К сторожевому домику подъезжала добротно сделанная, старательно отполированная и умеренно груженая бричка. Вожжи держал мужчина зрелых лет, невысокий и сухощавый, не так чтобы очень привлекательный, но и не особенно уродливый, а больше ничего о нем и сказать нельзя. Таких считают близкими друзьями, пока те обитают рядом, о них забывают в считанные дни, когда те отбывают куда-то далеко. Сзади к бричке были приторочены два сундука — побольше и поменьше, у ног мужчины стоял небольшой саквояж; одет был мужчина добротно и невыразительно, а вид у него был сосредоточенный и при этом нерешительный, словно он никак не мог определиться, что делать и куда драпать, если что. Впрочем, поравнявшись со сторожевым домиком, мужчина напустил на себя вид важный и самоуверенный, а когда на крыльцо неторопливо вышел привратник, величественно спросил:
— Желаю видеть госпожу полковницу. В столице знаком был с нею через покойного супруга ее.
— С какой целью желаете? — флегматично спросил охранник.
— С фармацевтико-косметологической, — задрав подбородок, ответствовал мужчина.
Потоптавшись немного, охранник попытался незаметно заглянуть внутрь брички, но, ошеломленный умственным величием собеседника, предпочел поклониться и отступить в сторону.
Мужчина с фармацевтической целью тронул вожжи, лошади резво потащили бричку к дому, сам же он начал нервно перебирать пальцами. Впрочем, когда повозка остановилась у крыльца, он был спокоен, любопытен и улыбчив.
Госпожа полковница была заинтересована новым визитером до такой степени, что соблаговолила принять его уже через два часа. Слуга решительно постучал в комнату, зашел и сказал, преисполненный важности и собственной значимости:
— Госпожа полковница любезно приглашают вас к полднику. Они его принимают в зимнем саду.
Мужчина многозначительно клацнул застежкой саквояжа и демонстративно начертил на ней несколько рун. Слуга проследил за его движениями сквозь прищуренные веки; он продолжал сохранять важный вид, но спеси у него поубавилось. Маги особой редкостью не были, но они все больше в столице да по крупным городам подвизались; а помимо этого, слухи об их дурном нраве были очень распространены и доходили даже до этой глуши, так что слуга пятился в коридор с куда большим смирением.
Мужчина поправил шейный платок, пригладил волосы на висках и вошел в зимний сад. Полковница, очевидно, тщательно изучила его визитку; имя, на ней написанное, ничего ей не сказало, но удивительным это не было: у мужа ее было много самых разных знакомств - что в их доме, что у знакомых мало ли с кем доводилось встречаться. Куда больше интереса вызвала строка под именем проезжего: маг-целитель косметологического профиля. Это могло оказаться крайне полезным, ведь полковница приближалась к пятидесяти годам, что в общем было отличным возрастом — она получила неплохую страховку по вдовству, грамотно распорядилась ею, полковничью пенсию вкладывала очень ловко и давно считалась зажиточной дамой, — если бы не малозначительное «но». Сердечный друг полковницы, оживлявший ее будни своим обществом уже несколько недель, был куда моложе. Значительно. Весьма.
Мужчина — маг-косметолог общего профиля — приблизился к полковнице изящным шагом, склонился в поклоне и аккуратно, почтительно и при этом решительно пожал ее руку. Та осталась сидеть к скрытому удовлетворению мага: встань она, и ему пришлось бы смотреть снизу вверх. И ладно бы дело только в росте: полковница была ширококостна, объемных телес и мощных рук владелица. Вырез на ее платье был скромным, дама упрямо носила траур по супругу, а посему была облачена в черное, но оттенок и ткань, подобранные для ее наряда, удивительным образом подчеркивали белизну кожи и плавность линий шеи и лица и просто-таки волшебно сочетались с насыщенным темно-каштановым цветом волос, короной из кос уложенных вокруг головы. Она не могла не понимать этого: у мага загорелись глаза, интерес, проявленный им к декольте, был очевидным и недвусмысленным, и губы полковницы, заметившей это, растянула удовлетворенная улыбка.
— Господин Анхильд, рада приветствовать вас, — складывая руки под грудью, произнесла она, величественно склоняя голову. Серьги в ушах негромко звякнули, она цепким взглядом окинула фигуру посетителя и сделала приглашающий жест: устраивайтесь, любезный гость, располагайтесь.
Маг опустился на стул и, откашлявшись, начал: знаком-де был с вашим супругом, встречались и мы, но так давно, увы, с тех пор пути наши не сводили нас, но вот по делам еду из одной провинции в другую и решил нанести визит. Опять же, выразительно поднял бровь маг Анхильд, этот визит точно так же может быть соединен и с делами.
Полковница одобрительно кивнула и подняла руку. Горничная начала разливать чай.
Анхильд заливался соловьем, рассказывая, где бывал, что видел; он упоенно вещал о своей лавке, в которой не только продает средства самых разных предназначений, изготовленные по опробованным рецептам, но и экспериментирует. Клиенты-де довольны, слава о нем широко распространилась в узких кругах, он подумывает о расширении производства, но не уверен, что ему так уж нужно это бремя, ибо куда больше, чем успешность, ему нравится как раз процесс. Полковница согласно кивала, неторопливо поглощала пирог, неспешно подносила к губам чашку с чаем и игриво смотрела на Анхильда поверх ее кромки. Она, конечно, выглядела отлично, не в последнюю очередь потому, что солнце заглядывало в комнату через окно за ее спиной: лицо и шея полковницы были прикрыты легкой тенью, словно вуалью, плечи ее были хороши, гладки и сочны, и солнечные лучи с упоением гладили их, отчего кожа словно сияла изнутри; но все-таки в возрасте полковницы сомнений не возникло бы ни у кого — дама зрелая, бесконечно далеко удалившаяся от колыбели и все ближе оказывающаяся к самой ее противоположности.
