Проклятье Сокольей заводи

Возлюбленный супруг, даровавший жизнь королевскому первенцу, причем исключительно удачно — сразу альфе, о чем не забывал сообщать всякому встречному, жаждал лицезреть мага-некроманта Браноса Августуса. Последний испытывал некоторую идиосинкразию по этому поводу, подозревая бесконечные потоки хвастовства, тошнотворных сюсюкающих восторгов, перемежающихся истеричными восклицаниями: «Ах, моя талия, моя кожа, мои волосы!», или что там еще стукнет в голову насквозь пропитанному счастьем отцовства омежьему мозгу. Но и проигнорировать записку Адельгиза он не мог, потому что тот и до этого обладал очень весомым влиянием при дворе, а после того, как столь успешно разрешился от бремени, да не как-нибудь, а целым наследником престола, так и вообще стал крайне могущественен. Записочка была крохотной, пахла луговыми цветами, содержания в ней — меньше дюжины слов: «Любезный Августус, НЕПРЕМЕННО загляните ко мне. НЕМЕДЛЕННО. Почтения, А.». «Немедленно» еще и подчеркнуто два раза. И, разумеется, вручили эту записочку Браносу как раз по прибытии в Соколью Заводь, что тот сделал совсем не добровольно, а по вежливому, но непреклонному приглашению короля. И, разумеется, у адресата не должно было возникнуть сомнения, что лицезреть короля-альфу Бранос сможет, только когда нежное и хитроумное величество-омега снабдит его инструкциями по поводу предстоящего разговора. Слуга скрылся в боковой двери, Бранос хмуро посмотрел на записку, которую держал за самый краешек двумя пальцами, словно в любой момент ожидал, что она перевоплотится в нечто ужасное или, по крайней мере, смертельно ядовитое. Затем подбросил ее, она вспыхнула зеленым пламенем и сгорела; на пол опустилось несколько хлопьев, а в коридоре, где стоял Бранос, моргнули сигнальные огни. Он поморщился, про себя ругнувшись на собственную неосмотрительность: наверняка в служебных казармах воют сирены, и в этот скромный уголок сейчас ворвутся гвардейцы. Он гордо вскинул голову и скрестил руки, делая вид, что ничто в мире не кажется ему в этот момент более увлекательным, чем изучение магических плетений. Гвардейцы заблокировали оба выхода из коридора, развернули магические щиты и направили на Браноса пики. — Молодцы! — жизнерадостно воскликнул он. — Три минуты и сорок восемь секунд. Неплохо. Но до чего кривые у вас щиты получаются! Достаточно сырого энергетического снаряда со смещенным центром тяжести, и вас к херам разнесет прямо за ними, несмотря на все ваши доспехи. Из-за щита перед Браносом донесся тяжелый вздох. — Отбой, снимаем щиты. — Мрачно приказал лейтенант Гейрунд и встал перед щитом. Склонив голову к плечу, с упреком глядя на Браноса, он недовольно продолжил: — Ваше магейшество, сколько раз просить не развлекаться подобным образом. Нам теперь опять отчеты писать по несанкционированному срабатыванию. — Отчего же? — искренне удивился Бранос. — Король-даровавший-жизнь санкционировал. Гейрунд закатил глаза. — Да будет тебе писулька. Через двадцать минут и будет, — раздраженно бросил Бранос и попытался обогнуть его. Не получилось: крупный сам по себе, в тяжелых антиштурмагических доспехах Гейрунд занимал почти весь коридор. Бранос сверлил его гневным взглядом, тот набычился. — Вполне могу подождать обещанного у апартаментов его величества. Чтобы потом не ждать, пока ваше магейшество соизволит вспомнить и по приезде из очередной командировки хотя бы формально отписаться. Бранос обреченно покачал головой. Гейрунд рявкнул: «Разойтись!» — и посторонился, давая ему пройти, а затем чеканил шаг следом. В предпоследнем коридоре он взял Браноса за руку и потянул назад. — Ты немного хоть задержишься? Я соскучился. — Не могу знать, что тут венценосному взбредет. — Бранос оглянулся и приблизился к нему. — Может, уже сегодня погонит в дальние пещеры. — Брось, — поморщился Гейрунд и погладил его по щеке. — Над тобой все королевство трясется. Что скажешь, то и будет. Так я приду? Бранос прищурился и лукаво посмотрел на него. — Приходи. Гейрунд обнял его, прижал к себе и поцеловал. Через пару минут Бранос отстранился. — Меня ждут, — капризно произнес он. Гейрунд откашлялся с самым мрачным видом и опустил руки. У двери в покои королевского супруга он остановился и решительно скрестил руки на груди. — Двадцать минут, ваше магейшество, — строго сказал он. Бранос только головой покачал. Впрочем, королевский супруг Ралинд Адельгиз похихикал, когда ему была сообщена просьба, и охотно написал, что темная волшба на втором этаже западного крыла не санкционирована им напрямую, но находится в прямом соответствии с его пожеланиями по постоянному контролю за дееспособностью новых систем маготехнологической безопасности и боеготовности личного состава. Бранос хотел было предложить вместо печати скрепить письмо капелькой духов, но сдержался. Он протянул записку, а Гейрунд ухватил его за запястье и подтянул к себе. Лакеи по обе стороны двери с огромным интересом уставились в потолок над своими головами, Бранос попытался вырвать руку, но держали его крепко. — Так я приду сегодня? — шепотом, слышным, наверное, в противоположном крыле, спросил Гейрунд. — Нахрен сходи! — гневно оскалился Бранос. — Так я с удовольствием, если пустишь, — радостно оскалился Гейрунд и чмокнул его в губы. Секунда — и он ушел, излучая самодовольство. Бранос свирепо поглядел на лакеев — а те косились на него с отвратительно любопытными лицами и гнусно ухмылялись. Проклинать их было чревато бесконечными слезливыми мольбами Ралинда о контрпроклинании, так что оставалось плюнуть и, не наводя на придворных лизоблюдов порчу, вернуться в покои. Ралинд подпрыгнул и всплеснул руками. — Ах, дорогой Августус, — истерично воскликнул он. — О, мой восхитительный друг, вы не поверите, наш