Однажды я где-то слышал, что именно во вторник, согласно статистике, совершается наибольшее число убийств. Сегодня утро вторника, и лицо Стаса ходит ходуном от возмущения.
— Сто чортів в печінку… — причитает он.
Все дело в том, что сейчас мы стоим у кабинета биологии и слушаем, как Марина Сергеевна объясняет нам устройство мира.
— У школы юбилей на носу, а украшений еще нет, — хлопочет она, — поэтому урок перенесли на завтра, а сегодня вы с Петром Макдональдовичем будете заниматься творчеством! Девятый «А» вам поможет!
Судя по всеобщим вздохам, искусство нам чуждо. Замена одного урока — хуйня, но для Стаса это удар в самое сердце. Он всю ночь готовился к биологии, писал реферат и учил целых два параграфа, чтобы исправить четверку в журнале.
Отличник — это вам не в тапки срать.
— Мізків немає, бувайте, — бросает Стас и первым уходит в сторону кабинета труда. Я волочусь за ним.
Петр Макдональдович, как ни странно, тоже не в восторге от внезапно взявшегося с потолка юбилея школы. Он уверяет нас, что раньше такой «ебанины» не было, и всякие там праздники — от лукавого, то есть от директора. Учитель рассаживает нас по партам и молча оглядывает то, с чем сегодня придется работать.
— Ик, — рассекает тишину класса Бонифаций.
— Сначала жрет все что не приколочено, а потом вот начинается! — оправдывается за него Родион.
Петр Макдональдович и Стас синхронно вздыхают. День обещает быть трудным.
— Так, ну, — бормочет учитель, — надо на праздник всякой херни наделать. Че там обычно бывает… Буковки всякие, не знаю, флажки. Сами думайте, в общем, ваша же школа!
— Мы че, в третьем классе? — подает голос кто-то из учеников.
— Какой общий уровень развития, такие и уроки, умник! — открывает нам глаза на жизнь Петр Макдональдович.
Бонифаций согласно икает, и мы принимаемся за работу. На парты водружаются дощечки, цветной картон, линейки и огромные деревянные циркули. Я надеваю перчатки и маску от пыли и стараюсь игнорировать Родиона, который всем своим видом пытается до этого доебаться.
Боня, наверное, единственный из всех, кому действительно в кайф подготавливать школу к празднику. Он с удовольствием придумывает пожелания и поздравления, которые мы должны будем воплотить в работе. Я выпиливаю дощечки для букв и помогаю с этим Стасу, выглядящему мрачнее тучи, а Родион назойливо бубнит себе под нос всякую ерунду.
— И мы оба впадаем в беззубие… Беззубие… — напевает он, дергая ножницами, как эпилептик.
— Что за беззубие? — дружелюбно интересуюсь я.
Родион начинает орать, как мастодонт. Петр Макдональдович при виде этого достает из ящика своего стола веревку, закрученную петлей, и приветливо машет веревкой нам. Родион успокаивается, но про беззубие так и не говорит. Ну и пожалуйста.
С течением работы мы понимаем, что про уроки сегодня можно забыть. Мы целый час стрижем, выпиливаем, клеим и мастерим, а результатов пока не наблюдается. Стас выглядит потерянным для общества уже навсегда. Мне искренне его жаль.
Время течет медленно и отмеряется икотой Бонифация. Десять раз — и пять минут нашей жизни канули в небытие.
Учитель не выдерживает такого динамичного экшена и, развалившись в кресле, словно медуза, просто-напросто засыпает. По его перевернутой вверх тормашками газете в руках можно предположить, что Петр Макдональдович старался изобразить работу мысли. Реалистичность, я бы сказал, уровня «блять/10».
Так мы и трудимся — икота Бонифация сменяет храп учителя, и все по кругу…
— Ты сегодня заткнешься уже, нет? — наконец не выдерживает Родион и кидается на Боню с ножницами. — Давай выстрижем тебе гланды, или чем ты там икаешь!..
Начинается беготня вокруг столов, и класс оживает. Боня даже собирается включить музыку через колонку, и Родион просит его поставить какого-то «Окситоцина», но тут все веселье кончается, потому что Петр Макдональдович решает восстать из мертвых.
— Моргнуть не успел, как вы уже на головах стоите, а нихрена еще не готово!
— Ик, — виновато икает Бонифаций.
Учитель проверяет нашу корявую работу, склеенные штанины брюк и продырявленные парты. Кажется, перфекционизм у нашего класса, как и хвост, исчез в процессе эволюции. Петр Макдональдович тяжело вздыхает.
