Они добрались до одинокой скалы среди бескрайних равнин южного леса только после заката, как ни погоняли лошадей. Проводник трясся, как осиновый лист, лошади нервно всхрапывали и испуганно мотали головами, солдаты жались друг к другу, выставляя наружу пики, хотя в этой проклятой местности не было ни одного живого существа — амулеты, выданные главным придворным магом лично, указывали именно на это. И все равно: страх пробирал до костей, волосы вставали дыбом, и по коже нет-нет, да и скатывалась капля ледяного пота.
Проводник мелко дрожал, стоя рядом с лейтенантом Гейрундом, и указывал на чахлое деревце. Тому не оставалось ничего, только соскочить с лошади. Отчего-то сама мысль о необходимости стать ногами на проклятую землю вызывала страх. С другой стороны, присяга, три сержанта, дюжина солдат и жалкое подобие человека — проводник из местных, и перед ними признаваться в трусости — такого лейтенант королевской гвардии позволить себе просто не мог.
Лейтенант Гейрунд тряхнул мужичка, схватив за грудь, приподнял над землей — одной рукой, ибо мужичок был достаточно тщедушен, чтобы такого усилия хватило, а на лейтенанта смотрели все остальные, и негоже было совершать нечто более уважительное по отношению к этому экземпляру — и грозно спросил:
— Ты, дурак, не за дурака ли меня держишь? Тебе сказано: доставить к обиталищу изгнанного мага, а не к дохлой вишне!
— Вот и доставил, вашебродь, вот начало его земель, как велено было, прошу выдать обещанную плату и сообщить, когда следует вернуться, чтобы довести вас и ваших подчиненных из проклятого места в благословенное, — с плохо скрываемой злобой огрызнулся мужичок.
— Ты не хочешь ли сказать, что изгнанный маг Бранос прямо в этой вишне живет? Нет? Под корнями расположился? Опять нет? И где же? — методично встряхивая мужичка, спрашивал Гейрунд.
Со стороны сержантов Вудраха и Кирриха раздался судорожный всхлип. Гейрунд перевел взгляд туда, куда они указывали трясущимися руками, и его пальцы медленно разжались. Мужичок воспользовался этим и отполз за его спину, оттуда подергал его за полу мундира:
— Денежку бы мне, вашебродь, — настойчиво зашипел он.
Гейрунд не глядя бросил ему кошель с монетами и медленно откашлялся, поправил ремень и шагнул к хилому деревцу, рядом с которым стояло нечто с горевшими мертвенно-зеленым светом глазами. Контуры этого нечто мерцали белым огнем, который никогда и нигде не встретишь в мире живущих. Иными словами, мужичок действительно справился с заданием, довел до нужного места. Гейрунд посмотрел через плечо на проводника: тот улепетывал от них с невероятной для этого тщедушного создания скоростью. И, кажется, только высказанные в самом начале экспедиции угрозы о страшной каре за несоблюдение долга и магические печати на всех металлических деталях одежды, имевшие способность взрываться с очень неприятными для носителя последствиями в случае нарушения устава, удерживали сопровождавших Гейрунда солдат от подобного же бегства.
Сам лейтенант с неменьшим трудом не задал стрекача. Его вынуждали оставаться на месте даже не прописанные в уставе кары, а значительная денежная сумма, обещанная за выполнение задания: король в лично подписанном письме обещал Гейрунду следующий чин и благодарность в размере двухгодичного капитанского жалованья в случае успеха. Что при некоторых обстоятельствах, а именно игровых долгах и некоторых других бытовых потребностях (к которым относились, в том числе, хищнические аппетиты любовника лейтенанта, насколько прелестного, настолько же алчного омеги) было очень кстати. И вообще: совершенно не хотелось вызывать на себя гнев главного придворного мага.
Объяснять подобные обстоятельства — долго и утомительно, обдумывать их — еще менее приятно; помимо этого, лейтенант Гейрунд за склонностью размышлять замечен не был, отказываясь от этой обременительной обязанности в пользу других и предпочитая следовать чужим приказам, поэтому он решительно отодвинул Вудраха и приблизился к деревцу, за которым и стояло существо.
Оно было похоже на огромную ящерицу с львиной гривой, но вместо лап у него были костлявые руки с четырьмя пальцами и огромными когтями. Существо неторопливо оглядело каждого из присутствовавших, а затем открыло рот, из которого раздались невнятные слова: «Что надо?». Эти звуки были громкими и звенящими, словно их произносили в большое жестяное ведро; к тому же существо не шевелило губами, а просто держало открытым огромный рот с шевелившимся в нем раздвоенным языком, и от этого становилось куда жутче.
Гейрунд сглотнул вязкую слюну, но нашел силы, чтобы надменно вскинуть подбородок, выставить вперед ногу и поднять к груди руку с зажатым в ней письмом с королевской магической печатью.
— Именем его величества и по приказу придворного мага, магистра Ромира требую встречи с магом Браносом. Имею для мага Браноса личное послание от его мудрейшества магистра Ромира, — отчеканил он.
Изо рта существа раздалось:
— С магом Браносом? От магистра Ромира? И именем короля? И на кой светлейшему из магов Бранос?
— Охотно расскажу это при личной встрече с магом Браносом. — Гейрунд решил добавить в речь немного меда: — Объект разговора, который я имею намерение провести с магом Браносом, может оказаться весьма ценным и принесет именуемому магу значительную сумму в личные имения.
— Неужели амнистия? — после продолжительной паузы заговорило существо. И, казалось, эти слова давались ему со все большим трудом. Вдобавок и само оно начинало тускнеть.
Что Гейрунд, что сержанты с солдатами с огромным интересом следили за существом. Не испытывай они до сих пор отголоски панического страха, еще бы и поспорили, за сколько минут оно истлеет полностью.
И, словно прочитав их мысли, существо вспыхнуло, на сей раз серебристо-голубым, и отступило на три шага.
— Идите след в след, не ступайте ни влево, ни вправо. Иначе — проклятье.
Что Гейрунд, что остальные с предельным, маниакальным тщанием исполняли распоряжения существа. Или, как смело можно было предположить, мага или кого-то иного, стоявшего и управлявшего этим странным проводником. Тот не отвечал на вопросы, стоял перед дверьми, которых что в утесе, что в лестничной шахте, скрывавшейся в нем, было изрядное количество. Временами существо тускнело, и казалось: еще пара мгновений, и оно пропадет, растает, и на следовавших за ним обрушится нечто на самом деле ужасное, нечто, способное замуровать их в каменной глыбе на веки вечные и лишить, чего доброго, посмертной жизни. В конце концов, как было сообщено Гейрунду, как он по большому секрету и после двух пинт дерьмового эля в безымянной придорожной корчме сообщил сержантам, и как они по неменьшему секрету сообщили остальным, их заданием было отправиться к последнему некроманту в королевстве, уговорить его отправиться ко двору, несмотря на несколько декретов об отлучении от разных приятностей придворной жизни, чтобы исполнить некое поручение главного придворного мага, о котором, как и следовало ожидать, простому служаке лейтенанту Гейрунду сказано не было. Письмо, которое дóлжно было вручить опальному магу, было зачаровано несколькими хитрыми способами, и лейтенанту достаточно было одного мимолетного взгляда, брошенного на свиток, чтобы начинала кружиться голова, а в глазах зарябило, до такой степени сложные чары были на него наложены.
Подъем длился невероятно много времени — по крайней мере, Гейрунд именно так ощущал его. Поначалу он пытался считать ступеньки, сбился на третьей сотне, счел неприемлемым спрашивать у сержантов, хотя и был уверен, что хотя бы один из них занимается тем же, пытаясь развлечь себя. Сколько времени подъем занял, сложно было представить: он проходил в темноте, освещало шахту исключительно существо, шагавшее перед ними. У него, впрочем, была одна особенность, бросившаяся в глаза не сразу, а только когда ведомые немного пообвыкли и худо-бедно избавились от отчаянного страха: существо не шагало, то есть не переносило вес с одной ноги на другую, а те не ставило на ступени, опираясь и поднимаясь на следующую, а имитировало шаги. Временами оно поднималось недостаточно высоко, и его ступня погружалась в каменную ступень; иногда его ступня замирала в одном-полутора дюймах от ступени, и оно словно парило над лестницей. Иными словами, это было самое потустороннее существо из виданных офицерами, а они за время своей службы и не такого навидались: придворные фейерверки, устраиваемые гильдейскими магами, были пышны, изобретательны и могли длиться не один день даже, а сутками, и живые картинки, этими магами представляемые, были полны самых разных, реально существовавших, но и мифических существ.
Внезапно перед лейтенантом Гейрундом и сопровождавшими его солдатами возникла дверь: существо скрылось за нею, на площадке, коею заканчивалась лестница, стало выколиглазно темно, и произошло это в считанные мгновения, отреагировать получилось крайне своеобразно — ударившись лбом о кованную железом дверь. Закрытую, разумеется: под рукой у Гейрунда очень сподручно оказалось кольцо, он подергал за него, но дверь не поддалась. Он в ярости пнул ее и уперся в дверь рукой. К удивлению присутствовавших, а стоявшие в самом конце солдаты позволили себе совершенно неприличные фырканья — так попытались сдержать смешки, презренные создания, — дверь открылась. Бесшумно. Быстро, но не скоро. Остановилась плавно, словно придержанная ловкой рукой. И за ней царствовала все та же тьма, и от этого становилось невероятно жутко.
Гейрунд, помня об обещанном ему вознаграждении, решительно шагнул вперед. Терять ему в любом случае было нечего, а некромант наверняка был куда менее страшен, чем гнев начальства и монаршее недовольство, а вместе с ним огорчение августейшего супруга.
С первым шагом Гейрунда на стенах на одном с ним уровне загорелись факелы. Просто так — только что было темно, и вот они горят ровным голубоватым пламенем, не дымя, не коптя, не воняя. Гейрунд сделал еще несколько шагов, и загорелось еще по полдюжины факелов на стенах; существо-проводник опустилось на четыре лапы и порысило вперед.
— Не отставать! — рявкнул Гейрунд, стараясь успеть за проводником. Он оглянулся, проверяя, как исполняется его приказ (хотя на самом деле изнывал от любопытства, желая увидеть, так ли трусят его люди, как и он сам) — и к удивлению своему увидел, что рядом с дверью, через которую они зашли, факелы не горели. Он чуть не споткнулся: самой двери, по большому счету, тоже не было видно, слилась со стеной, как если бы и не было ее. Тряхнув головой, чтобы избавиться от непрошеного беспокойства, чтобы не думать о месте, в котором оказались: гнилое наверняка, некромантово пристанище, — Гейрунд бросился вслед за проводником, а тот скакал дальше по бесконечной анфиладе, и казалось, что он обладает некой магией, способной зажечь факел и некоторое время поддерживать его огонь. Из-за этой странной магии замыкавшие группу солдаты вынуждены были идти в темноте, и это не придавало им бодрости.
Заметить, что именно за обстановка была вокруг, оказывалось непросто: проводник спешил, залы сменяли друг друга, света факелов недоставало, чтобы повнимательнее осмотреться, и мысль о том, где именно они идут и что за цель их сюда привела, тоже не прибавляла желания глазеть по сторонам. Придворный маг мало что сказал о маге Браносе, но и того, что он сообщил, хватило, чтобы испытать смертельный ужас поначалу и обреченное безразличие, когда Гейрунд смирился с мыслью о предстоящем путешествии. «Последний некромант, — сказал придворный маг. — Последний живой некромант — кто их знает, этих сволочей, может, и не умирают, как все пристойные маги, а обретают иную форму и создают для себя иной способ существования». Несуеверный человек задрожал бы от таких слов, а лейтенант Гейрунд, заядлый игрок, был очень суеверен. «Сильный некромант, — говорил придворный маг. — Да кому я вру: сильнейший из когда-либо живших. Дрянь, каких мало, самовлюбленная, глухая до всего, кроме своих желаний, горделивая, напыщенная дрянь. Но сильнейший из некромантов. И в твоих интересах держать с ним ухо востро. Понял?». Гейрунд решительно кивнул тогда, пусть и не ощущал этой решительности. И нынче, в этой темноте, за спиной мерцающего существа, разумного чужой, насланной разумностью, в залах, освещенных светящимися похожим мерцанием факелами, последние крохи Гейрундовой решительности рассыпались в прах.
Они вступили в огромный зал — и существо осыпалось пеплом, посветившимся пару мгновений, потускневшим и исчезнувшим. На стенах по всей длине зала загорелись светильники, схожим образом мерцавшие, и, казалось, Гейрунд остался единственным человеком, не вздохнувшим пораженно: в зале было добрых сто саженей в длину и не менее пятнадцати в высоту. Факелы поднимались к потолку несколькими рядами, и горело только два нижних. Окон не было. Дверей — две: одна захлопнулась за их спиной, а вторая угадывалась где-то далеко за спиной стоявшего перед ними посередине зала…
Омеги.
В старой мантии некроманта.
ОМЕГИ!
Хотя маг Ромир утверждал, что Бранос — альфа из альф и гордился своей альфовостью, как не каждый придворный омега своими золотистыми локонами.
Но в мантии некроманта перед ними стоял омега.
— Нам нужен маг Бранос, — неуверенно сказал Гейрунд, судорожно сжимая в руке послание придворного мага, скрепленного королевской печатью.
— Ну я Бранос. Дальше что? — мрачно спросил омега.
Гейрунд выпрямился, приосанился, злорадно посмотрел через плечо на сержантов.
— Омеги не могут быть некромантами, малыш, — снисходительно произнес он и с самым самодовольным видом заложил палец за ремень.
— А альфы не могут обладать мозгами, — еще мрачнее ответил омега. Дверь за спиной солдат снова открылась. — Раз вам нечего сказать, так и убирайтесь отсюда к едрене фене. До конца прямо, а там вниз и налево.
Он развернулся и пошел к двери на противоположной стороне зала. Факелы между Гейрундом и омегой потухли, но перед омегой послушно загорались, старательно освещая его путь.
— Стой-стой! — заорал Гейрунд и бросился за ним. — Я серьезно говорю, нам нужен, нам позарез нужен маг Бранос, магистр всей этой некромантии.