малыш, наш замечательный Ирно сегодня попытался держать головку! Пойдемте, я просто обязан показать вам, какое он у нас сокровище! Он у нас так здорово кушает и так энергично какает, а какое у него удивительное при этом личико, ах, дорогой Августус, это истинное призвание омеги, и поверьте, мой милый, именно в этом заключается счастье. У Браноса неприлично округлились глаза и нечто очень красноречивое отразилось на лице. Он попятился к двери, уперся в нее и начал лихорадочно нащупывать ручку. Ралинд прикусил губу, но не удержался и фыркнул. — Да не бойтесь, он учит Базилиана гулению, — ехидно ухмыльнувшись, сообщил он Браносу. — Я даже больше скажу. Они только утром вернулись из столицы. Его величество решил, что королевскому наследнику пора погружаться в королевские дела. Хотя, скорее, просто не может удержаться от хвастовства. Бранос без сил опустился на стул рядом с дверью, с упреком глядя на Ралинда и вытирая испарину. — И это действительно плохо, — печально признался Ралинд. — Его величество демонстрирует все симптомы лактационного слабоумия, ошибочно приписываемые уже сколько веков омегам. Я чувствую себя в некоторой степени отмщенным, видя, как поражен сей омежьей болезнью мой альфейший супруг, но, увы, вынужден наслаждаться триумфом в одиночку. Ах, что я. Уже вдвоем. Выпьете кофе? Охотно добавлю чуточку портвейна. Бранос пересел в кресло и с упреком уставился на Ралинда. — Я уж думал… — Сипло начал он, откашлялся и отмахнулся. — Ладно, неважно. Так что надо? Снова троллья оспа? Ралинд смущенно улыбнулся. — Нет, дорогой Августус, что вы. Отныне я пользуюсь только чистейшим сырьем от многократно проверенных поставщиков, поверьте. Одного раза мне более чем достаточно. Речь пойдет немного о другом. Нас изволил навестить мой двоюродный кузен. — Он вздохнул, опустил глаза и потянулся за кофейником. Помявшись немного, продолжил: — Вы наверняка знаете, что род, из которого я происхожу, нищ. Мои родители старательно делали вид, что все не так плохо, но в действительности дела обстояли удручающе. И еще отсутствие альф. Нам повезло, земли расположены таким образом, что могут служить либо пропускным пунктом, либо, напротив, почти непреодолимым препятствием. Причем для первого нужно, прямо скажем, три звена не очень жадных таможенников, а для второго полдюжины солдат и средней руки маг. Моим приданым и стала прерогатива Базилиана отправлять таможенников. А в качестве свадебного подарка он даровал титул моего отца не кузену первой степени, который, скажем так, был несколько нечистоплотен в родственном и, подозреваю, политическом плане, а двоюродному. Он неглуп, верен короне… немного эксцентричен, соглашусь, но очень приятен. — Ралинд снова вздохнул и отставил кофейник. Бранос скептически поднял бровь. — И вас, разумеется, связывает с этим вашим кузеном исключительно любовь к скалистой родине и гордость за свой род, — понимающе кивнув, строго сказал он. Ралинд мрачно посмотрел на него и отвел взгляд. — Это было до того, как я дал согласие на брак. Тем более мы не обещали друг другу ничего такого. Мы оба очень хорошо понимали… конъюнктуру. Но я хотел бы просить вас, дорогой Августус, — он уселся на самый край кресла и молитвенно сложил руки. — Эдельриз делает все возможное, но на скалах не родится пшеница, не лоснятся бока у коров, и прочее. Некоторые субсидии короны тоже не особо помогают, привилегированное налогообложение не спасает… да еще и нездоровый темномагический фон. Там имели место некие инциденты, требующие пристального внимания темного мага… но казна Эдельриза пуста. Милый, драгоценный Августус, я как никто другой ценю вашу принципиальность и нежелание работать за гроши, но не могли бы вы несколько более снисходительно отнестись к просьбе Эдельриза ознакомиться с инцидентами? Я охотно изыщу возможность компенсации разницы с вашим привычным гонораром. Бранос скептически смотрел на него. — А взамен, дорогой Августус, — мягко улыбнулся Ралинд, и глаза его сверкнули очень остро, — я обещаю убедить его величество в том, что ничто в нашем передовом обществе не может помешать омеге получить степень архимагистра, что бы там ни вопили эти трухлявые бревна об истинном предназначении омеги, органической неспособности к занятиям магией и прочей галиматье. Я вполне могу перешептать всех двадцать семь старых пердунов ученого совета. А понадобится ли мне это — решать вам. Бранос скрипнул зубами и встал. — Ох и клещ же ты, Адельгиз! — в сердцах воскликнул он. Ралинд невинно улыбался. — И я надеюсь, что ты все-таки найдешь время, чтобы наконец познакомиться с Ирно, — широко улыбнувшись, сказал он. Помолчав, добавил задумчиво: — Кстати, мне клятвенно обещали вернуть дитя после завтрака. Завтрак закончился два часа назад, и, я думаю, есть все шансы, что я наконец увижу сына. Возможно, еще до полдника. Бранос понятливо кивнул и дезертировал. К огромному облегчению, в покоях короля-альфы кроме него присутствовали двое слуг и некто, предположительно бывший пресловутым Эдельризом. Бранос в некотором смятении посмотрел на короля, подозрительно на гостя и с надеждой снова на короля. Тот подошел и по-отечески положил руку ему на плечо. — Это и есть самая яркая звезда на магическом небосклоне нашего королевства, дорогой Эдельриз. Позвольте представить вам магистра темной и амбивалентной магии Браноса Августуса. Друг мой, — ласково обратился король к Браносу, — позвольте познакомить вас с нашим шурином герцогом Теодийским Эдельризом. Он двоюродный кузен нашего дражайшего супруга, папочки нашего благословенного крошечки, нашего восхитительнейшего Ирночки. К концу тирады голос короля скатился в неподобающее сюсюканье, а глаза подернулись пеленой умиления. Бранос очень сильно захотел оказаться как