Воссоединение

      Воспоминания нахлынули разом, неудержимым буйным потоком, словно прорвало плотину. Сразу стали ясными странные обрывочные сны, непонятные чужие фразы, то и дело всплывавшие в мыслях, и глухая тоска по кому-то очень близкому и родному. Вспомнилось, что фамилия у него была не Картер, а Регнард, и что носил он жёсткий, режущий язык псевдоним. Он вспомнил всё. Но особенно бережно память показывала ему два лица — нежное девичье, обрамлённое карамельными локонами, и до забавного строгое юношеское. Закрывая глаза, он вызывал их перед мысленным взором снова и снова, пока не убедился, что может точно воспроизвести каждую чёрточку, каждую незначительную деталь. И тогда же принял решение найти их во что бы то ни стало. Ведь если он снова пришёл в этот мир, то и они наверняка здесь. И он отыщет их. Обязательно.       Кевин стоит на парковой аллее под сенью раскидистого граба и смотрит в никуда. Просто стоит. Просто смотрит. И думает о том, как сильно изменилась Риверра всего за век с лишним. Стекло и сталь новых районов днём ловят и отражают солнечные лучи, а ночью всё мерцает неоновыми огнями. Старый же город стал туристическим центром, о котором ходит множество невероятных легенд. И уж кому, как не Кевину, знать, что добрая половина из них — правда. Где-то немного приукрашенная, а где-то не так уж и немного, но правда.       В парке тишина, даже гула автомобилей не слышно. Кевин любит это место. За благодатную тишь и возможность спокойно подумать, за мягкую зелень, что так радует взгляд, за ажурный узор теней листвы, ложащийся на землю в солнечную погоду. Он вновь вызывает в памяти такие дорогие лица — они появляются тотчас, поражающие своей удивительной чёткостью. Они здесь. В этом городе. Он чувствует это.       Кевин слышит звонкий девичий голос, и сердце у него замирает. Он помнит этот голос. Неужели?..       Из-за поворота показываются двое — девушка лет четырнадцати-пятнадцати и долговязый юноша, выглядящий года на три старше своей спутницы, который несёт на сгибе локтя небольшой нежно-розовый рюкзачок. Оба в своей мирной беседе выглядят такими безмятежными, что кажется неправильным воскрешать в них эту ужасно болезненную память прошлой жизни. Треклятое сердце, уймись же, не бейся так тяжело в груди, безмолвно просит Кевин. Но сердце не слушает и стучит как-то неровно.       Это точно они.       Кевина будто толкают в спину, и он идёт к ним торопливым стремительным шагом. Из горла сам собой вырывается оклик:       — Госпожа Шерон! Рейм!       Девушка и юноша замирают, когда Кевин останавливается перед ними. Смотрят непонимающе, настороженно, а парень даже делает маленький шажок вперёд, словно бы загораживая спутницу.       — Неужели не узнаёте меня?       — Простите, но кто вы?       Кевин чувствует, как от этого вопроса всё внутри у него обрывается куда-то в бездну. И приходит невыносимое осознание: они не помнят его. Непонимание никуда не уходит из удивлённых глаз, а следующие слова, звучащие из уст не-Шерон, добивают до конца:       — Вы нас с кем-то перепутали. Меня зовут Диана, а его — Лукас, но никак не Шерон и Рейм. Мы даже людей с такими именами не знаем.       — Да, я ошибся, — хрипло подтверждает Кевин. — Простите.       — Как ты думаешь, кто это был?       — Понятия не имею, — Лукас пожимает плечами, оглядываясь назад. Незнакомец плетётся прочь, ссутулившись, словно ему на плечи возложили непомерный груз. Диана тоже оборачивается и смотрит ему вслед. Ошибся человек, что поделаешь, и можно бы забыть об этом происшествии сразу же, но только перед глазами у обоих всё стоит его разочарованный взгляд, и от вида поникших плеч почему-то тоскливо щемит сердце, и приходит на ум сравнение — грустный клоун.       Клоун.       Мысль цепляется за единственное слово.       Кевин бредёт по асфальтированной дорожке, ничего не видя перед собой. Они не узнали его. Что ж, наверное, это и к лучшему — жить ведь надо нынешним днём, а не прошлой жизнью, которую уже при всём желании обратно не вернёшь. У них был такой беспечный вид... пока он не преградил им дорогу. Кевин вспоминает эти светлые, мирные лица и убеждает себя в том, что не имеет права даже пытаться как-то пробудить их память из одного лишь эгоистичного желания. Они должны жить сегодня, а не вчера.       Только так нестерпимо больно и трудно дышать, как будто камнем придавило грудь.       Кевин останавливается, подбирает с газона кем-то сорванный листок. Зелёный, с ясно видными тонкими прожилками, с краями, которые уже начали подсыхать. Скоро засохнет совсем, съёжится, станет ломким — таким, что от прикосновения рассыплется в труху. Вроде бы обычный лист, ничем не примечательный, но Кевин не может оторвать от него взгляда. Вертит его в пальцах, рассматривает со всех сторон и думать старается только о нём. Только о листке и ни о чём более.       Занятый своим нехитрым делом, он не слышит топота, приближающегося к нему сзади. Через несколько секунд на Кевина налетают, и он валится на траву, прямо подле строгой таблички «По газонам не ходить!» Он уже хочет лягнуть одного из тех, кто сбил его с ног, но его останавливает сдвоенный, бесконечно счастливый крик:       — Зарксис!..       Диана-Шерон утыкается лицом в его грудь, Лукас-Рейм вжимается лбом в плечо. И оба, не в силах более сказать ни одного внятного слова, всхлипывают и обнимают так крепко, как только могут, будто боясь его отпустить. Кевин чувствует, что и у него начинает щипать глаза.       — Ну-ну, не разводите мне тут сырость, глупые. Я ведь... живой...