2yura

Юра сидит в кресле перед ноутбуком. Поджал под себя одну ногу, вторую подтянул к груди и устроил подбородок на колене. На голове у него массивные наушники, они полностью изолируют от внешних раздражителей: в приоткрытое наверх окно отлично слышно, как шумит проспект. На Юре черная футболка и домашние шорты, длинные и свободные. Кажется, раньше это были джинсы Отабека. Юра сосредоточен, не шевелится, правая рука замерла на мышке, а левой он касается исцелованных губ. На экране перед ним поет Отабек в той самой теплой толстовке. Юра наверняка уже знает слова наизусть - пока Отабек спит, он крутит видео из раза в раз. Сначала хмурился, затаивал дыхание. Теперь просто смотрит. Отабек не знает, что он там пытается разглядеть. Но послушно делает вид, что спит, потому как стоит открыть глаза, пошевелиться, и Юра выключает видео, скидывает с себя этот ореол странной задумчивости и поспешно разворачивает из трея запущенную давно контру. А Отабеку нравится смотреть на такого Юру. Ему вообще в принципе нравится смотреть на Юру - всегда смотрел. Но утром особенно. Утром Юра варит кофе, тащит большую кружку к ноутбуку и смотрит то видео. Ему семнадцать, он сонный, теплый, залюбленный. Он не прячется от утреннего солнца, хотя исправно материт его, когда оно дерзит и будит его в шесть утра. На дворе будний день, кажется, среда. Отабек не стал бы утверждать - из-за отпуска все дни смазались в одни сплошные выходные. У них межсезонка, и привычка рано вставать очень быстро сдает позиции перед накопленной усталостью, потому что Отабек, наконец, дорвался. Дорвался до Юры, до его губ, рук, тела, и от этого так хорошо, что даже страшно. Отабек из-под полуприкрытых век наблюдает, как Юра переключает одно видео на другое и снова замирает. Вслушивается, считывает, переводит. Отабек тогда писал эти песни на английском - почему-то на русском было дико неловко, а казахского Юра никогда не знал, хоть и порывался выучить. И не писать вообще тоже не мог, особенно когда грудную клетку распирало от невысказанного. Поэтому Отабек записывал голос на видео и никогда не пересматривал сам. Собирался отослать Юре, но каждый раз рука замирала над последним рубежом - кнопкой "отправить". И опять ролики уходили в ворох папок, терялись, чтобы потом, после очередной встречи с Юрой на соревнованиях, снова быть вытащенными и неотправленными. Потому что каждый раз Отабек очень вовремя вспоминал, какой был проделан путь, чтобы просто встать рядом с Юрой. И кто же знал, что все так обернется. В тот день, около недели назад, когда Отабек с ужасом осознал, что нашел Юра, они так и не поговорили про эти песни - не могли нацеловаться. А потом стало как-то не до этого, и Отабек даже забыл. Да только, как оказалось однажды утром, Юра не забыл. Отабек понимает, что отлежал руку, когда становится слишком поздно. Пытается ее аккуратно переложить или хотя бы чуть согнуть, но чертова кровать предательски скрипит, и Юра оборачивается. Отабек успевает прикрыть глаза, но замечает, как морок задумчивости спадает. - Партизан. - говорит Юра. Голос у него хрипловатый - сорвал. Эта мысль мгновенно освежает воспоминания о минувшей ночи, и Отабек улыбается. Приоткрывает один глаз. Юра спустил ноги с кресла, наушники на шею и смотрит прямо в глаза. Видео на мониторе ноутбука на паузе. - Я только проснулся. - Отабек вытаскивает бедную руку из-под подушки и с удовольствием тянется, напрягая мышцы. Сладкое, невообразимо приятное ощущение. - Кому ты заливаешь, - фыркает Юра, оглаживая взглядом твердое вытянувшееся тело на кровати: Отабек раздет и укрыт легким одеялом по пояс. - А не похоже? - Ни грамма. - убежденно кивает Юра, стаскивает наушники с шеи и заползает на кровать на коленях. Перекидывает одну ногу Отабеку через бедра и усаживается сверху, складывая руки на груди. Растрепанный - не причесывался еще, - и довольный, как кот, обожравшийся сметаны. Юра буквально светится, словно выиграл все медали разом, и от этого теплеет где-то там, внутри, под ребрами. - Ты, когда просыпаешься, еще