можно дальше от этого бедлама, но для этого нужно было вырваться из объятий, что едва ли можно было сделать, не нанеся августейшему родителю оскорблений. Бранос пробормотал, почти не разжимая губ: «Очень приятно». Из кресла донеслось произнесенное схожим сдавленным тоном: «Польщен». Бранос посмотрел в кресло чуть пристальней — и клацнул зубами, резко закрывая невежливо открывшийся рот, ибо перед ним сидел альфа, и ошибки в этом быть не могло. Но Ралинд Адельгиз крайне фривольно обошелся с правдой, назвав его эксцентричным. Бранос сразу решил, что этот Теоди Эдельриз чокнутый. Потому что только чокнутый альфа может быть одетым в лососево-розовый сюртук, вышитый красными и синими цветами, темно-розовую кружевную рубашку, бледно-голубые лосины и гипюровые гольфы. Более того, его светло-русые волосы лежали тщательно уложеными мелкими буклями. И в руках этот тип держал лорнет. Сквозь этот лорнет он пристально изучал Браноса, поджав накрашенные розовой помадой губы. — Прелестно, — в нос произнес он. — Позволю себе предположить, что мантия относится к периоду поздних Исанбринов, именно тогда в моду вошли эти пикантные погоны. Но эта ткань, — Теоди брезгливо поморщился. — У нее, с вашего позволения, мой августейший кузен, не хватило сил дойти до моды еще при Исанбринах, она испустила дух где-то на полпути. И я рекомендовал бы вам несколько иначе компоновать декор на мантии, мое юное дитя, сии структуры лишают вашу фигуру изящества. — Бранос известен нам не изяществом, дорогой кузен, а своими выдающимися магическими способностями, — добродушно заметил король и подтолкнул Браноса к креслу. — Ах, — жеманно воскликнул Теоди. — Так это и есть тот омега, который некромант? Прелестно! — Смею заметить, дорогой кузен, что темные создания думали бы о магистре Браносе совсем не так, а с неимоверным трепетом и страхом, если бы способны были думать, — мягко возразил король, подавая знак слугам налить кофе. Бранос меланхолично подумал, что просить слуг о капельке портвейна в кофе было бы неблагоразумно: наверняка Теоди воспользуется возможностью прочесть ему лекцию о неподобающем для омеги поведении. А ведь благодаря ей к Браносу вернулось бы благодушие, и руки перестали бы чесаться напустить проклятье поизвращенней. Впрочем, Теоди оказался не так плох. Он говорил манерно, растягивая одни слоги и сжевывая другие, гундосил и пришепетывал, усердно пользовался лорнетом, хотя Бранос был уверен, что стекла в нем простые. И при этом он был неглуп. Он и король немного обсудили меры по обнаружению тайных троп, которые пытались использовать контрабандисты, чуть-чуть посплетничали о главах примыкающих к герцогству государств и обменялись малопонятными Браносу шутками об их пристрастиях и как-то незаметно перешли к теме, от которой помрачнел Теоди и начал недовольно хмуриться король. Бранос же оживился: надо же, по тайным тропам далекого горного герцогства бродит огромный, страшный и неуязвимый предположительно темномагический феномен. Чем больше вопросов он задавал, тем недовольнее становился Теоди, тем скучнее король. Наконец венценосец утомился и спросил: — Так это по зубам вам, Бранос? Тот неторопливо кивнул. — Я почти уверен в том, что справлюсь с этим феноменом в разумный срок. Времени, скорее всего, придется отдать немало, сначала нужно будет выстроить карантинные контуры, затем их зачистить, потом снять, но вообще случай представляется очень интересным. Академически, прямо скажу, интересным. Король величественно кивнул. — В таком случае рассматривайте это как академическую командировку, любезный магистр. Дорогой кузен, вы же возьмете на себя сопутствующие расходы? Теоди сложил и разложил лорнет, поправил манжеты на обеих запястьях, пожевал губы и наконец мужественно кивнул. Бранос, невинно улыбаясь, пообещал себе обустроить проживание и питание по королевскому разряду, чтобы счета, которые получит и будет вынужден оплачивать Ралинд, вызвали у того асфиксию. Еще немного обсудив детали командировки, он решил откланяться. Неожиданно король вызвался проводить его. В соседних покоях он сказал: — Климат в Теодийском герцогстве способствует не только сдерживанию нечистых на руку элементов, но и развитию самых романтических настроений. Герцог Теодийский формально подчиняется нашей короне, на деле же наслаждается всеми возможными свободами. Кроме того, Эдельриз является носителем нескольких графских и баронских корон и обладает прочными связями с нашими соседями. И внешностью он обладает самой приятной. Очень неплохая партия, как я нахожу. Я рекомендую вам, дорогой Бранос, обратить внимание на него и, так сказать, с матримониальной точки зрения. Мне, разумеется, очень импонирует ваша независимость, но… годы летят, мы не становимся моложе, а вам, мой дорогой друг, особенно следует думать о продолжении рода. Хотя, по большому счету, если вы решите продолжить его с представителем, так сказать, мужественной и государственно важной военной стези, я пойму и одобрю это. Приданое в любом случае не проблема. Король похлопал его по плечу, пожелал как следует набраться сил перед непростым путешествием и, довольный собой и Браносом, вернулся к Теоди. Бранос добрался до своих комнат около полуночи; несмотря на усталость, он не спешил снимать с себя мантию, вместо этого еще раз пересмотрел уже составленные отчеты, заказанные снадобья, сделал запись в дневнике, развлекся составлением практически бесполезного, но очень любопытного с теоретической точки зрения смешанного плетения. Когда в дверь осторожно постучали, он буркнул: «Приковылял, наконец», — и снял с нее контрольные плетения. Гейрунд неторопливо вошел и поставил на столик у окна поднос, накрытый салфеткой. — У его величества гости, — непонятно зачем пояснил