Кихен был солидарен, доволен и благодарен.
С той же благодарностью он каждый раз готовил вкусные завтраки и тащил их в комнату, где только просыпался Хосок, в очередной раз оставшийся на ночь. С тем же чувством засыпал у его плеча, когда поздней ночью они устраивали просмотр фильмов, и сам не отпускал его домой, ведь уже очень поздно, на улице темно и холодно, а Хосок, наверное, очень устал «развлекать» его целыми сутками, поэтому пусть спит здесь сколько угодно, ест сколько захочет, пусть листает его книжки, теряя оставленные на страницах закладки, играет на его ноутбуке, побивая все рекорды… Пусть хоть переедет и поселится здесь. Сначала Кихен убеждал себя, что все это исключительно из благодарности, что он просто привязался, но после, когда однажды вновь проснулся обвитыйА Хосок не собирался уходить.
Вместе с Хосоком ему почти никогда не снились страшные сны. Он всегда был рядом: когда нужно было снова ехать в участок; при необходимости выполнять кучу не самых приятных дел, навевающих воспоминания; когда эти самые воспоминания старательно выветривались из его памяти. Хотя Кихен все равно был немного зол. Не столько на семью Им, которая еще долгое время дружно просила у него извинения за все приключившееся, сколько на саму жизнь. Да, он определенно был зол, а не обижен (потому что тот же Хосок как-то блямкнул что-то вроде «на жизнь нельзя обижаться, а то она повернется к тебе задницей, Кихен, ты только погляди, какую муть пишут в интернете…»). Кихен одновременно злился и радовался тому, что вся эта история, наделавшая много шума, быстро утихла и разгладилась, как водная рябь озера, в которое швырнули булыжником, взволновав зеркально чистую и ровную поверхность. Иногда Кихен думал, что ему никогда не понять, где таится само ядро проблемы, откуда берутся подобные «методы их решения», как становятся такими людьми… Потому что Кихен был обычным парнем, не вертящимся в сфере больших денег и не собирающимся интересоваться чем-то подобным. Когда он задумывался о чем-то подобном, вновь погружаясь в те дни, Хосок привычно подходил со спины, но не обнимал, а хватал своими большими и крепкими ладонями за голову, будто стараясь ее сжать и вытолкнуть оттуда все дурные мысли. Он настойчиво массировал виски (что иногда бесило Кихена), затем переходил на нежные и успокаивающие поглаживания по макушке, а после разворачивал парня к себе, чтобы заглянуть в глаза. Утягивал его за руку, стоял с ним напротив зеркала, разговаривал. Странно, но на Кихена это действовало, как на ребенка. Ему и хотелось быть таким с Хосоком, который в конце своего ритуала обязательно творил что-нибудь нелепое, из-за чего становилось смешно им обоим. Ведь Хосок неизменно был рядом. Даже тогда, когда в дверь позвонили. На пороге стоял низенький юноша. Он был даже меньше самого Кихена, но примерно одного с ним возраста. У него были короткие волосы, которые только-только начинали отрастать, а под глазами находились причудливые мешочки. Кихену показалось, что где-то он их уже видел. — Здесь живет Ю Кихен? — у незнакомца в руках какая-то записка, на которой, судя по всему, были записаны адрес и имя, которое он старательно вычитывал. Кихен сразу понял, что он не кореец. — А что? — без каких-либо прелюдий вмешался Хосок, когда Кихен уже было собирался открыть рот, без зазрения совести оттесняя его от двери и подозрительно разглядывая незваного гостя. — Кажется, нам есть о чем говорить. И Хосока, все время привыкшего быть рядом, безоговорочно выперли за дверь. Точнее, он остался дома один, выглядывая из окна, как Кихен с этим юношей удаляется из виду. Незнакомец постеснялся входить в дом и говорить при посторонних (конечно же, при высоком и накаченном парне, недоверчиво его оглядывающим). Кихен предложил прогуляться до беседки в нескольких метрах от дома. Его долго не было, а когда он наконец вернулся, то взволнованный Хосок не мог понять по выражению его лица, что именно он сейчас испытывал. Трогать ли его сейчас или оставить наедине со своими мыслями? Хосок вообще-то знал, чем такое обычно заканчивалось, поэтому оставлять парня в одиночестве ему хотелось меньше всего. Кихен как-то по-особому устало закрыл дверь, прислонившись к ней спиной. Руками