— Та-а-ак… Пока я тут кони не двинул, сгоняйте-ка кто-нибудь за Баэровым… — он осматривает наши многострадальные лица и останавливается на самом многострадальном, то есть на Стасе. — Вот, ты, новенький!
— Я не новенький, — огрызается Стас.
— Да хрен тебя разберешь, сгоняй и все. Генке скажи, пусть возьмет в магазине мне как обычно.
Огонь из жопы — средство передвижения двадцать первого века. Стас вылетает из класса, а мы продолжаем «работать». У Родиона даже получается составить из слов «Поздравляем, родная школа!» фразу «Помогите, нам угрожают!». Кабинет изредка наполняется бубнежом учителя и бесконечным иканием Бонифация. Наверное, даже самому господу стало любопытно, чего же он там такого сожрал.
Через полчаса возвращается Стас, но его обычное выражение лица продолжает находиться в международном розыске.
— Вот, — небрежно ставит он позвякивающий пакет на стол.
— Ничего святого, а, — ругается трудовик.
Крышки стеклянных бутылок пива «Жигули», оказывается, довольно легко открываются об учительский стол. Куда ни плюнь, везде житейский опыт.
На четвертом часу работы (с перерывом на обед, конечно) мы чувствуем себя шахтерами, только вот без зарплаты. Вывески и украшения готовы, остается лишь собрать небольшой макет школы, выполненный в стиле «Это как бы замок вот тут, а тут сад, а это не знаю че за хрень, а тут жвачку кто-то оставил и в общем вот». Новые веяния моды в искусстве когда-нибудь нас погубят.
При виде того как мы всей гурьбой мучаемся с макетом, Петр Макдональдович приканчивает вторую бутылку пива и поднимается нам на помощь. У Стаса не получается приладить на школу крышу, и он просто хуярит ею по верхушке макета, нервно подергивая лицом.
— Да куда ты, блять, ее пихаешь?! — громыхает учитель, — Положь, бля, где лежало!
— ПIШОВ НАХУЙ! — истерит Стас.
— Я тебе щас кудри-то твои на жопу как натяну за такие слова, будешь знать!
— А че их туда натягивать, — встревает в эту опасную перепалку Родион, — там и так все кудрявое!
— Что? Откуда ты знаешь? — встревает туда и Бонифаций.
— Не бывает так, чтобы вверху кудряво, а внизу нет.
— У тебя ведь тоже волосы вьются, — подаю голос я.
Родион одобрительно похлопывает меня ножовкой по спине. Наконец, Петр Макдональдович отвоевывает крышу школы у Стаса, и присобачивает ее к самой школе. Удивительно, но макет получился не таким уж и ущербным, как мы этого хотели.
— Все, валите отсюда. Марина Сергеевна всех отпустила.
Мы собираем свои манатки и покидаем эту горячую точку. Икание Бонифация продолжает звенеть в моих ушах.
***
Нам с Родионом оказывается по пути. Отец велел ему съездить в город по делам, и он направляется к остановке.
— Не хочешь со мной сгонять?
Я хочу, но возможность выйти из дома кроме как в школу или нелегально — миф. Меня не прельщает выглядеть настолько зависимым от матери, поэтому я убеждаю Родиона, что просто сильно устал.
— Это да, я тоже заебался, — выдыхает он и закуривает.
Мы идем по лужам через серые дворы, и последние листья с голых деревьев опадают под наши ноги. Дым сигареты выходит изо рта Родиона и окутывает мое лицо.
— Зачем ты куришь?
— Не знаю, давно начал. А ты зачем жрешь таблетки?
— Не знаю, — улыбаюсь я, — давно начал.
Мы останавливаемся у моего подъезда, и Родион бросает окурок в мусорку за секунду до того, как из-за угла появляется моя мама. Я дергаю его за рукав, чтобы он поздоровался.
— Здравствуйте.
«До свидания», — читается в ее взгляде. Я рассказываю маме, что Родион учится со мной в параллельных классах, на что он зачем-то подергивает бровями.
— И что вы тут вдвоем стоите? — интересуется она. — Уроки разве уже закончились?
— Да я бы и полежал с удовольствием, — протягивает Родион с улыбкой.
Мама смотрит на него, как на идиота, и я лишний раз убеждаюсь в ее проницательности. Она просит меня быстрее возвратиться домой, и уходит в подъезд. Родион провожает ее взглядом и шепчет, наклонившись ко мне:
— Бля, у меня встал.
Я пихаю его в плечо и захлебываюсь немым негодованием.
Мы стоим еще минут пять, пиная ботинками грязь и обсуждая всякую ерунду, а затем приходит время прощаться. Вдруг я замечаю, что руки Родиона красные от мороза.
