А я милого узнаю по походке

В итоге Антона привез на церемонию Лас на какой-то попутке-развалюхе. Антон наотрез отказался расставаться с уже ставшей родной бутылью дешевого коньяка. И долго не мог разглядеть, где ряды брачующихся, а где — гостей: перед глазами все плыло и мутнело. Как церемония прошла, он тоже плохо помнил. Память отчего-то сохранила только недовольное и строгое лицо Гесера и такое же — у зама Завулона. Насильно протрезвил Антона Игнат уже к тому моменту, когда гости доедали торт и разъезжались кто куда. Брачующихся в поле зрения не наблюдалось. Лишь Темный юнец переминался за спиной Игната, теперь уже его мужа, и явно был недоволен задержкой. Ты как, спросил Игнат. Антон кивнул: вроде нормально. Еще бы и Гесера найти да спросить, где Завулона носит. Да и был ли он вообще на церемонии. А то с Великих станется расписать Антона с придорожным столбом в отместку за все. Игнат смотрел сочувствующе. Помещение пустело. Уже и официанты разбрелись. Антон великодушно отпустил Игната, так и не набравшись мужества расспросить, что было и как. Антон решительно поднялся, покачнулся от ужасной головной боли: протрезвление было произведено не мастерской рукой, всей шкурой это ощущалось, каждым нервом. На пальце что-то мешалось, раздражало. Антон поднес ладонь к лицу и ругнулся: кольцо плотно охватывало палец и искрило магией — хоть зажмуривайся. Со столбом таким магическим кольцом не связывают. Такой забор силы требовался на Высшего по рангу, никак не меньше. И раз Гесер сюда не годился — Ольга никогда не позволила бы, — то оставался только один. И где его Мерлин носил, Антону не докладывали. Темных поблизости тоже не нашлось, спросить не вышло. Антон, наведавшись в свою квартиру, залез под ледяной душ прямо в одежде и ботинках, вздрагивал и ежился, пока в мозгах совсем не прояснилось. Затем опять разозлился на Завулона, да так, что прямо в глазах темнело, а телефона, чтобы перезвонить и узнать о планах муженька, не было, потому Антон решил: какого тролля и мерлиновой бабки в придачу он должен спрашивать чьего-то мнения, и пошел. Сначала, правда, облачился в костюм поприличнее, попытался мокрые волосы пригладить, но безуспешно, а потом поехал. На метро. Благо знал адрес из рабочей картотеки. *** Антон барабанил в дверь, пока Завулон не открыл. Барабанил долго, ритмично, вымещая злость и обиду, скопившиеся за последние дни. И только когда тихо прокричал «сволочь», дверь распахнулась. Похоже, это слово становилось каким-то секретным паролем. Антон не знал, рад он или наоборот, что Завулон все-таки открыл. Вид у него был сонный, недовольный, шелковый халат, короткий и тонкий, сползал с одного плеча. Антон запоздало подумал, что не знает, как поступит, если окажется, что Завулон сейчас в компании все тех же ведьмочек. Да просто разложу его при свидетелях, и все дела, решил он внезапно, ощущая, как в нем стремительно просыпается что-то буйное, жаркое, на уровне давно заглушенных инстинктов. Антон так и втолкнул Завулона внутрь властным жестом, даже не дав рта раскрыть. Хотя было видно: Завулон собирался высказать все, что думает о нерадивом недоженишке-недомуже. При второй его попытке высказаться Антон просто прижал его к стенке и впился губами ему в рот, орудуя языком так, что сам завелся не меньше Завулона. Когда его толкнули руками в грудь, отпихивая прочь, и раздраженно рыкнули, капля страха все-таки где-то внутри затрепыхалась, но они с Завулоном уже оказались в другой комнате, и Антон убедился, что свидетели не предвидятся. Его настолько это обрадовало, что он опять полез целоваться, несмотря на активное сопротивление. И вот теперь уже нешуточно затрещали магические щиты, Завулон рассвирепел