он. — Вот, кое-что осталось. Как раз подкрепиться потом. Бранос, стоявший у кровати, одобрительно кивнул. Гейрунд пригладил волосы и неторопливо расстегнул верхнюю пуговицу на мундире. — Гости кроме того пестропёрого герцога? — полюбопытствовал Бранос, медленно разъединяя крючки на мантии. Гейрунд алчно следил за ним, облизывая губы и хищно втягивая воздух ноздрями. Пальцы его методично высвобождали пуговицы мундира из петель. Он скупо улыбнулся, заметив, что движения Браноса то ускоряются, то, напротив, замедляются, а глаза жадно следят за его пальцами. — Советники. Банкиры, мечтающие обрести благоволение короля-даровавшего-жизнь. Привезли шкатулки, коробки и свертки, жаждут продемонстрировать лошадей, картины и ткани, — ответил Гейрунд, стягивая мундир и аккуратно вешая его на спинку стула. Он методично расстегнул пуговички на манжетах рубашки и принялся за галстук. Бранос облизал губы, сбросил мантию и, подумав, развязал ленту, которой его волосы были перехвачены на затылке. Гейрунд затаил дыхание, готовясь к тому самому моменту: Бранос запустил в волосы пальцы, помассировал кожу, а затем тряхнул головой. Локоны упали ему на лицо, он откинул голову назад и склонил к плечу. Гейрунд вытер галстуком лицо и шею и бросил его на стул, вытянул рубашку из брюк и упер руки в бока. — И чего в них может быть особенного, что удивит Ралинда? — Бранос поднял плечи и стянул с них рубашку. Секунда — и она упала на пол к мантии. Он запустил пальцы под пояс брюк и ухмыльнулся. Гейрунд сделал к нему один шаг. — Желание оказаться если не полезным, так приятным его влиятельному величеству, — произнес он, расстегнув верхнюю пуговицу на своих. Бранос закатил глаза; Гейрунд приблизился к нему и провел языком по плечу, шее, мочке уха, затем легко коснулся губ и отступил назад. — Этим его точно не удивишь, змееныша такого. — Бранос неожиданно помрачнел и насупился. Гейрунд погладил его по щеке, Бранос раздраженно отдернул голову и исподлобья посмотрел на него — Гейрунд неторопливо снял ботинки и принялся за брюки. Бранос даже отступил, чтобы в полной мере насладиться зрелищем, потому что он был хорошо сложен, отлично тренирован, знал и гордился этим. И Гейрунд неторопливо снял брюки, положил их на стул, медленно распустил завязки на панталонах, стянул их, высвобождая возбужденный член. Бранос чуть не выскочил из своих брюк и начал распутывать плетения на поясе целомудрия. Гейрунд, ласкавший себе член, с любопытством следил за ним. — Тебе не надоело носить его? — спросил он. — Надоест, когда твоя братия меня за задницу лапать перестанет, — огрызнулся тот и вскинул голову, торжествующе улыбнулся и разъединил пояс. — Кто посмел?! Бранос поерзал, стягивая пояс с ягодиц, и уронил его на пол. — Кто посмел, тот долго еще ничего не сможет, — оскалился он, подходя к Гейрунду и прижимаясь к нему вплотную. Тот обхватил рукой оба члена, отчего Бранос вздрогнул и блаженно выдохнул, обнял его и поцеловал. — Ой, — скривившись и поежившись — свои воспоминания были все еще ярки, — прошептал он Браносу в губы. — Пощади немощных! Через день ранним утром карета, в которой восседал герцог Теодийский, и вслед за ней кибитка, несомая летучими мышами, отбыли в замок Теоди. В его окрестностях, по заверению герцога Теодийского, свирепствовало некое чудовище, огромное и неуязвимое для обычного и беломагического оружия, нанося существенный материальный ущерб и вселяя в людей значительные сомнения в собственной безопасности. Бранос смог еще раз поговорить с Теоди — он навязался на завтрак к Ралинду; Теоди был по-прежнему невыносимо манерен, все так же не опускал лорнета, одет в болезненно-яркие цвета, но вполне детально описал, что именно смог узнать о чудовище, каким видели его люди, какие разрушения чудовище наносило. Он даже нарисовал следы, которые якобы оставило после себя чудовище. Бранос долго смотрел на рисунок и задумчиво поглаживал подбородок. Теоди был полон тревоги за своих людей, что не мешало ему осыпать комплиментами «прелестного юношу Браноса». Собственно, кибитка с летучими мышами была продиктована категорическим нежеланием оного ехать с экзальтированным герцогом в одном экипаже. В поездке не произошло ничего примечательного. Бранос спал, читал, развлекался композитными плетениями, снова спал. Вокруг не происходило ничего интересного — пока поезд не пересек границу с Теодийским герцогством. Они не проехали и пары верст, как с севера донеслись истошные вопли, непохожие ни на что, слышанное людьми. Лошади, впряженные в карету герцога, понесли, лакей, сидевший сзади, упал на землю и взвыл, держась за ногу, при этом пытаясь уползти с дороги. Кучер из последних сил удерживал лошадей, но не очень успешно. Даже мыши, несшие портшез Браноса, переполошенно трепетали крыльями. Сам Бранос, напротив, с любопытством смотрел в сторону гор; портшез, повинуясь его желанию, поднимался выше. После длительной заминки, во время которой люди худо-бедно смирились с воплями, успокоили лошадей и наложили шину на ногу несчастному слуге, Теоди подошел к Браносу. С томным видом осматривая сквозь лорнет окрестности, он заметил: — Это, мой милый друг, и есть наши будни. К сожалению, слуги невежественны и примитивны, поэтому их реакции не отличаются изысканностью. Прошу прощения за неудобства. Бранос, глядевший на горы, задумчиво потянул себя за нижнюю губу. — Страшное дело эти горы, кто бы мог подумать, — рассеянно отозвался он, мельком глянул на Теоди и пошел к портшезу. На полпути остановившись, он оглянулся. — А вопли эти когда обычно раздаются? Днем? Ночью? И… хм. Они как-то отличаются? Ну там, днем истошней, ночью протяжней. Теоди уставился на него сквозь лорнет и поджал губы. Помолчав немного, словно сам сомневался в своих словах, он