— Возьми, завтра отдашь, — говорю я, протягивая ему свои перчатки. Родион уходит на остановку, а я смотрю ему вслед, радуясь его согретым рукам и окончанию школьного дня.
***
21:13. Родион Тозик прислал вам личное сообщение.
Родион Тозик: *ЛСП&Oxxxymiron — Безумие*
Родион Тозик: БЕЗЗУБИЕ ХУЯ Я ОРНУЛ СЕГОДНЯ
Эдуард Каспаров: Потому что нифига не слышно, че ты там говоришь :)
Родион Тозик: А КАКУЮ ТЫ МУЗЫКУ ЛЮБИШЬ?
Эдуард Каспаров: Да я вообще не особо музыку люблю: (
Беседа «родион соси минет»
Родион Тозик: *пересланное сообщение*
Родион Тозик: БЛЯ ПАСАНЫ ПРИШЕЛЬЦЫ СРЕДИ НАС
Марат Хэнломов: Вообще никакую музыку не любишь? О_о
Бонифаций Хансомович: Да он шутит :)
Родион Тозик: А ВДРУГ ОН МЕНЯ УКУСИТ И Я ЗАРАЖУСЬ
Эдуард Каспаров: Не знаю, так вышло. Я никогда музыкой не интересовался, даже групп никаких не знаю
Родион Тозик: А НУ КА ВСЕ БЫСТРО СКИНУЛИ ГОДНОТУ, БУДЕМ ЭДА К МУЗЫКЕ ПРИУЧАТЬ
Стас Урисовский: *Семен Слепаков — Залепи свое дуло*
Марат Хэнломов: *Школа танцев — Хардбасс*
Бонифаций Хансомович: *Игорь Николаев — Малиновое вино*
Родион Тозик: Я ВАМ ВСЕМ ЕБЛА ПОНАБИВАЮ В ПОРЯДКЕ ОЧЕРЕДИ
Борис Денисов: У меня аудио открыты, можешь глянуть :)
Я уже собираюсь наплевать на домашнее задание по литературе и посвятить вечер изучению чужих плей-листов, как вдруг Бажена пишет мне вне общего чата.
Бажена Маршова: *Скриптонит — Это Любовь*
Бажена Маршова: Может, тебе понравится :) Осень заставляет грустить…
Я включаю песню, и мелодия приятно обволакивает мой уставший разум. Я ставлю «беззвучный» на уведомления вконтакте, чтобы сообщения не мешали моему духовному просвещению, и плюхаюсь на кровать.
Я опять на районе потерял себя в одном из дворов.
Родион Тозик: ИДУ ЩАС КАРОЧЕ ИЗ ПЯТЕРОЧКИ
Ты опять мне трезвонишь, чтобы знать, что я жив и здоров
Родион Тозик: КАШЛЯЮ ЦЕЛЫЙ ДЕНЬ, СКОРЕЙ БЫ СДОХНУТЬ
Среди тех пацанов, барыг и быков, машин, мусоров…
Родион Тозик: ВСЕ КУДА-ТО СЪЕБАЛИСЬ, МЕНТЫ ЧТО ЛИ ЕДУТ
Я пообещал бросить дуть и пить, ведь это любовь.
Родион Тозик: БЫСТРЕЕ БЫ УЖЕ НАБУХАТЬСЯ
Руки петли, руки прямо как узлы, руки на замок,
Родион Тозик: ТЫ ГДЕ? ПОВЕСИЛСЯ ОТ ХАРДБАСА?
Руки в пепле, губы об твои губы, глаза в потолок…
Родион Тозик: ПОМОЛИСЬ ЛУЧШЕ БОЖЕНЬКЕ
Я снова в дверях, руки врозь, прости, что валюсь с ног.
Родион Тозик: БЛЯТЬ ЗАПНУЛСЯ ОБ БОМЖАРУ КАКОГО-ТО
Я снова пообещал все, что смог, ведь это любовь.
Родион Тозик: ХУЛИ ИГНОРИШЬ? ПИЗДА ТЕБЕ АТВИЧАЮ
Ещё одной темной ночью, каждый твой вдох
Родион Тозик: ЧЕ ИНГАЛЯТОР КОНЧИЛСЯ
И каждый твой выдох, кричит об одном.
Родион Тозик: ПОДОХ ОТ АСТМЫ
Ещё одним холодным утром, руки без слов
Родион Тозик: ВОТ ДУМАЮ О ТЕБЕ И ХОЧЕТСЯ ТОЛЬКО ОДНОГО
Кричат об одном:
Родион Тозик: УВИДЕТЬ СНОВА ТВОЮ МАМАШКУ
«Это любовь»
