2yura

- Как так получилось, - Отабек звякнул ключами, переступая порог следом за Юрой, - что за все время, что ты приезжаешь, ты ни разу не был на Кок Тобе? - А вот это вот вообще не ко мне вопрос, Бек, - Юра скинул рюкзак на пуф у зеркала, привалился к косяку и согнулся, расшнуровывая кеды. - Ты у нас по организации культурно-развлекательной части всегда был. Отабек закрыл дверь, устраивая Юрин чемодан у стены. - Завтра съездим. - Да можно и сегодня. - отозвался Юра, отставил кеды в стороне, чтобы под ногами не мешались, прошел вглубь квартиры. - Ты не устал разве? - с сомнением отозвался Отабек, разуваясь. - Нет, только пожрал бы чего. - Я вчера вечером плов готовил. Сейчас разогрею. - Крутяк! - Проходи, вещи пока разбирай. - Отабек прошлепал на кухню. Юра заглянул за ним. - Я тебе полку освободил в шкафу, чтобы шмотки не валялись, как в прошлый раз. Справа, в середине, увидишь. Будто к нему переехал, а не на две недели погостить, мелькнула мысль. Хотя, если бы переехал, одной полкой дело бы не ограничилось, конечно. Однокомнатное жилье Отабека с последнего приезда Юры претерпело значительные изменения. В начале года, когда он на новогодних праздниках вдруг прям первого января взял билеты - втридорога, между прочим! - и сорвался в Казахстан, недавно купленная квартира Отабека напоминала бомжатник. В принципе, оно и понятно - ремонтные бригады не особо желали браться за работы накануне праздников, а Отабеку горело съехать уже в свое жилье из родительской хаты. Он благородно предлагал Юре оплатить отель, чтобы тому не пришлось тусить в царстве серости и тлена, как сам это называл Отабек, но Юра сказал "охуел, что ли?" и остался с ним в бетонных стенах. "Я бы с тобой и в коробке из-под холодильника остался", - едва не обронил тогда Плисецкий, но вовремя прикусил язык. Навряд ли бы Отабеку понравилась подобная откровенность. Сейчас же бетонный бомжатник, который помнил Юра, оброс натяжными потолками, обоями, ламинатом. Обзавелся межкомнатными дверями, кухонным гарнитуром и минимумом мебели для жизни. Юра сунул руки в карманы и нашарил разряженный мобильник. - Я с твоего компа деду напишу? - Да, бук в комнате, - кивнул Отабек. Нырнул в холодильник, стал доставать какие-то кастрюли. - Я позову тебя, как будет готово. Юра еще с секунду позволил себе попялиться на Отабекову спину, почуял, как начинают зудеть руки от желания подойти и обнять, прижаться. В аэропорту они уже обнимались. Как с дедом, для Юры это стало ритуалом: прыгнуть на Отабека, чтобы тот ловил и сжимал в тисках - потому что сильный пиздец. С ним можно было не церемониться, брать разгон и наваливаться, как хотелось - всем телом. И никто ничего не смел подумать, потому что в аэропортах всегда обнимаются, и это нормально. Юра отлип взглядом, цапнул свой чемодан и сунулся в единственную комнату, к столу с ноутом. Примостил багаж у стены, поднял крышку бука, и пока аппарат прогружался, в который раз думал о том, что хуйня все это. Отабек был суров, как медведь на бронетранспортере, и навряд ли вообще допускал хоть малейшую возможность, что с парнями можно целоваться и трахаться. Юра вот допускал. Но это Юра, у него было полтора года, чтобы понять это и согласиться с этим жить. И все думать: хуйня, пройдет. Не проходила, конечно, но Юра воин, Юра держался. С рабочего стола, заваленная по бокам ярлыками и папками, на Юру смотрела нарисованная девица в фентезийном платье и с голубыми волосами, перебирающая пальцами по такому же фентезийному синтезатору. Юра нашел на панели скайп, ткнул иконку. Попал сразу на чат