Омега остановился. Гейрунд почти добежал до него — но прямо перед ним возникло другое существо, и Гейрунд по-омежьи взвизгнул, отшатнулся, грохнулся оземь и попытался отползти, ибо это существо было не в пример больше, страшнее и, чего греха таить, опаснее: оно было почти в сажень в холке, шириной почти столько же — огромная, мощная тварь, скелет с громадным рогатым черепом, и клыки в его пасти достигали длиной локтя, не меньше. Тварь гневно скалилась, в глазницах черепа бешено светились гниловато-зеленым глаза, а мощные когти скребли камни пола. Омега в некромантской мантии выглянул из-за него и угрюмо произнес:
— Стою. Магистр Бранос помер надысь. Надгробная плита не просела, но тело уже истлело, я лично проследил, восстанавливать нечего. Меня перед кончиной посвятил, дар передал. Если нужен некромант Бранос, то либо я, либо никого.
Гейрунд пятился назад, отчаянно скребя каблуками по плитам и периодически повизгивая от ужаса. А тварь все наседала, скалилась прямо ему в лицо. Омега рассеянно похлопывал ее по крупу и не спешил вмешиваться.
— Некромант нужен! — в отчаянии выкрикнул Гейрунд и швырнул письмо омеге — некроманту Браносу, хотя сама мысль об этом была невероятна, противоестественна и ошеломительна. Тварь клацнула зубами, хватая свиток, и звук, похожий больше на мушкетный выстрел, раскатился по залу. Гейрунд дополз до своих людей и уткнулся головой в колени. Бриджи у него были неприятно мокрыми, и сидеть в них на холодном полу было очень неудобно, но и вставать он не рисковал — ноги могли не удержать, подогнуться в коленях, и пиши пропало. А тварь развернулась к омеге (небеса всемогущие, некроманту, куда катится мир!) и протянула свиток. Омега взял его и одобрительно похлопал тварь по черепу. Та подалась вперед, боднула его в плечо и завиляла хвостом — толстенным отростком в пять вершков длиной, состоявшим из восьми позвонков. Затем, когда омега сорвал печать и начал читать, тварь развернулась к солдатам, смачно зевнула и легла прямо перед ними, положила череп-голову на лапы и злобно рыкнула. Гейрунд икнул от неожиданности. За его спиной раздались куда менее приятные звуки, свидетельствовавшие о не самом крепком кишечнике сразу нескольких солдат.
Омега — маг Бранос, чего уж — задумчиво пригладил светлые волосы и подошел к ним. Почесав под подбородком письмом главного мага королевства, он хмуро сказал:
— Значит так. Королевству, а точнее, королю и его дражайшему супругу нужен маг, разбирающийся в темной магии, и я в ней единственный нынче доступный по всему королевству. Магистр Ромир отлично знает, что всех темных магов вытравили давно и основательно, дед был последним из ученых некромантов, умоляет его, обещает… ай, вам не все равно ли, что ему там готовы вручить, но некромант им нужен просто позарез. Вы, поди, тоже получили задание любой ценой доставить искомого мага, я вам задачу облегчу, поеду добровольно. Завтра в полночь и выдвинемся. Понятно?
Гейрунд яростно закивал головой. Тварь повернула голову к Браносу, тот привычно погладил ее по голове и поскреб за ушным отверстием, тварь радостно поскрежетала клыками и загрохотала костлявым хвостом по полу.
— Вас сейчас отведут в гостевые покои, в общей столовой подадут завтрак, в терму отведут, если нужно, о лошадях позаботятся крестьяне, — говорил Бранос, сосредоточенно думая о чем-то ином, — а мне пока нужно будет собраться. Я гостей не ждал, поэтому условия у меня не так чтобы очень хорошие. Не обессудьте.
Он отошел в сторону от своей ручной твари, развел руки и зашевелил пальцами, словно плетя сложные косы или выписывая неведомые письмена, и по обе стороны от Гейрунда и его людей медленно материализовались семь призраков. Они, как и первый проводник, были помесью самых разных живых существ: в них угадывались ящерьи, кошачьи, лошадиные и даже овечьи признаки, но существа эти стояли на двух ногах, и руки у них свисали по бокам от тела вполне по-человечески.
Бранос исподлобья осмотрел солдат. Затем продолжил, говоря в нос, стараясь не дышать:
— Терма будет готова через час с небольшим. И одежду отдайте им, чтобы они ее почистили.
Он развернулся и пошел к двери на другом конце зала, костлявая тварь увязалась за ним, посередине зала остановилась и пренебрежительно шаркнула сначала правой, а затем левой задними лапами. Духи-служки смотрели ей вслед. Затем повернулись к солдатам, и один сказал дребезжащим, жестяным голосом:
— Следуйте в указываемом вам направлении, не сворачивайте, не пытайтесь пробраться на непредназначенные вам территории, иначе проклятье.
Желания ослушаться не возникало ни у кого, и отряд, состоявший из проверенного во многих боях лейтенанта Гейрунда, верных ему сержантов и хорошо вымуштрованных ими солдат, покорно следовал за духами-служками.
Термы действительно были готовы, духи-служки на самом деле почистили одежду, но надевать ее было как-то непросто: понимать, что с ней только что занимались то ли привидения, то ли потусторонние духи, то ли еще какая нечисть, просто не было ни худо-бедно образованному лейтенанту Гейрунду, ни простым солдатам. Выбора, правда, не оставалось: либо пользоваться тем, что есть, либо оставаться раздетым, и последнее едва ли придется по нраву что местным крестьянам, что сослуживцам. Приходилось натягивать белье, стараясь не содрогаться, усердно пытаться избавиться от ощущения мертвенного холода, который, казалось, просачивался в самое нутро, всовывать руки в рукава мундиров и гнать от себя подлую мыслишку: а ну как это капкан, который призван удержать владельца этого самого мундира, пока призраки будут терзать его плоть? Гейрунд и сержанты подбадривали солдат, а то и бранили их, пытаясь таким образом поддержать боевой дух в отряде, а те украдкой покрывали себя оберегающими знаками и испуганно косились на стены, потолок и пол — окон во всех помещениях, в которых их размещали сначала для помывки, затем для приема еды, а потом и для сна, не было. Гейрунд обратился было к служке, которого определил как самого главного (насколько иерархия вообще принята у этих странных существ). Тот постоял, меланхолично посмотрел в потолок и наконец ответил:
— Долго рубить. И зачем?
— Что значит «долго рубить»? Кого? Где?
— Скалу. Господин обосновался внутри скалы.
Гейрунд опешил:
— Так это пещера, что ли?
Служка презрительно посмотрел на него и не снизошел до ответа.
Около полуночи Гейрунд и его люди стояли все в том же огромном зале, поджидая мага Браноса, последнего некроманта королевства и омегу. Шутить по этому поводу не осмеливался никто, но что мысли у всех шестнадцати альф бродили не самые пристойные, можно было не сомневаться. Подумать только: нежному, мало приспособленному к жизни, нуждающемуся в покровительстве и защите альфы созданию взяться за такое неомежье дело. Нет чтобы растительной магией развлекаться, бытовой или в крайнем случае целительной: лекари из омег получались неплохие, тут не поспоришь, звезд с неба не хватали, да и что с них взять, ежели каждый омега только и мечтал, что поудачнее обручиться с каким альфой и заниматься сугубо семьей — Гейрунд так и уверен был, что ни на что большее их в принципе не хватает. Ладно, пару омег он знал: те оказались ловки и упрямы, смогли состояться как известные владельцы домов призрения и попечения, а также госпитальных домов, в которых выхаживали раненых и тяжелобольных, чье лечение занимало не месяцы даже — годы. Но и это еще раз подтверждало его собственную уверенность: сама омежья натура такова, что им бы все созидательное, нежное и ни в коем случае не требующее слишком больших усилий. И вообще: эта дурь как раз от вседозволенности и ошибок в воспитании, всем этим новомодным самостоятельным омегам рано или поздно приходится подчиниться омежьей натуре, особенно когда в их поле зрения появляется настоящий альфа.
Маг Бранос, омега и некромант появился в зале ровно в полночь. За минуту до его появления в зал ворвалась все та же костистая скотина, к чьим размерам невозможно было привыкнуть. Она несла на загривке сумки, украшенные разными некромантскими символами. Очевидно, те принадлежали деду Браноса — тому, кого и должен был привезти в столицу Гейрунда. Сумки были изрядно поношенными, видно, что ими пользовались давно и усердно: на Гейрунда и остальных потянуло такой мощной магией, что им захотелось провалиться в преисподнюю, утонуть в океане, да на костер добровольно взойти, лишь бы не оказываться от них поблизости. Костлявая скотина клацнула зубами, повиляла хвостом и села, глядя на ту же дверь, через которую только что вбежала сама. Впрочем, затем она перевела взгляд и уставилась на небольшую пентаграмму между собой и военными и застучала хвостом по полу. Пентаграмма замерцала, и через мгновение в ней уже стоял Бранос. Скотина замахала хвостом еще радостнее и подползла к нему; Бранос погладил ее по черепу и взял сумки.
— Ты остаешься здесь, — строго приказал он. Скотина повесила голову и грустно попереминалась с ноги на ногу. Бранос добавил чуть добрее: — Я скоро вернусь, не переживай. Дольф, присмотри за ним!
Одно из существ, прислуживавших Гейрунду утром, возникло рядом с костлявой скотиной. Из ниоткуда на шее у нее появился ошейник, и Дольф взялся за него.
Бранос рассеянно почесал подбородок и подхватил сумки.
— Можно идти, пора, — недовольно сказал он, избегая глядеть на Гейрунда. — Выход вон там.
Сразу же после его слов часть стены сдвинулась, и за ней обнаружилась совсем небольшая комнатушка, а вместо пола в ней — площадка, парившая в воздухе. Бранос еще раз погладил скотину, пошел к проему, стал на площадку и недовольно посмотрел на них.
— Заходите давайте, — приказал он.
Гейрунд открыл рот и снова закрыл его. Сглотнул. Вудрах не выдержал:
— Это как это, это куда?!
— Сюда. Или хотите спускаться по семистам восьмидесяти восьми ступеням? — Бранос становился все более раздраженным, переводил взгляд с одного солдата на другого, и его глаза начинали светиться красным.
Поджилки Гейрунда нешуточно затряслись. Любой маг, если его разозлить, способен на немало пакостей, а на что способен некромант, можно только предполагать. Узнавать на собственной шкуре не хотелось никому, и солдаты поспешили в эту же комнатушку. Бранос закатил глаза, глядя на эту суету, но промолчал. За спиной Гейрунда тяжело вздыхала и жалобно скребла по камням когтями огромная костлявая скотина. И даже мысль о том, что каменная плита, задвигающаяся сейчас за его спиной, надежно отделяет его от опаснейшего существа, о котором только доводилось слышать, от помещений внутри скалы, полных призраков, духов, а то и демонов, что они с приметной скоростью отдаляются от проклятого места, не утешала Гейрунда. Потому что — они спускались по воздуху на каменной платформе, причем очень быстро. Кто-то из солдат начал под нос бубнить молитву Изначальному Источнику, но захлебнулся ею под угрожающим взглядом Браноса — в глазах у него все еще мелькали красные искры. А из щелей по краям платформы хлестал обжигающе-холодный воздух.
Затем пришлось долго идти по коридорам, полностью лишенным света. Бранос запустил перед собой тусклый светящийся шар, и это было единственное освещение, на которое он расщедрился. В принципе, понятная хитрость: чтобы лишить их возможности оценивать пройденное расстояние и направления, не без уважения подумал Гейрунд, со все возрастающим любопытством осматривая краем глаза фигуру в просторной некромантской мантии, прикидывая, что может скрываться под нею. Пока что увиденное со значительной долей вероятности позволяло предполагать, что Бранос высок, строен, неплохо тренирован и вполне может оказаться приятной компанией для альфы.
После часа с небольшим петляний по бесконечным, непредсказуемо разветвлявшимся коридорам Бранос вывел их к знакомой уже вишне. Лошади стояли там; к счастью, крестьяне приглядели за ними: то ли страх перед армией, то ли — и это было куда более вероятно — страх перед магом-некромантом подстегнул их, чтобы позаботиться о животных наилучшим образом. Возникло, правда, небольшое затруднение: как только Бранос приблизился к ним, лошади захрапели, начали вырываться и пытаться ударить его копытами.
— Живые существа не любят некромантов, — тихо пробормотал один из солдат. — Смерть чувствуют, вы уж простите, ваше магейшество.
Бранос кивнул и отошел от них подальше. Лошадей удалось успокоить, но что делать дальше, Гейрунд не представлял.
— На живых существ можно наложить нехитрые такие чары. Успокаивающие, — словно размышляя вслух, заговорил Бранос. — Дело нехитрое, внушить им безразличие, и они вытерпят меня рядом. Только смотрю я и не понимаю. Вас шестнадцать. Верховых лошадей шестнадцать. И еще четыре с поклажей. Я должен ехать на одной из этих кляч?
Гейрунд вскинул голову и заиграл желваками: это прозвучало как не очень тщательно скрываемое оскорбление. Казенные лошади были, разумеется, не самых чистых кровей и выглядели не так чтобы особенно изящно, но они были надежны, выносливы и резвы. Что еще нужно от них?
— Здесь нет кляч, дражайший маг Бранос. Здесь есть служебные лошади, отлично выдрессированные и подготовленные экземпляры, и если вас не устраивает приведенная сюда специально для вас, я охотно уступлю вам свою, — процедил он.
Бранос повел рукой, и светящийся шар поднялся выше и загорелся поярче. В его голубоватом свете Бранос начал творить волшбу. Напуганные этим светом лошади постепенно перестали брыкаться, трясти головами. Бранос же хмуро смотрел на свободных. Затем он повернулся к Гейрунду.
— Я думал, вы меня хотя бы повозкой облагодетельствуете. Как прикажете ехать на этих тварях в моей мантии? — спросил он.
Гейрунд поднял брови, неторопливо осмотрел фигуру Браноса ниже пояса и снисходительно улыбнулся.
— Если вы настолько целомудренны, что стыдитесь обнажить перед нами, простыми людьми, ваше исподнее, я велю моим людям, отвернуться, пока вы будете усаживаться на лошади.
— Мантия потом пропахнет, тупица, как мне ее потом чистить прикажешь? У этих тварей попоны толковой и то нет, а моя мантия мне ценна не только как память, но и как защитный амулет, дед ее недаром всю свою жизнь улучшал, — огрызнулся Бранос и начал оглядываться.
— Нам немедленно нужно выдвигаться! — рявкнул Гейрунд, делая свирепое лицо. — Его величество ждет вас!