всерьез. Сволочь, сказал Антон. Он очень сильно хотел передать все те интонации, от которых пару дней назад самому снесло крышу, стоило лишь Завулону озвучить свои намерения и капризы. И, кажется, получилось, потому как Завулон глянул странно, на мгновение зазевался, и Антон опять впечатал его спиной в стену, случайно сдернув халат; ткань жалобно затрещала. Полюбоваться было на что, особенно на возбуждение, которое уже ничто не прикрывало. Вот, значит, как, сказал Антон. И радостно прикусил кожу Завулона у ключицы. Тот пренебрежительно фыркнул, но возражать не стал, когда Антон страстно потерся и застонал в предвкушении. Я буду приходить, когда захочу, сказал Антон и глянул ему в глаза. А жить будем отдельно. И каждый делает, что нравится. Тебе удобно, мне ненапряжно. Завулон прерывисто задышал. Антон с опаской потянулся опять поцеловать, но едва не получил в челюсть, кое-как успел увернуться. И тогда он просто ухватил Завулона за руки сзади, ткнул лицом в стену и, заклинанием обездвижив запястья, растянул руки до упора, вверх, почти на излом, задействуя наколдованные веревки. И как только умудрился действовать настолько нагло? Как в памяти всплыло это давнишнее заклинание? Но факт, что сработало и оказалось полной неожиданностью для Завулона. Вот теперь тот напрягся, словно пойманный в ловушку, задышал с присвистом: то ли гнев его душил, то ли еще что. И ведь что-то пытался колдовать, но, видать, Антон был на пике формы, или же слишком давно этого ждал, годами, и лишь теперь осознал в полной мере — и тело рвалось получить свое, реагируя быстрее мысли. Антон прильнул сзади вплотную, ведя пальцами по обнаженной спине, спускаясь к ягодицам, коленом заставляя расставить ноги шире. И с непривычной нежностью подумалось вдруг, что Завулон совсем не костлявый, а даже наоборот, подтянутый, в меру жилистый, и вон как быстро заводится от грубых ласк. Но молчит, зараза, ни звука, будто от этого его жизнь зависит. Сволочь, шепнул Антон, ведя языком у уха, ловя кожей дрожь, что пошла от его шепота. Норовистая сволочь, притягательная… Антон уже и рад был вести себя помягче, но почему-то казалось, что любая слабина приведет к трагедии. Ты переживал, что я не смогу доставить тебе удовольствие, спросил Антон. Все еще сомневаешься в этом? Антон двинул бедрами вперед, чтобы дать оценить, насколько у него встало и как не терпится. Сквозь ткань джинсов тереться было не так сладостно, как когда-то представлялось. Пришлось высвободить одну руку и повоевать с молнией, и Завулон сразу же воспользовался ситуацией, вывернувшись и уходя от контакта. Но от веревок избавиться не пытался, что странно. Антон немного с ним повоевал, возвращая себе контроль, и эта борьба распалила их двоих еще больше. Так приходить станешь, лишь когда приспичит, раздраженно спросил Завулон. Не слишком ли ты высокого мнения о себе? Антон, раздосадованный заминкой, резко дернул Завулона ближе, выдохнул на ухо вопрос: а тебе этого мало? Может, еще расписание велишь составить? И, кажется, разозлил этим Завулона до предела: он враз сделался каким-то угловатым, ершистым. Ладно, согласился Антон, приходить буду, когда сам позовешь. Ответом был очень язвительный смех. Тебе не угодишь, обиделся Антон. Но пальцам так было хорошо на бедре Завулона, рельеф мышц манил и жег разгоряченной кожей, что обида незаметно улетучилась. Сво-о-олочь, выдохнул Антон и с удивлением почуял тычок Завулонового члена в свою ладонь. И все, уже совсем не осталось сил терпеть. Антон, кусая за плечо и с удовлетворением подмечая, как возбужденно при этом выгнулся Завулон, вторгся пальцами другой руки в кольцо мышц, надавливая, намеренно причиняя чуток боли, демонстрируя, кому тут следует