Горничная налила ей еще чашку. И тут в зимний сад ворвался — иным словом это не назвать — сердечный друг госпожи полковницы. Он замедлил шаг, глядя на Анхильда, и взгляд его на несколько мгновений стал очень недобрым. Рот искривился, и можно было подумать, что сей человек вот-вот зарычит по-звериному; губы его дрогнули, на мгновение обнажая чуть удлиненные клыки. Впрочем, он удержал себя в руках, гордо вздернул подбородок и склонился над полковницей, дабы неторопливо поднести к губам ее белую ручку, которую та предусмотрительно подала ему. Он делал это подчеркнуто медленно, призывно глядя полковнице в глаза. Анхильд предполагал, что сердечный друг не только улыбался ей полной томности и скрытого огня улыбкой, но и многозначительно изгибал бровь, благо черты лица у него были резки и выразительны, темные, капризно изломанные брови выделялись на загорелой коже, и сказать ими получалось очень много. Особенно если как следует поупражняться в этом перед зеркалом.
Атака сердечного друга не оставила полковницу равнодушной. Улыбка растеклась по ее лицу, скользнула даже в декольте: дама как-то особенно склонила голову, повела плечами, неторопливо поправила манжеты платья, так, что сомнений в ее особенном благоволении к этому мужчине не осталось бы даже у полностью лишенного романтических представлений существа. Сердечный друг стал за спиной полковницы и положил ей на плечи руки. Взгляд, адресованный Анхильду, был полон не превосходства, как следовало бы ожидать, а скрытого беспокойства, хотя улыбка на лице его была высокомерной и подбородок надменно поднят.
Выражение полковницына лица трудно было описать простыми словами: она, казалось, испытывала глубочайшее удовлетворение, ощущая на своих плечах мужские руки, но согласна была терпеть исключительно незначительное проявление чувств, и сдержанность сердечного друга ее устраивала; в глазах полковницы замерцало нечто недоброе — она словно ждала, что Анхильд расценит ситуацию как недостаточно приличную и готова была отправить его восвояси, но когда ни его лицо, ни голос, которым он приветствовал сердечного друга, а затем вернулся к обсуждению сплетен, не изменились, вернулась в самое мирное расположение духа. Она неторопливо повернула голову к горничной, и та бросилась разливать чай.
Анхильд краем глаза следил за нею, стараясь по возможности скрыть от полковницы свой интерес. Он продолжал свой рассказ, изредка поглядывая на сердечного друга, сверлившего его недовольным взглядом (впрочем, иногда тот склонялся и шептал полковнице на ушко нечто, вызывавшее на ее лице сдержанную, двусмысленную улыбку). Горничная протянула чашку сердечному другу полковницы, тот взял ее, поблагодарил будничным тоном, но взгляд его говорил иные вещи, просто-таки обещал. Горничная озорно стрельнула глазами и смиренно склонила голову, сделала книксен и после того, как полковница коротко кивнула, ушла.
Пообщавшись с полковницей еще немного, наговорив комплиментов с гору, Анхильд извинился, сказав, что желает отдохнуть перед процедурами, на которые она уже согласилась. Полковница ответила, что испытывает нетерпение, и царственно взмахнула рукой — а взмах ее окончился на колене сердечного друга, стоявшего с исключительно самодовольным видом и не сводившего со своей дамы жаркого взгляда.
В коридоре, ведшем к гостевым спальням, Анхильд столкнулся с той горничной, которая хлопотала вокруг полковницы час с небольшим назад.
— Я тебе кое-чего предложить могу, — наклонившись к ее уху, прошептал он. — Предохраняющее. Пользуется сильным спросом у девок при знатных дамах.
Горничная дробно захихикала, показывая зубы.
— И на кой бы оно мне нужно было? Жениха у меня нет, а с местными конюхами я не нюхаюсь, с дураками этими.
— Ты ей-то потом как объяснять будешь, что о ребенке должен заботиться Ильяс? — приблизившись вплотную, полюбопытствовал Анхильд. — Мужик он крепкий, а их порода, кхм… плодовита.
Горничная посерьезнела, глянула в оба конца коридора, чтобы убедиться в отсутствии сторонних ушей, и кивнула, не поднимая на него глаз.
— Не то чтобы это было так прямо нужно, но все-таки наверное да… — пробормотала она, лихорадочно сминая фартук. — Только ежели вы думаете, что нам тут жалованья большие платят, так это вы зря. Госпожа полковница, конечно, заботливы, но того… щедрость считают за слабость, а слабой быть очень не любят.
— А ты мне кофейку принеси, даже если и ячменного, и чутка расскажи, как тут госпожа полковница поживают, — подмигнул ей Анхильд. — Там и столкуемся о цене, чтобы ни тебя не разорить, ни меня не обидеть.