произнес (при этом почти не пришепетывая): — Это, бесспорно, прозвучит странно, особенно у такого убежденного агностика, как я, если позволите, дорогой юноша… совершенно не желаю ранить ваше нежное сердечко, прелестный, но ночью это ужасное создание звучит несколько более отчаявшимся… Бранос с кротчайшим видом смотрел на него, только немного прислушиваясь к тому, что Теоди рассказывал: ночью вопли существа походят на плач ребенка, днем они раздаются реже и иногда напоминают болезненные возгласы. После пяти минут витиеватых формулировок, которые к тому же его Теодийская светлость перемежал снисходительными: «мой очаровательный спутник, прекрасное дитя, нежный магический цветок» — и подобными, Бранос не слушал вообще, а только следил за движениями лорнета. Теоди закатывал глаза — и отводил лорнет в сторону, и солнечные лучи озорно отражались от стекол; Теоди трагично хмурился — и постукивал себя лорнетом по лбу, печально вздыхал — и лорнет указывал ему за спину, в сторону то ли сдвоенных горных пиков, то ли плотных облаков над ними. Прошло добрых двадцать минут, прежде чем обильные словоизлияния иссякли; слуга со сломанной ногой был привязан к карете сзади, двое других сидели на корточках у лошадей и играли в кости. Казалось, что они не находили ничего необычного в утомительном многословии герцога и были вполне привычны к нему. Воплей больше не раздавалось, но Бранос, прикинувший, где мог находиться их источник, решил отправиться прямо туда, а не в гостеприимные покои герцогского дома. — Но мой прелестный спутник! — драматично воскликнул Теоди. — После утомительной дороги вам непременно нужно отдохнуть, дабы позволить морщинкам этой тяжелой дороги разгладиться на вашем прекрасном челе! И ваши локоны тоже нуждаются в некотором внимании. Бранос долго смотрел на него, затем взмахнул рукой, и перед ним образовалось зеркало. Он уставился на свое отражение и после полуминуты сосредоточенного изучения лица и ленивых попыток привести волосы в порядок заявил: — Ладно, уговорили. Вернусь, нацеплю мешок на голову, чтобы не оскорблять ваши эстетические чувства. — Что значит «вернусь»? Вы твердо намерены тотчас же отправляться навстречу неведомым опасностям? — тяжело вздохнув, уточнил Теоди, пристально лорнируя его с ног до головы и обратно. — Не уверен насчет опасностей и еще меньше, что они такие прямо неведомые, — под нос себе пробормотал Бранос и чуть погромче сказал: — Мне за это денежку платят. И перед его величеством, королем-даровавшим-жизнь, придется оправдываться. То есть вы можете написать ему послание, мол, категорически воспротивились тому, что нежный и беспомощный магистр некромантии, беззащитный королевский уполномоченный по темной и амбивалентной магии Бранос Августус отправился на выполнение своих прямых обязанностей, воспользовался его кротким характером и покладистой омежьей натурой и предохранил от исполнения долга перед короной вообще и его величеством Ралиндом в частности. Печать свою потом пристройте, и я отправлюсь обратно. Теоди неторопливо сложил лорнет и задрал подбородок. — Вы очень решительны, друг мой. Ну что ж, если вам так не терпится погрузиться в бездны ужаса и скорби, я, движимый все теми же обязательствами перед моим венценосным кузеном, буду оберегать вас на этом сложном пути. Бранос присвистнул. — Вот в этих чулочках? — полюбопытствовал он, глядя на его ноги. — Вам не нравятся мои чулки? — надменно произнес Теоди. — Как объект искусства — я в восторге. Как эротический артефакт — я в экстазе. Как защитная экипировка они, как бы покуртуазней выразиться, самоубийственны. Теоди удовлетворенно улыбнулся, взгляд, которым он одарил Браноса, был подернут поволокой и полон обещаний. — Я скорректирую мою экипировку, мой юный друг, — проворковал он и полез в карету. Бранос посмотрел на его задницу, туго обтянутую ядовито-розовыми в тонкую золотую полоску лосинами, и перевел взгляд на слугу, стоявшего у двери. Тот пожал плечами, не пытаясь сдерживать ухмылку. Портшез сиротливо стоял под деревом; летучие мыши разлетелись; Бранос уныло смотрел, как Теоди с камердинером подбирают наряд для того, чтобы отправиться в горы. Солнце садилось. По другую сторону хребта раздался знакомый вопль, лошади всхрапнули и запрядали ушами, но слуги, спавшие под каретой, даже не проснулись. Наконец камердинер поднял зеркало, чтобы Теоди смог в полной мере насладиться результатом, и Бранос оживился: кажется, еще каких-то жалких полтора часа, и они выдвинутся наконец. Как раз к благословенному времени бодрствования неизученного чудовища. К чести Теоди, следовало признать, что он выглядел почти скромно, будучи одетым преимущественно в черное. Не считая, разумеется, ленточной вышивки на охотничьих сапогах, кружевных аппликаций на сюртуке и алого же галстука, завязанного сложным бренстадтским узлом. Теоди остался доволен увиденным, застегнул ремень, взял из рук камердинера дорожную сумку и повернул голову к Браносу. — Мы можем выдвигаться, любезный друг. Не могу не заметить, что ваша мантия несколько чрезмерна, передвигаться в ней по горным тропам может быть утомительно. Бранос внимательно осмотрел его: герцог Теодийский был облачен в одежды, обтягивавшие его фигуру — отличную, надо признать, — как вторая кожа. Он пожал плечами. — Это не предмет одежды, а статусная вещь, семейное наследие и темномагический артефакт, — любезно пояснил он. — Способна выдержать атаки альтернативных магических структур до восьмого класса без моей коррекции. Не, сюртучок у вас хорош, спора нет, бриджи вообще восторг, но я лучше от горного чуда понадежней защищусь. Слуги затаили дыхание. У камердинера заклацали зубы. Теоди снисходительно улыбнулся, всем видом говоря: набивай цену, любезный. Бранос подхватил саквояж