Бранос поморщился, но проигнорировал его слова. Он снова развел руки и поднял лицо к небу. Его пальцы зашевелились, словно он заиграл на невидимом инструменте. С разных сторон с писком начали слетаться летучие мыши, клубиться посередине поляны, то слетаясь в плотный шар, то вытягиваясь в кирпич. Лошади покорно стояли, только взмахивали хвостами и мотали головами, когда летучие мыши пролетали слишком близко от их морд, а люди уворачивались, движимые не столько угрозой, которой эти твари особо не представляли, сколько брезгливостью и отвращением.
После получаса манипуляций Бранос был по-прежнему недоволен. Он попытался забраться в кибитку, составленную из все тех же летучих мышей, выпрыгнул обратно и раздраженно пнул ее, затем хлопнул в ладоши. Летучие мыши быстренько перестроились в подобие скамейки, на которой он с видимым удобством расположился. Достав флягу и сделав из нее глоток, Бранос повернулся к Гейрунду:
— Присоединиться не предлагаю, не думаю, что вы жаждете испытать нечто неожиданное.
— Нисколько, — надменно ответил Гейрунд и отвернулся.
Солнце вставало, Бранос щурился, подставляя лицо его лучам, Гейрунд наблюдал за ним, изумляясь все более: тот сидел, положив щиколотку правой ноги на колено левой, и ноги у него были, прямо сказать, хороши — стройны и изящны, а более всего удивительно было, что маг-некромант Бранос был не то чтобы юн, но молод. Едва ли ему было двадцать четыре года, возможно, чуть больше. Он был бледен, что неудивительно для человека, проведшего большую часть своей жизни в пещерах; его густые волосы отливали на солнце золотом, и пряди, выбившиеся из небрежного узла на затылке, вились очень кокетливо. Гейрунд неторопливо облизал губы, прикидывая, с какой стороны следует начинать атаку. Он вздрогнул — от неожиданности, когда духи-служки приволокли портшез, с грохотом опустили его перед Браносом и исчезли, но затем вернулся к прежним мыслям, приятным настолько же, насколько и обнадеживающим.
Совсем немного времени спустя — солнце как раз поднималось над лесом — мыши выстроились впереди и позади портшеза и смогли поднять его, Бранос устроился внутри и снисходительно посмотрел на Гейрунда.
— Можно трогать, — величественно сказал он и взмахнул рукой.
Гейрунд щелкнул каблуками. Увы, ироничность сего действия была истрачена впустую, ибо маг-некромант, чувствовавший себя, по-видимому, вполне удобно в этом странном средстве для путешествия, снабженном таким невероятным движителем, достал из сумки толстенную книгу и погрузился в чтение. И, казалось, ничто в этом мире не интересовало его: ни ярко-зеленые бархатные поля, ни великолепные леса, ни шелковое полотно рек, ни изысканное пение птиц — он рассеянно угукал и знай себе листал книгу, время от времени делая пометки в маленьком блокнотике. В конце концов Гейрунд плюнул на попытки развлечь юного омегу и поскакал вперед.
Само собой разумеется, с мыслью о ночевке в пристойном трактире пришлось распрощаться. Гейрунд сунулся было в один, и хозяин был счастлив послужить короне (тем более корона была щедра во всем, что касалось служащих ей верой и правдой), но как только завидел, кого именно придется расположить, помимо солдат, с ним случилась форменная истерика. Бранос созерцал ее из портшеза, подперев кулаком подбородок, а затем вздохнул и щелкнул пальцами. Трактирщик упал на колени и уставился на него, открывая рот, из которого, к облегчению окружающих, не доносилось более ни звука.
— Могу плесень уничтожить. Дом от порчи и грабителей зачаровать, супруга отворотами снабдить. Надо? — спросил он.
Трактирщик отчаянно замотал головой и бухнулся лбом о землю. Его супруг, маячивший в дверном проеме, творил отвращающие знамения.
Бранос скучно посмотрел на него и флегматично сказал Гейрунду:
— Благочестивые идиоты. Такие сожгут или кольями продырявят в мелкое сито, чего доброго. И ладно, если только сами, а то ведь и приятелей позовут на веселье. Может, в лесу переночевать?
Несколько солдат откашлялось.
— О тутошних болотах недобрая слава ходит, ваше магейшество, — осторожно сказал один. — Блуждающие огни, гниль, нечисть разная…
— Ну так замечательно, — пожал плечами Бранос. — Вперед!
Ночевать в компании некроманта на проклятом болоте было несколько назидательно. Летучие мыши образовали что-то вроде купола, под которым спалось вполне надежно: под него не могла проникнуть ни болотная гниль, и даже запаха ее не доносилось, ни чарующие огни, хотя они и маячили всю ночь прямо за куполом. Мыши, правда, гадили очень лихо, и когда солнце встало, весь отряд чертыхался, чистя себя и лошадей. Бранос же сидел в портшезе, положив ноги на подставку, образованную все теми же мышами, и читал свои книги. По его губам скользила легкая, но подозрительно удовлетворенная улыбка.
Следующую ночевку оказалось возможным обустроить с более значительными удобствами. Трактирщик был счастлив заполучить под своей крышей некроманта, долго шептался с ним в углу, затем обводил его вокруг построек, Бранос внимательно слушал его и кивал, затем они долго и смачно торговались, а после этого трактирщик сидел внутри, напряженно вслушиваясь в происходившее на улице, вздрагивал, когда звуки были особенно громкими и неприятными, вжимал голову в плечи, тянул шею, пытаясь распознать, что именно творилось там, и нервно сжимал руки. За улицей что-то гремело, взвывало, истошно вопило, полыхало зеленым и даже билось о стены трактира. Но наконец все стихло; Бранос вернулся довольный, принял от трактирщика кошель, но от пива отказался, потребовав воды.
— С моей стороны не совсем сапиентно бифурцировать трансцендированные эманации, — возведя очи к потолку, пояснил он.
Трактирщик икнул и склонился до самой земли в максимально почтительном поклоне. Бранос с царственным величием прошел к столу в углу и уселся за него.
Гейрунд попытался не то чтобы осмыслить, что именно только что услышал, а воспроизвести — хотя бы частично. У него не получилось, и он рявкнул трактирщику, чтобы тот принес какого-нибудь пива покрепче.
— Мне насчет эманаций не бифуркально, — буркнул он, усаживаясь рядом с Браносом.
Немного посидев, тот сказал, что устал и хочет отдохнуть. Гейрунд поднялся, с каменным лицом постоял, прислушиваясь к его шагам по лестнице и по коридору второго этажа, а затем пошел следом. Он постоял немного у двери комнаты, в которой разместился Бранос, а затем осторожно постучал.
Бранос открыл дверь и недоуменно уставился на него.
— Мы завтра прибываем в столицу, и я хотел бы уточнить некоторые детали, — строго произнес Гейрунд, наступая на него и тесня в комнату. Он закрыл за собой дверь и вплотную приблизился к изумленно смотревшему на него Браносу. — В столице вам будет непросто, милейший Бранос. С вашей внешностью, с вашей, если позволите, неприспособленностью к столичной жизни вам может оказаться совсем нелегко. Вам необходим человек, способный позаботиться о вас, о вашем достоинстве и благополучии.
— Дедовы стряпчие не подойдут разве? — спросил Бранос, подозрительно глядя на него.
— Мы о другом говорим, — проворковал Гейрунд, кладя руку ему на поясницу и привлекая к себе. — Юный омега в столице подвергается бесконечным опасностям и искушениям, и что может быть надежней, чем человек, давно усвоивший все эти тонкости и детали…
Он продолжал говорить, прижимая Браноса к себе все плотнее, приближаясь губами к его щеке; его рука уже зарывалась в волосы Браноса, на ощупь не менее приятные, чем для глаза — густые, шелковистые, тяжелые, ласкавшие руку, словно тончайшие золотые нити. Бранос пытался вырваться из крепких объятий, но тщетно. Он пинался, до хруста сжимал зубы, уворачиваясь от поцелуев, пытался щипать — иными словами, удовлетворенно отмечал Гейрунд, вел себя, как типичный омега: еще немного, и он начнет горячо отвечать на поцелуи. Гейрунд усилил напор, прижал Браноса к стене, расстегнул его мантию и стянул ее, запустил руку под камзол — и у него потемнело в глазах. Он рухнул на пол. Очнулся, когда злой донельзя Бранос тащил его в коридор. Попытался пошевелиться — тщетно. Бранос дотащил его до окна и уронил, со злостью пнул несколько раз и пошел было к себе. Гейрунд попытался поднять руку — не получилось, попытался окликнуть Браноса — удалось. Тот оглянулся.
— Что… это…
Бранос оглянулся, прислушался к звукам в трактире, подошел и склонился над ним.
— Пояс целомудрия, благочиннейший лейтенант, — зашипел он. — Защищает от поползновений всяких солдафонов куда лучше их заверений. Потенцию нападающего не уничтожает, но на несколько недель ограничивает очень эффектно. Желаю приятно убедиться в сем. И еще раз посмеешь полезть ко мне, скотская твоя душонка, — ухватив Гейрунда за волосы, оскалился Бранос, — прокляну так, что ни один жрец не отмолит. Понял?
Он разжал руку, голова Гейрунда мелодично ударилась о деревянный пол, и даже моргнуть сил у лейтенанта не было. А Бранос уже скрылся в комнате.
Утром Бранос был отрешен; Гейрунд — мрачен. Он очнулся ранним утром, смог встать без особых проблем, чувствовал себя вроде бы как обычно; первым делом отправился на кухню, чтобы потребовать чего-нибудь попить и пожрать. На кухне хозяйничал зрелых лет омега, сдобный и радостно заулыбавшийся Гейрунду. Через три минуты тот покинул кухню в отвратительном настроении, ибо омега был щедр, но вот собственная натура в полной мере покорна ограничениям, наведенным на него проклятым магом Браносом.
За полверсты до столичных ворот Гейрунд послал сержанта Кирриха и троих солдат прямиком к дому главного мага, ибо позволять некроманту, да еще несомому тысячами летучих мышей, войти в город было весьма опасно для общественных настроений. Несмотря на то, что все дружно признавали необходимость некромантии как науки и важного для всеобщего безопасного быта прикладного искусства, терпели их рядом с государственными службами и тем более поблизости с домами сановных вельмож с огромным трудом. Его высшее магейшество господин Ромир строго-настрого велел поэтому сообщить о прибытии, но вместе с Браносом дожидаться его на разумном удалении от города и ни в коем случае не искушать обывательские настроения появлением в компании зловредного старого хрена и упрямого засранца, последнего некроманта королевства Браноса Иринеуса.
Полдень пришелся Браносу не по нраву, и, повертев головой, поморщившись, он хлопнул в ладоши. Мыши образовали над его головой шатер, пусть редкий, но тени его доставало, чтобы не страдать под солнцепеком; и крылья, по-видимому творили приятный плоти ветерок, по крайней мере, проклятый некромант выглядел вполне довольным жизнью, мало того, порывшись в одной из сумок, он извлек флягу, к которой прикладывался регулярно и не без удовольствия, увлеченный книгой. Гейрунд, терзаемый самыми мрачными настроениями, душимый обидой, да еще и вынужденный дожидаться Ромира на солнцепеке, мрачно посмотрел в ту сторону, но гордо вздернул подбородок и с утроенной силой начал орать на солдат, требуя, чтобы они как следует подготовились к прибытию Ромира. Изредка он отсылал одного из сержантов, чтобы те спросили, все ли хорошо у господина некроманта, не следует ли чего-нибудь сделать для него. Бранос отвечал поначалу: «Все в порядке», а затем огрызнулся:
— Чтобы меня оставили в покое!
Это было отчетливо слышно всем, в том числе и Гейрунду, но тот с каменным лицом проигнорировал реплику. И только когда Стенар подошел к нему и зашипел на ухо: «Господин молодой некромант требуют, чтобы их оставили в покое, таково их желание», — Гейрунд не без злобного удовольствия рявкнул:
— Так и оставь в покое этого высокомерного засранца, пусть глодает свои кости.
На полянке повисла напряженная тишина. Несколько солдат боязливо покосились в сторону некроманта: тот смотрел на Гейрунда, насмешливо ухмыляясь, а затем опустил глаза на книгу, словно и не было ничего. По полянке прокатился едва уловимый, но вполне ощутимый вздох облегчения, и все продолжили заниматься своим делом. Удивительно, но Гейрунд помрачнел еще больше. Он застыл на противоположном от некромантова шатра краю, сцепил руки за спиной и уставился на просеку, по которой к ним должен был прибыть главный королевский маг.
Старый маг Ромир не заставил себя ждать. Он прибыл в известной на всю столицу кибитке — снаружи дерюга дерюгой, изнутри (так, по крайней мере, говаривали сведущие люди) истинно королевская роскошь. Ромир и в одежде был таков: мантия неказиста, а из-под нее нет-нет, да и мелькнут шелковые чулки неожиданного изумрудно-зеленого цвета, расшитые золотыми тиграми. Или из-под рукавов мантии выглянут тончайшие кружева, которыми оторочена рубашка. И домоправитель у него был неожиданно пригож и ухожен для строгого университетского быта; с начальником своим тот домоправитель тоже разговаривал дерзко, словно и не боялся никаких наказаний. Да еще улыбка у него, с которой тот обращался к магу Ромиру, тоже была мягкой, многозначительной, и дарованная ему в ответ ничем не отличалась. Как это стыковалось с многочисленными заявлениями Ромира о том, что он-де всю жизнь посвятил магии, академии и королевству, обыватели предпочитали не задумываться. Итак, на полянку резво ворвалась внушительных размеров кибитка, запряженная, правда, шестеркой жеребцов из королевских конюшен, гвардейцы попрыгали с лошадей, обменялись короткими приветствиями с Гейрундом, тот поспешил к двери кибитки, уже распахнутой, из которой высунулась сначала голова личного секретаря Ромира, а затем и собственно главный магический круп королевства. Из-под мантии мелькнули точеные каблуки, украшенные бриллиантовой крошкой, снова скрылись под выцветшей мантией, Ромир подозрительно огляделся и соступил на землю. Представление было хорошо до такой степени, что даже откровенно скучавший Бранос оживился и отмахнулся от летучих мышей, мешавших ему следить за ним. Ромир опустил со лба на нос темные очки и огляделся. Взгляд его задержался на Браносе — а тот и не думал вставать, просто развернулся в портшезе, чтобы наблюдать было удобней, и подпер рукой голову. Золотистые локоны его живописно раскинулись по плечам — зрелище, от которого Гейрунд впал в глубочайшее и абсолютное уныние.
Ромир сорвал с носа очки и уставился на юного некроманта.