Видимо воспрянув духом, горничная повела плечом, кокетливо улыбнулась ему и унеслась прочь.
Анхильд вздохнул тяжело. Если девица еще и своим подружкам сообщит, что он и такими снадобьями приторговывает, так к нему очередь выстроится, чего доброго, и вся как раз из очарованных некими самцами девиц. Одно слово, кобель, неодобрительно подумал он, заходя в комнату. Но кобель хорошо устроившийся и балуемый.
Дальнейшее время протекло, не скрашиваемое никакими интересными событиями. Полковница была занята первую половину дня и рано отправлялась спать; удивительного в этом не было ничего, потому что она имела владения столь же обширные, сколь и разнообразные, с раннего утра к ней прибывали самые разные посетители, и она принимала их безотлагательно, не заставляя ждать, как Анхильда намедни. Сам он изображал из себя занятого мага и с этой целью с раннего утра либо устраивался в одной из беседок, расставлял вокруг разные пробирки и мензурки, с озабоченным видом бормотал над ними, время от времени создавая небольшие, но заметные хлопки и вспышки разноцветного пламени, и делал пометки в одном из журналов — чтобы у самых скептичных шпионов не возникло сомнений в его профессии, либо отправлялся в окрестные поля и рощицы с парой наплечных сумок, чтобы собирать травы себе на снадобья. Анхильд и этим занимался, бесспорно, но более всего он рассчитывал, что Ильяс воспользуется возможностью и подберется к нему для разговора вдали от полковницыных ушей и глаз. Увы, этого не случилось, зато запас трав пополнился значительно.
Полковница с огромным энтузиазмом принимала участие во всех процедурах, которые Анхильд ей прописывал. Она приходила даже и после обеда, отказывая себе тем самым в получасе «сна красоты», с огромным вниманием следила за тем, как тот колдовал над пробирками, не без благоговения взирала на руны, которые тот чертил над открытой посудой с побулькивающими снадобьями. Когда он предлагал ей опробовать на себе какое-нибудь из них, полковница с подозрительным и одновременно решительным видом погружала палец в баночку, которую Анхильд ей протягивал, растирала снадобье между пальцами и, в зависимости от места применения, либо пробовала его на запястье, либо приближалась к зеркалу и с суровым лицом намазывала снадобье на лоб.
Надо ли говорить, что Ильяс при этом не присутствовал. Одна из горничных, вредно хихикая, охотно рассказала Анхильду, что сердечный друг полковницы поначалу был очень раздражен, когда узнал о прибытии мага—фармацевта и косметолога, «ревновал, поди», — добавила дурёха, заливаясь смехом. Затем, понаблюдав за ним и за нею и даже в полной мере насладившись результатами косметологических процедур, он успокоился вполне и счел возможным в прежнем объеме уделять внимание иным особам, жаждущим наслаждаться им не меньше, чем полковница. Румянец на щеках горничной свидетельствовал, что она точно так же относилась к этим счастливицам.
Анхильд только головой качал, колдуя над своими зельями. Без сомнения, он был отлично осведомлен, что из себя представляет Ильяс. Собственно, причина, по которой этот двуличный стервец находился вдали от них всех, и заключалась в его примечательной лени и желании поудобнее устроиться за чужой счет. До тех пор, пока не нужно было ничего делать — за исключением, впрочем, приятных телу и мужской натуре сладострастных телодвижений, Ильяс предпочитал находиться как можно дальше от места активных действий; куда больше его устраивало появляться там, где все завершено, а на его долю просто по щедрости выигравшего может выпасть несколько похвал. Но вот почему он не спешил перемолвиться с Анхильдом хотя бы словом, оставалось прелюбопытной загадкой.
Впрочем, рано или поздно любое, а наиболее вероятно самое приятное времяпровождение приходит к концу. Что Анхильд и сообщил полковнице. Та приняла его объявление крайне сдержанно; разве что губы ее были поджаты очень строго, и прошло какое-то время, прежде чем она подняла на него взгляд. Удивительно было то, что взгляд ее был несколько печальным.
— Что ж, — сказала она, рассеянно сжимая салфетку в руке, — я понимаю ваше желание вернуться в бурную жизнь рядом со столицей. Мы здесь живем хорошо и интересно, но несколько скучно, если сравнивать с профессиональной точки зрения даже и уездный город с моим домом.
— Милостивая госпожа моя! — воскликнул на это Анхильд. — Я был бы бесконечно счастлив провести с вами несколько недель, потому что не только природа… с фитотерапевтической точки зрения и просто эстетически, но и самое пребывание в вашем обществе оказывают крайне благоприятное воздействие на любую и даже самую суетливую натуру! — Полковница подняла на него одобрительный и любопытствующий взгляд, и он продолжил, подпустив в свой голос немного горечи: — Но лавка моя требует присмотра, и, позволю себе признаться вам как деловой человек деловому человеку, связи, которыми я обзавелся в значительном количестве, тоже ведь требуют присмотра. Вот, друг мой, давний приятель и даже в некотором роде компаньон — и я признаюсь вам в этом, но под строжайшим секретом — поставляющий очень ценные компоненты животного происхождения, также требует моего общества. Это связано с некоторыми существенными обстоятельствами, — скорбно добавил Анхильд, опуская взгляд.
