь одно. Мисато… — он замер и выпустил из-за губ облачко пара. — Угрожает опасность… Сатору прикусил губу до бледного пятнышка. «Стоило ли говорить это?..» — Мисато? — повторил Кенья, и Сатору мысленно отругал себя, прикусив язык. В голосе блондина слышалось безразличие, однако Фуджинума точно знал, что за ним и каплей недоумения кроется настоящий интерес. Безразличие — маска, которую его друг приноровился носить уже в столь юном возрасте и которая даже в сложной, опасной ситуации могла едва дрогнуть. Сатору всегда удивлялся спокойствию Кобаяши. Наверное, именно поэтому и доверился ему. Кенья был спокоен, умён и сообразителен, а главное — не болтал лишнего. На такого человека всегда можно было положиться, чего Сатору не понимал ранее. Лишь вернувшись в прошлое, он стал чётче видеть характеры и поведение окружающих, стал понимать их. Впрочем удивительно ли это? Взгляд одинадцатилетнего мальчишки и взрослого мужчины с каким-никаким опытом будут разительно отличатся. У Сатору-ребёнка были другие цели и идеалы, он хотел показать себя с лучшей стороны, которой у него скорее всего не было, хотел завести настоящих друзей и весело проводить время. Сатору-мужчина пришёл сюда лишь за тем, чтобы спасти жизни матери, пропавших детей ну и если на то пошло. свою собственную. У них были разные цели, разные взгляды и разные знания о том, что происходило вокруг. Он уже не был тем глупым мальчишкой, рыдающим в юбку матери, что должен был позвать Хинадзуки с собой. Он был тем, кто возьмёт её и других детей за руку и уведёт подальше от убийцы, истинную личность которого он теперь знал. Сатору сжал кулаки. — Ладно, я помогу, — нарушая повисшее безмолвие и поднимаясь с пола, наконец сказал Кенья. Сатору вздрогнул, вырваный из своих мыслей и посиотрел на него снизу-вверх, встречаясь с обнадёживающей улыбкой и протянутой ладонью. Жар вновь наполнил грудную клетку и кольнул сердце, рождая на лице улыбку. Сатору крепко схватился за ладонь друга и тоже поднялся. Рука Кеньи теплом обожгла остывшую на холоде кожу, отдаваясь приятным покалыванием в самых кончиках пальцев, но мальчик не подал виду. Кенья, не отпуская его руки, согревая холодные пальцы, спросил: — Почему именно Мисато? — Почему… — задумчиво повторил он, снова уперев взгляд в пол, помолчал, а затем широко улыбнулся, посмотрев Кенье прямо в глаза: — Ну, мы ведь хотим быть супергероями, а они должны всем помогать. Кенья задумчиво хмыкнул на данное заявление, и в этом коротком звуке улавливалась капелька задорности. Словно бы ничего другого от него и не ждали, и Сатору был рад этому. Так они и стояли, довольно глядя друг на друга и не разжимая ладоней. «Его рука… теплая», — с улыбкой подумал Сатору, чувствуя как теплеют щёки. Поймав себя на странных мыслях, он поспешил отпустить чужую ладонь, расставаясь со столь полюбившимся теплом.