Sing Me A Song

У тебя есть мечты, которые ты бы хотел продать? Твои мечты об одиночестве. Гермиона чувствует, как мышцы лба начинает сводить от того, как долго она хмурится, но даже приложив усилия, ей не удается перестать. Холодный ветер Уилтшира бьет ее по лицу, и она отстранённо думает о том, на что сейчас похожи ее волосы, машинально приглаживает растрёпанные кудри и вздрагивает, слыша хлопок от трансгрессии. Люциус Малфой одет не в тюремную робу, а в одну из своих роскошных черных мантий, и даже присутствие двух авроров у него за спиной не может стереть насмешку в его глазах, когда он презрительным взглядом окидывает одежду Гермионы, будто проверяет на прочность каждую нитку и пуговицу. — Вы пунктуальны, мисс Грейнджер, — с усмешкой заявляет он, и Гермиона вскидывает подбородок, не желая, чтобы он подумал, что она ценит его мнение. — Я бы тоже не опоздал, если бы мои охранники были порасторопнее. Гермиона прекрасно знает, кто такой Люциус Малфой. Он — Пожиратель смерти, убийца и предатель. И ей прекрасно известно, кто она. Гермиона Джин Грейнджер, героиня войны, аврор и уже давно не ребенок. Тем не менее, она чувствует себя неуверенно и явно не в своей тарелке, когда мужчина ровняется с ней и окидывает запущенный Малфой мэнор пустым взглядом, от чего Гермионе начинает казаться, что его серые глаза отражают непроглядный мрак окон. Азкабан даже без дементоров оставляет на лицах заключенных свои уродливые печати, и у Люциуса Малфоя их столько набралось за два срока, что стоит ему только перевести взгляд на Гермиону, пресекая ее излишнее внимание, что у девушки мгновенно становится сухо во рту. И вроде бы уже пора привыкнуть к тому, что под ногами одни осколки переломанных судеб, но все еще сложно слышать под ногами их хруст. — Ваш сын… — начинает Гермиона, давая аврорам знак ждать ее здесь. Малфой-старший свое отсидел и теперь он имеет право войти в собственный дом без унизительного конвоя. — Не придет, — Люциус пожимает плечами, перехватывая трость так, чтобы дотянуться набалдашником до верхушки ворот. Девушка с нескрываемым удивлением смотрит, как лицо Малфоя приобретает надменно-гордое выражение, когда с тихим скрипом ворота открываются, пропуская хозяина домой. Даже спустя столько лет, всех ошибок, всех ужасных вещей, которые он совершал, чистая кровь распечатывает любое защитное заклятие, и Гермиона не может сдержать фыркания, когда на губах Люциуса появляется довольная улыбка. — Этот звук, мисс Грейнджер, — тянет он, грациозно огибая лужи на полуразрушенной садовой дорожке, в то время как Гермиона чувствует себя мантикорой, то и дело оказываясь по лодыжку в воде, — не уверен, что он мне понятен. Гермиона рассеянно смотрит на часы: ей надо вернуться на работу через тридцать минут, но бумажная волокита, которая следует за досрочным освобождением и возвратом имущества может занять гораздо больше времени. Она мнется около порога, когда Люциус уверенно заходит в поместье. Гермионе до ужаса, до кислого привкуса во рту не хочется заходить внутрь, потому что она все еще во всех мелких деталях помнит, как выглядит парадная гостиная. Как ее стены поглощают звук, как люстра отражается в глянцевой поверхности пола из черного дерева, как потоки холодного воздуха скользят по полу от сквозняков, пробирая ее без того измученное тело… — Круцио. Люциус с нескрываемым раздражением оборачивается к двери, на пороге которой застряла маленькая грязнокровка, и выражение лица у нее такое, будто она сейчас грохнется в обморок. — Если вы не против, мисс Грейнджер, мне бы хотелось остаться одному как можно быстрее, — почти шипит Малфой. Этот свистящий звук отрезвляет Гермиону, которая лишь рассеянно кивает и ежится, переступая порог. — На вашем месте я бы не давал волю воспоминаниям, — стук трости по полу разносится по дому эхом, которое будто запускает невидимый механизм, заставляющий поместье ожить. — Стены — всего лишь стены, а бездыханное тело моей свояченицы вы прекрасно видели. Гермиона не разделяет подобного мнения, но вступать в спор ей сейчас совсем не хочется, поэтому она терпеливо ждет, когда Малфой нальет в свой бокал огневиски и усядется в кресло, чтобы протянуть ему