Краем глаза он заметил, что Ильяс, присутствовавший за ужином, но помалкивавший, сидевший, вальяжно раскинувшись, и снисходительно улыбавшийся что полковнице, что горничным, хлопотавшим вокруг стола, посерьезнел, подобрался, подался вперед, прислушиваясь к словам Анхильда внимательнее, чем до этого.
— Все ли в порядке с вашим компаньоном? — участливо спросила полковница, склоняя голову к плечу. Серьги в ее ушах негромко звякнули, между бровей пролегла неглубокая складка. Анхильд не мог справиться с собой: залюбовался ее кожей — и своей работой в том числе, потому что кожа выглядела замечательно, была нежной и бархатистой и цвет имела исключительно светлый и приятный. По губам полковницы скользнула самодовольная улыбка, потому что неожиданная восторженная заминка со стороны специалиста по косметологии и фармацевтике польстила ей неимоверно.
— Ах, любезная моя госпожа! — воскликнул Анхильд. — Сердце ваше столь же добро, сколь ослепительна ваша внешность. — Он суетливо схватил салфетку, промокнул губы и, спрятав в ней нос, тихонько шмыгнул. Полковница заулыбалась широко и горделиво и откинулась назад. Анхильд же откашлялся и пожал плечами. – Да серьезного ничего. Но, — понизив голос, продолжил он, делая трагичное лицо, — я должен быть с моим компаньоном, чтобы поддержать его… и все такое. Я только надеюсь, что мы встретимся в нашем будущем в столице, успеха в коей вы достойны, как никто другой.
Судя по тому, как дрогнули ее губы, Анхильд хватил лишку. Он, чтобы исправиться, тут же перевел разговор на мероприятия, которые разработал для нее, рекомендации по здоровью вообще и такие, чтобы подходили именно ей. Это увлекло полковницу значительно больше, и к окончанию ужина они были исключительно довольны друг другом. Ильяс молчал; мысли его блуждали в эмпиреях: каждый раз, когда полковница обращалась к нему, он вздрагивал и недоуменно смотрел на нее.
— Не желал ли и ты воспользоваться услугами нашего удивительного Анхильда? — спросила она, прищуренными глазами изучая его. — Я не лишила ли тебя, сердечный друг мой, удовольствия от общения со столь замечательным косметологом… э… и фармацевтом?
— Нисколько, сердце мое, — заулыбавшись, ответил Ильяс и бережно поднес белую руку полковницы к своим губам. — Просто слова твоего драгоценного гостя разбередили мою душу. Какова приятельская преданность! И верность, и жажда быть полезным другу до последнего вздоха. Впечатляет, знаешь ли.
Анхильд сидел, уныло возведя глаза к потолку.
— До чего впечатлителен друг мой, м, господин Анхильд? — насмешливо произнесла полковница и по-хозяйски поправила воротник сорочки Ильяса. Тот по-звериному сверкнул глазами, чуть оскалился, но удержался и поцеловал ее руку.
Он так и игнорировал Анхильда.
Ранним утром, впрочем, когда бричка откатилась от имения на достаточное расстояние, на дорогу перед нею выскочил огромный волк. Лошади резко остановились, Анхильда кинуло вперед; он вынужден был справляться с лошадьми при помощи вожжей и творить успокаивающие заклинания. Волк потряс головой и начал вылизывать шерсть на передних лапах. Спрыгнув с брички, Анхильд схватил кнут и, подойдя к волку, ручкой ударил его. Волк зло взрыкнул, упал на землю, с нее же поднялся человеком. Одетым в то же, что и волк — ни во что. Собственная нагота смущала его, впрочем, куда меньше, чем Анхильда или, к примеру, коней, и даже утренняя свежесть была Ильясу совершенно не страшна. Он гордо подбоченился, упер руки в бока и повел плечами.
— Срамная натура твоя, — сплюнув, рявкнул Анхильд. — Чего надо?
— Что с Бриннаром? — требовательно спросил тот и, ухватив его за отвороты дорожного сюртука, тряхнул.
— Тебе что? — безразлично пожал плечами Анхильд. — Ты себе бабу нашел, с ней сыт и доволен, и оставался бы с ней. Не вызывал у ней неприятные подозрения. — Он еще раз ударил его рукояткой кнута. — И коней нечего пугать, шельма!
— Ну нашел, и что? — Ильяс развел руками. — А что прикажешь, и дальше дороги колесить, то в клетку, то из клетки, то спать на еловых лапах, то драпать от городской охраны? Тебе это в радость было, старый хрен? Только правду говори!
Анхильд схватил его за волосы и резко дернул. Ильяс ухватил его за руку, но, помимо этого, не вырывался, только недовольно ворчал.
— А тебе, сучья твоя душа, было плохо? — злобно зашипел Анхильд. — И коль скоро решил, что мирная жизнь тебе приятней, так и наслаждайся ей!
— Так какого же фитюлькина хрена ты к Энильде приперся тогда? — обиженно спросил Ильяс и отошел от него подальше.
— Это для тебя она Энильда, — Анхильд передразнил его, произнося имя полковницы точь-в-точь как Ильяс. — А для меня она госпожа Рекнард, вдова моего давнего знакомого, чье имение лежит между провинцией Адальгас, где я подписывал контракт о поставке саженцев ценных деревьев, и Тридором, где я имею честь содержать лавку. Или ты думаешь, что весь мир вертится вокруг твоего хвоста, песий сын?