— Я же велел Браноса Иринеуса доставить! — заорал он.
Гейрунд в который раз за последние несколько суток заиграл желваками.
— Ваша светлость может лично попросить доставленного некроманта Браноса провести обряд по призыву сущности усопшего мага Браноса Иринеуса. Я не видел данного в перечне моих полномочий, — процедил он, хмуро глядя в небо.
Бранос энергично кивнул после этой фразы и уставился на Ромира. Тот в бешенстве топнул по земле и резво направился к Браносу.
— Иринеус помер?! — возмущенно спросил он.
— Можно и так сказать, — вежливо ответил Бранос.
— Ты не шути мне, щенок! — рявкнул Ромир.
Бранос удивленно поднял брови. А летучие мыши истерично запищали, захлопали крыльями и заметались вокруг Ромира — и тот суматошно замахал руками, попытался спрятать голову и как-то увернуться от шустрых тварей. Бранос умиленно смотрел на это, опустив подбородок на изящно переплетенные пальцы. Только после десятого призыва Ромира убрать их он изволил щелкнуть пальцами. Мыши снова образовали шатер над его головой, Ромир, скорбно поджав губы, осматривал свою мантию и бросал гневные взгляды на Браноса, которые тот встречал невиннейшим выражением лица.
— Могу порекомендовать «солидо интакто», — кротко предложил он.
— Ежели ты по бытовой магии специалист, чего за некроманта себя выдаешь?
— Так для восстановления истлевших в склепе риз лучше нет изомодальной бытовой магии, — невозмутимо ответил Бранос.
Ромир недовольно зыркнул на него, отгородился мантией и забормотал речитатив «солидо интакто». Бранос даже ноготь прикусил от любопытства. После «пурифико», которое Ромир применил, чтобы убрать с лысины мышиный помет, и нескольких разноуровневых целительных заклинаний от царапин он немного разочарованно пожал плечами и неторопливо встал, возвысившись на добрых три дюйма над его макушкой. Ромир обиженно посмотрел на Браноса снизу вверх и с самым надменным видом скрестил руки на груди.
— Так что значит «можно и так сказать»? — строго осведомился он.
— Умертвия подрали, — с самым непринужденным видом повел плечом Бранос.
На полянке восстановилась самая что ни на есть гробовая тишина. Что значило это незамысловатое «умертвия подрали», знал, почитай, каждый из присутствовавших. Тот же Гейрунд неоднократно отбывал в составе отряда особого назначения по подобным вызовам. И уж тем более Ромир, маг с огромным опытом, знал, что с одним умертвием простому человеку, не магу, справиться — задача почти непосильная, для светлого мага это тоже из сложнейших задача. А если их несколько, куда проще обнести территорию, на которой обосновались умертвия, забором повыше, наложить на него сложнейшей сети заклинаний и объявить ее зоной отчуждения. Лет этак на восемьдесят, в надежде на то, что умертвия рассыплются от дряхлости. А после этого еще лет на пятнадцать послекарантинные мероприятия. Людей, если до них дотянулись умертвия, убивали сразу, а затем уничтожали трупы с исключительным тщанием. Иными словами, Ромира только что полностью и бесповоротно лишили какой бы то ни было надежды выслужиться перед королем еще один, возможно, самый важный раз.
Правда, после начальной оторопи всех заволновал вопрос. Задал его магистр Ромир как самая важная среди присутствовавших персона. Он подскочил к Браносу и тряхнул его за грудки.
— Так какого же, понимаешь, благословения ты не потребовал от короны милостивейшей помощи по умертвлению потерпевшего?!
Бранос поморщился и оторвал от мантии руки Ромира.
— Помогли бы они мне, — пренебрежительно бросил он. — Еще и кормить тунеядцев. Допусти их в свой дом, так никаким привидением не выдворишь потом, пока все запасы не сожрут. Деда я сам упокоил, все по правилам. Умертвий рассуществил. Тех, по крайней мере, точно. Новых уже третий год на моих землях не появлялось.
— Э-э-э, — озадаченно протянул Ромир. — А посвящение Иринеуса куда исчезло?
Бранос нешуточно обиделся:
— Отчего исчезло? На меня перешло!
— НА ОМЕГУ?! — ошеломленно заорал Ромир.
— Знаете что? — разозлился Бранос. — Или вам нужен некромант, и я делаю, что вы на меня хотите свалить, или вас куда больше интересует моя репродуктивная система, а над этим вы можете размышлять и в мое отсутствие. Всего хорошего, желаю приятно пообщаться с его величеством и августейшим супругом.
Он развернулся и пошел было к портшезу, но Ромир проворно ухватил его за мантию сзади. Правда, взвизгнул и заплясал на месте, дуя на обожженную руку. Бранос остановился, величественно вскинул голову, но поворачиваться не спешил.
Ромир обошел его, осмотрел, подозрительно щурясь, и все это время бормотал себе под нос: «Так не бывает… светлые волосы — чушь какая, не может быть… рост какой — не может быть… клеймо… присутствует — не может быть…». Бранос с усиленным интересом изучал носок своего сапога, подошву, поднял ногу, чтобы рассмотреть и каблук. Затем принялся за другую ногу, а Ромир все бродил вокруг него.
— А ну-ка восстанови что-нибудь мертвое! — потребовал Ромир.
— Дед пойдет? — сухо спросил Бранос.
Все попятились, лихорадочно зачертили в воздухе охраняющие знамения. Ромир подпрыгнул на месте и зачастил:
— Не-не-не, что-нибудь попроще! Этакое, пупсичек ты мой, неопасное.
Бранос приоткрыл рот, посмотрел на него с испытательским интересом, но промолчал.
— Неопасное, — после долгой паузы повторил он. Вздохнул, посмотрел на небо — солнце светило вовсю, от горизонта до горизонта не виднелось ни облачка, рассчитывать на тень не приходилось. Он взмахнул рукой, и летучие мыши зависли над ним плотным навесом: какая-никакая, а тень, раз уж творить подобное колдовство от него потребовали не ночью. Собственно, никакой разницы для опытного мага нет, какое время суток; одно было сложным для некроманта — творить свое ремесло с учетом солнечного света, а это было сложно, ибо свет этот был мощен, активен и искажал самые надежные структуры, творимые самым искусным магом. Тень, хоть какая, была очень неплохим подспорьем. Бранос осмотрелся, затем хмыкнул и решительно направился к оврагу. Мыши послушно летели над ним плотным полотном.
Солдаты усиленно потели от ужаса, истово творили знамения, Гейрунд облизывал пересохшие губы и старательно думал о чем угодно, только не о том, что именно этот стервец решит восстановить, и сержанты обреченно вздыхали рядом с ним, мучимые теми же тоскливыми мыслями. Ромир же тянул голову и истово заламывал руки, восторженно бормоча себе что-то под нос.
Через полчаса Бранос выбрался из оврага.
За ним шел полуистлевший медведь. Он пытался рычать, тряс головой, скреб землю огромными когтями.
Ромир истошно завопил и забежал за неподвижно стоявшего Гейрунда.
— Ну… — протянул Киррих, — вроде не кидается животинка.
Бранос поднял руку, и медведь подполз под нее, заурчал от удовольствия, когда Бранос похлопал его по голове. Звук получился своеобразным, словно запойного пьяницу рвет желчью над городской сточной канавой, но медведь выглядел довольным жизнью. И Бранос тоже.
— Ты что творишь, изверг? — завопил Ромир и затопал ногами, предусмотрительно держась за спинами Гейрунда и сержантов.
— А что такого? — искренне удивился Бранос. — Восстановил? Восстановил. Неопасный? Неопасный? — обратился он к Вудраху.
Тот приятно позеленел и отчаянно замотал головой.
— Никак нет, ваше мудрейшество, очень мирная скотинка!
— Погладить хочешь? — ухмыльнулся Бранос.
Вудрах не без элегантности рухнул на землю. Можно сказать, прямо к его ногам.
Ромир выглянул из-за спины Гейрунда.
— Упокаивай его давай, — велел он.
Бранос тяжело вздохнул.
— Никакого уважения к сущему и бренному у этих светлых магов, — уныло произнес он и хлопнул медведя по шее. Тот безмолвно опустился на землю.
— И все? — подозрительно спросил Гейрунд.
Бранос только пожал плечами.
— Так зачем вы меня сюда выдернули? — флегматично спросил он. — У меня там дел немерено. С одной стороны черная гниль развелась, с другой какой-то идиот из кровников с несколькими жертвами развлекся, так что все мертвое немертвым становится, еще и пещерку бы доделать не мешало, а то гостей толком принимать негде. И так по мелочам, там упокоить, там порчу снять, там, хм, иной вектор применить. Налог опять же платить, а деньги сами не зарабатываются. Вы или сообщайте, зачем вам понадобился некромант, или я отправляюсь обратно.
— Да-да-да, конечно, — заквохтал Ромир и отодвинул Гейрунда в сторону, сам семеня к Браносу. — Разумеется. Ариан! — неожиданно завопил он. — Ариан!!!
Секретарь рысью понесся к нему. Через две минуты под навесом из летучих мышей стояли два стула и столик, еще через пять минут на нем закипал чайник, а секретарь Ромира расставлял вазочки со сладостями перед своим хозяином и Браносом.
Маг был хитер: создал вокруг них не только пелену безмолвия, но и над собой воздушную защиту. Время от времени, когда Бранос слишком уж хмурился, одна из летучих мышей пикировала прямо на плешь Ромира, но царапала воздух в нескольких дюймах от нее. Лицо у Ромира при этом лоснилось самодовольством, Бранос хмурился еще больше. Торги продолжались уже который час, и ни один из них не желал уступать.
Сторонние наблюдатели были еще как правы: Ромир, смирившийся с тем, что старый друго-враг Бранос Иринеус уже чуть больше четырех месяцев вроде как и все, изничтожился темными силами, пытался уговорить Браноса действовать в строгом соответствии с некими нормами и предписаниями магических процедур, о которых тот, в свою очередь, слышать ничего не желал. Бранос настойчиво требовал, чтобы его избавили от всего этого крючкотворства, отвели к объекту, о котором следует позаботиться специалисту по тому самому направлению магии, в которое он был посвящен, рассчитались и отпустили восвояси. Он пытался довести до сведения Ромира, что его деда не просто так отправили в изгнание именно в те каменистые области, а чтобы тот, самолюбивый и тщеславный, помимо прочего проследил за полным истреблением нечисти, чтобы та не лезла на иные территории. Дед переоценил свои силы, и расхлебывать самонадеянность властей приходится ему, последнему некроманту королевства. И это — дело кропотливое, требующее его постоянного присутствия и бодрствования, а иначе нечисть придется гонять по всем его землям. Ромир был уверен, что Бранос рисует слишком мрачную картину, случись такое, и подчиненные ему маги без особых проблем справятся с парой-тройкой бродячих экземпляров, а наиважнейшей является забота о неких обстоятельствах, по причине которых король некоторым образом, косвенно и не так чтобы охотно нуждался в услугах не чьих-нибудь, а именно некроманта. Но королевская власть — крайне сложное бремя, не только право, но и обязанность, постоянная ответственность перед народом и двором, необходимость лавировать между различными группами влияния, и поэтому прямой контакт с представителем сего ремесла что для короля лично, что для августейшего супруга может вызвать некоторое недовольство, а оно запросто повлечет за собой недовольство мощное, и поэтому действовать следует тонко и ловко, и никто не окажется в этом вопросе лучше и надежнее, чем опытный царедворец Ромир Фемистоклюс, знававший еще прадедушку нынешнего короля. И он, разумеется, готов поделиться с юным и неопытным, пусть и бесспорно ловким магом, решительно, не по-омежьи, а очень даже по-альфьи принявшим избрание этого исключительного направления магии. И готов взять за свои действия совсем небольшой процент — всего лишь три пятых гонорара, который дарует внуку опального мага и чужаку в столице юному омеге Браносу. Тому же было плевать и на гонорары, и на обязанности короля перед своими блюдолизами, его во всем этом действе интересовало одно: возможность заполучить несколько привилегий, которые должны были помочь ему справиться с некоторыми проклятьями, обосновавшимися на севере его владений, с которыми у него своим умом и при помощи дедовой библиотеки разобраться не получалось. Но три пятых гонорара вызвали у Браноса такое негодование, что он начал торговаться за долю Ромира с особенным усердием. Пусть и понятно было, что Ромир, по сути, в своем праве, что он, давно и прочно укрепившийся не только при дворе, но и в самых разных союзах — ремесленных, торговых и банковских и других, и его благоволение могут стать ценным капиталом, который Браносу, одинокому, начинающему магу, да еще некроманту, да еще омеге, нужен, как никому; пусть было очевидно даже без многословных пояснений Ромира, что ни один маг вне гильдии долго не просуществует, как бы искусен он ни был, но — три пятых! Плевать на то, что именно Бранос собирался требовать от короля взамен за свои услуги, но — три пятых! Это хуже даже, чем разбой, которым подвизался папенька старого хрыча Ромира Фемистоклюса (а об этом весьма обстоятельно и с огромным наслаждением писал в своих дневниках дед, а юный Бранос с мрачным, болезненным удовольствием вспоминал теперь).
Луна уныло висела аккурат над их головами, секретарь спал прямо на границе полога безмолвия, Гейрунд протоптал внушительную канаву в двух саженях оттуда, солдаты дремали у костра, когда Ромир согласился на три восьмых. Обещание о восстановлении в правах, данное магистру Браносу Иринеусу, выполнить невозможно было по определению в связи с кончиной оного, но Ромир клятвенно обещал поспособствовать во внеочередной выдаче грамоты, признающей юного мага Браноса Августуса дееспособным и полноправным магом, что открывало перед ним огромные возможности в избранном для него дедом ремесле. Бранос махнул рукой, мыши разлетелись по лесу, и от их писка проснулись и засуетились все. Ромир вскочил, радостно потирая руки, и потребовал, чтобы немедленно выдвигались в Соколью Заводь, что не вызвало восторга ни у кого, а особенно у Гейрунда.
— Это же сейчас по гнилым топям идти! Я не позволю угробить отряд! — вознегодовал он прямо в лицо Ромиру.
— Король и его супруг нуждаются в даровании, носителем которого является мой юный коллега! — взвился Ромир.
— Если бы они нуждались смертельно, им не нужны были бы эти маневры под столицей, поэтому понуждаются до утра, — решительно заявил Гейрунд и обернулся к своим людям: — Привал на ночь!