документы. — Изучите внимательно, — тоном всезнайки советует она, и бровь Люциуса взмывается вверх. — Тут опись вашего имущества, включая то, что было конфисковано министерством и не будет возвращено. Ваш сын так же затребовал выдать ему имущество согласно завещанию, список… — Но я еще жив, — ухмыляется Люциус, и Гермиона поднимает на него непонимающий взгляд. Его лицо в отблеске огней камина кажется моложе, и девушка невольно представляет себе время, когда Люциус Малфой был не Пожирателем Смерти, а студентом Ховгартса. Чистокровным, красивым, надменным и, несомненно, умным молодым человеком, который ходил по коридорам школы с таким видом, будто все здесь принадлежит ему. Красота Люциуса будто бы острая, обжигающая, холодная, и Гермиона внезапно очень остро осознает собственное несовершенство, когда его пальцы ласкающее проходятся по голове змеи, венчающей трость. — Простите? — невпопад выдает она. — Драко всегда был неблагодарным мальчишкой, — скучающе отзывается Люциус, разглядывая ее бледное лицо с россыпью веснушек. — Я много ожидал от него, слишком мало получил. Полагаю, вашим родители подобное разочарование не знакомо. Гермионе хочется спросить, зачем он говорит ей это, но она может вспомнить лишь затравленное лицо Драко, который не хотел выдавать Гарри в ту ночь, когда в этом доме раздался ее крик… — Вы хотели, чтобы он стал убийцей, — сквозь сжатые зубы цедит она. — Хотел, чтобы он стал сильным, — с пренебрежением отзывается Люциус. — Лучшим. Надежды, мисс Грейнджер, это то, что приносит нам самое большое разочарование. Думаю, что вам это известно. Как бы там ни было, мне жаль, что Драко не похож на вас. — Если это комплимент, то я в нем не нуждаюсь, — отрезает Гермиона, настойчиво протягивая мужчине документы. — Нуждаетесь, — весело ухмыляется Люциус. — Особенно от такого, как я. Не это ли лучшее доказательство того, что чистота вашей крови не влияет на мое мнение о вашей личности? — Мистер Малфой… — Вы красивы, мисс Грейнджер, — Гермиона чувствует себя практически голой под его взглядом, и невольно делает шаг назад. — Удивительно умны для своего возраста, преданы собственным идеалам, расчетливы, но, самое главное, вы удивительно бесстрашны, — Люциус бесцветно улыбается. — Обладай Драко всеми этими качествами… Возможно, и я бы мог им гордиться. — Вы не хотите им гордиться. Вы просто не хотите быть одиноким, — тихо говорит Гермиона, и взгляд Малфоя бьет ее наотмашь, будто оставляя на щеке красный след от хлыста. В точку, Гермиона. Смотреть в души Малфоев у тебя всегда получалось слишком хорошо. — Вы еще и прозорливы, — с долей восхищения отзывается Люциус. — Но еще вы молоды, мисс Грейнджер, полны веры в людей. Позвольте открыть вам одну тайну. Деньги и власть могут купить дружбу, уважение, сторонников. Подхалимы будут превозносить вас, завистники осуждать, а общественное мнение станет неотъемлемой частью вашей жизни. И в один прекрасны день, мисс Грейнджер, вы захотите продать все, что имеете, чтобы обрести нечто очень простое. В зависимости от того, какой вы человек, это будет либо верность, либо одиночество, — язык Люциуса скользит по его нижней губе, и Гермионе становится неловко, потому что щеки у нее мгновенно становятся пунцовыми. — Так спросите себя, что бы купил я? * * * Горячая вода обжигает ее кожу почти так же, как взгляд стальных глаз, и Гермиона набирает побольше воздуха в легкие, уходит под воду, рассматривая потолок ванной сквозь искаженную призму воды, как Люциус Малфой рассматривает мир через призму чистоты крови. Она пытается залезть ему в голову, усесться в то кресло в мэноре, распробовать обжигающую горечь огневики, чтобы понять, найти ответ на загадку. Гермиона не знает, почему это так важно, почему она не может выкинуть этот разговор из головы, почему посредине рабочего дня ей вдруг мерещится свистящий шепот, что обжигает ухо, запах Люциуса Малфоя, — влажные осенние листья и морской ветер с севера, — когда она выныривает на поверхность, отчаянно глотая ртом воздух. Пока ее собственное лицо, отражённое в запотевшем зеркале, не подсказывает ответ на вопрос, который Малфой ей задал. И к удивлению, страху и смятению Гермионы, ответ у них один на двоих.