— Не песий! — взвился Ильяс. — Мой папенька был чистых кровей волк! И маменька тоже. И вообще!
— Слышал, слышал. Много раз. Сбежал из-под венца, потому что волчица была стара и деспотична, а ты юн и непорочен. Ты хотел свободы, не любил драки, что меж кланами, что внутри своего, и куда меньше тебе нравилось, что своя семья тебя продала сестре вожака, как красивую игрушку. — Анхильд ухватился было за поручень, чтобы забраться в бричку, но остановился и развернулся: — Но скажи ты мне, щенок, разница между той волчицей и этой — она в чем?
Ильяс склонил голову к плечу и многозначительно улыбнулся.
— А ни в чем. Только за братом ее я пошел бы, куда он приказал. А за ней не хотел, хотя она всем хороша была. А этого в нашем клане не понял бы никто, и в первую очередь сам вожак. Потому что мужик должен быть с бабой, понимаешь?
Анхильд раздраженно покачал головой и, кряхтя, забрался в бричку.
— Так с ним точно все хорошо? — нервно улыбаясь, спросил Ильяс, сходя с дороги. — Или ты просто придумал?
— О пошлинах слышал что? О податях и налогах? О нечистоплотной конкуренции? С этим разобраться можно, но небыстро. — Анхильд обмяк, опираясь локтями о колени и опуская голову. — Ладно, шел бы ты к Энильде. А то постель остынет, а она на какую кухонную девку подумает и осерчает.
Ильяс фыркнул и покачал головой. На его теле начала проступать волчья шерсть; лицо вытянулось, выросли клыки и когти, ноги начали меняться в лапы. Но говорить он еще мог, хоть и не совсем разборчиво:
— Не, она не будет. Она останется спокойной. Правда, девке несдобровать будет, прямо до полусмерти. И мне, наверное, тоже.
— Ну так и пшел прочь, — рявкнул Анхильд, хлестнув кнутом дорогу рядом с ним.
Огромный волк клацнул зубами, широко оскалился и сиганул в кусты.
***
Следующим на пути Анхильда был гостиный двор, в котором заправлял Бриннар. Двор этот был расположен очень удобно, на пересечении не двух даже, а трех торговых трактов, в приятной близости к столице и разумном удалении от двух других уездных городов. Помимо этого, если принимать в расчет и определенные связи Бриннара и его напарника — тоже из королевских егерей, сложностей с королевскими службами возникало куда меньше, чем Анхильд живописал сначала полковнице, а затем и Ильясу. С конкуренцией проблем не возникало вообще, потому что напарник Анхильда был человеком молчаливым и решительным. А еще — наполовину орком. И если конкуренция ужесточалась, он без лишних разговоров брал дубину и шел ей возражать. За прилавком как раз и стоял Йоррд и меланхолично протирал кружки. Анхильд сел на табурет перед ним и положил на прилавок монету.
— За счет заведения, — флегматично сказал Йоррд и отодвинул ее. — Хорошо съездил?
— Неплохо. Нужно еще с купцами поговорить будет. И садовников нанять. — Анхильд попытался бодро улыбнуться, но поморщился. — И все честным образом.
Йоррд неторопливо облокотился о прилавок и упер другую руку в бок.
— Тут купцам пиво приглянулось. Хорошо оно на твоей закваске получается, значит. Прибудут за двумя дюжинами экс-пе-ри-мен-таль-ной партии. — Он оглядел зал и скосил на Анхильда хитрые зеленые глаза. — Так они рассказали, что ежели заказывать товар напрямую, то приходится платить пошлину цеху, в котором состоят мастера. Так? А ежели через порт — так эта пошлина отпадает. Смекаешь? И опять же разница, морской порт использовать в расчетах али речной. А доставку можно оформлять не через королевские, а через уездные, опять же, конюшни. А ежели при доставке не используется копытный транспорт, так и пеня оказывается всего ничего. А ты ведь любую дрянь можешь заколдовать, чтобы она летела, доколе нужно.
— Погодь-погодь-погодь, — оживился Анхильд. — Значит, говоришь, пошлины в речном порту? Надо узнать.
Он расцвел.
— А с какими стряпчими они пиво пили?
Йоррд хмыкнул и назвал контору. Анхильд кивнул и радостно потер руки, предвкушая извилистые пути к одному ему известной цели.
— А где тебя задержало? Бриннар уже четвертый день тебя ждет, — заметил Йоррд, наваливаясь на прилавок и глядя в окно.
— Да… заехал в одно место. Услуги, значит, продавал, — Анхильд побарабанил пальцами по столешнице. — Очень, знаешь ли, удобно. Микстур на полденежки, а знание, как их втирать — на пять грошей. И баба, между нами, очень хороша. Истинно говорю тебе. И понятлива. И щедра. В самом соку баба.
Йоррд вздернул бровь.
— Да нет, — отмахнулся Анхильд. — Я ей на один укус.
Йоррд многозначительно улыбнулся.
— Ей другого образа мужчины нужны. Звериной выносливости, знаешь ли, — угрюмо добавил Анхильд и выпил пиво. — Каковым я не являлся и когда был юн и бодр, а сейчас не выпью столько микстур, чтобы госпожу полковницу должным образом развлечь. Так, говоришь, Бриннар тут?
