Sing Me A Song

Сизый туман карабкается вверх по избитой брусчатке Лютного переулка, и Гермиона тяжело сглатывает, отступая в тень покосившегося козырька лавки Коффина. В мутной витрине мелькает изможденное лицо старого продавца, освещенное тусклым светом свечи, и она тут же слышит, как щелкает дверной замок за ее спиной, а табличка «закрыто» с тихим звоном врезается в стекло двери. Не надо быть самой талантливой ведьмой своего поколения, чтобы понять: ей здесь не рады, будто статус ее крови и принадлежность к львиному факультету вырезаны у нее на лбу. Гермиона чувствует, как к горлу подкатывает липкий ком, когда она тихо шепчет «Люмус» и подносит палочку к первой странице «Ежедневного пророка», валяющейся под ее ногами. «Аврорат бессилен против Пожирателей смерти. Общественность требует отставки министра», — гласит заголовок, под датой, выведенной в самом верху полосы. 25 марта 1980 года. Тяжелый взгляд Гарольда Минчума, Министра магии, который вот-вот покинет свой пост, вызывает в Гермионе иррациональное чувство неприязни. Человек, который удвоил охрану Азкабана, но оказался бессилен перед лицом нарастающей угрозы, не вызывает в ней никаких положительных эмоций. Тихое перешёптывание у нее за спиной заставляет девушку вздрогнуть и обернуться на кучку неопрятно одетых волшебников, столпившихся у стены углового дома. Ведомая скорее любопытством, чем благоразумием, Гермиона приближается, привставая на цыпочки, чтобы рассмотреть причину всеобщего внимания, и ее тут же прошибает холодный пот: с неровного ряда плакатов на нее смотрят Беллатриса и Рудольфус Лестрейнджи. Еще не заключенные в Азкабан, но уже отмеченные печатью безумия, они скалят зубы, будто уже знают, что в будущем их путям суждено пересечься. Гермиона делает шаг назад, неловко натыкаясь на какого-то мужчину в длинном черном пальто, бормочет извинения и тут же направляется в сторону Косого переулка. Кингсли столько раз предупреждал ее, что эксперименты по воссозданию маховиков времени не закончатся ничем хорошим, но Гермиона и представить не могла, что ее отшвырнет на двадцать лет в прошлое, в самый разгар Первой магической войны. Ее мозг буквально бурлит от лихорадочных мыслей, и она невольно морщится, пытаясь отделить дурацкие идеи от вполне сносных, если такие вообще были для подобных ситуаций. Пробраться в Отдел тайн к маховикам времени, которые еще не были разбиты во время сражения? Но как ей удастся пройти сквозь все охранные чары, если она понятия не имеет, что в данный момент используется для защиты Министерства? Гермиона на секунду застывает в тени одного из домов, беспомощно оглядываясь вокруг. Она ненавидит быть беспомощной. — Думай, — бормочет она себе под нос, разглядывая палочку в руках. 1980 год. Значит, она уже родилась, а следовательно ее имя уже появилась в списке на зачисление в Хогвартс по достижению одиннадцати лет. Гермиона облегченно выдохнула, чувствуя, как паника начинает утихать. Ей нужен Дамблдор, она сможет его убедить в том, что не лжет, а уже кто, как не он поможет ей вернуться в свое время. Ей следует аппарировать в Хогсмид, а оттуда послать ему письмо или дойти до школы пешком. К счастью, в ее кармане завалялось пару кнатов, — сдача от покупки обеда, который принесла ей Луна. Гермиона вытаскивает палочку и отступает в тень прохода между двумя домами. Аппарация всегда давалась ей легко, и, уже предчувствуя победу, она крутится вокруг своей оси, как резкий звук сирены разрезает воздух, а ее отшвыривает к противоположной стене. Перед глазами все темнеет, и девушка на ощупь пытается найти точку опоры, пока бегущие из Лютного переулка люди толкают ее из стороны в сторону. Гермиона чувствует кровь на своих пальцах, она стекает по шее за ворот свитера: видимо она разбила затылок. — Да ты спятила, — она слышит смутно знакомый голос будто сквозь толщу воды, и чьи-то руки тут же поднимают ее на землю, прижимают за талию, а Гермиона может лишь бессознательно цепляться за мягкую шерсть черного пальто, пока незнакомец окольными путями выводит ее к торцу Дырявого котла. — Даже дети знают, что на Лютный переулок наложены антиаппарционные чары. Гермиона не отвечает, она лишь тяжело прислоняется к стене, пытаясь отдышаться, пока в сознание рваными клочьями врываются отдаленные звуки сирены. Идиотка. Могла бы