И это его день рождения? Скукота, да и только.
Когда он поделился своими мыслями с Чжухоном, тот усмехнулся и заметил, что Чангюн, вероятно, уже и запамятовал, что они устроили ему большой праздник и веселились весь день напролет. В конце он добавил, что Чангюн, по всей видимости, еще не вырос, чтобы пить вино. Это Чангюна даже немного обидело. Заметив, что своим премного увлекательным занятием он пролил несколько капель чая на страницы одного из журналов, который сейчас читал Чжухон, он скорчил лицо в эмоции «ой!» и попытался затереть следы. Ничего подходящего под рукой не оказалось, поэтому в дело пошел отважный край большой футболки, в которой был Чангюн (она, между прочим, изначально тоже была Чжухона, но). — Ну и чем ты маешься? В комнату вернулся Чжухон. Чангюн сосредоточил на нем взгляд скучающих карих глаз и улыбнулся, увидев в руках старшего два блестяще чистых бокала и бутылку с вином — очевидно, одним из лучших в коллекции его родителей. Другое дело!Выклянчил.
— Тебя жду, — очаровательно улыбается и смотрит преданно, как делал бы маленький и наивный щенок. Он с интересом наблюдает за тем, как Чжухон откупоривает бутылку, как ловко выскакивает в его руках винная пробка, как красиво легкая жидкость темно-рубинового цвета наполняет бокалы до необходимого объема. С появлением Чжухона настроение Чангюна стабилизировалось. При первом глотке — заиграло новыми красками. После первого бокала и разговоров — заметно повысилось, уже после второго — взлетело до небес. — Ты мной манипулируешь, — совершенно свободно хмыкает Чжухон, устраиваясь на полу поудобнее. — Хочешь, чтобы люди подумали, что я тебя спаиваю? Они разложились на полу. Вернее, это Чангюн разложился: кругом валялись фотокарточки, сделанные недавно на его фотоаппарат. Сам он припал спиной к стене, умостив свои ноги на бедра Чжухона, что сидел спиной вплотную к кровати. Его взгляд прикован к единственному человеку в этой комнате и, пожалуй, в его жизни, на котрого он мог и хотел бы смотреть так. Чангюну было хорошо, но немного жарко. Но ему не хотелось открывать окно, не хотелось впускать свежий морозный воздух в комнату, чтобы он сквозняком уносил отсюда эту чудесную смесь ароматов: привычный запах спальни Чжухона и выраженный аромат вина с ягодными нотками.Здесь всегда так было или же это второй бокал вина шалит?
— С каких это пор тебя интересует мнение окружающих? — парирует Чангюн, пригубив из бокала вино. — А, нет, — усмехается Чжухон, укладывая руку на ноги младшего. — Ты все-таки немного вырос. Чангюн отстраненно улыбается. Он, кажется, впервые ощущает каково это: внимательно слушать и одновременно быть не здесь, а в своих далеких мыслях и мечтах. Он задумчиво смотрит на руку Ли, что покоилась на его ноге, изредка проходясь от лодыжки до колена и обратно. Чангюн первый раз задумывается, а красивые ли у него ноги? Нравятся ли они Ли Чжухону? Он, между прочим, ко дню рождения подрос на несколько сантиметров. — Расскажи мне что-то, — это не просьба. Чжухон рассказывает о какой-то очень клевой гитаре, которой он восхищается, как музыкант. Он говорит, что он бы очень хотел ее. Да, Чангюн тоже очень бы хотел. То есть Чангюн очень хотел бы сделать ему такой подарок на его день рождения или какой-нибудь другой праздник, или даже без повода, просто так. Почему бы и нет? Чжухон играл бы на ней целыми днями, а его красивые и сильные пальцы перебирали тонкие и совершенно новенькие струны, как он мог бы перебирать его ребра…Чангюн и есть натянутая струна его излюбленной гитары.