Йоррд указал пальцем в направлении комнаты, которую Бриннар использовал в качестве конторы. Анхильд сполз с табурета и пошел туда.
Бриннар снял с носа пенсне и удовлетворенно хмыкнул, откидываясь назад.
— Прибыл, значит. Как поездка?
— Да… — Анхильд сел на стул напротив него. — Поездка сама по себе сложилась самым благоприятным образом, ежели рассматривать ее главную цель и сложившиеся вокруг нее отношения на другом конце пути. Напарник твой, должен сказать, очень сметлив. Никогда не доводилось задумываться, признаться, сколь много в нашей жизни завязано на географии.
— На географии — очень много. А на арифметике и того больше, — согласился Бриннар, складывая руки на груди.
— Бесспорно. А на биологии до чего много! Видал я, кстати, одно биологическое существо. — Анхильд бросил на него косой взгляд. — Живо, здорово. Шерсть расчесана самым тщательным образом, физическое естество удовлетворено самым благоприятным способом. Чувственная натура, правда, пребывает в некотором смятении, ибо у кого натура свободолюбива, тому даже и из чистейшего золота и тончайшей работы клетка противоестественна, пусть и держится открытой.
— И что, существо это скулит, что находится в клетке, но о том, чтобы покинуть ее через открытую дверь, не может быть и речи? — раздражаясь, воскликнул Бриннар и встал. Пройдя немного по конторе, дойдя до двери, а затем от нее до окна, он остановился.
Анхильд задумчиво оттопырил губу.
— В определенном роде именно так.
— Н-ну хорошо. Ну и пусть! — гневно воскликнул Бриннар и сел за стол. Снова нацепив пенсне, он подтянул к себе гроссбух, разложил его сверху уже открытого и, взглянув на Анхильда поверх стекол пенсне, сказал: — Значит, смотри, что мы имеем из прихода за прошедшие недели…
***
По истечении некоторого времени у гостиного двора остановился караван из кареты и двух менее притязательных повозок. Карета, как и повозки, сделана была добротно и основательно, но экстерьер имела вполне обычный. Гербов на ней тоже не было, разве что ливрея на слугах, что сразу же свидетельствовало о значительном достатке ее владельца. Точнее, владелицы, ибо когда слуги открыли дверь, из нее вышла госпожа полковница Рекнард, она же вдова Энильда. Сердечный друг ее уже стоял около двери и протягивал полковнице руку, радостно скалясь. Она неторопливо размяла руки, изучая гостиный двор.
— Хорошее заведение, внушает уверенность, — негромко заметила она. — По своему опыту многих переездов вслед за покойным супругом должна сказать, что за постой на таком дворе с него бы сняли семь шкур за трату казенных денег.
— Зато в постели клопов не найдется, — склонившись над ее плечом, прошептал Ильяс, внимательно оглядывая окрестности. Он словно выискивал кого-то, но тщетно: разочарованно поморщившись, встал за спиной полковницы, выпрямившись и приняв скучающий вид.
Из двери дома вышел Йоррд и неторопливо направился к полковнице. Склонив голову в почтительном, но скупом поклоне, он пророкотал:
— Добро пожаловать, добрая госпожа. — Затем, осмотрев Ильяса косым взглядом, добавил: — И добрый господин.
Полковница скрестила на пышной груди руки с самым удовлетворенным видом. Взгляд Йоррда немедленно переместился в ее декольте.
— Ага. Отлично. В каких частях служил?
— Третий королевский егерский полк, — невольно выпрямляясь во фрунт, ответил Йоррд громко и четко, вполне по уставу.
— Бывали в нем с супругом с дружеским визитом во время определенных кампаний. Шестой пехотный. Покойный супруг мой был в нем полковником, — довольно улыбаясь, пояснила полковница и ударила его в грудь кулаком. — Рассчитываю на хороший отдых, и ты можешь рассчитывать на хорошее вознаграждение.
Йоррд коротко кивнул и шагнул в сторону с самым почтительным выражением на покрытом ритуальными шрамами лице. Вид у него был несколько устрашающий, несмотря на все усилия, которые Йоррд прилагал, чтобы казаться гостеприимным хозяином. Ильяс старался держаться подальше от него. Полковница, заметив некоторую настороженность его, успокаивающе потрепала его по плечу. Он, мрачно следивший за орком, едва не отскочил от неожиданности, но спохватился и услужливо подставил ей руку.
Полковница распорядилась подать ужин в номер. Ильяс составил ей за ним компанию, но после него сообщил, что желает прогуляться, потому что местность очень интересная, и луна опять же полная. Полковница, снисходительно относившаяся к его природе, кивнула, попросила только помочь перебраться в ночную сорочку; Ильяс прислужил ей с огромным удовлетворением и покинул номер, оставляя за своей спиной удовлетворенную и сладко позевывавшую женщину, готовую войти в царство сна. Ильяс же был несколько нетерпелив; он вышел на двор, вдохнул свежий вечерний воздух и поднял голову к темному небу, на котором из-за ярко горевших ламп звезды не так хорошо различались.
— Неужели объявился, сучий хвост? — раздался за его спиной зловещий шепот. В следующее мгновение одна рука закрыла Ильясу рот, а другая заломила руку так сильно, что он только крякнул и зажмурил веки, сдерживая вскрик. — Наблядовался, песья отрыжка? Всех селяночек перепортил? А на их мужей не встало? Что же их твоим вниманием не осчастливил?