полчаса в одну точку тупишь, - улыбается Юра. - Серьезно? - Отабек вскидывает брови. Знает, что Юра прав, но легко сдаваться не хочется. Зеркалит улыбку, потому что не может не улыбаться, когда на него так смотрят. Кладет ладони Юре на колени и гладит выше по бедру. Джинса холодит под пальцами. - Угу. Иногда похоже, что у тебя материнка полетела, и ты никак загрузить систему не можешь, - Юра откровенно веселится. - И синий экран в глаза мигает? - Полоска загрузки ползет. Отабек поднимает руки, берет Юрино лицо в ладони и тянется к нему, приподнимаясь и напрягая живот. - Перепишешь песни? - спрашивает Юра, облизывая покалывающие губы минутой позже. Отабек хочет целоваться еще, больше, и не сразу понимает, что ему говорят. Он бы сейчас подмял Юру под себя, стянул с него всю одежду и повторил ночной марафон, чтобы снова слушать, какой Юра громкий и как мешает ядреные маты с рвущими крышу просьбами. Но Юра смотрит требовательно, и игнорировать его нельзя. - Зачем? Будь его воля, Отабек бы эти песни вообще убрал куда подальше. Особенно вторую, которую в тот день Юра, слава богу, не открыл, а то поди вместо того, чтобы целоваться, морду бы бить полез. - Потому херня там написана. - убежденно говорит Юра, толкает Отабека обратно на подушки и устраивается сверху, пристраивая подбородок на его груди. - Невер би майн - что это вообще? - Погорячился? - вскидывает бровь Отабек. - Скорее уж лоханулся! - заявляет Юра. - Февраль семнадцатого, Бек! Вслушайся, вообще! Мы бы уже год как трахаться могли, если бы кое-кто не носился со мной, как с писаной торбой! Отабек выразительно на него смотрит. - А, то есть тебя не смущает, что кое-кто признаваться тоже особо не спешил? - А палец в рот тебе кто засунул? - Так это был намек? - А то как же! - Юра опускает лицо и чешет нос об Отабекову грудь, а сам руками лезет по голым бокам - щекотать. Отабек щекотки боится и тянется перехватить шустрые ладони. - Так, а ну тихо, - резко выдыхает он, потому что Юра таки задевает ребра и смех волной скользит в легкие. Но Юра уже вошел в раж - зеленые глаза горят, мышцы напряжены. Даже язык высунул от усердия. Тянется ладонями, но Отабек уперто отводит их от себя, радуясь, что пока еще он сильнее. Выше, конечно, тоже, но уже не настолько, чтобы это имело какое-то значение. - Юра, нет. - Отабек пытается сыпануть в голос побольше твердости, чтобы припугнуть, показать, как он серьезен, как настроен... Но какая может быть твердость, если это Юра? - А так? - Юра улыбается и притирается ближе, пахом о пах. И это ох как нечестно, и Отабек как никогда близок к осуществлению своей недавней мысли. - Интересно, - вдруг задумчиво говорит Юра, и Отабека выбрасывает из почти созревшей решимости перевернуть его на спину. - Если бы я не полез туда, так бы сидели дружили? Отабек моргает - вопрос слишком неожиданный. - Наверное, - честно говорит он, глядя в потолок, и боковым зрением видит, как зеленые глаза яростно на него вскидываются. - Что? - То есть, тебя все устраивало? - Нет, но лучше сидеть дружить, чем не дружить совсем. Юра недовольно поджимает губы и сводит брови. Видимо, такая перспектива его бы не устроила, но что ответить на это - не знает. Потому что сам не собирался признаваться, боялся, что потеряет друга, что в Казахстане так не принято и там вообще нет геев, потому что их пиздят розгами и четвертуют, привязывая к коням. Услышав эту версию, Отабек тогда ржал так, что не хватало воздуха, а Юра злился и щекотал, пока оба не выдохлись и не поняли, что целоваться много приятнее. Хотя ведь еще месяц назад Отабек почти смирился с тем, что быть ему лучшим бро Юры до конца своих дней. - Ну и дурак. - констатирует, наконец, Юра и обмякает, распластывается на Отабеке, кладет голову и длинные волосы лезут тому в рот. Отабек собирает их пальцами, отводит в сторону, и думает, что песню, наверное, надо все-таки переписать. Хотя бы одну. В которой он честно считал, что Юра никогда не будет его. Потому что вот он Юра - весь, тут, его со всеми потрохами, ластится, жмется и сводит с ума.