— Почему нам следует бояться гнилых топей, если в нашем небольшом отряде есть лучший в королевстве некромант? — елейным голоском протянул Ромир.
Бранос закатил глаза, услышав это, но промолчал.
— Единственный, потому и лучший, — буркнул Гейрунд, смиряясь с желанием Ромира немедленно доставить королю некроманта.
— Невозможно, — вдруг заявил Бранос. — Привал так привал.
Он поднял руки к небу, и на полянку полетели летучие мыши. Солдаты привычно пригнулись, уворачиваясь от них, Гейрунд отступил в сторону, не желая обзавестись еще несколькими плохо заживающими царапинами, секретарь Ариан, пусть и привычный ко всякого рода магии, перепугался, отпрянул назад, оступился и плюхнулся на задницу, Ромир начал лихорадочно творить защитный полог над собой.
Мыши быстро выстроили шалаш для Браноса, и он собрался было лезть внутрь, но Ромир завопил:
— Это почему это невозможно? Король ждет вас!
— Почтеннейший архимагистр, великий маг и прочая, прочая, — скучно произнес Бранос, — одно дело творить темное колдовство по вынужденным обстоятельствам и вдали от всяких государственных служб, и другое — в присутствии официального лица. Мне еще налог платить, не хочу к нему всякие там штрафы и судебные неустойки добавлять.
— Я высочайше дозволяю вам заниматься некромагией! — воскликнул Ромир, вознамерившись ухватиться за мантию Браноса, но, когда вспомнил, как его обожгло несколько часов назад, одумавшись и встав между ним и шалашом, чтобы воспрепятствовать неуместному в данных обстоятельствах отдыху важнейшего на настоящий момент для королевского семейства мага.
— Без бумажки не буду, — упрямо мотнул головой Бранос и пошел обходить его.
— Ариан!!! — заорал Ромир.
— Тиш-ш-ше! — зашипел Бранос, припав к земле и настороженно оглядываясь. — Дозоветесь каких-нибудь упырей.
— Ариан!!! — шепотом заорал Ромир. Его секретарь, бледный, обливающийся потом, лихорадочно озирающийся, трясущимися руками протянул ему бумагу для грамоты. Ромир писал энергично, едва не прорывая пером бумагу, печать вдавливал в нее со всей силы, а затем яростно махал грамотой, чтобы чернила быстрей высохли.
Бранос с интересом наблюдал за ним; когда грамота была готова, он с крайне недоверчивым видом взял ее, тщательно осмотрел со всех сторон, проверил печать, затем начал читать. И отбросил.
— Я спать, — решительно сказал он. — Завтра доедем до этой вашей Вороньей Запруды, а там разберемся, что я королевской милостью могу делать, а на что должен просить разрешения у союза магов.
И он действительно пошел к шалашу.
— Это еще что такое? — возмутился Ромир. Шепотом, правда, потому что его верный секретарь сделал судорожный вдох: знал, стервец, насколько шумным бывает его начальник. Звук этот образумил Ромира, и он сел на корточки перед шалашом и жалобно сказал: — Но это стандартный контракт, запрещено все, что не разрешено, провизия союзу, посредническая провизия мне, процент за обработку заказа, остальное — тебе.
Бранос высунулся из шалаша.
— Я должен прибыть в королевское имение, чтобы творить в присутствии его величества и над его августейшим супругом запрещенную волшбу. Я так понимаю, в соседних покоях будут играть в покер инквизиторы, чтобы сразу после желаемого нашим величеством снятия пор… ну всякого такого меня сразу же арестовали и немножечко казнили. Нет, королевская грамота меня лучше устроит.
Он спрятался в шалаше, и вход в него закрыли летучие мыши.
Ромир уселся по-турецки и подпер руку головой.
— Ладно, — мужественно сказал он. — Предлагаю особый контракт для темных дел мастера.
Он пригнулся ко входу в шалаш и зашептал что-то Браносу, зло стреляя взглядом по сторонам, чтобы не подслушивали. В лесу завыло нечто, мало похожее на живую сущность, рядом с поляной затрещали сучья, да так, что существо, под чьими лапами они ломались, размерами должно было превышать крестьянский дом, не меньше. В таких условиях Ромир торговался особенно энергично. Бранос, напротив, зевал все чаще и повторял: «Нет, я лучше с его величеством договариваться буду».
— Да чего же ты хочешь, щенок?! — возмутился Ромир, когда в кустах по обе стороны поляны раздались звуки, подозрительно похожие на клацанье челюстей. Солдаты и охрана Ромира лихорадочно оглядывались слепо наставляя на кусты пики, секретарь Ромира сидел на полу, зажав во рту кулак, и тихонько подвывал, сам Ромир лихорадочно творил оберегающие знамения.
В ответ на этот отчаянный вопль Бранос бросил ему на колени свиток.
— По образцу дедовых грамот, — коротко пояснил он. Голос его звучал безмятежно и немного сонно. Бранос вообще производил впечатление человека, которому некоторые идиоты мешали сладко поспать в очень комфортных условиях.
Ромир прочел грамоту, заартачился, заявляя, что этот грабительский контракт он подписывать отказывается; он, правда, подпрыгнул, когда в кустах зашелестели выговоренные потусторонними голосами слова: «Иди ко мне, милый, иди-иди». Один из охранников Ромира действительно потянулся к кустам, как зачарованный, стражники Ромира, обвешанные более сильными и изощренными артефактами, его удержали и привели в чувство мощными оплеухами, Гейрунд беспокойно зыркающий по всем сторонам, рыкнул на Ромира, чтобы тот перестал выделываться и подписал, что от него требуют, и Ромир с тяжелым, протяжным стоном, от которого закачались макушки деревьев на пять верст окрест, совершил искомое. Куда более оживленный Бранос выбрался из шалаша и тщательно изучил подпись и печать.
— Он срочный, — прищуренно изучая Ромира, сунув тому грамоту под нос, пояснил он. — На сутки. Нужно было бы на исполнение конкретных работ и чтобы действительно до самого их успешного завершения, но я научен быть щедрым. До этой вашей Сорочьей Протоки как раз хватит.
— Сокольей Заводи, — педантично поправил его секретарь Ариас.
— Да хоть Пингвиньей Топи, — отмахнулся Бранос, распахивая мантию и засовывая грамоту под камзол за пояс штанов. — Какой нормальный человек дает своему любимому обиталищу имя вшивой пернатой твари? То ли дело Инферно, — бормотал он, выйдя на середину полянки, закрыв глаза, раскинув руки и начав выплетать пальцами сложнейшую вязь заклинаний. — Или Черная Бездна, или… не, это уже у деда было. — Он замер, открыл глаза. — Преисподняя тоже хорошо. Надо будет мою халупу переименовать, что ли.
Он снова закрыл глаза и продолжил колдовать. Ромир за его спиной следил за манипуляциями круглыми глазами, приоткрыв рот от удивления.
Гейрунд часто дышал и лихорадочно облизывал пересохшие губы. Он переминался с ноги на ногу, алчно следя за Браносом, и молча клял себя: для него невозможно было не представлять, каков Бранос без одежды, в интимной ситуации, возбужденный и податливый. Или лучше наоборот — возбужденный и требующий. Главное, чтобы без одежды, и чтобы его роскошные золотистые волосы липли к мокрой от пота коже, а ослепительные голубые глаза подернулись пеленой похоти. Или, еще лучше, все это прикрыто вот этой самой черной тяжелой некромантской мантией, которой по самым скромным подсчетам не меньше пяти веков, которая такого перевидала, что сотне Гейрундов не снилось. А под этой мантией — ничего, кроме пота и вожделения. И чтобы Бранос направил на него, несчастного, ошеломленного страстью Гейрунда хотя бы часть того упоения, с которым творил свое темное колдовство сейчас.
На поляне установилась неожиданная, благодатная тишина. С шорохами, непонятными звуками, с пугающими огнями, мелькавшими по кустам исчез и животный страх, владевший людьми. Они так обрадовались обретенной безопасности, что уже через пять минут были готовы выдвигаться.
— Тебе точно двадцать четыре года, юный Бранос? — подойдя вплотную, спросил Ромир. — Я знал твоего деда, я видел его за делом. Это не намного хуже, а ему, слава Небу, куда больше восьмидесяти лет… было.
— Он был очень суровым воспитателем, — поморщившись, честно признался Бранос, угрюмо глядя в сторону. — Либо я вычищаю две лиги прокаженных земель, либо три раза переписываю «Душевные терзания прелестной мамзели Трудары Евпилохии и изящного кавалера Тенальфа Амфибрахия, сопряженные с родительским непониманием, коварством друзей и чего-то там еще» ну или какой другой шлак. У деда этого мусора полтора шкафа стояло. Я одну такую книжицу переписал, ага.
— И как? — заинтересовался Ромир.
— Только одну! — воскликнул Бранос. — И мне ее до конца жизни хватит, дряни этой сопливой, чтобы больше никогда не давать оснований для наказаний. Вокруг нас одно время на пятнадцать лиг ничего нечистого не было, приходилось в Брандогарские земли за практикой ходить. Ладно, пора выдвигаться, до утра надо успеть. А то утром может не поздоровиться. По солнцу фигня получается, а не защита, а эти лапулечки в простой тени ого-го как шустры могут быть.
Он решительно зашагал к портшезу. Мыши замельтешили вокруг него, и через минуту портшез неторопливо парил над землей.
— Значит так, — возвысив голос, произнес Бранос, высовываясь из него. Портшез поднялся немного выше. — Впереди меня пусть идет пара форейторов, но безо всяких поисковых заклинаний, чтобы мне помехи не создавать. Часть охраны идет между мной и Ромировой халабудиной. Магистр, если хоть одна из моих синтаксических структур всплывет в ваших пописульках, прокляну так, что никакой ареопаг не снимет проклятье. Остальные сзади, сильно не растягиваться, друг другу пятки не оттаптывать. Поехали!
Донельзя оскорбленный «халабудиной» Ромир забрался в кибитку и со всей злости хлопнул дверью. Секретарь Ариан вскрикнул от боли: дверь отскочила и ударила его по носу. Гейрунд твердо решил собраться с духом и пасть на колени перед Браносом: а ну как сжалится или заинтересуется, или что угодно еще, лишь бы только снизошел. Остальные, радуясь возможности оказаться в скором времени не в лесу, а в конце путешествия, рвались вперед.
Небольшой, но очень энергичный отряд достиг Сокольей Заводи чуть раньше полудня. Бранос, наполовину высунувшись из портшеза, внимательно смотрел на огромное озеро, на каналы по другую сторону дороги, на дворец впереди.
— Хотел бы, не придумал хуже места. Это что, хрень случилась только с главным королевским соловушкой? — спросил он у сержанта Кирриха, ехавшего рядом с ним.
Киррих откашлялся и покосился на Гейрунда — тот грозил ему кулаком.
— Не могу знать, ваше магейшество! — браво ответил Киррих. — Я простой солдат, к лейб-гвардии его величества августейшего супруга никакого отношения не имею.
Бранос хмыкнул, пробормотал: «Ну до чего везучи эти светлые», — и откинулся назад; шторка на задней стенке портшеза немного отодвинулась; Бранос внимательно посмотрел на Гейрунда. Тот гордо вскинул подбородок, пришпорил коня и вырвался вперед. Обогнав форейторов, он велел остановиться, спрыгнул с лошади и пошел к портшезу.
— Господин Бранос, я прошу прощения, что смею обращаться к вам с подобным требованием, но ваше средство передвижения, конечно, просто замечательно в определенных условиях, но в иных оно совсем не хорошо. Я прошу вас воспользоваться более традиционным транспортным средством.
Портшез опустился на землю, мыши разлетелись в разные стороны и вскоре вообще исчезли, словно и не было их. Бранос нагнулся вперед. И — он выглядел паршиво, был бледен, покрыт испариной, под его глазами залегли темные круги.
— До самых ворот левитировать, что ли? — мрачно спросил он. — Я скоро сдохну от измождения. Или вы этого и добиваетесь?
Гейрунд откашлялся.
— Вы можете воспользоваться одной из предназначенных вам изначально лошадей, — процедил он.
Бранос сложил руки на груди с самым мрачным видом.
— Я не умею, — обиженно буркнул он. — И вообще, у меня иппофобия.
— Чего? — растерянно спросил Киррих.
— Боязнь лошадей, — задумчиво протянул Гейрунд, снимая шляпу и приглаживая волосы.
— Они меня тоже не так чтобы сильно жаловали, — кивнув, подтвердил Бранос. — А на своем хребте так и вообще не терпят.
Он привалился щекой к стенке портшеза и закрыл глаза.
— Вашебродь, — осторожно начал Киррих. Гейрунд вопросительно посмотрел на него, тот, воодушевившись, продолжил: — Его магейшество можно было бы кому за спину посадить. Лошади наши крепки, двоих вынесут, ехать тут не полдня, а так и его магейшеству поддержка, и лошадь под привычной рукой не взбрыкнет.
Бранос обреченно спрятал лицо в ладонях.
Ромир уже стоял рядом и часто кивал головой.
— Отличное решение, господа. Не вижу никаких препятствий для такого разумного шага, — бодро говорил он, хлопая по стенке портшеза. — Милейший юноша, не стоит заставлять их величества ждать.
Бранос тяжело вздохнул и выбрался наружу, вскинул сумки на плечи и исподлобья посмотрел на Гейрунда. Тот неловко откашлялся, снова пригладил волосы и решительно водрузил на голову шляпу.
— Для меня будет великой честью послужить вам подобным образом, — залихватски сказал он.
Бранос мрачно посмотрел на него, с ненавистью зыркнул на Ромира и тяжело вздохнул.
— Вы точно хотите моей смерти, — пробормотал он. — Что делать-то нужно?
Через три минуты портшез был приторочен к кибитке Ромира, усилиями двух солдат закаменевший от напряжения Бранос был водружен на лошадь за спину Гейрунда, и отряд двинулся дальше. Ромир велел погонять, Гейрунд, напротив, распорядился не спешить, дожидаясь, когда высланные им в Соколью Заводь курьеры вернутся, а за его спиной тяжело дышал и вытирал испарину Бранос.
— Юноша, я могу предложить вам восстанавливающий эликсир, — высунувшись из окна кибитки, заорал Ромир. — Отличное средство, поддержит силы, пока вы не сможете укрепиться естественным образом в виде сна и еды!
— По рецептам Стальфа-отшельника, я так понимаю? — в спину Гейрунду пробурчал Бранос и нехотя повернулся к Ромиру.