Бриннар — а это был он — тянул его к сенному сараю рядом с конюшнями. Ильяс сопротивлялся, но в ответ на его движения Бриннар еще сильней заламывал ему руку, и он послушно шел, куда вели. В сарае Бриннар отпустил его руку и тут же ухватил за волосы. Оттянув голову назад, так что позвонки у Ильяса захрустели, он зашептал ему на ухо:
— И какого же ты сюда-то приперся? Да еще в карете, как чертов дворянин? Что, нравится на мягких подушках сидеть? А ну стоять! — рявкнул Бриннар на почти вырвавшегося из его захвата Ильяса, схватил веревку, висевшую на воротах, и рыкнул ему, чтобы он вытянул руки. Что Ильяс послушно и сделал. Бриннар перетянул его веревкой по спине, отчего тот упал на колени с прерывающимся дыханием. — Кобелья душонка твоя, сучья натура, — бормотал он, связывая ему руки, затем, словно одумавшись, сорвал с себя рубаху и немного скомкав, засунул часть ее в рот Ильясу вместо кляпа. Тот судорожно выдохнул, а когда Бриннар дернул его за веревку, обиженно рыкнул.
Свободный конец веревки был обмотан вокруг стенной сваи, Ильяс попытался пнуть Бриннара, тот в ответ от души отвесил ему оплеуху, обхватил сзади и жадно начал гладить. Затем, словно спохватившись, спешно начал расстегивать пояс его брюк, жарко дыша. Ильяс дернулся и глухо застонал от какого-то неловкого движения, а Бриннар отвесил ему затрещину:
— А ну молчать! — зашипел он.
Ильяс взвыл и дернулся, ударился о стену лбом и жалобно заскулил.
Бриннар выскочил из сарая, а вернулся с кнутом. И на ходу сложив его вдвое, подойдя, хлестнул Ильяса. Тот повис на веревке, содрогаясь всем телом.
— Блядская твоя душонка, сучья твоя натура, все бы тебе по чужим пещерам скакать! — злобно шипел Бриннар, охаживая его кнутом. Легко, не особо замахиваясь, вздрагивая сам, когда кнут шлепал по ягодицам Ильяса, а тот упоенно подвывал каждому шлепку.
На дворе раздались голоса: к гостиному двору прибыли запоздалые путники. Один из конюхов при дворе отводил лошадей к конюшне, затем долго ругался с возничим. К ним присоединился Йоррд, и после пары минут препирательств, переродившихся в приятельскую беседу, говорившие засмеялись. Конюх и Йоррд приблизились к сараю, переговариваясь. Бриннар придавил Ильяса к стене, его рука жадно сжималась и разжималась на животе у того, он прикусывал шею Ильяса и слушал, что Йоррд с конюхом обсуждали.
Орк замер в двери сарая. Тускло светивший фонарь он держал снаружи. Осмотрев сарай, он в обычном для него темпе — медленно и величаво — произнес:
— Наполнить бы его не мешало. Сено хорошо было, да осталось его всего ничего. Знаешь чего? Пусть повозки пока рядом с конюшнями постоят, а поутру на свежую голову я с Бриннаром поговорю, и мы товар куда и определим.
Затем он цыкнул, и из сарая исчезли последние отблески тусклого пламени. Ильяс судорожно подавался назад, подчиняясь инстинктивным движениям Бриннара. Тот тяжело дышал за его спиной, лихорадочно касаясь губами плеч и шеи.
— Сучья твоя натура, — жарко шептал Бриннар прямо в ухо, прихватывал мочку, не то дразня, не то наказывая, и жадно, нетерпеливо мял мошонку Ильяса. Тот крутил задом, прижимался и поскуливал жалобно. – Да стой же ты смирно! И не смей, не смей мне тут оборачиваться!
Ильяс замер. Шерсть, проклятая шерсть лезла по всему телу, и не объяснишь ведь, что в такие минуты не способен себя контролировать. Это не с селяночками флирт крутить и не полковницу обхаживать – здесь разум весь как есть стекал вниз, тяжелил яйца, выпускал на волю волчью сущность.
— Куда!
Еще одна тяжелая затрещина пришлась как нельзя кстати, отрезвила чуток. Охладила. Ильяс взвыл от полноты ощущений – толстый член протискивался в анус, и это не шло ни в какое сравнение с мягкими телесами полковницы, хотя и та была хороша… по-своему, по-женски, и дарила минуты удовольствия щедро.
— Быстрее давай! – взвыл Ильяс, подаваясь назад, насаживаясь полностью и чувствуя, как замирает сердце от восторга. Восклицание его было смято рубашкой во рту, но Бриннар различил его слова — вообще понимал Ильяса давно и очень хорошо.
— Покомандуй мне тут еще, — пропыхтел он, наддавая сильнее и едва удерживая влажное от пота тело – оборотень уж почти не соображал, скулил и подмахивал, как заправская шлюха. – Ну какие тебе бабы? Ты же натуральная блядь, кто тебя еще выебет до отключки? Бестолочь…
— У-у-у, бабы, они…
— Кормят, поят, а ты их поебываешь. Чего не понять-то.
Бриннар замолчал. Не до разговоров, не до выяснений, когда дыхание сперло и до пика осталось всего ничего.