подчиняться, а кому — брать и получать удовлетворение. И когда Завулон сдавленно застонал куда-то в стену, уже полностью сдаваясь и позволяя делать с собой что захочется, Антон окончательно потерял голову, толкаясь членом внутрь, чудом не забыв наколдовать смазку. Терпение изменило почти сразу, хотелось заполнять до предела, двигаться, двигаться, ускоряться, перехватывая под колено и до синяков сжимая за кости таза. Но Завулон неожиданно выдохнул его имя, да настолько чувственно и жадно, и Антон вспомнил, что вообще-то хотел доставить и ему удовольствие, не только себе, а потому пересилил себя и принялся ласкать Завулона с удвоенной силой. И уже Завулон задавал ритм, причем нешуточный, дыхания Антону едва хватало. А когда он стонал, так вообще казалось, что мозги вот-вот отключатся и никогда не заработают снова. Оказывается, всегда хотел тебя, признался Антон уже после, оглаживая все еще подрагивающие в сладкой неге плечи. Он ощущал себя странно счастливым. И непривычно сытым, удовлетворенным. Веревки убери, приказал Завулон. Гонор к нему опять возвращался. Чтобы ты меня сразу придушил, рассмеялся Антон, все еще не в состоянии отлипнуть от его спины, ведя языком по мокрой от пота шее. Завулон рыкнул, дернув за веревки. Так ведь и сам сейчас магией освободится, понял Антон, опасливо ожидая последствий, но распоряжение не торопился выполнить. Ты ведь мог сразу отозвать свою кандидатуру, как увидел мою ошибочную подпись в том бланке, сказал он в самое ухо, лениво толкаясь пахом, ведя уже расслабленным членом по столь притягательным ягодицам: разрывать контакт пока не хотелось. Да и Завулон был все еще таким горячим, влажным, его пульс частил и воспринимался упоительной песней. Ошибочная подпись, спросил Завулон и хмыкнул. И Антон понял, что он его сейчас убьет, если все поймет неправильно. Я со столбцами ошибся, поспешно пояснил Антон, вообще-то это я сейчас должен под тобой шипеть и проклинать все на свете. Завулон дернулся, и Антон прикусил ему мочку уха, но затем, извиняясь, лизнул. Но мне так даже больше нравится, добавил он, подумав. Веревки убери, снова сказал Завулон, руки затекли. Делать было нечего, и Антон подчинился. И в следующее же мгновение Завулон вывернулся, схватил пальцами его за горло и в свою очередь припечатал к стене. Веревки я не люблю, предупредил в шутку Антон. Но Завулон был не намерен шутить, его лицо искривила даже не усмешка, а какой-то хищный оскал. А зачем мне было брать отвод, спросил он, если теперь я имею законное право сделать с тобой все, что захочется. Антон невольно сглотнул, судорожно и будто сдаваясь, и Завулон заинтересованно проследил пальцами движение его кадыка. Затем склонил голову набок, словно что-то взвешивая. Убить меня мечтаешь, не спрашивая, а утверждая, сказал Антон. Но тут Завулон ткнулся к нему, опять возбужденный, причем размер вызывал некоторую оторопь. Почти убить, игриво подтвердил Завулон, отпуская наконец горло, и хотя передавливал он несильно, но в горле першило; затем добавил: пытать и мучить. Пока Антон старался откашляться, его кинули на пол и навалились сверху. А вот теперь, мурлыкнул почти ласково, но вместе с тем пугающе Завулон, теперь я буду убивать тебя медленно. Очень медленно. Пока ты не кончишь подо мной несколько раз кряду… Говорят, удушье возбуждает таких, как ты, больше прочего. Сволочь, восхищенно выдохнул Антон, невольно заводясь от шокирующих ласк, какая же ты все-таки сволочь… Но тут на смену пальцам пришли губы и язык, и мысли разом закончились. Антон и не знал, что можно стонать от наслаждения до хрипоты, до сорванных связок. Под конец и Завулон застонал эту самую «сволочь», с жаром и вполне себе удовлетворенно. Моя сволочь… Моя.