— Именно! С некоторыми усовершенствованиями моих учеников. Совершенно замечательный вариант, обладает также приятным бодрящим действием и не оказывает негативного влияния на желчную систему.
— То есть была придумана еще более жуткая дрянь, чем те помои? — Бранос выпрямился позади и бросил пренебрежительный взгляд на Ромира. — Он же конкретно моновекторный, исключительно светлого спектра воздействия. Хотите заполучить взбесившегося темного? По пособиям Онгерна Веллеронта, я так понимаю, у вас никто не работает?
Ромир вскипел:
— Этот скандалист! Лжеученый! Маньерист!
— Зато во вкусах смыслит и способен к системному подходу, — совсем тихо огрызнулся Бранос и заныл: — Скоро мы приедем?
Гейрунд, со все большим трудом сдерживавший дрожь, которую никак не мог объяснить себе, вздрогнул. Он сам хотел бы избавиться от этого вынужденного соседства, из которого по определению ничего хорошего выйти не должно: омега почти вплотную к альфе, омега, которого альфа не просто огульно оценил как привлекательного, а и захотел, даже прикинул, как бы назвать своим; увы, до счастливого момента расставания оставалось немало времени. Была еще одна проблемка, которую Гейрунд ощущал все сильней, но поверить своим чувствам отказывался: по его телу волной пробегала та невероятная истома, возникавшая исключительно на небезопасном расстоянии от омеги, находящегося в жарком спектре своего цикла. Омега в их отряде был один. И он сидел за спиной Гейрунда. Кажется, причиной плохого самочувствия Браноса было не только магическое истощение, но и кое-что иное.
Ромир приставал к Браносу снова и снова, тот вяло отбивался, что никак не уменьшало его запала. Гейрунд встрепенулся, увидев курьеров: те неслись на полной скорости, что могло значить огромное желание короля лицезреть мага Браноса, чтобы немедленно сообщить ему, что именно тот должен исполнить во славу короля и его супруга. Курьеры подтвердили его догадку: король настаивал на максимально скором прибытии, и нужно было поспешить. Гейрунд проигнорировал язвительные комментарии Браноса за своей спиной и распорядился прибавить скорость. Когда его жеребец перешел на рысь, Бранос за его спиной тихо охнул: «Ой, великие отцы», — и со всей силы вцепился в его мундир. Изредка его жаркий лоб касался шеи Гейрунда, заставляя того вздрагивать, словно от удара. Бранос сквозь зубы цедил извинения, Гейрунд предпочитал с утроенным вниманием следить за солдатами и погонять, дабы не заставлять их величества ждать.
***
Отряд остановился перед крыльцом, на котором в сопровождении нескольких адъютантов уже стоял король собственной персоной. Все три сержанта тут же вытянулись в приветствии, из кибитки выскочил Ромир и поспешил к королю, Гейрунд спрыгнул на землю, склонился в поклоне и, поколебавшись, повернулся спиной к королю, чтобы снять с жеребца Браноса. Тот блаженно выдохнул, ощутив под ногами твердую землю, пошатнулся, но устоял и полой мантии вытер лицо.
— Ненавижу лошадей, — глядя прямо в лицо королю, сказал он.
Король только поднял брови. По его губам скользнула легкая улыбка, он внимательно посмотрел на Гейрунда и кивнул ему.
Ромир подбежал к королю, склонился в поклоне и громко и быстро заговорил, что рад представить его величеству внука и достойного ученика выдающегося мага Браноса, который, к сожалению, покинул мир живых, но Бранос Августус несомненно окажется полезным его королевскому величеству, а покорный слуга его королевского величества, маг и лекарь Ромир будет наблюдать за действиями ученика Браноса, чтобы в случае чего подправить их и не допустить усугубления состояния дражайшего супруга его королевского величества.
Бранос со скорбным видом изучал отвороты на рукавах мантии.
— Вы только держите его от места волшбы подальше, когда он подправлять начнет, — негромко произнес он. — А то лекарь некромантию очень здорово подправит, как бы королю вдовцом не остаться.
Ромир изготовился было возражать, но король поднял руку, приказывая ему молчать.
— Правда ли, что темная магия должна вершиться ночью? — обратился он к Браносу.
— Нет. Может и днем, разницы особой нет, — честно ответил тот, с любопытством глядя на него. — Ночью просто ловчее.
Два из адъютантов начали делать ему какие-то жесты: выпучили глаза, губами начали артикулировать «ваше величество». Бранос ухмыльнулся:
— Можно прямо с ваших холуев и начать. У них больно на проклятье падучей похоже.
Король величественно повернул голову к адъютантам, те, побагровев, склонились в поклоне. Король снова уставился на Браноса. Тот — невинно глядел на него; следовать этикету и добавлять искомое «ваше величество» он, очевидно, не собирался.
— В таком случае мы снова встретимся ближе к предпочтительному времени, — после паузы произнес король. — Ваши покои ждут вас.
— Желательно на северной стороне, — без капли смятения сообщил ему Бранос.
Король задумчиво пожевал губы и повернулся к адъютанту по правую сторону. Тот выдохнул: «Разумеется, ваше величество», — и скрылся в дверях. Бранос пожал плечами и побрел к крыльцу.
— Стоять, — зашипел Гейрунд за его спиной, бросаясь ему наперерез. С обеих сторон перед Браносом вбежали солдаты и направили на него пики.
— Да бросьте, король моему роду амнистию обещал, чего бы мне ему пакости устраивать, — устало произнес тот. И обратился к королю: — Мне все-таки можно идти отдыхать перед великим подвигом во славу короны?
Король сдержал улыбку и кивнул. Бранос требовательно посмотрел на солдат, те расступились перед ним, и он неторопливо пошел внутрь дворца.
Ромир шаг за шагом приближался к королю; тот вежливо поинтересовался:
— Как проходит великая магическая ассамблея? Сегодня третий день? Не окажется ли пренебрежительным по отношению к гостям ваше отсутствие на ее заседаниях? Тем более вы столько времени провели, разъясняя мне важность данной ассамблеи и необходимость королевского участия в ней, с чем я согласился и даже присутствовал на открытии.
— Я не хотел бы оставлять юного мага без присмотра… — начал было Ромир.
— Я и присмотрю за ним, — строго перебил его король. — Желаю вам всяческих успехов на ассамблее.
Бранос отвратительно провел отпущенное ему время отдыха. После многих часов в компании исключительно альф, причем одного особенно резвого, немудрено было обнаружить себя в крайне неуместном и, чего греха таить, неприятном состоянии. Плохо было еще и то, что по прихоти деда и из-за его исключительной обиды на весь мир Бранос Августус воспитывался в уединении. Что такое течка, он знал и вполне успешно с нею справлялся, с течкой же, многократно усиленной присутствием альф, он столкнулся впервые. И это было изматывающе, отвратительно и больно. Король, зрелый, величественный альфа — или, по крайней мере, выглядящий именно так — за ужином задавал тактичные вопросы о деде, о сложностях обитания на прокаженных территориях, рассказывал изящные и уместные анекдоты и предлагал попробовать то или иное блюдо. И его взгляд был понимающим, что задевало и удручало Браноса еще больше. Правда, утешал один незначительный факт: король был вежлив с некромантом, рассчитывая, что тот снимет некое проклятье с его супруга — иными словами, король если не в отчаянии, то близок к нему, иначе не якшался бы с темным магом, не терпел его за столом. Так что равновесие было соблюдено.
После ужина король в сопровождении Браноса отправился к супругу. Бранос всматривался, вслушивался и внюхивался в дворец, пытался найти хоть какие-то эманации проклятья и хмурился все больше, не обнаруживая ничего, достойного внимания. У двери в супружеские покои король застыл, скорбно заламывая руки и трагично произнес:
— Я не думаю, что в силу вашего дарования на вас произведет впечатление увиденное, но прошу вас, милейший юноша, пощадите нежные чувства моего возлюбленного супруга! Не позволяйте ничего… что могло бы удручить его еще больше. Обещайте!
— Да разумеется. — Бранос подозрительно покосился на дверь.
— Его сердце так нежно, его чувства так утонченны, что страдания, выпавшие на долю моего возлюбленного супруга, наносят ему невероятные мучения, — печально признался король и открыл дверь.
Совершенно мрачный Бранос потянулся следом за ним.
Августейший супруг сидел в темном углу и лениво листал альбом с чертежами. Его лицо было скрыто под тяжелым покрывалом, руки — в плотных перчатках.
— Возлюбленный супруг мой! — раздалось одновременно от короля и его супруга. Бранос встрепенулся и испуганно огляделся, ища источник эха.
Король опустился на колено перед супругом и бережно взял его руку.
— Как вы чувствуете себя, возлюбленный супруг мой? — дрожащим от слез голосом спросил он.
— Ах! — воскликнул тот с хорошо отрепетированной интонацией и прижался лбом к плечу короля.
Бранос начал сосредоточенно изучать ногти.
Король ворковал над супругом — и голос оного звучал очень юно. Кажется, припоминал Бранос, разница между венценосными супругами была огромной, что-то вроде сорока пяти лет. Каким чудом нищая, пусть и герцогская семья пристроила своего отпрыска так удачно, оставалось покрыто мраком, королевство было уверено в великой любви, но не Бранос. Король, конечно, выглядел импозантно, если и не самого большого ума человек, так сглаживал это воспитанием и тщательно подобранными советниками, но едва ли он мог быть так интересен юнцу, даже если тот и окажется глуп как пробка. Неужели нравится быть венценосным?
С другой стороны, перед Браносом разливалось паточное море. Король целовал перчатки, в которых были спрятаны драгоценные ручки августейшего супруга, тот смеялся серебристым смехом или артистично всхлипывал, и конца этому было не видно. Бранос кашлянул. В комнате запахло серой.
— Ах! — в который раз воскликнул августейший супруг и откинулся назад, лихорадочно обмахиваясь.
— Прошу прощения, что вмешиваюсь, — мрачно произнес Бранос, — но или вам нравится сосуществовать с проклятьем, и я убираюсь в свой склеп, или мы что-то с ним делаем, и я убираюсь в свой склеп. В любом случае, хотелось бы побыстрее и с денежной компенсацией. Ваше величество, не уверен, что ваше присутствие поспособствует душевному равновесию вашего драгоценного супруга. Не стоит усугублять его душевные терзания, принуждая разоблачаться в вашем августейшем присутствии.
— Ах прошу вас, любезнейший Базилиан! — юный супруг простер руки к королю. — Этот удивительный маг прав. Я буду мужественен ради вас!
Король ушел. Августейший супруг подозрительно посмотрел на Браноса.
— Распаковывайтесь, — сухо приказал он. Тот вздохнул и начал разматывать покрывало.
Бранос внимательно следил за ним; когда покрывало упало на пол, юноша — хотя восемнадцать лет стукнуло ему не меньше восьми вёсен тому — угрюмо посмотрел на него. Бранос создал несколько светильников, подтянул стул и сел, не сводя взгляда с августейшего супруга.
— Здорово, — наконец сказал он. — А руки?
Тот послушно стянул перчатки. Бранос смотрел на огромные черные, бордовые, а иные радужные чирьи, покрывавшие лицо и руки августейшего супруга. С уверенностью можно было предположить, что и тело его покрыто такой же красотой.
— И Ромир ничего не мог с этим сделать?
— Ни он, ни эти его… ксенолекари. Ни жрецы, — печально признался августейший супруг и с надеждой посмотрел на Браноса. — У меня есть шанс?
— Чешется? Болит? Жжет?
В ответ августейший супруг покачал головой.
— От этого определенно можно избавиться, — задумчиво произнес Бранос. — Это не то, что я знаю наверняка… то есть отдельные детали знакомы, а вместе оно как-то неожиданно. Вот что. У вас библиотека обширная. Мне бы пару книг просмотреть.
Глаза августейшего супруга вспыхнули отчаянной надеждой.
— Разумеется! Я распоряжусь. Архивариус личной королевской библиотеки замечательный человек очень широких взглядов. Он и заговорил о ужас… вашем деде. Вас хорошо устроили? Слуги ведут себя пристойно? Они суеверны — простые люди, но они согласны, что помощь некроманта временами просто незаменима, — говорил он, заламывая руки, словно боялся вцепиться в Браноса из последних сил и не отпускать, пока тот не исцелит его.
Бранос отмахнулся и начал осматривать покои. Внезапно остановившись, повернувшись к августейшему супругу, он нерешительно начал:
— Э… — и заколебался: отвешивать каждый раз полуофициальное обращение ему было лень, а обращаться-то как-то нужно.
— Вы можете называть меня Адельгиз, — августейший супруг замахал руками и чуть ли не подскочил. — Разумеется, по этикету даже среди близких друзей необходимо совсем иное, но я подозреваю, что вас такая унылая обстоятельность утомит после первого же раза.
Бранос оттопырил нижнюю губу и пожал плечами.
— Пусть будет Адельгиз. Вы ели что-то особенное перед тем, как вас так обсыпало?
— Ничего необычного, все как обычно. Тайная полиция проверила всю кухню, всех работников и поставщиков. Не нашли ничего подозрительного. Магистр Ромир послал проверенных магов, как он сказал, испытанных в небе, на земле и под землей, они тоже обследовали на предмет неожиданной реакции бытовой магии, но тоже тщетно. Они отбывали с такими несчастными лицами, бедняжки. — Адельгиз поворачивался вслед за Браносом, заламывал руки и следил, приоткрыв рот, за ним. Его запредельное любопытство не мешало ему ясно и обстоятельно отвечать на вопросы и даже отпускать ехидные комментарии.
— Обломилась им статеечка в альманахе академии, — буркнул Бранос, изучая камин. — Лупа есть? Швейная какая или что-то вроде этого.
Адельгиз замялся. Поколебавшись немного, он вцепился пальцами в подлокотники кресла до такой степени, что кожа — те ее участки, видные между разноцветными наростами на ней — побелела. Бранос сел на пол, оперся локтем о колено и опустил на ладонь подбородок.
— Ну поведай же мне, малыш Альдегиз…
— Нет, вы не понимаете, — виновато глядя на него, на выдохе произнес тот. — У меня есть хобби… то есть у меня есть несколько хобби, разумеется. Ювелирные поделки, например. Это не очень одобряется, но… — он пожал плечами и переплел пальцы. — Они, кстати, неплохо продаются. Правда, приходится использовать псевдоним, но это такая мелочь, видеть мои изделия на приемах, причем в сопровождении бесконечных хвалебных слов — это так здорово. Я мог бы принести вам окуляры из моих инструментов.