и пошел по дороге. Отдав последние распоряжения, Теоди поспешил за ним. Вскоре карета обогнала их и понеслась к замку. Солнце коснулось горизонта, и за дальним хребтом снова взвыло неизвестное чудовище. — Оно должно быть достаточно крупным, — светским тоном заметил Теоди, поддерживая под локоть Браноса. — Четыре-пять саженей в поперечнике, думаю, — рассеянно ответил Бранос, прощупывая окрестности сканирующими заклинаниями. — Крупный экземпляр, — уважительно заметил Теоди. Чудовище снова завыло: тонко, безнадежно, обреченно. В полуверсте от них с гор покатились камни. — Ага! — воскликнул Бранос и поспешил не туда, откуда доносился вой, а к скале по левую руку от них; дойдя до нее, он прислушался еще раз, создал светильник и нырнул в ход, который Теоди сразу не приметил. — Вы уверены, что мы должны идти именно сюда? — недовольно спросил он, оглядываясь. — У меня создалось впечатление, что оно воет на западе от лесничьего дома, туда ведут вполне утоптанные тропы, а не это непотребство. — Если боитесь, так можете меня у выхода подождать, — буркнул Бранос. Он замедлил шаг и разглядывал землю под ногами. — Я обещал Адельгизу присматривать за вами, оберегать и защищать вас, — надменно ответил Теоди. Бранос только головой покачал. Ход вывел к огромной пещере, из которой отходили три рукава. Бранос тщательно изучал пол в пещере, затем стены около крайнего правого рукава, даже достал из саквояжа лупу. Теоди вздохнул, вытянул из нагрудного кармана пилочку и принялся за ногти. Бранос уселся между правым и центральным выходами и закрыл глаза, поднял руки и начал плести пальцами сложные фигуры. Рука Теоди с пилочкой замерла, он напряженно прислушался к шорохам, а затем к непонятному рокоту где-то под землей, спрятал пилочку, достал лоскуток замши и начал полировать ногти. Бранос бросил лупу в саквояж и достал полотняный мешочек, а из него ломоть ржаного хлеба. Теоди многозначительно выгнул бровь, но сдержал комментарии. Бранос вытянул руку с ломтем; пальцы другой споро шевелились замысловатым образом. Он внимательно смотрел на левый ход. Теоди, заподозрив нечто нечистое, спрятал замшу и взялся за рукоять шпаги. — Не поможет, — сказал Бранос, покосившись на него. — Простите? — Сгрызет, — коротко пояснил он, переводя взгляд на ход. От его левой руки отрос и завился в петлю светящийся тускло-зеленым щуп. Бранос приподнялся, когда в ходе захрустели камни. Теоди вздернул подбородок, готовясь как можно дороже отдать свою жизнь, но, когда из дыры в стене вынырнул скорпион ростом с небольшую корову, оцепенел. Скорпион пошевелил клешнями, повел хвостом, сделал было шаг к Теоди; Бранос кликнул языком несколько раз, привлекая его внимание, повел рукой с ломтем хлеба вправо — и тварь повернула голову туда же, влево — и она, шевеля усиками, сделала то же. Зеленый щуп, отходивший от левой руки Браноса, рос в направлении скорпиона, окружал его, он же следил за хлебом. — Сидеть, — приказал Бранос, поднимаясь и стряхивая с руки щуп, тут же обвившийся вокруг шеи твари. Она распласталась на земле и только судорожно дернула задними лапами. — Это… орал… он?! — выдавил Теоди. — Она, — отстраненно поправил его Бранос, подходя к твари и кладя хлеб у нее перед жвалами. Она только вздохнула. — Простите? — Прощаю. Это барышня, — добродушно сказал Бранос, гладя ее по клешне, затем слегка ослабляя петлю щупа. — Красавица, правда? А дед говорил, что последняя сдохла в его пещере. От ржавого востроносика. Тогда прямо нашествие было, еле вытравили. Теперь можно и орало-мученика ловить. Они шли по ходам в пещере: барышня-скорпион, Бранос, державший ее за ошейник, в который превратил магический щуп, и Теоди, хранивший мрачное молчание. Он благоразумно держался подальше от твари, вопросы держал при себе, тем более что Бранос не был расположен отвечать на них: он творил волшбу, и от нее у Теоди волосы по всему телу становились дыбом. Перед очередным поворотом Бранос произнес: — Сейчас может быть опасно. — Хм, я было решил, что мы находимся на увеселительной прогулке. Бранос пожал плечами и погладил по панцирю заметно занервничавшую от ядовитой интонации Теоди тварь. — Они вообще добрые, — подумав, сказал он. — Но натура у них такая, что кого первого увидят, на того и похожи. Она вот скорпиона увидела. Дед говорил, что та симилитуда была похожа на курицу. Из вороненой стали. С перьями, у которых лезвия рассекали камень. С когтями на лапах, которые он после ее смерти использовал, чтобы резать стекло. — И вы считаете, что-то, что орет в горах, — тоже эта ваша симилитуда? Бранос потер нос, пожал плечами. — Не совсем. Скорее симилитудик. Маленький. Еще личинка, если брать аналогии. Проблема в том, что этот маленький симилитудик, пока он еще личинка, достигает немаленьких размеров. — Восхитительный, прелестный, очаровательный магистр Бранос, — зашипел Теоди, совершенно забыв о том, чтобы пришепетывать. — Я нижайше прошу вас быть откровенным со мной. Что именно ждет нас? Бранос погладил тварь, становившуюся все более агрессивной. Наконец он честно признался: — Не знаю. Но хочу надеяться на лучшее. Может, вы тут останетесь? Теоди вздернул подбородок. — Да-да, альфа не может отступать перед трудностями, трусость недостойна его, бла-бла. Держитесь тогда хотя бы за мной. За моей мантией, в смысле, — буркнул он и начал пятиться. Щуп удлинялся, сдерживать тварь становилось все сложнее, она рвалась наружу из пещеры, за пределами которой истошно вопило то чудовище, о помощи в избавлении от которого просил герцог Теодийский. Бранос припер Теоди к стене и уничтожил щуп. Тварь бросилась наружу. — Это не юноша ли вашей барышни? — на ухо ему прошептал Теоди, прижимая мага к себе. Тот обернулся к нему и негодующе фыркнул. — Педофил! Я же сказал: личинка. Это деточка ее. Видать, выползла наружу, а как обратно вернуться, не нашла. Вопли снаружи сменились счастливым поскуливанием, Бранос потянул Теоди к выходу. Тот крякнул, увидев, как тварь, выведшая их из пещеры, радостно гладила клешнями огромного, размером с половину Сокольей Заводи червяка. Изумленно выдохнув, он высунул голову из-за куста. — Лежать! — взвыл Бранос и потянул его обратно. Скорпионица обернулась и негодующе заклацала клешнями. Огромный слизень испуганно пискнул, глядя на него, и начал сдуваться. — Идиот! — в отчаянии орал Бранос, творя волшбу. Через мгновение на слизня упала густая зеленая сеть из заклинаний. Слизень уменьшался в размерах, и Теоди, к ужасу своему, отчетливо мог видеть, что морда твари приобретала его черты. — О небо, небо, небо, — причитал он, представляя собственный позор, если кто-то узнает о темномагической твари с его физиономией. Но чу! Глаза твари округлились, стали похожими на лорнет, болтавшийся на цепочке на груди Теоди, а тело сформировалось в бренстадтский узел. Скорпионица одобрительно заклацала клешнями, и детеныш подполз к ней, проворно перебирая двумя лапами, похожими то ли на ласты, то ли на концы галстука. Бранос выдохнул и обхватил руками голову. Теоди опустился перед ним на колено и схватил за предплечье. — Я обязан вам… честью, жизнью, славой, о величайший, мужественнейший, решительнейший… о небо! Вы спасли меня от невероятного позора! Я… просите, все просите! Я все сделаю для вас! Бранос стал на четвереньки и выглянул из куста. Скорпионица умиленно клацала клешнями, а бренстадтский галстук подставлял под ласки свой лорнет. — Нужно за саквояжем вернуться, — пробормотал Бранос, вытирая рукавом мантии мокрый от пота лоб. Он попытался встать, но его повело в сторону. Теоди поддержал и помог встать. — Эм… — неуверенно начал он, прижимая к себе Браноса и заинтересованно изучая его лицо, — а что станет с симилитудами? Бранос пожал плечами. — Можете в собственный зверинец забрать. Тварюшки безобидные, хорошо дрессируются, очень любят возиться со всякими металлами. Теоди судорожно вцепился в галстук. — Или, — ухмыльнулся Бранос, — оставьте их в пещерах. Не пропадут. Малышка вон сама инициировалась и деточку отпочковать смогла. Умничка, одним словом. Он замолчал, глядя на Теоди, ощущая, как его собственное тело загорается и зажигает прижимающееся к нему. — Проклятая течка, — безнадежно прошептал он и потерся лбом о сюртук Теоди. — Благословенная физиология, — поправил тот, покрывая легкими поцелуями его лицо. — К саквояжу нужно, — упрямо повторил Бранос и потащил его в пещеру. Он закликал языком, оба симилитуда поспешили за ним внутрь скалы. У одного из поворотов они нырнули в расщелину в стене и были таковы. Бранос тянул за собой Теоди — и тот не успевал удивляться, как хорошо он ориентируется в каменных толщах. Наконец они добрались до исходной пещеры, Бранос привалился к стене и начал развязывать шнурки мантии. — Очищающие заклинания я знаю, но сейчас волшбовать не буду, чтобы скалы не обрушить. Придется так. Или побрезгуете? Теоди закатил глаза и прижал его к стене. Через пять секунд он взвыл и отскочил, дуя на обожженную руку. — Проклятье, — скривился Бранос, — все время о нем забываю. Он задрал мантию и начал расчаровывать пояс целомудрия. Теоди стоял рядом и со скорбным выражением лица баюкал руку — хвала всем темным силам, не лорнировал процесс снятия заклятий с пояса невинности и не рассматривал тело Браноса с пристальным вниманием отстраненного эстета. Не то чтобы тому сейчас было до этого дело, но стоять в холодной пещере обнаженным и ожидать окончания инспекции было бы обидно. А обид некромант Бранос Августус, истинный внук своего деда, не сносил. — Вам надо особое приглашение, милый Теоди? Или мне пойти поискать кого-то более отзывчивого к нуждам страждущего омеги? — он переступил с ноги на ногу, и член, истомившийся по вниманию и ласке, качнулся, выпустив вязкую каплю смазки. — Ах, простите меня, — спохватился Теоди и стал поспешно раздеваться, причитая при этом о свершено некомфортных условиях, недостойных «нежного Браноса». «Нежный Бранос» скептически смотрел на холеное бледное тело, ухоженное до такой степени, что скорее подошло бы наложнику где-нибудь в богатом гареме, нежели альфе благородных кровей. Впрочем, мускулатура кое-где проглядывала под тонкой нежной кожей, и это некоторым образом примирило Августуса с партнером. Да и не до переборчивости было сейчас. Главное, чтобы член имелся в наличии, Бранос, так уж и быть, согласился бы на любого хмыря, лишь бы засадил в истекающую омежьими соками дырку, лишь бы дал облегчение и позволил забыть о своей физиологии, мать ее. Теоди же никуда не спешил. Нет, сказать, что его оставляли равнодушным флюиды, источаемые течным омегой, никак было нельзя: ноздри его трепетали, глаза подернулись томной пленкой вожделения, а крепкий и толстый член являл миру все признаки заинтересованности, но… Галстук, жилет, рубашка, бриджи, подштанники из розового шелка с кружевными вставками по центру и контрастной оторочкой по краям — все это складывалось самым тщательным образом, любовно расправлялось и оглаживалось. Как будто ебаться этот несносный альфа собирался со своим барахлом! — Иди же ко мне, мой прекрасный цветочек! — Теоди простер руки перед собой и припал на одно колено. Бранос сжал челюсти, уставившись на гипнотическое покачивание альфьих яиц, дабы отвлечься и успокоиться. — Лечу к тебе на крыльях любви, мой отважный рыцарь! — Бранос сжал челюсти, шумно втянул воздух сквозь стиснутые зубы и сделал маленький шажочек вперед. — Любезный мой Августус, ты делаешь меня счастливым, — сказал альфа, томно улыбнувшись и не меняя позы. Бранос загрустил: перспектива быстрого