В комнате до одури романтический полумрак, горит его любимый ночник. Идеальная атмосфера — как в фильмах, только музыки не хватает, а то сидят в тишине, изредка нарушаемой шуршанием страниц журнала в руках Чжухона, который умудряется и читать (он разглядывал картинки, Чангюн-то его знал как облупленного), и разговаривать. Близится потрясающе звездная ночь, а щеки Чангюна тем временем постепенно приобретают оттенок, схожий по цвету с вином в его бокале. Чангюна плавит. Чжухон давно заметил его затуманенный взгляд, но тактично не подал вида. Только вот если Чангюн под воздействием волшебного напитка решается на всякие глупости, вроде тех, что вытворяет прямо сейчас, сможет ли Чжухон, имеющий реальное и трудно сдерживаемое желание, справиться? Рука младшего скользит под ворот футболки, он с озорством улыбается, очерчивая пальцами выпирающие ключицы хена. Давно ретировавшись в тот момент, когда Чжухон отвлекся, он оказался к нему почти вплотную. Перекинув одну ногу, Чангюн бесцеремонно залез на бедра Чжухона. Тот лишь помог ему устроиться чуть поудобнее, чтобы… — Что ты делаешь? — словно тихий шелест осенних листьев рассекают настоящим мечом. — Просто.Но Чжухон-то знает, что ни черта не «просто».
Чангюн горячо выдыхает в основание шеи старшего и замирает, прислушиваясь к своим ощущениям. Что-то словно щекочет его изнутри, и Чангюн кончиками пальцев передает этот импульс хену. Он ловит его руки, переплетает их пальцы, а после, когда они уже несколько минут горячо целуются в приятном полумраке, руки Чжухона сами по себе опускаются на спину младшего. Тени отбрасываются на пол. Чжухон ловит свой здравый смысл тогда, когда Чангюн начинает спускаться с поцелуями ниже, а его собственные руки сползают к пояснице младшего. — Не хочешь остановиться сейчас? — Голос его внезапно сиплый, а сам он не совсем до конца понимает, как он смог остановиться сейчас, как ему это сделать удалось, а главное: зачем? — Почему? — Чангюн отлипает от него и смотрит все тем же взглядом, но с толикой обиды, которую Чжухон никогда не пропустит мимо. — Тебе не нравится? — Ты несовершеннолетний, — Чжухон и сам понимает, что это глупая отмазка. Но разве это не правда? Чангюн, словно проигнорировав его, приближается вновь, аккуратно целуя за ухом. Руки Чжухона сжимаются чуть сильнее. — Я люблю тебя. — Ты несовершеннолетний. — Мне восемнадцать, — Чангюн хитро закусывает губу и проводит по ней языком.Этот засранец еще и дразниться умеет?
Наинелепейший диалог для тех, у кого желание разрывает нутро, а дикое возбуждение — штаны, думает Чжухон. Он затягивает младшего в долгий поцелуй, жаром отдающий по позвоночникам. На языках чувствует кисло-сладкий вкус вишни, разбавляемый терпкостью. Чангюн такой податливый, что можно сойти с ума. Чжухон до конца старается контролировать ситуацию. Пытается осторожно встать, чтобы без происшествий добраться до кровати, которая, к слову, совсем рядом — он спиной ее чувствует. Буквально. Как только он ощущает, что они перебрались в постель, Чангюн на миг вспоминает, что это его первый раз, что это… их первый раз. Все ли идет правильно? Он не успевает испугаться, потому что Чжухон подминает его под себя, а это для Чангюна привычно и действует на него успокаивающе. Рука старшего исследует его тело, ловко избавляя от одежды, пока его собственные пальцы зарываются в волосы на его голове, потому что Чжухон откуда-то умеет делать чертовски хорошо. Чангюн, осмелев вновь, ухватился за края чужой футболки, стягивая ее прочь. Да, замечает он, Чжухон и правда потрясающе успел подкачаться за какие-то полгода или