Бранос скептически поднял бровь.
— Но что-то мне подсказывает, что вам куда сподручнее будет с иными лупами. Я использую их, когда восстанавливаю древние книги. — Адельгиз печально вздохнул.
У Браноса вспыхнули глаза.
— Что именно? — быстро спросил он.
Адельгиз уселся на самый краешек стула и сложил руки на коленях.
— Могу показать, — предложил он и потянулся за покрывалом.
Бранос энергично кивнул и встал.
Пару часов спустя он ползал с лупой у камина, изучал окна и двери, изредка делал пометки в записной книжке. Адельгиз все менее успешно сдерживал зевки.
— Ладно. Отдыхать, — хмуро сказал Бранос, вставая и в задумчивости обтирая руки.
— Я напишу записку господину архивариусу… по большому счету, вы могли бы отправиться в столицу вместе с курьером, если, конечно, намерены покинуть нас, — снова погрустнев, предложил Адельгиз.
— Книги, я так понимаю, проверяли, — задумчиво произнес Бранос. — На предмет скрытых проклятий, всего такого.
Адельгиз кивнул.
— Архивариус и его знакомые эксперты. Я очень не хотел, чтобы в это дело был вовлечен Ромир, его отношение к древним изданиям несколько… собственническое. Попадут якобы в лаборатории, и больше не увидишь. Но эксперты Тенлирда действительно очень хороши. Они не нашли магии, ни моно-, ни поли-, ни изовекторной, только небольшое количество сомнительных спор, но ни одна из них не могла вызвать вот такое. Прошу вас, благороднейший Бранос, поделитесь со мной своими подозрениями. Это… — он коснулся пальцем наростов на своем лице, — болезнь? Или проклятье?
Бранос подошел к нему, нагнулся, чтобы изучить наросты еще раз. Адельгиз закрыл глаза и чуть повернул лицо, чтобы удобнее было рассматривать.
— Это совершенно определенно не шутки с лечебной магией. — Бранос потрогал нарост и потер пальцы. — Нет, ничего из этой области. Иначе хоть кто-то из тех идиотов что-то да заметил бы. Я все-таки предпочел бы свериться с кое-какими источниками.
Адельгиз встал; поколебавшись, он протянул Браносу руку.
— Если не брезгуете, — добродушно улыбнувшись, сказал он. Правда, пальцы его дрогнули.
Бранос без раздумий пожал ее.
***
На пути к отведенным ему комнатам жар тех ужасных омежьих дней набросился на Браноса с новой силой. Действие успокаивающей настойки закончилось, и с дурным самочувствием было почти невозможно совладать. Бранос даже остановился и привалился к стене, оглядываясь: не на альфу ли возбужденного так реагирует его тело. Что-то такое маячило впереди, и Бранос приготовился либо защищаться из последних сил, либо глушить проклятьями. Он оттолкнулся от стены и решительно направился к своим покоям.
Прислонившись к стене рядом с дверью и вытянув ноги, в конце коридора мирно спал лейтенант Гейрунд. Рядом с ним стоял букет роз — удручающе кривое, неловко связанное носовым платком творение неумелых рук. И небольшой поднос, накрытый льняной салфеткой.
Кровь запульсировала по жилам Браноса с новой силой, и желание было одно — абсолютно неприличное. Он с наслаждением пнул Гейрунда и навис над ним, уперев руки в боки.
— Где розы украл, чудовище? — злобно зашипел он.
Гейрунд затряс головой, подобрал ноги, потянулся к Браносу, затем, вспомнив печальный опыт, попятился. Нащупав букет, он протянул его Браносу; взгляд его был прикован к его лицу и был полон детской, наивной надежды.
— Это тебе, — смущенно сказал он. — И ничего не украл, это у лакеев осталось, когда они букеты составили. А это с королевской кухни. Пирожные. Вот. Очень вкусные, рекомендую, король такие любит.
Бранос постучал по замку, снимая заклятье, дверь открылась, он кивнул Гейрунду: «Заходи». Тот боязливо оглянулся.
— Ты идешь, или мне Вудраха позвать? — разозлился Бранос.
Гейрунд взъярился и втолкнул его в комнату. Но, закрыв дверь, остановился в нерешительности.
Бранос лихорадочно сбрасывал мантию, камзол; бросив на Гейрунда взгляд через плечо, кивнул в сторону кровати.
— Э… а пирожные? — обиженно спросил тот.
Бранос развел руками.
— Ты определись, чего тебе от меня надо: присунуть или чтобы я пирожные сожрал. Ты еще потребуй, чтобы я в четыре утра бегал по дворцу в поисках вазы. Раздевайся давай!
Гейрунд понятливо кивнул и начал расстегивать мундир. Избавившись от одежды, он замер в шаге от Браноса: тот, чертыхаясь, пытался избавиться от пояса целомудрия, бормоча под нос проклятья.
— Вот же напутал… так, это аннигилируем, это нейтрализуем… ай, сволочь! — воскликнул он, тряся рукой. — О! Пароль. Есть.
Пояс — ажурная штучка, формой походившая на очень короткие бриджи с высокой талией — упал на пол. Бранос поднял торжествующий взгляд на Гейрунда, вытер со лба пот и шагнул к нему.
— Мне к полудню на службу, — предупредил тот, отступая.
— Справимся, — пообещал Бранос, толкая его на кровать.
Несмотря на некоторую неопытность омеги и растерянность альфы, они действительно справились.
Спустя несколько часов Бранос лежал на кровати, сыто потягиваясь и тяжело дыша, и лениво ворочался. Гейрунд стоял у изножия кровати, одетый и причесанный, и переминался с ноги на ногу.
— Мне пора, — смущенно говорил он. Вроде нужно было бы что-то сказать или хотя бы чмокнуть на прощание, но он никак не мог отважиться.
— Угу, проваливай давай, — в подушку пробормотал Бранос и глубоко вздохнул.
— И пойду! — оскорбился Гейрунд и решительно пошел к двери. Бранос сел на кровати.
— Стой! — воскликнул он. Обрадованный, Гейрунд повернулся к нему. Тот же смотрел на дверь и шевелил пальцами — снимал запирающие плетения, наверное. — Теперь можешь идти, — бросил он.
Гейрунд презрительно фыркнул и схватился за ручку двери. Но — все медлил.
— Ты это… ежели случится что… — он замялся. — Ну… того. Ты понимаешь… неожиданное… Понесешь, — выдавил он, и его уши запылали. — Ты скажи, я все сделаю как надо. Ну там, обручимся, все такое. У меня есть там кое-какие сбережения. Не пропадем.
Бранос поднялся на локтях и с огромным любопытством уставился на него.
— Мил человек, ты из каких пещер вылез? Нынче каждый кухар, каждый белошвец знает, как не допустить нежелательных последствий, и даже пользуется этим успешно, а ты магу на его неопытность намекаешь? — насмешливо спросил он. — Не переживай, от тебя таких жертв не потребуется. Смотри на службу не опоздай.
Донельзя уязвленный Гейрунд хлопнул дверью и стремительно пошел к казарме. По пути он бормотал оскорбления в адрес всяких переученных омег, иногда останавливался и порывался вернуться, чтобы высказать свое негодование, но не решался и, помявшись, шел дальше. В казарму он вошел, преисполненный мрачного настроения и решимости кого-нибудь избить на фарш или, на худой конец, устроить грандиозные учения.
Бранос же в это время сладко спал, избавившись наконец от лихорадки. Душевные мучения некоего альфы его не терзали совершенно; Браносу даже сны не снились.
К вечеру он был бодр, энергичен и жаждал действовать: еще раз облазил все территории, прилегающие к дворцу, пообщался с поварами и лакеями, сунул нос в лекарскую комнату и долго разговаривал с мажордомом. Августейший супруг передал ему предложение составить компанию за ужином (присутствие его величества было необходимо в столице и могло затянуться, потому что прибывали новые послы, заканчивалась магическая ассамблея, открывался новый сезон в развлекательном парке, правительство начинало обсуждение пошлин на новый год, и прочая), и Бранос охотно согласился. Тем более его величество Ралинд Адельгиз был весел и добродушен, несмотря на своеобразное состояние, обладал здоровым чувством юмора и совершенно не наседал с требованиями немедленно и в первую очередь избавить его от ужасных наростов. Бранос, тем не менее, не удержался и полюбопытствовал, пытались ли лекари под мудрым руководством Ромира избавить Адельгиза от этих штуковин путем оперативного вмешательства.
— Увы, когда появилась первая штуковина, именно это они и сделали, — неохотно признался тот и без лишних разговоров подтянул рукав камзола и начал закатывать сорочку, чтобы обнажить предплечье.
Бранос внимательно всматривался в синеватое пятно на внутренней стороне запястья.
— Затем было еще два опыта, закончившихся так же плачевно. Они расположены немного выше, прошу прощения, что не показываю, рукав слишком узок, неудобно. К счастью, под одеждой не видны, но его величество был так огорчен, — невесело усмехнувшись, признался Адельгиз.
Брови Браноса помимо воли съехались к переносице.
— Да, я понимаю, это звучит несколько уничижительно. Тем более вам наверняка проще сохранить независимость и благополучно избежать необходимости вступить в брак на основании амбиций родителей, геополитической и экономической ситуации и так далее. С учетом вашего дарования, особенностей воспитания и характера, — мягко улыбнулся Адельгиз. — Базилиан несколько, эм, тщеславен. За нас обоих, если честно. Но он весьма мил и заботлив. Это звучит глупо, дражайший Бранос…
— Августус, — перебил его хмурый Бранос, вертя вилку в руке.
— Благодарю вас. Но положение августейшего супруга накладывает некоторые обязательства в том числе и ко внешнему виду. Моему и его величества точно так же. Которым я, к моему глубочайшему сожалению, не могу сейчас соответствовать. Мой общественный календарь всегда был полон, а я уже несколько недель лишен возможности участвовать даже в тех мероприятиях, которые мой секретариат же и организовывал. Очень, очень невежественно с моей стороны.
— А у нас стихийные проклятия начали множиться, — уныло признался Бранос. — И с ними справляться все трудней. Сначала дед устраивал из бойни с ними учебные поединки, а потом мы только вдвоем и ходили, и то с трудом справлялись. Сейчас только предупреждающие сети и ловушки через каждую сажень.
— Да-да, и я и от имени моего супруга в том числе выражаю вам признательность за высокую подданническую сознательность, с которой вы не допускаете нашествия этих магических экзистенций на беспомощные, по большому счету, против такой магии, территории. Магистр Ромир предпочитает утаивать сведения о вспышках бессубъектных темномагических эманаций в разных местах, но его величество обладает собственными структурами, — кротко улыбнулся Адельгиз.
Бранос хмыкнул:
— И вы тоже имеете доступ к ним?
— Я председательствую в ряде комитетов, оказывающих поддержку некоторым элементам этих структур, — плутовато улыбнулся Адельгиз. — Я предпочитаю не иметь дела с оригиналами документов, мне ни к чему такая ответственность, наверняка ведь плохо скажется на цвете кожи. Но копии очень уважаю.
— А не встречались ли вам в копиях этих оригиналов сведения о том, откуда идет распространение нечисти? — с деланной небрежностью спросил Бранос.
Адельгиз кокетливо отвел глаза и снова поднял их на Браноса.
— Мне нужно освежить память, — ответил он и поджал губы. — Не уверен, что сразу же смогу вспомнить нечто, способное посодействовать вам.
Он выразительно поднял бровь и промокнул рот. Бранос недовольно посмотрел на наросты на изящном носике августейшего супруга и уткнулся в тарелку.
Под утро — до рассвета оставалось не более получаса — он стучал в тайную дверь спальни августейшего супруга. Дверь распахнулась, ее преградил Адельгиз собственной персоной. Он был взъерошен, и явно не только от сна, придерживал на талии легкий халатик и был взбешен. Он свирепо оскалился и зашептал:
— Я не буду спрашивать, откуда у вас секретнейшая информация о тайных ходах, но попрошу впредь не пользоваться ими и вообще забыть о них!
— Да-да, конечно и непременно, — отмахнулся Бранос, схватил его за локоть и потащил к окну.
— Тиш-ш-ше! — оскалился Адельгиз и оглянулся на кровать. Бранос не удержался и посмотрел туда же: его величество мирно спал и вполне удовлетворенно похрапывал.
— Могу сонное заклятье наслать, — предложил он.
Адельгиз топнул в негодовании:
— Не вздумайте! Он от темных заклятий мучится ужасной изжогой!
Бранос не на шутку удивился:
— Откуда вы знаете? Я думал, что в этом прекраснейшем из прекрасных королевств запрещена любая темная магия, и применение любых темных заклинаний уголовно наказуемо.
— Дитя, — вздохнул Адельгиз. — Запрет давно снят, пусть об этом и предпочитают не вспоминать, и даже организованное упражнение в темной магии карается только административно, но только в случае несанкционированных сборищ и при ее использовании нелицензированными лицами. Другое дело, что лицензии ни выдавать, ни получать некому после стольких лет запрета. Ну да, я кое-что вычитал в старых книгах, решил попробовать. Я очень слабый маг, меня хватает только на прыщи и все такое, и то они быстро сходят. Так чего вы хотите от меня?
— На каком месте можно проверить, как уничтожить какой-нибудь нарост? — после секундного колебания спросил Бранос. — Ну, чтобы не вызывать недовольство его величества эстетической недоброкачественностью вашей августейшей кожи.
Вопрос вверг Адельгиза в глубокую задумчивость.
— Где-нибудь на заднице? — предложил Бранос. Ответом ему было возмущенное восклицание. — На щиколотке? — безнадежно продолжил он. — Поясница?
— Может быть, на запястье рядом с теми пятнышками? — неуверенно предложил Адельгиз. — В конце концов, у вас может и получиться.
Он протянул Браносу запястье, и тот наложил плетение. Нарост засветился зеленоватым светом и с тихим шипением испарился. Адельгиз счастливо выдохнул, потер место, на котором только что красовался нарост, а теперь не осталось никаких следов, и поднял на Браноса благодарный взгляд. Кажется, в его прекрасных глазах даже начали собираться слезы.
— Вы сделали это, дорогой Августус! У вас получилось! — он схватил Браноса за руки и затряс. Адельгиз мог быть субтильным, но силы в нем было изрядно, и вырваться из хватки удалось не сразу.