перепихона все больше и больше таяла в туманной дали. Он рассмотрел возможность связать болтливого альфу, обездвижить и всласть попрыгать на его упругом, манящем члене, но отмел эту идею — королевский родич мог оказаться злопамятным, а мог — слишком впечатлительным. Магу — Браносу было плевать на последующие кары, ибо из родных пещер выкурить его будет непросто, но Бранос–омега уже рыдал горючими слезами от нестерпимого, острого желания ощутить сладость распирающего нутро члена. — О, мой смелый воин, пронзи же меня своим копьем! — взвыл он и повис на шее альфы. Теоди от неожиданности пошатнулся и попытался подхватить его на руки. Самые ужасные картины пронеслись в мозгу бедного некроманта: вот «смелый воин» неловко оступившись навзничь падает на пол пещеры, и его череп раскалывается, как переспелый плод, разбрызгивая мозговое вещество повсюду; вот его скручивает острейший приступ радикулита — вряд ли герцог привычен таскать на себе «милых омежек» весом с хорошего мясника, и он лежит, скрючившись и стеная, на тонкой подстилке из заговоренной мантии; вот… Все это пронеслось в мозгу Браноса за считанные доли секунды, и он, просчитав векторы направленности магических эманаций и пересечения корпускулярных полей, наколдовал невидимую упругую подушку, которая и приняла их в свои объятия, словно пуховая перина. Теоди округлил глаза и выражение его лица говорило, нет, просто кричало, что он сейчас либо задумается о происходящем и начнет выяснять, что же собственно происходит, либо вдохновенно будет читать вирши собственного сочинения. Теоди приоткрыл рот, и тогда Бранос просто дернул его на себя, обвил-оплел руками и ногами, не давая дернуться, вывернуться или скатиться со своего жаждущего близости тела, и на всякий случай присосался к нему поцелуем — разговоров в процессе он не любил. Было раннее утро, когда Бранос и Теоди выбрались из пещеры. Последний был сосредоточен, первый — задумчив. — Дорогой мой Бранос, возлюбленный мой Августус, — торжественно начал Теоди. — Это приключение соединило нас образом и манером, возвышающимися над буднями. Я желаю использовать этот момент, связавший вас, дабы развить его в нечто огромное, больше двух отдельных жизней, больше двух отдельных личностей, превращающий вас и меня в две половинки одного целого… Бранос печально слушал его. — Возлюбленный мой! — надрывно воскликнул Теоди, не на шутку заволновавшись из-за непонятных настроений Браноса. — Добрейший, щедрейший, благословеннейший из князей, великолепнейший из альф, — сжав его руку в своих и прижав к груди, ответил на это Бранос. И глаза его блестели от непролитых слез. — Я счастлив, что смог постичь прелесть союза с вами, но увы… я обещался другому. — Тому гвардейцу? — процедил Теоди. Бранос печально склонил голову. — Ну что ж, — подняв голову к небу и тяжело вздохнув, произнес Теоди. — Я смел тешить себя надеждой, что расположу вас к себе… увы. Он опустился на колени, обхватил Браноса за талию, прижался к нему — и вскрикнул от боли и отшатнулся: пояс был начеку. — Простите, — сквозь судорожно сжатые губы выдавил Бранос. Через полчаса он сидел в портшезе, и летучие мыши несли его к родной пещере. Он сидел, спрятав лицо в руках и истерично всхлипывал от смеха. У знакомой сигнальной вишни его ждал Гейрунд. — Я увольнительную взял, — коротко сказал он, неприязненно глядя на летучих мышей, разлетавшихся от поляны. — Все получилось? — После утвердительного кивка Гейрунд продолжил: — Я тут подумал. — Он откашлялся и опустил глаза. Бранос обреченно вздохнул, подозревая ужасное. Гейрунд не разочаровал — расправил плечи, еще раз откашлялся и решительно сказал: — Считаю, что мы знаем друг друга давно и хорошо, смогли разглядеть, так сказать, разное — плохое и хорошее — и вполне способны, так сказать, жить вместе и друг для друга. Примешь ли ты от меня предложение, так сказать, желания основать с тобой семью? Бранос положил руку ему на плечо и тяжело вздохнул. — Нам было хорошо с тобой, милый. Прости, но кое-что изменилось. Я обещал другому… — Этому, — Гейрунд судорожно сглотнул слюну. — Фраеру? Бранос смотрел на него совершенно несчастным взглядом. — Ну что ж, — мужественно сказал Гейрунд, отступая. — Герцог как-никак. Не то что я. Бранос прижался щекой к его щеке, помедлил немного и отступил. — Я всегда буду вспоминать о тебе с нежностью, — прошептал он. Гейрунд высокомерно фыркнул и пошел к лошади, пасшейся поодаль. Только когда Бранос оказался в лифте, он смог перевести дух. — Идиоты, — тихо прошептал он наконец, сидя на плите, поднимавшей его в жилые покои. — Тупые самовлюбленные ослы. Кретины. Дубины. — А затем он закрыл рукой рот, потому что ему пришла совершенно нехорошая мысль. — Адельгиз меня с дерьмом съест! Он сидел в кресле в кабинете и уныло смотрел на пламя в камине. Появляться на глаза Ралинду Адельгизу в ближайшие два месяца было чревато крайне неприятными последствиями. Не появляться — тем более. Рассчитывать, что до него не донесут, что Бранос отверг обе попытки сватовства, тоже не представляется возможным. Наверняка Адельгизу будет обидно за кузена или королевского гвардейца. Только Бранос наслаждался одиночеством куда больше, чем необходимостью изо дня в день терпеть кого угодно, пусть и связанного узами брака. И тут сработала сигнализация. Бранос повернул голову к зеркалу, не надеясь ни на что хорошее. И присвистнул: перед решеткой, преграждавшей ход из подземелий, стояла скорпионица и гневно клацала клешнями. Бранос медленно поднялся с кресла и широко заулыбался: чем не взятка любителю всего темномагического, вездесущему супругу короля, даровавшего жизнь наследнику короны? Жизнь снова налаживается, решил Бранос, подпрыгнул, хлопнул в ладоши, размыкая засовы, и побежал к скорпионице.