с самим собой - последнее сообщение от Отабека: "спокойной ночи, Юра". Скайпом в последнее время они пользовались все меньше и меньше: всяческие вайберы и ватсапы были удобнее, поэтому эти "спокойной ночи" в скайп Отабек желал Юре аж полтора месяца назад. А вот дед звонил только по скайпу: Юра научил еще когда только начал мотаться на соревнования в другие города и заграницу. Пытался потом показать деду и вайбер, но тот все равно упрямо звонил в скайп. В контактах Отабека Юра нашел дедовский аккаунт - сам добавлял в самый первый приезд - и отстучал на клавиатуре "Приехал, Отабек встретил, все хорошо". Отправил и чуть подождал. Дед в сети был, но не отвечал. Ладно, решил Юра, увидит, ответит. Поди опять с Григоричем в гараже из двух выкидышей советского автопрома один собирают. Отабек гремел чем-то на кухне, хлопал холодильник и дверцы шкафов. Живот Юры отозвался на эти звуки гулким урчанием. Да щас, погоди. Накормят тебя. - Бек, где у тебя музон? - Смотря какой. - отозвался Отабек из кухни. - Есть во вконтакте. - Не, который ты сводишь. - прокричал Юра, откидывая голову на спинку кресла. Под головой зашуршала футболка, к носу ненавязчиво скользнул заученный и привычный парфюм Отабека, который тот не менял из года в год. Юра поерзал по футболке затылком. - На рабочем столе, - Отабек прошел в ванную, заглянув на ходу в комнату и дернув подбородком в сторону стола, за которым сидел Юра. - Там папка, справа. С диджеингом. В ней "готовое". - скрылся за дверью, зашумела вода. Юра вытянул шею, пытаясь с кресла заглянуть в ванную, но видел только белый край стиральной машинки. - Ты чай с чем будешь? - спросил Отабек. - Есть шоколадные вафли, есть печенье какое-то. А есть халва, сестра с Туниса привезла. Юра подумал, затолкал поглубже в глотку вариант "с тобой". Уставился в потолок, пересчитал точечные светильники. Их оказалось ровно десять. - Давай все, - решил Юра. - Я сейчас на все согласен. Во всех смыслах на все. Интересно, Отабек бы сразу его выставил за дверь, если бы Юра ему сказал? Или сначала физиономию набил бы? А то Юра воин-то воин, но все это пиздец просто порой уже. - В самолете разве не кормили? - спросил Отабек из ванной. Вода умолкла. - Я проспал всю кормежку. - ответил Юра, пододвигая к себе ноутбук. - Меня стюард попытался разбудить, а я его послал. Отабек, кажется, прыснул. Вырулил из ванной с чем-то в руках - Юра не успел заметить, с чем, - и снова ушел на кухню. - Потерпи тогда минут пять-десять, сейчас все будет. - Я пока музыку включу какую-нибудь. - Ага. Нужная папка под названием "DJ" нашлась быстро - справа от девицы с синтезатором, среди ярлыков музыкальных программ, в которых Отабек создавал божественные композиции. Юра однажды в них залез, потупил в нагромождение рычажков, кнопок и регуляторов, и закрыл от греха подальше. Пусть этим Отабек занимается сам. Юра открыл папку, и оглядел список композиций и еще штук пять подпапок. Среди них нашел одну с красноречивым названием "готовое" и залез туда. В ней музыкальных файлов было много больше, а подпапок всего две - "по годам" и "разобрать". Юра открыл "по годам", наугад ткнул в "2016". Папка разбилась на месяца. Вот, блин, педант дотошный, фыркнул Юра и полез во все папки подряд, начиная с января. Запустил какой-то ремикс из октября, но колонки не взвыли музыкой. Огляделся: к ноуту были подключены наушники. Юра выудил их, нацепил одним на ухо, чтобы, в случае чего, Отабека слышать, когда жрать позовет. В наушнике шарахнуло знакомыми гитарными переливами, и Юра узнал тот самый сет, который Отабек