год. Трогать такое тело — одно удовольствие, Чангюн им восхищен. Он со своим каким-то юношеским астеническим телосложением и рядом не стоял. А Чжухон такой крепкий и… его это дико заводит. Вновь упустив момент, как он оказался уложенным на лопатки, Чжухон тихо матерился, чувствуя, как губы младшего кокетливо спускались по груди все ниже и ниже, задерживаясь на слегка рельефном прессе, а дальше… Чангюн замялся у тазобедренной косточки, когда встретился с нижнем бельем. Серые классические боксеры плотно прилегали к телу, обтягивая подкаченные ягодицы старшего и его достоинство, столь нескромно выпиравшее твердым бугром под бельем. Чангюн внутренне захныкал: ему хотелось до покалывания в кончиках пальцев и вязкой слюне на языке, но он ведь никогда этого не делал. Видел — да, но сам, интересно, когда бы он успел? Снова выругнувшись, Ли тянет младшего на себя, крепко хватая за локти, но тут же нежно проводит рукой по волосам, мягко целуя. Одно движение — и они перекатываются, а Чжухон снова оказывается сверху. Нависая над Чангюном, он припадает к его шее, словно старается выцеловать на ней целые узоры, и двигается дальше, пока рука его тянется к тумбочке.Неплохо, пусть он сегодня ведет. Он ведь старше, в конце концов.
Чангюну, захмелевшему от вина, хочется гаденько хихикать прямо в поцелуи, а на вопросительные взгляды Чжухона невинно прикусывать губу и говорить таким томным голосом: — Я люблю тебя. Очередное такое искреннее «я люблю» тонет в первых стонах наслаждения, а дальше — в резких вскриках, редких всхлипах и совсем заглушается более громкими стонами, что сливаются в единую симфонию. Как же хорошо, что они одни дома: столько пространства для них двоих — ругайся, кричи и стони сколько угодно. Непривычный дискомфорт быстро сменился незнакомым прежде удовольствием. Чангюну с Чжухоном в принципе не может быть некомфортно. Он и не подозревал ранее, что можно с кем-то сидеть вот так в тихой и уютной обстановке и пить вкусное вино; что можно быть с кем-то настолько близким; что можно любить настолько сильно, чтобы сейчас громко стонать, не сдерживаясь, чтобы срывать голос от блаженства, чтобы тянуло внизу живота, чтобы потом приятно ныла поясница, напоминая обо всем, чтобы пальцы на ногах поджимались от накатывающего волной неизведанного и невообразимо сильного ощущения. У Чангюна стучит в висках его собственное сердце. Он весь мокрый, кажется, даже простыни под ними влажные. К запахам в спальне прибавляется еще один, тоже совершенно новый.Это было что-то невероятное.
Отдышавшись, он находит в себе силы начать ластиться к хену еще сильнее. Чжухон наблюдает за ним из-под прикрытых век. Такой ласковый сейчас, преданно любящий его одного, Ли Чжухона, но такой сексуальный и желанный, с припухшими от жарких поцелуев губами и отметинами на шее и груди, прикрытый лишь одним легким одеялом, под которым — совершенная нагота. Совершенная потому, что Чангюн для него совершенен, сколько бы времени не прошло. Они засыпают с маленьким творческим беспорядком в комнате, где разбросаны фотокарточки, музыкальные журналы, их одежда и немного недопитое вино. Очень, кстати, хорошее, с чем позже соглашается и Чжухон. В этот чудесный день (и волшебную ночь) Чангюн благодарит за такой подарок одной лишь (как он думает) своей улыбкой, которую хен так любит. Им двоим было невероятно хорошо вместе. Они знали это оба. И пусть Чангюну никакие не двадцать — восемнадцать только-только исполнилось — ему на это совершенно все равно: с Чжухоном он самый взрослый, самый желанный, самый любимый, самый искренний. И просто все самый-самый.