и догадаться. Она болезненно морщится, чувствуя, как уязвленное самолюбие давит на ребра. — Ты как, чокнутая? В порядке? — она резко открывает глаза, чувствуя дыхание незнакомца в районе своей щеки, и тут же сдавленно выдыхает, встречаясь с ним взглядом. В теории при путешествиях во времени ты должен быть готов к подобным вещам, а Гермионе было это не впервой. Но, даже если бы она знала, что ее отбросит назад почти на двадцать лет, Гермиона не могла бы быть готовой к этой встрече. Его образ остался в памяти смазанным отпечатком серого и черного, может, изредка, ярко-оранжевого, но неизменно чего-то горького и пугающего. Она была всего лишь ребенком, а от него исходил затхлый запах страхов и сомнений. Сейчас в глазах Сириуса Блэка не было никакой тьмы, никакого эха прошлого, и Гермиона не могла отвести взгляд, жадно пожирая, впитывая в себя каждую черточку его молодого лица. — Да, знаю, я — красавец, — с долей самолюбование отмечает Блэк, озабоченно глядя на девушку. — Но, признаюсь, твой взгляд начинает меня пугать. — Прости, — Гермиона неловко отходит, стараясь успокоить дрожащий голос. — Прости, я здорово ударилась. Все еще кружится голова. — Еще бы, — Сириус пожимает плечами, а Гермиона с удивлением отмечает, что на нем маггловская одежда. Черное пальто, белая рубашка, джинсы. Волосы длинные, как ей и запомнилось, скулы острые… Блэк был красив и после Азкабана, но в двадцать лет он явно являлся грозой сердец всех девушек, отчего Гермиона не сдерживается и фыркает, скептически разглядывая его насмешливое лицо. И вместе с тем, сердце ее внезапно сжимается. Сириус мертв. Мертв уже много лет, и она никак не может это изменить, хотя, смотря на него сейчас, полного жизни, сил, надежд… Великий Мерлин, остается совсем мало времени до того, как родится Гарри и чуть больше до того момента, когда их жизни изменятся навсегда. — Так куда ты так спешила? — осведомляется Сириус, с интересом разглядывая девушку. — И как тебя зовут? Могу, конечно, продолжить называть тебя «чокнутой», но… — Гер…. — Гермиона прикусывает язык, тут же замечая, как Блэк с подозрением хмурится. Наверно, не стоит ему врать. Как говорится, собаки чувствуют ложь за версту. — Гермиона, — выдавливает она, и лицо Сириуса смягчается. — Мне надо в Хогсмид. Срочно. Между ними повисает долгое молчание, во время которого Блэк буквально раздевает ее взглядом, пробираясь под кожу и кости, будто пытается понять, стоит ли помогать ей. Времена нынче неспокойные, доверять каждому встречному незнакомцу — просто глупо. — Неужели? — тянет наконец Сириус, обнажая белые зубы, и щеки Гермионы мгновенно краснеют от его улыбки, что вызывает в девушке очередной приступ раздражения. — Зачем? — Поговорить с Дамблдором, — она гордо задирает подбородок, смело встречая его взгляд. — Зачем? — повторяет Сириус, приближаясь к ней на шаг, отчего Гермиона тяжело сглатывает, а ему явно нравятся молнии в ее глазах. — Не твое дело, — отрезает она, с удивлением понимая, что с начала их разговора перешла на «ты», хоть мысленно все еще называет Сириуса «мистер Блэк». Мерлин, да сейчас они ровесники! — Дамблдор не в Хогвартсе, — пожимает плечами Сириус. — Он здесь, в Лондоне. Слушания в Визенгамоте, это все знают, — он с подозрением прищуривает глаза. — Ты с Луны свалилась? — Послушай, — Гермиона выдавливает из себя улыбку, с досадой понимая, что со стороны смотрится ничуть не лучше, чем Лаванда Браун, — мне правда очень надо с ним встретиться. — Хорошо, — Сириус согласно кивает, маня ее пальцем за собой в паб, где на удивление тихо и безлюдно. — Может, я и смогу чем-то тебе помочь, Гермиона. Девушке остается только фыркнуть, когда она улавливает в его голосе нотки превосходства, но мысли тут же перескакивает на помолодевшего Тома, который знакомым движением протирает за стойкой кружки. — Можешь, звать меня Бродягой, — любезно сообщает Сириус, чуть придерживая ее за талию и все еще сверкая нахальной улыбкой. — Мародером, — бурчит Гермиона себе под нос, делая большой глоток огневиски. — Что ты сказала? — оборачивается Блэк, склоняя голову набок в движении, которое отчего-то вызывает у нее щемящую тоску. — Ничего, — качает головой она. Что остается делать Гермионе Джин Грейнджер, умнейшей ведьме своего поколения? Только довериться человеку в длинном черном пальто.