ставил в Барселоне в две тысячи шестнадцатом. Воспоминаниями накатили лед, блестящий пиджак и Отабек у бортика на льду. Охуенный, спокойный, как взвод ОМОНа, в черной куртке, которая скрипела под пальцами, и темных джинсах. Тогда, наверное, все и началось. Все вот это, что тогда еще казалось неправильным, поправимым. А рвануло осознанием много позже, когда не было ни кожанки, ни мотоцикла, ни классического похерфейса, а были растянутые домашние штаны с вытянутыми коленками, мятая футболка, бардак на башке, сонная физиономия и запах кофе на кухне. Отабек гостил у Юры пятый день, накануне они долго резались в контру, и легли спать, когда горизонт начал светлеть. Проснулись почти одновременно и дико рано, от заливистой трели экскаватора под окнами, который торопился разрыть асфальт и докопаться до труб, как ему завещал великий "Водоканал". И именно в то утро Юра понял, что нет, нифига уже не поправимо. Что вросло в кости, в сосуды, и что все как-то весело и с плясками катится к тотальному пиздецу. Юра оставил музыку, полез в "2017". В марте нашел ремикс на "Обычный мир" Рэдов, запустил его. Привычное интро взвыло гитарами и бодро пробило басами. Юра одобрительно хмыкнул, сделал чуть тише, потому что перестал слышать, как возится с чем-то Отабек на кухне и шипит чайник. А потом в декабре наткнулся на папку "2yura". Покосился с сомнением: это его имя, что ли? Или что означает? Аббревиатура? Потянулся курсором, щелкнул два раза под взвывшего солиста в наушниках. Папка открылась и продемонстрировала два файла: "ywnbm_26.02.2017" и "DSC_0893". Судя по расширению - оба видео. Юра щелкнул по первому. Проигрыватель оборвал солиста на полуслове и развернулся, закрывая собой и папку, и половину рабочего стола. С экрана вдруг глянул Отабек. Домашний, в какой-то теплой толстовке с капюшоном. На шее - массивные наушники, что сейчас были на Юре. В наушник зашуршало. Отабек на экране прочистил горло, а Юра мотнул головой на дверной проем: нет никого. Почему-то почувствовал себя малолетним пиздюком, который на отцовском компе папку с порнухой нашел. - Юра, в общем. - прошелестели в наушник, и Юра во все глаза уставился на экран. "Вот щас не понял", - напрягся Юра, подобрался в кресле. Ему, что ли? Адресно? Чо за? Отабек в ролике как-то сдвинул брови, прикрыл глаза, как делал всякий раз, как собирался с духом перед прокатом. Губы сошлись в напряженную линию. Скулы проступили. Отабек шумно выдохнул, что у Юры мурашки по спине промчались, поднял ладонь в кадр, быстро сжал переносицу. Потом опустил руку, взглянул в камеру как-то решительно, обреченно, будто на гильотину голову клал, и тут же опустил глаза. Что-то сделал руками - за кадром видно не было, - вдохнул. И выдохнул уже каким-то дрогнувшим, чуть хриплым, тихим голосом вместе с пролившейся нотой: - You will never be mine. Отрывисто, каждое слово. Сердце не пропустило удар, сердце замерло и рвануло в виски. Забилось там, разгоняя кровь по сосудам, сжимая горло и уводя реальность в какой-то бешеный вираж. Тело одеревенело. - You will never be. - почти шепотом, почти ласково прошелестело в наушник, и Юра уже не смог отвести взгляда от экрана даже если бы за окном разорвалась атомная бомба. Он смотрел на Отабека на экране и не видел. Только жадно впитывал слова, благодаря давним разъездам по заграницам на уровне подсознания перерабатывая английские звуки в русский смысл, порождая один вопрос за другим. В смысле? - You're too young. Что происходит? - You're too posh. Это то, что он думает, да? - You're too hot. Отабек в начале сказал "Юра". - You're delirious. Точно было. - Scrumptious, hot. А потом - "никогда не будешь мо... моим". - Everything I'm not. Не ослышался. Или ослышался? Или перевел неправильно? Нет, смысл только один. Все слова знакомы еще с младшей школы, чтобы ошибиться надо быть дегенератом, или учить только тибетский в изолированных стальным занавесом горах. Нахуй тибетский. Мелодия лилась и лилась, мягкая, бархатистая, сладкая. Слова пропали - Юра их не слышал уже. В мозгу набатом стучало "you're will never be mine", и изнутри поднималось что-то мощное, жгучее, напружинивая ноги, чтобы запустить Юру на кухню - получать ответы на все эти вопросы. Что. Это. - Блять. Юру обдало холодом, он моргнул и вернулся в реальность. Обернулся в кресле. В дверном проеме комнаты стоял Отабек. Держал в руках кухонное полотенце и в расширившихся черных зрачках как в открытой книге читался страх и еще что-то такое, от чего разом сжалось в груди. Свел прямые брови, что морщинка пролегла между ними. Юра снял наушники, отложил на стол. Вопросы жгли гортань, рвались, наступая друг на друга, и хрен пойми, с какого начать, какой важнее. Какой задать, чтобы разом понять все, что надо понять? Среди вороха растрепанных чувств и разрозненных мыслей такой внезапно нашелся. - Это про меня? Отабек сузил глаза, переступил ногами. - Юр... - Да или нет? Юра не контролирует голос и звучит агрессивно. Ему важно получить ответ прямо сейчас. Конкретный, блять, ответ, без разменов на прелюдии и объяснения. Потому что от этого ответа зависит все, вот просто все, и Юра должен знать. И приходится терпеть этот тяжелый, почти болезненный взгляд, как у побитой собаки, потому что если это не правда... - Да. И ноги пружинят, подбрасывают с кресла, вперед, к дверному проему, где серой, почти печальной фигурой стоит такой же дебил, как и он сам. У Отабека вид обреченный, как у приговоренного к казни, как у человека, враз лишившегося всего. И Юре больно от него такого. В два широких шага он оказывается рядом, рывком выхватывая полотенце, а третьим вжимает себя в твердое тело, одним движением накрывая рот Отабека своим. Дебилы, блять. Идиоты. Придурки. Долбодятлы. Юра не целуется - сильно жмется губами, хватая ладонями за шею, впиваясь ногтями в кожу. Сука, блять, что ж такие долгие-то? Выдыхает судорожно, громко, отпуская губы, и поднимает взгляд. Смотрит Отабеку прямо в глаза с такого близкого расстояния, что хочется и сдохнуть от смущения, и снова прижаться. Щеки жжет. Зрачки напротив темные, глубокие. Юра глотает чужое дыхание, и снова жмурится, когда Отабек порывисто вскидывает руки: вверх, по ребрам, по спине, к плечам. И теперь уже Юру прижимают, держат - не вырваться. Он тянется было снова к губам, но его опережают: Отабек наклоняется сам, и Юра с готовностью раскрывает рот, впускает чужой язык, вылизывает его. Они целуются жадно, отчаянно, сталкиваются зубами, притискиваются ближе друг к другу, словно в любой миг их может кто-то расцепить, но Юре все равно мало. Он сейчас готов на все, что угодно, и уверен - это "что угодно" Отабек чувствует бедром. - Твоя гора опять меня не дождется, - Юра лезет пальцами в темные волосы, тянет, скребет ногтями кожу. Отабек вопросительно мычит ему в рот, и противоречиво затыкает поцелуем, посасывает губы и вылизывает нёбо. - И так дохуя времени просрали, - удается выдохнуть Юре, он хитро улыбается и громко шепчет: - Я хочу с тобой трахаться, и отвлекаться разве что на пожрать. И по тяжелому взгляду и глухому рыку, с которым его снова целуют, Юра понимает, что Отабеку эта идея тоже нравится.