Развязав веревку, Бриннар растер Ильясу запястья, вынул кляп изо рта и убрал волосы с лица. Ильяс привалился спиной к стене сарая, дрожа, и пытался стереть пот с лица о плечо.
— В меня-то зачем кончил? – вяло поинтересовался он.
— Не баба, чай, не понесешь, — огрызнулся Бриннар, вдыхая запах его тела и водя языком по мокрым плечам.
— Дурак. Пометил и радуется…
— А чего бы и нет? Чтобы помнил, чей ты.
Ильяс повалился в сено и раскинул руки, затем перевернулся и встал на четвереньки.
— Ты в порядке? — беспокойно спросил Бриннар. Ильяс только посмеивался. Придя в себя достаточно, чтобы хотя бы немного прекратилась дрожь в коленях, он отстранил от себя руки Бриннара, сделал пару шагов и опустился на четвереньки. Через несколько мгновений по полу сарая валялся огромный волк, блаженно скалясь, потягиваясь и лениво помахивая хвостом. Бриннар сел рядом с ним и погладил.
— Опять удерешь, скотина блохастая?
Ильяс перевернулся на живот и уткнулся ему мордой в колени и медленно покачал. Его хвост несколько раз ударил по земле.
— Или останешься? — безнадежно спросил Бриннар. Ильяс поднял к нему морду и поднялся на передних лапах. — Оставайся! — воспрянув духом, воскликнул он. — Ну… я понимаю, тут ничего не случается, и с полковницыными хоромами не нам тягаться, но охранники нам нужны. И караваны водить, или… — он гладил Ильяса по шерсти и отчаянно моргал. Ильяс только и делал, что облизывал ему лицо. — Эх! — вздохнул Бриннар, обхватил его за шею и крепко сжал. — Тварь ты бессердечная…
Утром Ильяс был молчалив и задумчив, помогая полковнице за утренним туалетом.
— Все ли в порядке с тобой, сердечный друг мой? — спросила она, схватив его за руку.
— В полном, любезная моя Энильда. — Ильяс закусил губу. Она следила за ним в зеркало. — Наслаждалась ли ты временем со мною? — наконец, решившись и встретившись с ней взглядом, печально вздохнув, спросил он.
Она подняла бровь.
— Не оставить ли меня ты решил, друг мой? — усмехнулась она. — Понимаю. Давно чуяла что-то такое в тебе. Еще с Анхильдова визита. Беспокоен ты был, как если бы твою истинную волчицу учуял. Нет?
Он пал перед нею на колено, схватил обе руки и поцеловал их.
В дверь постучали, а затем вошел Йоррд, несший поднос с серебряными кофейником и чашкой.
— Доброе утро, госпожа полковница, — произнес он.
Полковница недоуменно посмотрела на него, а затем заулыбалась, чрезвычайно польщенная: орк надел прямо на голое тело парадный кожаный жилет с вышитыми на нем зверями, он был гладко выбрит, а хвост на макушке украшен разными бусинами; существу сведущему они могли кое-что поведать, и полковница была как раз из таковых.
— Не проверишь ли напоследок, как там лошади и люди? — обратилась она к Ильясу. Тот бережно поцеловал ее руку и встал. В сторону Йоррда он косился с самыми противоречивыми чувствами, из которых изумление было едва ли не самым сильным, но чувства свои благоразумно держал при себе. Потому что против орка в самом расцвете сил никакой, даже самый здоровый оборотень ничего существенного не поставит. Он неторопливо прошел мимо Йоррда и у самой двери обернулся. Полковница кокетливо поправляла пряди у лба, глядя на Йоррда благосклонно и улыбаясь вполне одобрительно. Тот стоял неподвижно. Ждал, очевидно, когда Ильяс уберется восвояси. Что тот и сделал. Закрыл дверь и кубарем скатился с лестницы.
Внизу сидел Анхильд и задумчиво изучал кружку с ячменным кофе. Ильяс подскочил к нему, обнял и чмокнул в макушку.
— Этот тролль свататься вздумал? — спросил он, радостно скалясь.
— Не свататься. А спрашивать благосклонности, — назидательно произнес Анхильд. И добавил снисходительно: — Дурак. Ленивый и бестолковый. У него же все на голове навешано, а ты гадаешь, валенок шелудивый.
— Ну и пусть, — беспечно ответил Ильяс, садясь рядом с ним. — Что там с караванами? Куда какой идет?
— Ты прямо сейчас удирать собираешься? — неодобрительно посмотрев на него, спросил Анхильд.
Бриннар как раз выходил из задней комнаты. Он услышал последние слова и мрачно посмотрел на Ильяса.
— Да что ты, — глядя прямо на него и радостно улыбаясь, ответил тот. — Месяца через два, как раз какой-нибудь обратно направляться будет.
Бриннар облегченно вздохнул.
Ильяс легко поднялся и подошел к нему.
— Или у тебя какие другие планы? — спросил он.
Бриннар обхватил его за шею и неловко прижал к себе.
— Вот же оглоед, — буркнул он, отвешивая подзатыльник. — Пороть тебя не перепороть.
Ильяс только засмеялся. Он оглядел зал и, заметив, что служанки жарко шепчутся, поглядывая на него, подмигнул им и неторопливо облизал губы. Бриннар переглянулся с Анхильдом и тяжело вздохнул. Кое-что в этом мире остается неизменным.