он не отрывался от ее знакомой поверхности, словно чувствую защиту. Хосок сделал неуверенный шаг вперед. Он очень ждал его дома. — Ты в порядке? — только и выдал он. Ю понимал, что ему придется поделиться. Немного погодя, Кихен склонил голову в бок и вздохнул. После этого вздоха Хосок понял, что должен подойти и обнять его прямо сейчас — это то, что ему действительно требовалось. Несколько минут спустя уже гремели чашки, ложки, кипятился чайник, был включен телевизор — дом хотелось наполнить жизнью, чтобы было легче. Пока Хосок заботливо готовил для парня чай, а тот столь же заботливо следил за тем, чтобы он ничего не перепутал и ненароком не обжегся (с этого дурака сбудется), шел рассказ. Рассказ Кихена о том, что за этот час ему пришлось выслушать. Оказалось, что этому парню восемнадцать лет отроду — об имени Кихен нарочно умолчал — он приехал из Китая, где лечился, по одному важному делу. Ведь он был младшим братом Ёна, того самого, что когда-то практически спас Кихена и Чангюна от, возможно, неминуемой гибели. По словам парня, он был серьезно болен, а на лечение и дальнейшую реабилитацию необходима была колоссальная сумма денег, которой у простой семьи не было. Ён нашел деньги на его лечение и восстановление, но, к сожалению, поплатившись за это еще большей ценой. Кто теперь узнает, возможно, именно из-за этого он относился к заложникам лучше всех? Помогал, потому что видел и в одном юноше, и в другом своего младшего брата? Думал ли он о том, как он будет жить дальше, пусть и победивший недуг? Это были не проблемы Кихена. Так заявил Хосок, а Кихен вновь с ним согласился. О том времени вспоминать совсем не хотелось. Какая ему вообще разница почему, что и как? Зачем вообще стоило нарушать его покой, который они с таким усердием восстанавливали, заявляясь на порог его дома с подобного рода откровениями? Кихен хоть кого-нибудь об этом просил? В глубине души он понимал причины, по которым этот парень оказался здесь. Едва ли он имел право злиться на него или на кого-нибудь из полиции (ведь как-то же он узнал адрес Кихена!). Этот парень, вероятно, проделал большой путь. Простой и непричастный к делу человек, он тоже был своего рода жертвой. В его семье случилось свое личное горе, с которым им пришлось столкнуться. Их судьбы коснулись друг друга едва ощутимым движением: не кончиков пальцев — ногтей — и полетели дальше, все разрешив. Теперь они никогда больше не пересекутся. Странным образом, но ему все равно стало легче. Остававшаяся тяжесть, выпадавшая в осадок на дне его сосуда с самочувствием и мироощущением, покидала его. Она уходила тихо, осторожно ступая по теплому полу его собственного дома, скромно прикрывая за собой дверь. Теперь уже точно навсегда. — Давай уедем? Кихен жмется носом в основание шеи Хосока, вдыхая его запах. Это странно, но с недавних пор это самый приятный запах, который для него только мог бы быть. Оказавшись у Хосока на руках, удобно сжимая ногами поясницу и чувствуя поддержку (всепланово), наконец, Кихен позволяет себе расслабиться и выдохнуть, все отпустив. — Опять? — Хосок негромко смеется, водя носом по волосам парня. Он, конечно, не против, но они ведь только недавно из штатов вернулись и Хосок, вроде как, взялся за ум. — А как же учеба и все такое? — К черту учебу. — Ничего себе, — наигранно удивляется, округляя глаза. — Кажется, я на вас плохо влияю, мистер отличник. Хосок уверен, что сейчас получит (несильно) кулаком по лопатке или плечу, но нет. Кихен лишь улыбается. Улыбается так красиво, так искренне и заразительно, что Хосок невольно засматривается на него, как на самое прекрасное в жизни. — Наоборот, исключительно хорошо, — лукаво, но счастливо шепчет Ю. Они соприкасаются лбами, и Кихен непривычно ластится к нему еще больше. Хосок обнимает парня настолько крепко, что у любого другого кости бы переломались, но только не у Ю Кихена. Любой другой задохнулся бы, но только не Ю Кихен и только не с ним. Потому что раньше он задыхался — без него.А теперь живет.
Этой волшебной ночью Кихен засыпает рядом с Хосоком под одним большим одеялом. Ему очень тепло лишь от одного жара, исходящего от груди парня, где прячется его любящее сердце. И он больше не видит плохих снов.