— Еще нет, — буркнул Бранос, пытаясь избавиться от его захвата. — Мне больше делать нечего, только на каждый пузырь накладывать плетение, а потом чистить выхлоп. Так я и за полгода не справлюсь, а у меня дома ловушки обновлять надо и сигнальную сетку могли прорвать. Нужно причину найти. Понятно?
Адельгиз затряс головой.
Король всхрапнул на кровати и перевернулся на спину. Через две секунды Бранос стоял в тайном коридорчике, а в двери за его спиной поворачивался ключ. Как это получилось у нежного Адельгиза, он не понял, но спрашивать не хотел. Впрочем, когда он повернулся к лестнице, дверь открылась. В образовавшуюся дверь высунулась голова Адельгиза:
— Сразу после завтрака можете отправляться в столицу в одной из карет в эскорте Базилиана. Вам отдельную ведь? Я распоряжусь. И чтобы лошадей зачаровали, дабы не пугались.
Дверь снова закрылась. Бранос пожал плечами и пошел в кабинет августейшего супруга, который с его высочайшего благоволения использовал в качестве своей рабочей комнаты.
В охране эскорта состоял в том числе и лейтенант Гейрунд. Увидев, что к одной из карет шагает Бранос в своей поношенной мантии, с двумя сумками и крайне сосредоточенный, он презрительно хмыкнул и с удвоенной силой начал распекать солдат. Правда, перед тем, как отправляться, стремительно подошел к карете, открыл верхнюю часть дверцы и сунул внутрь голову:
— Доброе утро, господин маг. По распоряжению его величества августейшего супруга лошади зачарованы, но все же прошу не применять своей магии, во избежание, так сказать. Поедем быстро. Ваша карета направится к западному входу, чтобы не смущать обывателей. Там и к библиотеке ближе.
Бранос угукнул. Гейрунд хлопнул по дверце кареты, выпрямился и откашлялся.
— Не желаете ли, чтобы я вечером город вам показал? Я родился и вырос в нем, знаю как свои пять.
— Не получится. Буду напряженно работать во имя короны, — рассеянно отозвался Бранос.
— Понял. — Гейрунд снова откашлялся и одернул мундир. — Желаю приятного дня.
Он захлопнул дверцу и ушел. Бранос не удержался и скорчил ему вслед недоумевающую физиономию, но потом снова углубился в собственные заметки.
Следующие два дня Бранос провел в библиотеке и бесконечных разговорах с королевским архивариусом Тенлирдом и его помощниками, в отделениях королевской магической полиции, занимавшихся непосредственно вспышками искомой бессубъектной темной магии, снова в библиотеке и в лабораториях — те были расположены в отдельном крыле магической полиции, чтобы ущерб от разрушений, если что, был минимальным. В лаборатории Гейрунд и нашел Браноса.
— Вас требуют в Сокольей Заводи, — щелкнув каблуками, процедил он. — Прошу прощения за беспокойство, но — НЕМЕДЛЕННО. Приказ его королевского величества августейшего супруга.
Бранос задумчиво посмотрел на него, развеял плетения, густым туманом висевшие в помещении, и вздохнул.
— Неужто самоисцелился, болезный? — флегматично спросил он, надевая мантию.
— Прошу следовать за мной. Вы увидите все сами.
— Я. Верхом. Не поеду. — Процедил Бранос.
— Вам подготовлена карета. Лошади соответствующим образом зачарованы. Портшезы, перемещаемые нетрадиционными средствами передвижения, к сожалению, запрещены королевским распоряжением.
Карета с магом Браносом внутри, двумя офицерами и восьмью солдатами вокруг нее покинула столицу около полуночи, прибыла в Соколью Заводь что-то через полчаса. Очевидно, произошло что-то действительно невероятное, иначе зачем спешка. Карета направилась к восточному подъезду, и на крыльце уже стоял августейший супруг.
— Дражайший маг Бранос, я так рад, что вы смогли прибыть так скоро, я невероятно рад! Я многократно прошу прощения, что вынудил вас прервать ваши ученые занятия в столице, но ваше присутствие и ваши искусства категорически необходимы здесь, — трещал он, волоча Браноса за собой. — Я… я полагаю, что не ошибся, определив вас как мага, напрямую связанного с данным магическим объектом, — мужественно продолжил он дрожащим голосом. — По крайней мере, именно такое объяснение показалось мне наиболее логичным. Вот, — трагично сказал он, простирая руку в перчатке.
Бранос присвистнул от неожиданности: розарий августейшего супруга был полностью разгромлен.
И земля под его ногами зашаталась, потому что к нему несся огромный зверь, точней, скелет с рогами на черепе.
— А ну лежать! — заорал Бранос. — Я же велел никуда из дома не выходить!
Тварь послушно упала на землю и поползла к нему, дробно молотя огромным хвостом.
— Вот ведь балбес, — в сердцах бросил Бранос, подошел к твари и наотмашь ударил ее по черепу, затем сел рядом и привалился к ней.
Адельгиз сделал нерешительный шаг ему навстречу.
— Я с крайним нежеланием говорю об этом, любезнейший Августус, но, наверное, вам придется пообщаться с представителями полиции. Боюсь, ваш… ваш питомец был несколько несдержан не только в розарии, но и на пути сюда, — виновато сказал он.
Бранос мрачно посмотрел на тварь, та — виновато склонила голову и боднула его.
Адельгиз заломал руки.
— Вы позволите мне его погладить? — робко спросил он. — Я всегда питал слабость к необычным существам.
Бранос помолчал немного, задумчиво глядя на него.
— Я даже больше могу сделать. Привязку на вас накинуть. А то скелет составить составил, вот, омобилил, упокоить рука не поднимается, а содержать его как-то обременительно. Мне много в разъездах бывать приходится, а он скучает.
Тварь повернула голову к Адельгизу. Тому показалось — с надеждой. Он сдернул перчатки и осторожно погладил ее по переносице. Тварь блаженно зажмурилась и радостно оскалилась.
— Раз ему тут так понравилось, вполне можно устроить вольер для него. Как о нем заботиться? — деловито спросил Адельгиз, почесывая твари череп.
— Он сам о себе позаботится, магическое существо, фоновой магии ему достает. Если что, выпустите, он нежить погоняет, и будет. Плодиться не может, стерилен, с этой стороны никаких беспокойств. Ну… — Бранос отошел и задумчиво посмотрел на него. — Насчет гигиены не задумывался. Наверное, он и против декоративного ошейника возражать не будет, если от хозяина.
Адельгиз кивнул.
— А зовут его как?
Бранос впал в прострацию, только беспомощно разводил руками.
— Понимаю, — усмехнулся Адельгиз и, подняв покрывало с лица, чмокнул тварь в нос. — Будешь Альгри.
Тварь радостно забила по земле хвостом и попыталась лизнуть весело смеявшегося Адельгиза.
Прибывшая почти одновременно и жаждавшая общения с Браносом полиция была настроена вполне дружелюбно, один из офицеров даже сказал, что королевское страховое общество уже связалось с людьми, чье имущество предположительно потерпело от твари, с целью договориться о компенсации. Разумеется, тут же сказал другой, беспечность в обращении с опасными тварями все-таки должна быть наказана, но королевская полиция предлагает внесудебный вариант: общественные работы в качестве внештатного эксперта по поли-, изо- и негативно-модальной магии. Компенсация за инвестированные время и усилия будет начисляться в соответствии с общепринятыми тарифами, общественным статусом господина мага Браноса Августуса, а также с учетом его заслуг и лояльности. Ну или в суде с этим разбираться. Бранос посопротивлялся, больше из упрямства, но подписал соглашение. И ему тут же сообщили, что с радостью воспользуются его услугами через две недели в Осстенской области, в тамошнем междуречье, где участились случаи необъяснимого с точки зрения светлой магии падежа скота.
Адельгиз пригласил Браноса на завтрак. Он выглядел вполне счастливым, оживленно спрашивал Браноса, какие именно металлы наиболее приемлемы в качестве материала для ошейника Альгри, рассказывал, озорно хихикая, что в саду архимага и жуткого зануды Ромира завелся некий медведь-зомби, уже распугавший на одном приеме всех его гостей и прорвавшийся на заседание ученого совета академии, которую Ромир возглавлял уже двадцать пять лет, а уничтожить его не получается — тварь ловка и изобретательна и успокаивается только в непосредственной близости от Ромира.
— Боюсь, с таким, с позволения сказать, дурно пахнущим поклонником с активной светской жизнью нашему Ромиру придется распрощаться, — печально вздохнул Адельгиз и даже приложил к глазам платочек. — Впрочем, не скажу, чтобы я был против: мои адъютанты будут целее, он испытывал к ним чрезмерную, с позволения сказать, слабость. Но это будет значить и перевыборы ректора академии. Возможно, следующий ректор будет обладать более широкими взглядами и проявит куда больше интереса к экзотическим в настоящее время видам магии. Возможно, и доступ к лекциям и библиотеке откроют для вольных слушателей.
Он выразительно посмотрел на Браноса. Тот и сам понимал, что дедовых учений ему будет мало, но сделал безразличное лицо и пожал плечами. Адельгиз хмыкнул и заговорил о погоде.
После завтрака он поинтересовался:
— Насколько успешно было ваше пребывание в столице? Я слышал, вы очень интенсивно общались с королевскими географами? Обнаружили что-то полезное по защите ваших владений?
Бранос отставил чашку с кофе и сложил руки на коленях.
— И это тоже. Пора возвращаться, чтобы проверить все на практике. Возможно, получится усилить защиту. И, кстати. Вы из каких материалов свои штуки делаете? Я имею в виду ювелирные поделки.
— Из самых разных. Предпочитаю драгоценные камни и металлы, но полудрагоценные тоже хороши, — Адельгиз посерьезнел.
— А кто вам их поставляет? Одна компания или несколько?
— Несколько… проверенных. Государственная безопасность, как вы понимаете.
— И каково качество их материалов?
— Я никогда не жаловался, — осторожно сказал Адельгиз.
— А происхождение?
— Я интересовался, но не очень обстоятельно.
Бранос кивнул.
— Что-нибудь из Сольвальдских гор есть? Их недавно объявили карантинными, закрыли все выработки, дороги перекрыли. Ваша же прикормленная полиция жаждет включить меня в экспедицию по тем местам.
— Кажется, есть, кристаллы хрусталя из тех гор невероятно хороши. Я распоряжусь проверить, — тихо сказал Адельгиз и часто заморгал, сдерживая слезы.
— Да бросьте. Сейчас попробуем от этой фигни избавиться, и я, пожалуй, зачарую пару сигнальных амулетов против тролльей оспы. Троллей эта дрянь обсыпает очень красиво, а чтобы на людях так хорошо себя чувствовала, так я в первый раз слышу. Наверное, это ваш ювелирный дар и склонность к темной магии, пусть и слабая совсем. Кстати, — Бранос задрал рукав мантии и показал предплечье руки, которую пожал Адельгиз. На ней красовалась гроздь похожих, пусть и совсем бледных волдырей.
Адельгиз взволнованно выдохнул; Бранос подмигнул ему и щелкнул по одному волдырю: через секунду он исчез, просто испарился, а вслед за ним и остальные.
— Простите меня, добрейший Августус! — воскликнул расстроенный Адельгиз. — Вы заразились ею по моей вине!
— Пустое, — отмахнулся Бранос, — вот сами больные тролли — это, я вам скажу, беда. Если от них рану получил, так и полгода с язвой отходишь. Давайте-ка полечимся.
К ужину кожа августейшего супруга была совершенно чиста, он сам, вытянув шею, наблюдал за Браносом, обрабатывавшим его гардероб от возможных следов болезни, а после ужина учился делать простейшие сканирующие заклинания. Около полуночи Адельгиз восторженно смотрел, как летучие мыши подносят портшез к крыльцу.
— Это невероятно! Восхитительно! Удивительно! Я непременно должен организовать общество в поддержку поли- и негативно-модальной магии! Наверняка в нашем королевстве найдутся еще талантливые люди с вашей магической векторностью! — восклицал он.
Из дворца стремительно вышел король и направился к Адельгизу. Тот восторженно защебетал о невероятно талантливом и беззаветно преданном короне маге Браносе, которому просто непременно нужно оказать всевозможную поддержку в профессиональной и светской жизни. Король слушал его с блаженной улыбкой на лице и с наслаждением целовал алебастровые, исключительно красивые и нежные ручки возлюбленного супруга. Едва ли он слушал, но Адельгизу можно довериться: он своего не отставит. Бранос мрачно корил себя, что влез в этот котел: теперь о спокойной жизни можно будет забыть. Король рассеянно поблагодарил Браноса за величайшую услугу, оказанную короне, а сам не мог отвести взгляда от Адельгиза. Вид его при этом был самый глупый, не преминул отметить Бранос, чтобы хоть как-то загладить беспокойство о собственной судьбе.
***
Он оказался прав: после небольшой вылазки в Осстенскую область и премии по ее окончании последовала двухмесячная экспедиция в Сольвальдские горы. Его величество августейший супруг Ралинд Адельгиз настаивал на присутствии Браноса на заседаниях некоторых из возглавляемых им обществ и активно знакомил с самыми разными людьми. Одна надежда: он с донельзя самодовольным видом намекал, что намерен уединиться по семейным обстоятельствам с целью исполнения самого важного долга августейшего супруга — рождения наследника. Бранос уже мечтал о нескольких месяцах тишины как о высшей благодати.
Наконец такая возможность выпала. Три недели, в течение которых Браносу никуда не нужно было спешить, никого не упокаивать и не писать никаких отчетов. Можно было не спеша проверить ловушки, усовершенствовать сети и немного потренироваться в создании новых плетений. Опять же, новый ректор жаждал получить в академии первого магистра темной магии за несколько десятилетий, а для этого нужна письменная работа, которая сама не напишется. Но пока Бранос нежился в термах и томился от наступавшего омежьего жара.
И — сработала сигнализация. Бранос вздохнул, но перевел взгляд на зеркало. У вишни стоял лейтенант Гейрунд с саквояжем у ног и букетом полевых цветов. В мундире. Совершенно растерянный, но настроенный очень твердо.
— Что нужно? — спросил дух-служка.
«Желаю видеть Браноса Августуса по личным мотивам», — решительно сказал Гейрунд.
Бранос беспомощно засмеялся.
— Впусти его, — приказал он. И остался сидеть в терме — не самое плохое место для приема близкого друга. А подумав немного, Бранос вынул шпильки из пучка на затылке, и волосы рассыпались по его плечам. Настойчивость, с которой бедняга Гейрунд таскал ему подарки, пусть и такие нелепые, все-таки стоило поощрять.
